Птичий короб

Джош Малерман, 2014

Оно ждет тебя за порогом. Оно… нечто ужасное, нечто такое, что ни в коем случае нельзя разглядывать. Потому что один лишь взгляд на это существо? устройство? человека? грозит безумием и гибелью. Человечество перестало существовать. Горстка выживших прячется в заброшенных домах с заколоченными окнами, не решаясь выйти наружу. Мэлани, мать-одиночка с двумя детьми, решается наконец бежать из своего дома-тюрьмы – бежать туда, где, по слухам, еще есть люди, туда, где безопасно. Ей предстоит ужасное испытание: двадцать миль вниз по реке в ненадежной лодке, с завязанными глазами, полагаясь лишь на острый слух ее малышей. Четырехлетних детей, которые росли и учились различать звуки в темноте маленьких душных комнат. Одно неверное движение – и они обречены. Кто-то ходит рядом, кто-то постоянно следит за ними – обычное животное или монстр?

Глава 8

Просыпается Мэлори в новой спальне. Вокруг темно. На один чудесный миг новости о тварях и безумии кажутся ей страшным сном. Мэлори с трудом вспоминает Ривербридж, Тома, Виктора, поездку, но полной ясности нет, пока она не поднимает глаза к потолку. Тогда Мэлори осознает, что в этой комнате прежде не просыпалась.

А Шеннон мертва.

Мэлори медленно садится и смотрит на окно, единственное в комнате. Черное одеяло, прибитое к стене, защищает от внешнего мира. За кроватью старое трюмо. Изначально розовое, оно поблекло от времени, но зеркало чистое. В нем Мэлори бледнее обычного. Из-за этого ее черные волосы кажутся еще чернее. У основания зеркала горсть гвоздей, молоток, гаечный ключ. Кровать, трюмо — вот и вся мебель.

Мэлори свешивает ноги с края матраса и на полу, застланном серым ковром, видит второе одеяло, черное, аккуратно свернутое. «Запасное», — думает она. Еще есть небольшая стопка книг.

Мэлори смотрит на дверь и слышит голоса, доносящиеся с первого этажа. Новых соседей она пока не знает и на слух может отличить лишь Шерил, единственную женщину, и Тома, чей голос останется с ней на долгие годы.

Мэлори встает. Ковер под ногами старый и жесткий. Она идет к двери и выглядывает в коридор. Мэлори отдохнула и чувствует себя неплохо. Голова больше не кружится. На Мэлори та же одежда, в которой она потеряла сознание накануне вечером. Она спускается по лестнице в гостиную.

Деревянная дверь совсем близко. Мимо проходит Джулс со стопкой грязных вещей.

— Привет! — говорит он, кивая, и спешит по коридору в ванную. Потом слышится плеск: Джулс бросает белье в ведро с водой.

Мэлори поворачивает к кухне. Дон и Шерил стоят у раковины. Дон зачерпывает воду из ведра. Шерил слышит шаги и оборачивается.

— Вчера ты нас напугала, — говорит она. — Как ты сейчас, получше?

Мэлори вспоминает, что накануне потеряла сознание, и краснеет.

— Да, сейчас получше. Вчера был непростой день.

— Каждый из нас прошел через подобное, — говорит Дон. — Ничего, привыкнешь. Скоро здешняя жизнь малиной покажется.

— Дон — циник, — добродушно поясняет Шерил.

— На самом деле нет, — заявляет Дон. — Мне здесь нравится.

Мэлори подскакивает: Виктор лизнул ей руку. Она тянется его погладить и слышит музыку из столовой. Мэлори пересекает кухню и заглядывает в столовую. Там ни души, просто радио работает.

Мэлори снова смотрит на Шерил и Дона. Они у раковины, чуть дальше дверь подвала. Мэлори собирается спросить про подвал, когда слышит голос Феликса. Он в гостиной, громко называет адрес дома.

«…Шиллингем, двести семьдесят три. Меня зовут Феликс. Мы ищем… выживших…»

Мэлори заглядывает в гостиную. Феликс разговаривает по стационарному телефону.

— Он наугад звонит.

Мэлори опять подскакивает, на сей раз от голоса Тома, который вместе с ней заглядывает в гостиную.

— Здесь нет телефонного справочника?

— Нет, как ни досадно.

Феликс набирает другой номер.

— Хочешь спуститься со мной в подвал? — спрашивает Том, сжимая листок бумаги и карандаш.

Мэлори идет за ним через кухню.

— Решил запасы проверить? — интересуется Дон, когда Том открывает дверь подвала.

— Угу.

— Скажешь мне потом, сколько чего осталось?

— Конечно.

Том входит первым. Мэлори спускается за ним по деревянным ступеням. Пол в подвале земляной. Во мраке Мэлори вдыхает запах сырой земли и чувствует ее босыми ногами.

Неожиданно включается свет — это Том потянул за веревку у лампочки. Зрелище пугающее: перед Мэлори не подвал, а настоящий склад. Бесконечные деревянные стеллажи заставлены консервами. От потолка до земляного пола это место напоминает бункер.

— Это все Джордж устроил, — говорит Том, показывая на стеллажи. — Он в самом деле время опередил.

Слева от Мэлори занавес из прозрачной ткани, освещенный лишь частично. За ним стиральная машина и сушилка.

— Кажется, еды много, — говорит Том, показывая на банки. — На самом деле нет. Дон больше всех беспокоится о том, сколько у нас осталось.

— Как часто ревизию проводите? — спрашивает Мэлори.

— Раз в неделю. А если я теряю покой, то спускаюсь сюда и считаю банки через день после плановой ревизии.

— Здесь прохладно.

— Угу. Классический холодный погреб. Идеальные условия.

— А если консервы кончатся?

Том поворачивается к Мэлори. В свете лампы лицо у него такое доброе!

— Раздобудем еще. Наведаемся в продуктовые. В другие дома. Уж как получился.

— Да, верно, — кивает Мэлори.

Пока Том делает отметки, она осматривает подвал.

— По-моему, это место — самое безопасное в доме, — говорит она.

Том отрывается от записей и обдумывает ее слова.

— А по-моему, чердак безопаснее.

— Почему?

— Ты обратила внимание на замок на подвальной двери? Дверь старая. Запирается, но старая. Можно подумать, сначала построили подвал, потом, много лет спустя, добавили к нему дом. А вот чердачная дверь… На ней замок выдающийся. Если понадобится обороняться, если одна из тварей проберется в дом, я позову всех на чердак.

Мэлори машинально возводит глаза к потолку и обнимает себя за плечи.

Если понадобится обороняться…

— Судя по тому, что осталось, мы продержимся еще месяца три-четыре, — объявляет Том. — Кажется, много, только время здесь летит. Дни сливаются. Поэтому мы и завели календарь на стене гостиной. Впрочем, счет дней уже не важен, но календарь помогает связать нынешнюю жизнь с прежней.

— Возможностью следить за ходом времени?

— Да, и тем, как мы его проводим.

Мэлори садится на невысокую табуретку. Том продолжает что-то записывать.

— Когда закончим здесь, я покажу тебе, что и как мы делаем по хозяйству, — обещает Том и показывает куда-то между полками и занавесом. — Видишь, что там?

Мэлори поднимает глаза, но не понимает, о чем речь.

— Иди сюда!

Том ведет ее к стене, туда, где сломана кладка. За кирпичами видна земля.

— Даже не знаю, пугает меня это или радует.

— В каком смысле?

— Земля голая. Значит ли это, что мы можем начать рыть? Строить туннель? Второй подвал? Еще просторнее? Или это другой путь на улицу?

Глаза Тома ярко блестят в свете лампы.

— Понимаешь, если твари захотят прорваться в дом… Они прорвутся. Если бы хотели, наверное, уже прорвались бы.

Мэлори смотрит на брешь в стене и представляет, как беременная станет рыть туннели. И червей представляет.

— Чем ты занимался, пока все это не началось? — спрашивает она после небольшой паузы.

— Чем занимался? Учительствовал. Восьмиклассников учил.

— Так я и думала, — кивает Мэлори.

— Знаешь, мне это многие говорят. Очень многие! И мне нравится. — Том поправляет воображаемый воротничок. — Сегодня, дети, я расскажу вам правду о консервах. Так что закройте рты, мать вашу!

Мэлори хохочет.

— А ты чем занималась?

— Поработать я не успела, — отвечает Мэлори.

— Ты ведь сестру потеряла? — осторожно спрашивает Том.

— Да.

— Сочувствую, — говорит он и добавляет: — Я потерял дочь.

— О господи!

Том делает паузу, словно решая, рассказывать ли Мэлори подробности.

— Мать Робин умерла при родах, — начинает он. — Жестоко такое тебе говорить, ты ведь в положении. Но если нам с тобой знакомиться по-настоящему, ты должна услышать эту историю. Робин была чудесной девочкой, в восемь лет куда умнее своего отца. Любила разные странности. К примеру, инструкции к игрушкам обожала намного больше самих игрушек, а титры к фильмам — больше самих фильмов. Любила читать, даже выражение моего лица читала. Однажды заявила, что из-за волос я похож на солнце. «В смысле, сияю как солнце?» — спросил я. «Нет, папочка, ты сияешь как луна, когда на улице темно». Когда посыпались сообщения, а люди начали воспринимать их всерьез, я, как многие родители, решил не поддаваться страху. Отчаянно старался поддерживать привычный ритм жизни. Особенно хотелось, чтобы это прочувствовала Робин. В школе она, конечно, слышала разговоры, только я не желал, чтобы моя девочка боялась. Со временем притворяться стало невмоготу. Вскоре родители начали забирать детей из школы. Потом сама школа закрылась. Временно. Точнее, пока мы не убедим родителей, что в школе безопасно. Смутное было время, Мэлори. Я ведь тоже учитель… Моя школа закрылась примерно в то же время. Так мы с дочкой оказались дома, наедине друг с другом. Я понял, что Робин выросла. Она мыслила почти как взрослая. Только разве восьмилетка поймет сообщения, которыми пестрят новости? Я пытался не скрывать их от нее, но родительские чувства брали свое, и порой приходилось переключать станции. Радио доконало Робин. По ночам ей стали сниться кошмары. Я подолгу успокаивал дочку и постоянно чувствовал, что лгу. Мы договорились больше не смотреть в окна. Мы договорились, что без моего разрешения на улицу Робин ни ногой. Порой я внушал, что ей ничего не грозит, но при этом существует огромная опасность. Робин стала спать на моей кровати, но однажды утром я проснулся и дочку не увидел. Накануне она говорила, что скучает по прежней жизни. Что скучает по маме, которую никогда не видела. Робин, восьмилетняя девочка, потрясла меня, посетовав, что жизнь несправедлива. Не увидев дочь рядом с собой, я решил, что она привыкает. К новой жизни привыкает. Боюсь, накануне вечером моя дочь утратила детскую наивность и раньше меня поняла, что творится за пределами нашего дома. — Том замолкает и смотрит на пол. — Я нашел дочь в ванне, Мэлори. В воде. Запястья Робин исполосовала себе бритвой, которой я при ней брился тысячи раз. Вода покраснела. Кровь испачкала стены. Кровь капала с бортиков ванны. И это ребенок. Восьмилетка. Она на улицу выглянула? Или сама на такое решилась? Ответ я не узнаю никогда.

Мэлори обнимает Тома.

Он не плачет. Подходит к стеллажам и снова берется за записи.

Мэлори думает о Шеннон. Она тоже погибла в ванной. Она тоже покончила с собой.

Том заканчивает ревизию и спрашивает, готова ли Мэлори идти наверх. Он тянется к веревке у лампочки и замечает, что Мэлори смотрит на брешь в стене.

— Жутко, да? — спрашивает он.

— Угу.

— А ты борись с собой. Это же предрассудки, одна из старейших фобий.

— О чем ты?

— О страхе перед подвалами.

Мэлори кивает.

Том дергает за веревку, и свет гаснет.