Избранная демоном

Диана Хант, 2018

Я – дочь царя демонов Вершины Мира, где каждый год равен человеческому столетию. Впереди долгая и счастливая жизнь с любимым, но мечты и планы осыпаются прахом, когда появляется Он. Жестокий воин, которому неведомы пощада и жалость. Именно меня он решил сделать своей игрушкой… И теперь ни одна сила в мире не сможет его остановить.

Часть I. Бхукти-Джар

Глава 1

Кажется, я утратила сознание, потому что ослепительное сияние статуи куда-то ушло, а перед глазами повисла красная пелена. Сквозь сладкие волны, прокатывающиеся по телу, я услышала, как жрица объявила, что богиня довольна жертвой, а тсар и тсари пригласили всех во дворец на пир.

Из томной неги меня вернул звонкий голосок Лалы:

— Ты конечно, заметила Арона? Не вздумай никуда с ним исчезнуть! Да и двух Слияний за день ни наша семья, ни жители благородного Бхукти-Джар не вынесут!

— Арона? — воскликнула я и пришла в себя. Приподнимаясь на гладком полу, который нагрелся от тепла тел, я почувствовала, что краснею.

— Ты посмотри на нее, — сказала Ракшми, и Латана захихикала. — В ее жизни это первое Слияние, а она уже полна сил и бодрости!

— И желания подшучивать над Рахаат, — поддержала сестру-близнеца Латана. — На твоем месте, Рахаат, я бы накрутила ей уши!

Лала привычно увернулась от рук сестры и довольно захихикала.

— Ей сейчас не до моих ушей! Посмотрите сами, стоило прозвучать имени Арона, и наша пятая принцесса воспряла.

— Он был здесь? — спросила я.

— А как же! — фыркнула сестренка. — Вон там стоял, и, между прочим, глаз с тебя не сводил! Словно это было ваше Слияние.

Я возмущенно фыркнула, а сестры засмеялись.

— Видно, оно и в правду не за горами, — протянула Латана. — разве не знаешь, сестра? Устами младенца глаголет истина!

— Я не младенец! — возопила Лала, а Ракшми с Латаной гадко захихикали.

Воспользовавшись тем, что вниманием близняшек завладела младшенькая, я проследила глазами направление, в котором указывала Лала. Последние воины покидают помост для мужчин, женщины яркими струящимися потоками стремятся к арке входа. Мы с сестрами одни из последних, лишь несколько служанок наблюдают за нами, готовые сопроводить принцесс во дворец.

Заметив это, Латана отпустила их взмахом руки.

— Пусть бегут, — сказала она. — Им не терпится оказаться на празднике.

— Да, лучше подождем, пока кончится эта суета, — согласилась я, а сестры снова захихикали.

— Конечно, подождем, обсудить твое предстоящее Слияние с Ароном куда интереснее, — сказала Ракшми, невинно хлопая ресницами.

Заметив, что мои щеки заалели, сестры развеселились еще больше.

— Пока рано говорить о Слиянии с принцем Сухуби.

— Принц Сухуби, должно быть и прибыл в Бхукти-Джар, чтобы просить отца о пятой дочери, — многозначительно показав на меня глазами, сказала Латана.

— Самой прекрасной из всех пери тсарской семьи! — коварно пропела Ракшми. — Прекрасной пери, ясноокой Рахаат!

— Я тоже прекрасна! — обиделась Лана. Сестренка скрестила руки на груди и надула губы.

— Прекрасна, спору нет, — не стала спорить Ракшми. — Но пока не доросла. И мы с Латаной тоже. Нам всего по тринадцать.

— А коралловой Рахаат — пятнадцать, что значит, она целиком и полностью готова к Слиянию! — поддержала Латана.

— И теперь, когда Аридна тоже замужем…

— Дело за пятой дочерью!

— Готова поспорить, Арон будет творить чудеса с Рахаат на священном алтаре! Будет брать ее так сильно и неистово, как Гард Аридну, — пробормотала Латана и зеленые глаза ее затуманились.

— А я надеюсь, он поступит с ней, как Вадэс с Мирой, — протянула Ракшми.

Повернувшись к Лале, которая смотрит на близняшек с открытым ртом, она пояснила:

— Вадэс целовал каждый палец на ногах Миры, ласкал ее ступни, словно играл с голубками.

— Мире это понравилось! — заверила Латана, а личико младшей обрело мечтательное выражение.

— А затем он припал губами к средоточию ее женственности…

— И ласкал языком так долго, что она потеряла сознание от страсти…

— Готова поспорить, что Рахаат это понравится…

— Хватит! — рассерженно перебила я близняшек к негодованию Лалы. — Перестаньте говорить обо мне, словно меня здесь нет! Если Лала не ошиблась, и видела Арона, это значит всего лишь, что он явился с нижней земли.

— Это значит, что он теперь великий воин и может стать хозяином жизни пери, — сообщила Ракшми и показала мне язык, и сестры расхохотались.

— И не мешай нам получать удовольствие от твоего Слияния!

— Не будь эгоисткой!

— Вот когда будет Слияние, тогда и насладитесь! — строго сказала я. — На сегодня с нас со всех достаточно. И будьте добры, поторопиться! Родители давно ждут своих дочерей во дворце, на пиру. А слугам может попасть, если вернутся без нас!

Сестры приняли мою правоту с ворчанием. Но слово старшей принцессы — закон, а теперь, когда Аридна стала женой Гарда, старшая принцесса в семье — я. Поэтому, повинуясь, Ракшми с Латаной помогли подняться младшенькой и даже разгладили складки на ее энтари, а затем позаботились обо мне.

Мы обошли столп и скрылись в коридоре, по которому пришли сюда. Через несколько минут вышли с обратной стороны Обители, прямо на опустевшую по случаю праздника улицу. Над крышами домов лилась веселая мелодия, со стороны дворца раздавался гомон, что говорит, все население Бхукти-Джар празднует Слияние четвертой дочери правящей четы. Самые именитые горожане и гости празднуют во дворце, для остальных выставлены роскошные столы в окрестностях.

Серьезная и практичная Латана предложила воспользоваться тоннелем из слез богини, что соединяет Обитель с дворцовой целлой. Для этого надо пройти обратно в Обитель, перейти в противоположное крыло, подняться по винтовой лестнице и пройти по хрустальной дуге над городом Бхукти.

— Долго и неинтересно, — разочарованно протянула Лала. Утром я сочла этот аргумент справедливым, и мы с младшенькой шли на Слияние одни, по улицам города.

Латана не преминула напомнить, как еще недавно Лала обожала лазить по хрустальным коридорам, и обошла всю прозрачную паутину над городом.

— Так то в обычные дни, а то в праздник, — проныла младшая принцесса. — Там представления, танцоры, факиры, живые деревья, игры, светящиеся мотыльки с метровыми крыльями, музыка! Хоть посмотреть на все это веселье, прежде, чем этот скучный пир во дворце!

Судя по тому, как сглотнула Ракшми, одна из близняшек точно согласна с Лалой.

— А ты что думаешь, Рахаат? — спросила, наморщив лоб, Латана.

— Пошли через город, — сказала я, не желая тащиться по бесконечным хрустальным лестницам.

Ракшми с Лалой просияли, а я строго добавила:

— Только заранее договоримся: за столы не усаживаемся, с горожанами не танцуем! По-крайней мере, пока не закончится официальная часть во дворце!

Личико младшенькой тут же скривилось, и Лала пробурчала, что ничего скучнее церемонии Приветствия она в жизни не видела.

Я, хмыкнув, промолчала, признавая ее правоту. Сидеть с прямой спиной у подножия трона родителей и ждать, пока самые именитые приглашенные поприветствуют нашу семью и поздравят со священным Слиянием четвертой дочери — скука смертная.

Мы поспешили во дворец. Близнецы, подхватив Лалу за руки, я, чуть замешкавшись, следом. Стоило оказаться в нарядной оживленной толпе, со всех сторон зазвучали приветствия и поздравления. Несколько раз нас чуть не увлекли в танцы, но мы с Латаной были неумолимы — сначала долг, затем развлечения. Ракшми с Лалой пришлось подчиниться.

Но когда благополучно миновали дворцовый сад, весь в сияющих беседках по случаю праздника, я вздохнула с облегчением.

У подножия лестницы чьи-то пальцы сомкнулись на моем плече и мягко повлекли за собой.

По трепету в груди и собственному потяжелевшему дыханию я сразу узнала наглеца, кто посмел прервать путь тсарской дочери. Убедившись, что сестры скрылись во дворце, я мастерски изобразила возмущение, но шагу не сбавила.

Арон увлек меня в слабоосвещенную часть сада и через минуту мы оказались в беседке, из которой чья-то предусмотрительная рука выгнала всех осветительных мотыльков. Оказавшись внутри я выглянула в окно, из которого видно, как мимо скользят слуги с подносами, шествуют пери и тэны, но нас никто не замечает.

Сзади раздалось тяжелое дыхание. Подрагивающие от волнения пальцы сжались на моих плечах.

Я вздрогнула, но тут же, изображая крайнюю степень возмущения, отстранилась и прошипела:

— Что ты себе позволяешь! А если кто-то увидит, что скажут?

Арон убрал руки и отступил к дальней стене, больше не касаясь меня.

Известно, что женщины, а тем более, пери, единственная, но весомая слабость тэнов и нахождение со мной наедине для него невыносимо.

Замерев, он окинул меня восхищенным взглядом. После неловкой паузы, наконец, заговорил:

— Так ты встречаешь меня после возвращения с нижней земли, прекрасная Рахаат? Разве я не заслужил немного твоей ласки? Хотя бы во взгляде?

Я почувствовала, как к щекам приливает жар, и, глядя на Арона из-под опущенных ресниц, уже тише сказала:

— Я не знала, что ты вернулся из нижнего мира…

Прежде, чем Арон успел что-то сказать, я добавила:

— Но ни на миг не сомневалась, что вернешься героем.

Рука воина дернулась к огненному знаку на щеке, который, должно быть, все еще причиняет боль, поскольку нанесен недавно.

— Пустяки, — глухо ответил он, пожирая меня глазами.

Когда я непроизвольно подала грудь навстречу, шумно сглотнул и перевел взгляд в окно беседки. Это дало возможность в свою очередь рассмотреть его.

Мощные плечи, руки и грудь покрыты буграми мускулов. Распахнутый кожаный жилет и штаны с широким ремнем и пустыми ножнами подчеркивают точные, словно высеченные из скалы, линии. Кожа Арона ощутимо тронута солнцем. Копна волос, заплетенная в продольные косы вдоль черепа, пшеничного цвета. На фоне светлых волос небольшие золотые рога теряются. У тэна открытое лицо с высокими скулами и волевым подбородком, длинный прямой нос над широким ртом. Глаза у Арона темные, оттенок похож на мой, но если мои сапфировые, отсюда второе имя — Сафира, то у тэна подобны ночному небу с едва заметными вкраплениями звезд. Последний раз, когда мы виделись, мне было всего десять, и Арон казался самим воплощением могучего бога Митры — прекрасного, вечноюного, дарующего свет.

— Я вернусь, прекрасная принцесса, Рахаат Сафира! — пообещал Арон в тронном зале пять лет назад. — Вернусь героем, с огненным знаком на правой щеке. Вернусь и стану хозяином твоей жизни!

— Сын моего друга, Везероса Бесстрашного, и прекрасной тсари Медеи Светлой! — сказал тогда отец. — Мое положение позволяет дать тебе отеческий совет, который ты не сочтешь наставлением. Не стоит опрометчиво обещать, когда завет твой поистине невыполним. Коралловой Рахаат уже десять, через пять лет она готова будет назвать героя хозяином ее жизни. Ни одна из моих дочерей не обещана, потому что должны взойти на священный алтарь по своей воле. Я лишь ставлю одно условие — хозяином жизни моих дочерей станут воины с огненным знаком на лице! Ты же только собираешься спуститься на нижнюю землю. Пять лет — слишком короткий срок, чтобы получить столь великое звание. Что, если за эти пять лет Рахаат полюбит и возжелает возлечь на алтарь? Я не стану препятствовать дочери! Пока я тсар Бхукти-Джар, никто не воспрепятствует ее любви!

Я помню, что слушала речь отца, которого прозвали в народе Мудрым, затаив дыхание. Когда он сказал, что я могу полюбить, пока Арон не вернулся с нижней земли, я чуть было не закричала, что буду ждать светловолосого тэна столько, сколько понадобится. Я смолчала, но вместо меня говорили мои глаза и дрожащие губы. Мама, заметив мой трепет, сжала мою ладонь, одобряя выдержку и достоинство.

Но Арон, который слушал отца с почтением, склонив голову, упрямо заявил:

— Я справлюсь за пять лет, великий тсар. Я обещаю это пред богами, пред пери и тэнами!

— Вот тогда и вернемся к этому разговору, Арон, — серьезно ответил отец. — Я не хочу, чтобы ты думал, что я обещаю тебе дочь. Сердце Рахаат свободно для самой главной из добродетелей — для Любви.

— Я услышал тебя, великий тсар, — склонившись, сказал Арон. При этом он так посмотрел на меня, что в груди ухнуло и я готова была возвестить всему миру, что сердце пятой принцессы Бхукти-Джар, коралловой Рахаат Сафиры, отныне занято.

Но я промолчала, а наступившую тишину прорезал тонкий детский голосок

— А если Рахаат все же выйдет замуж, Арон выберет меня! — пропищала пятилетняя Лала со своего места и облизала крем от пирожного с верхней губы. Если бы мамина кожа не была красной от природы, готова поспорить, тсари-пери Бхукти-Джар покраснела бы с головы до ног в этот миг.

Тогда все засмеялись, а я опустила взгляд и не нашла в себе силы посмотреть на Арона до самого конца празднества.

И вот, он вернулся, когда все, даже малышка Лала, забыли о его обете. все, кроме меня. Вернулся и заставляет разглядывать его с какой-то жадной нежностью. В то время как сам скрывается за непроницаемой маской и делает вид, что смотрит в окно.

— Ты смотришь на меня, Рахаат, — медленно сказал тэн, не поворачивая головы.

— Да, Арон, — ответила я. — Смотрю.

— Прости, что не отвечаю на твой взгляд, — выдохнул Арон. — Просто быть здесь, с тобой, наедине, чувствовать твой сладкий, манящий аромат, знать, что на ощупь твоя кожа нежнее перышка, дивиться, как твоя прелестная головка носит эти тяжелые потоки рубиновых волос, видеть, как пульсирует едва заметная жилка на твоей шее, слышать, как ты дышишь и как часто стучит твое сердце… Это худшая из пыток, Рахаат.

Переведя враз сбившееся дыхание, я принялась поправлять складки на энтари.

— Я думала, ты совершенствовался в неких воинских заслугах, Арон, — пробормотала я срывающимся голосом. — Не знала, что эти пять лет ты посвятил поэзии.

Мне показалось, что беседка закачалась от хохота тэна. Укоризненно взглянув на меня, он проговорил:

— Да и ты, я смотрю, времени даром не теряла. Видать, оттачивала свой розовый язычок.

Мои щеки заалели, а Арон вновь отвернулся и пробормотал, что нельзя было нам видеться наедине.

— Но мы вовсе не одни, — запротестовала я. — Посмотри — здесь полно народа.

— Полно, — согласился он, не поворачиваясь. — Но они не видят нас. И все же, когда я с тобой, мне все равно, пусть бы на нас смотрела целая площадь, как сегодня в Святилище.

Воспоминание о ритуале Слияния пронзило тело огненной стрелой и я зажмурилась, с удивлением услышав, как из груди Арона прозвучал едва уловимый стон.

— Что ты делаешь, Рахаат? — низким голосом проговорил он. — Что ты делаешь со мной, пери Рахаат Сафира?

Я испуганно замолчала, опасаясь, что голос выдаст меня, как выдал сейчас Арона.

Какое-то время я пыталась привести дыхание в норму, а потом Арон заговорил.

— Я вернулся, сладкая Рахаат. Вернулся героем, как и обещал, и как того хотел твой отец. Ты помнишь обещание отца, Рахаат?

— Помню, — едва слышно ответили мои губы.

— Теперь тсар выслушает меня, ибо будет говорить с достойным. Но прежде, чем говорить с тсаром, я хотел говорить с тобой.

Мои колени подкосились от того, как он это сказал, а сознание затуманилось. Словно со стороны услышала я свой вопрос:

— Почему? Почему прежде со мной?

— Потому что хочу знать, имею ли я право вести тебя на красный алтарь? Потому что, если твое сердце занято, я не посмею просить об этой чести.

«Мое сердце занято! Тобой!» — чуть было не выпалила я в традициях малышки Лалы, но вовремя сдержалась. Вместо этого я произнесла срывающимся от волнения голосом:

— Мое сердце свободно… Арон.

Тэн обернулся так быстро, что я вжалась в стену. Глаза засветилось изнутри, словно внутрь попал солнечный свет. Взгляд прошелся по мне жадно и так нежно, что губы сами собой распахнулись, а из груди вырвалось потяжелевшее дыхание.

Меня сгребли в охапку и привлекли к себе с такой скоростью, что я едва ли успела понять, что произошло.

Ноющая грудь оказалась прижатой к твердой, как камень, горячей плоти, а к моему лицу приблизилось лицо воина.

Если на расстоянии я могла скользить взглядом по его чертам, подмечая их правильность и притягательность, то сейчас все расплылось единой пеленой, которая накрыла ощущением чего-то огромного и великолепного.

Колени ослабли и подогнулись, я испуганно пискнула, а Арон со стоном припал к моим губам.

Стоило мне ощутить их твердость и тепло, как огненная волна прокатилась по телу, заставив губы приоткрыться. Нежнейшее прикосновение, пронзившее тело, превратилось в яростное подчинение воли и разума. Горячий, словно само пламя, поцелуй, безжалостно сминал губы, а когда в рот ворвался чужой язык, я застонала в голос от удовольствия, граничащего с болью.

Твердые пальцы смяли кожу на плечах, скользнули ниже, по рукам, и оказались на бедрах.

Не понимая, что делаю, я прильнула к воину ближе, и сквозь тонкую ткань энтари ощутила его горячую пульсацию.

Рука воина задрала энтари и скользнула внутрь шальвар. Горячая ладонь обожгла обнаженную кожу бедра. Пальцы воина сжались, придвигая меня ближе, и скользнули в самому сокровенному, начинавшему слабо пульсировать.

— Рахаат, — выдохнул над ухом воин и от его хриплого от страсти голоса закружилась голова. — Рахаат, как долго я ждал этого…

Палец воина слегка окунулся во влагу и тэн застонал в голос.

В следующий миг я с силой оттолкнула его, уперевшись ладонями в грудь.

Арон отступил, но смотрел на меня так, что казалось, еще секунда — и я закричу.

Меня останавливала мысль, что последствия для Арона могут оказаться ужасными. Гости и хозяева редко нарушают законы гостеприимства, но когда случается, это страшно. Я подумала, что первые же свидетели поймут намерения намерения по отношению ко мне, и Арона могут причислить к отверженным. К насильникам.

К счастью, потемневшим от страсти глазам тэна вернулось осмысленное выражение, и с глухим рычанием он отступил к противоположной стене беседки.

— Прости, пери, — сказал он глухо, словно сам не верил, что это возможно. — Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

Я опустила руку на грудь, стремясь быстрее привести дыхание придет в норму, и слабым голосом ответила:

— Мне не за что тебя прощать, Арон, но больше не надо… Так. Это нехорошо.

Волны обострившегося после Слияния сестры желания прокатывались по телу, отчего колени совсем ослабли и пришлось облокотиться о стену.

С виноватым видом Арон склонил голову и золотистые рога сверкнули в темноте полумесяцем.

— Я слишком спешу, любимая. Но, несравненная моя, тебе не стоит бояться меня. Никогда не стоит, — хрипло проговорил он.

— Я не боюсь, — заверила я его, поправляя дрожащими пальцами энтари на груди.

— Ты — пери, и ты — принцесса, — сказал он. — И я буду обращаться с тобой, как с принцессой. Верь мне, Рахаат. Я смогу сдержать свою страсть.

— Я верю тебе и прощаю тебя, — глядя в его глаза, сказала я. — Я невинна, но даже я знаю, что сила моего желания такова, что ты не в силах противиться моему… запаху.

Арон промолчал.

Тишина длилась какое-то время, прежде, чем тэн заговорил снова. На этот раз взгляд его был ясен, и лишь расширившиеся от страсти зрачки говорили о железной воле воина, позволяющей тэну взять верх над своей природой.

— Моя спешка объясняется не только запахом твоего желания, — наконец, хрипло проговорил воин. — Я готов к страсти, Рахаат. Но я привез из нижнего мира тревожные известия. Они могут перевернуть привычный уклад жизни пери и тэнов, поставить под угрозу нашу безмятежность.

— Новости с нижней земли? — изумилась я. — Но как новости нижних могут поколебать Вершину мира?

Прежде, чем ответить, воин пожевал губами, словно взвешивал все за и против, перед тем, как посвятить меня. Наконец, он принял решение и заговорил.

— Из достоверного источника я получил известие, что готовится вторжение. Подобно тому, что случилось накануне Тысячелетней войны. Темные силы ждут, чтобы ворваться в мир и уничтожить его. Обратить жизнь в скорбь и крики невинных жертв.

— Но ведь Тысячелетняя война давно позади, — прошептала я едва слышно. — И длилась она тысячу лет только…

— Только благодаря тэнгериям, — закончил за меня Арон. — Благодаря силе ярости нашего народа. Демонической ярости.

— Но с тех пор, — пролепетала я. — С тех пор мы получили Прощение. Прощение Матери! Прощение богов и людей! Нам дарована вторая сущность! Тэны не пойдут на поводу у сил зла, они подвластны лишь сонму богов! А пери…

Я замолчала, чувствуя, как грудь вздымается от волнения, а к разуму подступает паника. Я хорошо знала, что творили предки во время Тысячелетней войны. От нас никогда не скрывалась история, а, чтобы не повторять былые ошибки, ее кровавые подробности никогда не приукрашивались. Каждая мелочь, каждая деталь — все есть в священных Книгах Скорби, обучать которым начинают с самого юного возраста.

Каждой пери, каждому тэну противно насилие на инстинктивном уровне.

И если наши воины, повинуясь приказам сильнейших, становятся прославленными героями прежде, чем взять жен, то это лишь для того, чтобы защищать свою семью и свой народ. Мы свято чтим законы богов и, особенно, заветы Матери.

Что касается пери, то нас с самого раннего детства воспитывают в нежности, в любви и чувственности, обучают изящным искусствам и науке дарить наслаждение. В этом наша защита: становясь зависимыми от священного семени господина, мы, как никто умеем получить то, что для нас — жизнь. Жизнь в прямом смысле. Что такое сражения, злость и жестокость, которые встречаются на нижней земле, мы знаем лишь понаслышке и слишком нежны, чтобы спуститься с Вершины мира и встретиться с ней лицом к лицу.

Но Арон, великолепный светловолосый тэн говорил страшные вещи. Страшные тем, что я чувствовала — он говорит правду.

— Ты права, несравненная Рахаат, — тихо сказал Арон, врываясь в мои смятенные мысли. — Тэны не пойдут на поводу зла, а пери, даже те, кто помнит Тысячелетнюю войну и заключение в бездне, смогут противиться своей демонической сущности, взывая к милости Матери.

— Хрустальная защита Бхукти-Джар, — пролепетала я. — Всего лишь пять лет назад отец настоял, чтобы Бхукти-Джар окутала паутина хрустальных коридоров, построенных из Слез богини. Он не скрывал, что слезы богини помогут пери противостоять злу даже в случае великой нужды. И вот этот день настал. Как отец оказался прав!

— Великого тсара не зря прозвали Мудрым, — почтительно сказал Арон, склоняя голову. — В Бхукти-Джар пери в безопасности. По вашему примеру остальные Джары принялись спешно возводить над своими землями хрустальные паутины. В некоторых строительство только начинается, в иных кипит полным ходом, а где-то подходит к концу.

— Значит, несмотря на тревожные новости о грядущем вторжением, здесь, на Вершине мира, мы в безопасности, — прошептала я и осеклась, увидев, как омрачились глаза Арона.

— Не совсем так, — уклончиво ответил он. — Прошу, несравненная, не спрашивай, откуда мне известно то, что поведал тебе, потому что я дал слово чести.

— Я не встану между тобой и твоей честью, — прошептала я, чувствуя, как глаза наполняются слезами, а внутренности сжимает ледяная лапа.

— Ты истинная пери, Рахаат Сафина, — серьезно сказал Арон и в груди потеплело от этих слов. — Но я скажу тебе главное. Говорят, у того, кто готовит вторжение, есть кое-что.

— Что же это? — вытаращив глаза, пролепетала я. — Что?

— Голос, — просто ответили мне, и картинка перед глазами накренилась вбок, а в ушах зазвенело. Приложив усилия, я зажмурилась и помотала головой, приводя себя в чувство, понимая, что должна услышать то, что говорил Арон.

— Голос Аридана, — сказал тэн.

Из груди вырвался крик, и я поспешно закрыла рот ладонями.

— Нет, — промычала я, мотая головой из стороны в сторону. — Нет! Не может быть! Ты говоришь ужасные вещи, Арон, но ведь у нас есть Мать! Она защитит своих детей.

Услышав об Анахите, Арон горько усмехнулся.

— Ты же знаешь, Рахаат, Мать мало интересуется земными вещами. Сытая после Слияния, она пребывает в сладостной дреме.

— Нет! — не желая в это верить, воскликнула я.

— Тише, Рахаат, — попросил Арон и добавил: — Это всего лишь слухи. Мы не должны верить всему. Надо просто быть настороже. Поэтому я спешил сюда. Меня влекла любовь, но и новости, что удалось добыть, слишком ценные. После пира я поговорю с твоим отцом и расскажу, что мне удалось узнать. А на пиру, приветствуя тсара и тсари, попрошу их согласия на наше Слияние.

— Арон, — прошептала я, почувствовав, как ледяная лапа, сжавшая внутренности, по одному разжимает пальцы.

— Рахаат, — сказал Арон и печально добавил. — Прости, что огорчил тебя. Но ты знаешь, наши семьи строятся на честности. Я должен был рассказать тебе.

— Я, — залепетала я, краснея. — Нет, ты не понял. Ты не расстроил меня. То есть, конечно, расстроил, да, не буду скрывать, я испугалась… Но только… Стоило тебе сказать сейчас, что вскоре, на пиру, перед всеми, попросишь разрешение родителей на наше Слияние, как я почувствовала, что страх покидает мое сердце. Я ощутила, что ты защитишь меня.

Говоря это, я чувствовала, как щеки пылают, словно к ним приложили угли, а дыхание перехватило от волнения.

— Мне, конечно, не следовало этого говорить, — пролепетала я, наконец, опуская взгляд и не в силах взглянуть на Арона.

Когда он не ответил, я все же подняла взгляд и увидела, как зрачки его глаз расширились настолько, что заняли всю радужку, отчего глаза стали бездонными.

— Рахаат, — вымолвил он. — Рахаат Сафира.

— Сестры, должно быть, хватились меня, — пролепетала я, опуская глаза.

Словно в подтверждение моих слов среди гула слившихся во единое мелодий, смеха, голосов пробился один, звонкий, который я отличила бы из тысячи.

— Рахаат! — прокричала Лала. Спустя несколько мгновений зов младшей принцессы подхватили слуги.

— Принцесса Рахаат! Принцесса Рахаат Сафира! Где вы?

— Мне пора, — пробормотала я, опуская ресницы, и, прежде, чем тэн успел ответить, выпорхнула из беседки.

— Лала! — позвала и через несколько мгновений увидела сестренку, которая успела сменить наряд.

Поверх прозрачных шальвар с разрезами от узких девичьих бедер струилась юбка, состоящая из нескольких полосок ткани. Аккуратный бра, расшитый жемчугом и бисером, с прозрачными рукавами с разрезами, открывающими плечи, довершает образ. У запястий рукава стянуты, кромка отделана жемчугом. Звонкие браслеты с бирюзовой крошкой и жемчугом разных размеров смотрятся единым целым с нарядом. Что касается остальных украшений, то Лала остановила выбор на нежном жемчуге и всех оттенках бирюзы, под цвет глаз. Рожки сестры кажутся чуть ли не васильковыми на фоне этого великолепия, а изящное ожерелье из бирюзы, сапфиров и жемчуга дополняется тонким обручем с синими и бирюзовыми камнями, что подчеркивает белизну кожи.

— Ты — прекрасна, сестренка, — сказала я, взяв за руки и закружившись с ней на месте. — Ты — совершенство!

— Ты сейчас скажешь все, что угодно, — лукаво сверкнув бирюзовыми глазами, проговорила Лала. — Лишь бы никто не заметил, как ты, вопреки собственному наставлению идти во дворец, не задерживаясь, уединилась в беседке…

— Лала, — с упреком сказала я, понимая, что Арон, который все еще остается внутри, слышит каждое наше слово.

— С Ароном! — торжествующе закончила сестра, несмотря на мои нахмуренные брови.

— Нам пора, Лала, — как можно тверже сказала я и взяла сестру за руку.

— Ага! Попалась! — захихикала Лала, и, прищурившись, почти как взрослая, спросила: — Что, скажешь, не так? Скажешь, я не найду Арона в этой беседке, если зайду?

Отчаянно краснея я нагнулась к уху сестры и прошептала:

— А что ты скажешь, если я запущу руку в лиф твоего бра, и извлеку из него шелковые тряпки?

Лала тут же вспыхнула до корней волос и отшатнулась, словно я вот-вот приведу угрозу в исполнение.

Пролепетав что-то о том, что мне давно пора переодеться, она устремилась по аллее прямиком во дворец. Я хмыкнула, и бросив на прощание взгляд на темный проем окна, устремилась за сестрой. Прежде, чем переодеться самой, мне предстояло поймать Лалу и заставить ее извлечь то, чем она набила лиф.

***

Оказавшись в покоях, я отослала служанок и осталась в одиночестве. Те удалились сразу, не заподозрив ничего, зная, что пятая принцесса питает склонность к уединению.

Стоило двери хлопнуть от сквозняка, я закрыла лицо ладонями и опустилась на пол, прямо на пушистый ковер. Новости, которыми поделился Арон, тревожили и пугали. Я боялась страшного, боялась того, что видится тэнгериям в самых ужасных кошмарах.

— О, Анахита! — воззвала я, становясь на колени и простирая руки к статуе Матери, что застыла над бассейном посреди покоев. — Ведь ты не допустишь этого, правда? Не допустишь повторения ужасов Тысячелетней войны? Не позволишь крови твоих детей закипеть, услышав Голос?

То, что поведал Арон о вторжении потревожило, но не испугало. Известно, что силы зла не дремлют и мечтают ворваться в мир. Но сила Семерых сдерживает их, и пока боги сильнее, миру ничего не грозит. Поэтому стоило услышать о голосе Аримана, я чуть не утратила сознание от ужаса.

Голос — мощнейшее орудие мятежного бога Аримана, заключенного в бездну.

Его рог позволял управлять тэнгериями. Услышав его призыв, наша демоническая кровь закипала, превращаясь в раскаленную лаву.

Голос приказывал нам убивать, и мои предки убивали без пощады, не задумываясь, потому что рог Аримана властвует над нашей сутью.

Объединение сил Семерых позволило им обрели могущество. Боги одолели Аримана и сотни тысяч тэнгериев, заключив мятежного бога и мой народ в бездну. Чтобы отнять у Аримана власть над нами, боги изъяли его Голос и спрятали там, где никто не сможет его найти.

— Анахита! — воззвала я к Матери. — Что, если силам зла удалось найти Голос? Что будет с нами, с твоими детьми, если однажды услышим рог Аримана и это заставит нашу кровь закипеть? Ответь, Анахита! Ведь ты не допустишь, чтобы с твоими детьми случилась беда?

Статуя матери, выполненная из цельного куска коралла, излучала мерное, едва различимое слияние и оставалась безмолвной.

— Нет, — ответила я себе. — Ты — богиня, и ты мало интересуешься земными вещами. Сытая и безмятежная после Слияния, ты пребываешь в сладостной дреме.

Я услышала свои слова словно со стороны, и, опустившись на пятки, закрыла лицо ладонями и горько заплакала.

Только когда услышала бойкий перестук каблучков, вскочила, как ошпаренная, не желая, чтобы Лала застала меня в таком виде.

Когда решившая забыть обиды сестренка ворвалась в мои покои, я уже поднялась и успела вытереть слезы. На счастье, то, что я так и не успела переодеться возмутило Лалу, и она не заметила моего заплаканного лица.

— Рахаат! — возмущенно завопила она. — Церемония поздравления вот-вот начнется! Отец с матерью скоро будут внизу, и если наше опоздание на ритуал Слияния прошел незамеченным, сейчас точно заметят! Ведь мы должны восседать рядом с троном! Ты теперь старшая, это ты должна торопить меня!

— Да, да, — пробормотала я. — Ты права, Лала, спасибо, что поторопила меня…

Лала подперла бока руками по-взрослому, и, фыркнув, топнула.

— Я так и знала, что прибытие Арона выведет тебя из равновесия. Не бойся, я никому не расскажу, что вы виделись в беседке, но тебе следует как можно быстрее переодеться. Иди пока, освежись в омывальной, а я, тем временем, подберу тебе достойный наряд. Я так и знала, что ты отошлешь всех служанок!

— Спасибо, Лала, — пробормотала я. — Я как-то не заметила, что ты выросла.

— Не совсем, — поджав губы, пробормотала Лала и с сожалением потерла ладошками плоскую грудь. — Но все же я — женщина, и я — пери, чтобы понять, какое смятение, должно быть, испытывает сейчас моя любимая сестра.

Я благодарно кивнула Лале и унеслась в омывальную.

— Не бойся! Я не претендую на твоего Арона, — крикнула вслед сестренка. — Я для него и вправду слишком мала… К тому же, я видела, как он разглядывал тебя во время Слияния.

От этих слов мои колени ослабли, и, для того, чтобы совершить омывальные процедуры как можно быстрее, пришлось собрать в кулак всю волю.

Когда я, освеженная прохладной ароматной водой, кутаясь в легкую банную простыню, вернулась в опочивальню, Лала уносила ворох нарядов обратно в гардеробную, что значит, сестра сделала выбор, и поспорить с ним не удастся. Хотя бы потому, что церемония Поздравления вот-вот начнется, а я даже толком не вытерлась после омовения.

— Вот! — непререкаемым голосом сказала Лала, вернувшись. — Это лучше всего подойдет, чтобы очаровать Арона еще больше.

Вспомнив о случившемся в беседке, я усомнилась, что такое возможно, но осмотрела выбор сестры с интересом, в очередной раз вынужденная признать, что малышка Лала повзрослела.

Во дворце Лалу звали моим «хвостиком», потому что Келена в свои пять для нее слишком мала, как и Сирен в три с небольшим, а Латана с Ракшми, которые старше Лалы всего на три года, предпочитают придумывать шалости и проказы вместе, как это свойственно любым близнецам. Я же всегда любила одиночество, насколько это вообще возможно в такой огромной и шумной семье, как наша. Чаще всего меня можно найти в хранилище знаний, за очередным свитком Скорби или Наслаждения. Неудивительно, что Лала тянулась ко мне, а я была достаточно взрослой, по-крайней мере, хотелось в это верить, чтобы не отталкивать сестренку.

Для торжественной церемонии Лала выбрала мне наряд белого цвета, щедро расшитый сапфирами и лазуритом в цвет моих глаз. Быстро, почти молниеносно, я натянула прозрачное шелковое белье, а затем, с помощью сестры облачилась в белоснежное энтари, под которое полагались прозрачные белоснежные шальвары и гемлек, тонкая рубашка из той же ткани.

Расправив складки энтари на груди, Лала споро подпоясала меня синим пояском, подчеркнув и без того тонкую талию. Затем усадила на стул и помогла поднять волосы вверх, выпустив из толстого шара роскошный хвост. Мои волосы, как и мамины, темно-рубинового цвета. Учитывая сапфировый цвет глаз и коралловую кожу, из всех дочерей я больше остальных похожа на нее. У сестер глаза в основном зеленые, папины, за исключением Лалы, у которой они бирюзовые, и двух младшеньких, которым достался голубой и янтарный цвет.

— Ну вот! — гордо возвестила Лала. — Теперь ты готова!

Я бросила взгляд в зеркало и, к удовольствию, Лалы, улыбнулась.

Белоснежный наряд подчеркнул теплый коралловый цвет кожи, а узоры из драгоценных камней заставили сапфировые глаза засиять. Белые рожки и пряди в рубиновой копне волос тоже стали ярче, благодаря цвету костюма.

Поблагодарив сестренку поцелуем, я повлекла ее за собой, к выходу из покоев.

Спускаясь по лестницам, скользя по анфиладам и коридорам дворца, я думала только о том, что сегодня, на церемонии Поздравления тсарской семьи, принц Сухуби-Джар попросит родителей о новом Слиянии.

Глава 2

Мы все же успели перед родителями. Точнее, вошли, то есть вбежали прямо перед тсарской четой. Запыхавшись, уселись на подушки по другую сторону трона, напротив Ракшми с Латаной. Увидев нас, Ракшми облегченно выдохнула, а Латана наморщила носик.

Братья сидели в зале, на мягких скамьях вдоль стен, вместе с другими гостями. Тэны не сидят у трона, подобно пери.

Сыновья — гордость отца, но гордость эта исчисляется их воинскими заслугами, а не внешним видом, в то время, как дочери — украшение трона. Служанки с двумя младшими сестрами на коленях тоже сидели у подножия, ближе к выходу. Обычно, вскоре после начала они уходят и уносят малышей, ведь дети не умеют долго сидеть на месте.

Явилась тсарская чета, и все присутствующие, в том числе и мы с сестрами, склонились в почтительных поклонах. Я подумала, что мамочка просто невозможно красивая в темно-синем платье. А Лала, заметив складку между бровей отца хихикнула, все мы знаем, как папа не любит «всю эту дворцовую суету». Ракшми говорит, что если бы не мамочкина красота, отца было бы не затащить на приемы, и все мы знаем, что сестра права.

Когда папа с мамой поприветствовали всех, мы разогнусь и уселись поудобнее с прямыми спинами.

К трону стали приближаться могучие воины и прекрасные пери с поздравлениями в честь Слияния четвертой дочери. Сначала был черед сильнейших: принцев сопредельных Джаров с избранницами, могучих героев, заслуживших высший знак отличия: огненные письмена на лице.

Разыскивая глазами Арона, который должен подойти к трону одним из первых, я невольно залюбовалась нашим народом. Мужчины — средоточие силы и благородства, женщины — само воплощение красоты и изящества. Нежные пери, чей средний рост считается высоким у людей рядом с могучими воинами выглядят невыразимо хрупкими, с пышными формами, крутыми бедрами и длинными стройными ногами, с талиями такими тонкими, что мужчины запросто могут обхватить их ладонями.

Наконец, я заметила Арона и опустила ресницы. Больше я не поднимала взгляд, потому что знала, он неотрывно смотрит на меня.

Я украдкой посмотрела на отца и увидела, как он спрятал в уголке рта усмешку. Мама повернулась ко мне и незаметно подмигнула, что показало, что мы с Ароном рассекречены. Отец чуть улыбнулся и я поняла, что сегодня меня благословят на Слияние с тэном, который прочно укоренился в сердце.

Подошла очередь Арона, но заговорить он не успел.

Двери в тронный зал с грохотом распахнулись и в проеме застыла черная фигура.

Отчего-то все в груди болезненно сжалось, пришлось даже помотать головой, приходя в себя.

Тяжелая поступь вошедшего отдавалась уханьем в сердце и странным ощущением в животе.

Малышка Лала покосилась на меня с недоумением.

Я сама не понимала, что со мной.

Ноги неожиданно налились тяжестью и одновременно захотелось бежать из тронного зала, бежать без оглядки.

Тяжело ступая по разноцветной мозаике пола, через тронный зал шел огромный темнокожий тэн с витыми золотыми рогами.

Черная грива волос убрана в косы, и, судя по их количеству, тэн одержал немало побед.

Благодаря вкраплению золотых, в тон рогов, прядей, его тяжелые косы кажутся змеями, чья кожа переливается под светом тысяч осветительных огней.

По мере того, как тэн приближался, горло сдавливало ледяной лапой, а в груди проседало сердце.

Мне показалось, что даже стены сотрясаются от его поступи, а становясь ближе, темнокожий тэн вот-вот заслонит свет.

Мой взгляд зачарованно заскользил по невероятных размеров мускулам, широкому развороту плеч, мощным рукам и ногам. Все тэны отличаются могучим телосложением, но этот даже среди остальных великан. Отчего-то я не могла заставить себя посмотреть на его лицо, и лишь, отругав себя мысленно за излишнюю впечатлительность, осмелилась поднять взгляд.

Хищные черты с застывшей маской ярости украшает высший огненный знак.

В знаках воинского отличия нет недостатка: огненные узоры покрывают рельефное тело тэна чуть ли не целиком, что говорит, что передо мной не простой воин, а один из правителей Вершины Мира.

Вглядевшись во властное лицо внимательнее, я охнула, когда узнала его: это был великий воин Ягат Свирепый, тсар земель под названием Блэр-Джар.

Отец приподнялся, приветствуя тсара Блэр-Джар, одного из немногих, кто стоял у истоков Тысячелетней войны. Глядя на словно высеченное из скалы мускулистое тело, встречая пронзительный цвет красно-огненных глаз я не могла поверить, что тэну более двух тысяч лет.

Отец, рожденный на исходе Тысячелетней войны, и всегда казавшийся самым взрослым и мудрым, чуть ли не вдвое моложе темнокожего исполина.

Ответив на приветствие отца, Ягат Свирепый заговорил. Голос его зазвучал громовыми раскатами, отражаясь от стен и потолка тронного зала.

— Я пришел приветствовать тебя, великий тсар, и твою прекрасную тсари. Я пришел поздравить вас со Слиянием четвертой принцессы. Но я опоздал к началу и не стоит нарушать порядок. Пусть сначала скажут те, кто собирались. Затем скажу я.

Арон, чья очередь была говорить, склонился перед тсаром в почтительном поклоне.

— Говори, великий воин Ягат Свирепый, прошедший Тысячелетнюю войну и бездну. Я с радостью уступаю тебе свою очередь, в знак уважения к твоим заслугам, которым нет числа.

***

Я подумала, что если Ягат Свирепый стоял у самых истоков Тысячелетней войны, то его заслуги должны сильно уступать прегрешениям. Помыслив так, я устыдилась, вспомнив, что Мать даровала прощение всему нашему народу и все участники Тысячелетней войны искупили вину.

Заметив, как благодарно отец кивнул Арону, я подумала, что сдержанность тэна порадовала его.

Ягат поблагодарил Арона кивком и заговорил.

— Я не умею долго и красиво говорить, как нынешние воины, — в голосе тэна прозвучала усмешка, мне даже показалось, что он не верит в то, что говорит, но тут же отогнала эту мысль, как недостойную.

Воин продолжал:

— Но я поздравляю тебя, тсар, и твою тсари, с великой благостью: Слиянием вашей четвертой дочери!

Я слышала о том, что есть среди тэнов иных Джаров есть те, кто считает тэнов выше, чем пери, такие никогда не разделят трон с женщиной. Я слышала также, что распознать их можно по одному признаку в разговоре: они всегда обращаются сначала к тэну, и только затем к пери. В нашем Джаре принято приветствовать сначала пери, из уважения к Матери Анахите, которая даровала женщинам-тэнгериям свою сущность.

Наставница искусства наслаждений любит повторять:

— Таким тэнам дай волю, и они поселят пери в отдельной половине дома, как принято кое-где на нижней земле. Там мужчины кутают женщин в немыслимые одежды, скрывая их прелесть от глаз и избегают смотреть лишний раз из опасения, что не смогут держать под контролем свою страсть. Сдается мне, если бы не страх быть опозоренными своей слабостью, многие тэны Вершины мира поступали бы так же.

— Но разве великие воины чего-то боятся? — спросила однажды я. — Не на нижней земле, а наши? Тэны?

Наставница погладила меня по голове и ласково пояснила:

— Конечно, милая, все, даже могучие тэны, имеют свои страхи. Они боятся показать свою слабость и несдержанность, боятся быть отвергнутыми пери, но больше всего тэнгерии боятся услышать Голос. Потому что знают, есть сила, которой не смогут противостоять.

Стоило вспомнить о том, с каким страданием на лице наставница говорила о Голосе, мне стало зябко и я поежилась. Тычок Лалы вернул в реальность.

Я снова уставилась на могучего темнокожего тэна, за чьей спиной стоит Арон.

— Но я пришел не только для того, чтобы поздравить тебя со Слиянием дочери, Оридан, — сказал тсар Блэр-Джар. Грядет вторжение.

Стоило прозвучать последнему слову, как на тронный зал, и без того тихий, опустилась гробовая тишина. Все прислушивались к каждому слову Ягата Свирепого.

— Во главе темных сил встал тот, кто хочет вернуть былое.

Ягат говорил глухо, отстраненно, словно его это не касалось, но мне подумалось, что не слышу в его голосе ни скорби, ни сожаления.

— Вторжение невозможно. Мы все подчиняемся сонму Семерых, — сказал отец, нахмурившись, и добавил: — И ты, Ягат.

— Да, — согласился тэн. — Но у того, кто поведет тьму, есть Голос.

В наступившей тишине было слышно, как каплет из чьего-то опрокинутого кубка.

Кап. Кап. Кап.

Мне показалось, что с капелью утекают последние капли привычной, безмятежной жизни, всего, что любила и единственного, что знала.

— Ты говоришь…

— О роге Аримана, — закончил за отца тэн и глаза его сверкнули огнем.

Пери и юные тэны иногда развлекаются страшными сказками на ночь, и мы с сестрами не исключение. Чаще всего сестры веселились, пугая впечатлительную Ракшми, но и у меня не раз сжималось сердце, когда говорили о таких, кто жалеет об окончании Тысячелетней войны и жаждет снова услышать Голос, который придет, чтобы повести нас за собой и завершить некогда начатое. Несмотря на детские страхи, до этого момента мне казалось, что все это не более, чем россказни. Но сейчас, глядя на темнокожего гиганта с огненно-золотыми рогами, в душе впервые шевельнулось сомнение в том, что наш народ до конца искупил вину и заслужил Прощение.

— Боги спрятали рог, — наконец, сказал отец. — Там, где темные силы его не найдут.

— Но если это правда, — возразил Ягат. — Нам нужно быть готовыми. К противостоянию.

— Это правда, — согласился отец.

— Поэтому я и пришел к тебе, Оридан Мудрый. Нам следует объединить силы. Вместе мы сможем противостоять.

— Мой меч — твой меч, — возвестил тсар. — Под могучей силой небес обещаю, что, если вторжение случится, мы будем стоять плечом к плечу. Слово воина.

— Этого недостаточно, — сказал Ягат, и мне было видно, как один из братьев вскочил с места.

Сердце екнуло, но брата тут же усадили обратно. Любой другой сейчас же искупил бы оскорбление, нанесенное моему отцу. Но Ягат был старше. Его Джар — один из сильнейших на Вершине Мира. И, может, с отцом они были на равных, но воин, стоявший у истоков Тысячелетней войны, обладает более весомым положением. Его слово главнее, и поэтому отец остался сидеть. Лишь по зеленым огонькам глаз всем было понятно, что слова Ягата оскорбили его, великого воина, давшего Слово.

— Чего же ты хочешь, Ягат? — спросил отец.

Тэн ответил:

— Я хочу скрепить наш союз Слиянием, — ответил тсар Блэр-Джар.

Я вспомнила слова отца о том, что ни одна из его дочерей не обещана и не будет, и взойдет на священный алтарь лишь по любви. Но одновременно и понимала, что угроза вторжения — не тот случай, когда можно торговаться. Видимо, так считал и отец, потому что сказал:

— Это справедливо.

Голова закружилась и Лала, почувствовав, что со мной неладно, сжала мою руку. Я слабо улыбнулась сестре, показывая, что я в порядке.

— Ты хочешь, чтобы я пообещал одну из своих дочерей? — спросил отец.

Ягат свирепый помотал головой, и, прежде чем отец успел что-то сказать, произнес:

— Я пришел за коралловой Рахаат. Пятой принцессой, Рахаат Сафирой.

Я успела заметить, как судорога пробежала по лицу Арона, прежде, чем перед глазами встала пелена.

***

— Силою небес! — прозвучал грозный голос, и я с удивлением поняла, что не потеряла сознание.

Арон сделал шаг вперед, но Ягат не шелохнулся и не повернул головы. Отец жестом оставил Арона на месте, запретив ему говорить.

Я видела боль в глазах светловолосого воина, видела, как отчаянно бьется внутри него желание нарушить устоявшиеся устои.

Но глубинное подчинение Силе побелило.

Арон остался стоять на месте. Не заговорил.

Только не сводил с меня глаз, отчего по коже бегали мурашки.

Медленно, как в кошмарном сне, Ягат Свирепый повернул голову в мою сторону.

Когда его огненный взгляд встретился с моим, я испуганно отшатнулась. Казалось, меня прожгли насквозь, поставив на мне знак своей собственности, как на рабах нижней земли.

Ягат разглядывал не спеша.

Взгляд скользил по лицу, щекам, задержался на губах, отчего они словно налились изнутри огнем. При этом сердце до боли сдавило холодом, и я ощутила, как меня трясет. Ягат скользнул взглядом по подбородку, шее, задержался на ложбинке между ключицами, перешел на грудь…

Я впервые почувствовала себя неуютно в традиционном костюме Бхукти-Джар, призванном воспламенять в мужчинах чувственность и услаждать взор. Наряд, что еще недавно казался воплощением изящества и красоты, как нельзя лучше подчеркивающий округлости и изгибы моего тела, сейчас словно предавал меня, выставляя на обозрение врагу.

А в том, что Ягат Свирепый, который явился в дом моего отца, чтобы украсть из-под носа у любимого, был моим врагом, я не сомневалась.

Ягат разглядывал долго, я успела похолодеть от страха, превратившись в неподвижную статую. При этом казалось, что бьюсь в паутине, и каждое неловкое движение усугубляет плен.

Тонкие губы Ягата, у которых пролегла жесткая складка, раздвинулись в усмешке.

— Силою небес, — повторил он.

Я затравленно посмотрела на отца и увидела в глазах могучего тсара отчаянье.

Тут же ужас перед Ягатом отодвинулся на задний план, потому что страх за отца был сильнее. Как истинная тсарская дочь я не могла позволить, чтобы отец уронил лицо в присутствии надменного Ягата. Поэтому приложила все силы, чтобы ободряюще улыбнуться родителям, словно тсар Блэр-Джар только что озвучил мое самое потаенное желание.

Я прочла в глазах отца благодарность, а сапфировые очи матери заблестели.

Когда тсар Бхукти-Джар повернулся к гостю, он успел взять себя в руки, за что я ощутила гордость.

— Для кого из своих сыновей ты хочешь взять мою дочь? — глухо спросил отец.

Ягат коротко и зло усмехнулся.

— Я хочу ее для себя, — ответил он.

В ушах зазвенело. Сестры заахали, прикрывая рты руками, а мама откинулась на спинку трона. Когда отец заговорил снова, голос его был глух.

— Но ты женат, Ягат, — сказал он.

Я ошарашенно хлопала ресницами, переводила взгляд с одного на другого, на маму, на сестер, я даже бросала умоляющие взгляды на Арона, не в силах поверить, что то, что слышала, было правдой.

— Да, Оридан, — не стал спорить Ягат. — Я женат. Твоя дочь войдет в мой дом наложницей.

Наступившую тишину прорезал рев отца.

— Дочь тсара?! — вскричал отец, привставая на троне. — Наложницей!

Вместо ответа Ягат снова повернулся ко мне и внутри все заледенело.

Я не в силах была отвести взгляда от его огненных глаз, чувствуя, как меня поглощает сама бездна.

Все происходившее казалось чем-то нереальным, каким-то кошмарным сном, который вскоре излечится пробуждением.

Я усиленно моргала, щипала себя за руку, чтобы проснуться, но ничего не менялось, и я понимала, что все это происходит наяву.

Под взглядом Ягата захотелось завыть, заскулить в голос, хотелось бежать со всех ног из тронного зала, или же забраться на колени к отцу, как маленькая, чтобы папа обнял и защитил от всего мира.

Хотелось, чтобы Арон превозмог глубинное подчинение Силе, чтобы вышел вперед и вызвал тэна, кто задумал обесчестить меня, на поединок. Чтобы сразил его прямо здесь, у трона моих родителей. Но ничего этого не происходило.

Вместо этого по мне вновь скользил взгляд Ягата и был до того тяжелым, что глаза мои остекленели, а губы беспомощно приоткрылись.

— Да, — спокойно сказал Ягат. — Я хочу ее. И я выбрал ее. Сегодня я заберу ее в Блэр-Джар.

Роковые слова прозвучали.

Я поняла, что моя жизнь рухнула.

У меня не будет торжественного Слияния на священном алтаре, на глазах у всей площади.

Так берут только жен.

Меня опозорят, взяв как наложницу, как рабыню из нижнего мира. Возьмут за стенами, под потолком, заслоняющим небо. И мое первое Слияние не увидит Мать. Оно не достанется ей, оно будет принадлежать этом страшному темному гиганту, с до того тяжелым взглядом, что внутри все трясется. Мое тело и разум не пронзит восторг, который способна даровать лишь Мать. Моя любовь не будет священной, не будет живительной.

Я осознала, что это конец моего мира.

Ни для кого на Вершине Мира не секрет, как наш народ, народ тэнгериев чтит заветы Матери. Я знала, что есть среди воинов такие, кто под эгидой заветов богини, из того, что щадит жену, берет в дом наложниц.

Такого не принято в Бхукти-Джар.

Для наших воинов главная добродетель — сдержанность.

Но я знала, что на Вершине Мира есть другие Джары, с другими порядками и традициями.

И отныне мне суждено познать это на себе.

Если смогу пережить позор.

***

— Моя дочь не может покинуть Бхукти-Джар, — сказал отец, и из груди вырвался стон, когда я поняла, что для меня забрезжила надежда. — Если угроза вторжения существует, ей нельзя покидать пределов хрустального купола. Ты знаешь, Ягат. Слезы богини сильны в единстве.

Мне показалось, что сердце забилось так гулко, что его стук слышат все в зале.

Ягат обернулся к отцу.

— Твоя дочь, Оридан, дочь сильнейшего и прекраснейшей. Боги щедро наградили тебя дочерьми и сделали самым влиятельным из нас, ведь все правители хотят породниться с тобой. Я выбрал спутницу еще во время Тысячелетней войны. Я достаточно силен, и Блэр — Джар достаточно богат, чтобы не искать ни с кем союза. Но грядет вторжение. И я хочу твою дочь. Рахаат — ценнейшая награда для любого воина, и хоть она войдет в мой дом наложницей, ее будут чтить. Ты знаешь, что твои дочери не только прекрасны, но и сильны, что важно, учитывая грядущую тьму. Рахаат сможет противостоять Голосу, Оридан. Ей хватит для этого амулета из слезы и собственной силы.

— Нет, — сказал отец и я почувствовала, что слезы облегчения вот-вот хлынут из глаз.

Бессилие в глазах Арона сменилось ожиданием. Я видела, что он ждет, чтобы отец сказал, что я была обещана ему. Это решило бы все наши беды, — читалось в его взгляде. Но я, как и Арон, знала, что этого не произойдет. Великий тсар не опорочит себя ложью.

И в то же время отец сказал «нет».

Красные глаза Ягата полыхнули яростью.

Надменное выражение лица сменилось свирепым, но лишь на миг. В следующее мгновение огню в глазах тэна вернулась холодность, а лицо стало еще более отстраненным.

— Ты сказал мне нет, Оридан? — тихо сказал Ягат.

— Я сказал нет, Ягат, — повторил отец, вставая с трона.

— Что ж, — сказал Ягат. — Тогда я напомню тебе обещание, данное мне в Тысячелетней войне. Я надеюсь, десять веков в бездне не повлияли на твою память?

Отец застыл, плечи его поникли, брови поползли вверх, образовывая складки на лбу. И великий тсар снова опустился на трон.

— Я помню каждое слово своей клятвы, — сказал он, хмуря брови.

— Да, — подтвердил Ягат. — Клятвы.

— Все, что мое — твое, — глухо сказал отец.

— Я принял твою клятву, Оридан, — сказал Ягат. — И я освобожу тебя от нее. В обмен на пятую дочь.

— Я согласна, папа! — выкрикнула я, прежде, чем успела понять, что произошло. — Я поеду в Блэр-Джар!

Ягат торжествующе усмехнулся.

— Твоя дочь мудра, Оридан. И сильнее, чем кажется. Это драгоценный дар. И отныне я освобождаю тебя от клятвы, и даю Слово: в предстоящей войне мы будем стоять плечо к плечу.

Отец кивнул, и поскольку все ждали его слова, возвестил:

— Да будет так.

— Путь нам предстоит неблизкий, — сказал Ягат. — Поэтому мы не можем воспользоваться твоим гостеприимством и задерживаться в твоем доме на ночь. Пойдем, принцесса Рахаат. Нам нужно успеть покинуть Бхукти-Джар до полуночи.

Глава 3

Только что у меня было все: дом, любящие родные, статус пятой принцессы великого тсара.

И любимый, который должен был просить отца о чести Слияния со мной.

Который сам, в силу своей добродетели и благородства, уступил место говорить другому.

И тот, другой, сказал.

И теперь я — бесправная наложница, без имени и дома. Недостойная, чтобы ее взяли в Святилище богини. Мое первое Слияние пройдет за закрытыми дверями, как у служанки или рабыни. Или… У наложницы. Этот страшный темнокожий тэн с огненными глазами и рогами, кому две тысячи лет отроду — мой хозяин.

И мой хозяин приказало мне встать и следовать за ним.

Я попыталась привстать с расшитых золотом подушек, обитых красным бархатом, но ноги отчего-то ослабли. Я хотела сказать об этом сестрам, маме, отцу, но не вышло. Рот не открылся.

Я затравленно заозиралась и встретилась взглядом с Ароном.

В глазах любимого застыла боль.

Я поняла, он пытается сорвать с себя оковы, обрекающие на подчинение Силе, но ни одному тэну это не по силам. И поэтому он застыл горестной статуей, вынужденный смотреть, как его любимую уведет другой.

Ягат выжидающе посмотрел на меня, и я подумала, что если он поторопит меня, скажет родителям, что те плохо воспитали дочь, я не вынесу этого позора.

Как в кошмарном сне, я поднялась на слабых ногах и склонилась перед своим хозяином.

Ягат, словно не видел моего поклона, развернулся и направился к выходу из тронного зала.

Я в последний раз посмотрела на родителей, на сестер, на Арона…

И, не говоря ни слова, пошла за Ягатом.

Мы миновали несколько коридоров и анфилад.

Слуги, встречающиеся нам по пути, склонялись в поклонах перед великим тсаром и с изумлением провожали взглядами свою принцессу. Коралловую Рахаат Сафиру, покорно следовавшую за правителем далекого тсарства.

— Рахаат! Рахаат! — прозвучало сзади.

Замерев на месте, я продолжила путь, не обернувшись к Лале, чьи торопливые шаги раздаются за спиной.

— Ты не можешь так уехать, Рахаат! Не можешь! — прокричала Лала со слезами в голосе.

Не в силах выносить эту муку я обернулась.

Сестра замерла со сморщенным, заплаканным личиком, протягивая ко мне руки.

— Рахаат! — воскликнула она. — Пожалуйста! Не бросай меня!

Лала умоляюще сложила руки и упала на колени, словно молит о милости богиню.

Из груди вырвался протяжный стон, и, развернувшись, я побежала назад.

Упав на колени перед Лалой, я с размаху притянула хрупкую фигурку к себе, зарылась лицом в ее волосы. Какое-то время мы обе сотрясались от рыданий. Я первая взяла себя в руки, отстранилась от плачущей сестры и с опаской обернулась.

Ягат замер, так и не повернувшись к нам. Скрестив руки на груди, широко расставив ноги, он стоял и смотрел перед собой.

— Тише, Лала, — попросила я. — Тише, милая. Не рви сердце мне и себе. Пожалуйста…

— Отец не мог отдать тебя этому злому! — с детской непосредственностью проговорила Лала, а я подумала, что Ягат, хоть и стоит на отдалении, слышит каждое слово.

— Лала, — упрекнула я сестру.

— Не мог, не мог! — замотала та головой, повторяя. — Ты не можешь быть наложницей, Рахаат! Это позор! Ты — дочь великого тсара, принцесса Бхукти-Джар!

— Была, — поправила я сестру глухим голосом. — Теперь я наложница.

— Это не значит, что ты перестала быть принцессой! — воскликнула сестра.

Оглянувшись на Ягата, я увидела, что его плечи дрогнули, словно воин сдерживает смех. Правда, разглядывая его в тронном зале, мне вовсе не показалось, что он умеет смеяться.

— Ты — принцесса! — сердито повторила сестра. — Помни об этом!

— Хорошо, Лала, — проговорила я. — Обещаю.

— Зато теперь ты сможешь пройти Слияние с Ароном, — неудачно пошутила я сквозь слезы.

У Лалы шутка вызвала новую волну рыданий. Переведя дыхание, она прошептала:

— Арон покинул тронный зала передо мной, Рахаат. Если четно, я думала, догоню тебя и увижу, как они бьются на поединке.

— Арон не может даже бросить вызов Ягату, — печально сказал я. — Слишком разный у них уровень силы.

— Я понимаю, что я, маленькая что ли, — вздохнула сестренка.

— Мне пора, Лала, — сказала я и расцеловала сестру. — Пожалуйста, береги себя. Слушайся Латану и Ракшми, теперь они старшие. Заботься о младших.

— Я буду писать тебе, — серьезно сказала сестра. — Наши птицы самые быстрые на Вершине мира.

— Я тоже буду писать тебе, — пообещала я, а про себя подумала, что если будет на то воля господина. Но вслух говорить этого не стала.

Поцеловав сестру в последний раз, я поднялась с колен, и, оправив энтари, двинулась навстречу своей судьбе.

Ягат стоял на том же месте, не шелохнувшись. Но стоило приблизиться на несколько шагов, снова двинулся вперед.

Оказалось, на выходе из дворца нас ждали.

Лингер, крытая повозка черного цвета распахнула дверцу, стоило нам приблизиться. Я успела заметить, что в повозку запряжены четыре титанозавра. Редкие и дорогие животные, являющие среднее между лошадью и небольшим слоном, отсюда и соответствующие размеры, только на шести лапах. Сходство со слоном придают еще два подвижных хобота под шестью парами глаз

Я знала, что такие звери стоят целое состояние, как знала и то, что Блэр-Джар — один из самых могущественных тсарств Вершины Мира. Хоть он и расположен обособленно, на отдельном пике, о богатстве Блэр-Джар ходят легенды.

Ягат впервые после тронного зала обернулся ко мне. Его огненный взгляд не выражал ничего, но у меня внутри все похолодело и пришлось с силой сжать зубы, чтобы скрыть дрожь.

Складка у рта тэна стала жестче. Он махнул в сторону лингера рукой и приказал:

— Садись. Нам предстоит далекий путь.

Я осталась стоять, но промолчала, потому что знала, пока не спросит господин, говорить не имею права.

— Ты слышала, что я сказал? Садись в лингер, принцесса.

Я застыла на месте, склонив голову.

— Ты что-то хочешь сказать?

— Да, — ответила я.

Жесткая складка пролегла глубже, и Ягат сказал:

— Ты должна отвечать: «Да, господин».

***

— Да… господин, — исправилась я, чудом вымолвив слово, которого ни разу не произносила.

— На первый раз я прощаю тебя и оставлю безнаказанной. Но только на первый раз.

Тэн замолчал, видимо, ожидая от меня благодарности. Но я не смогла заставить себя униженно благодарить его.

Тогда тэн усмехнулся и произнес:

— Похоже, путь нам предстоит еще более увлекательный, чем я ожидал. Укрощение строптивых — изысканное удовольствие. А укрощение строптивой принцессы — вдвойне. Ну же. Я приказываю тебе говорить.

Сглотнув, я произнесла:

— Я не могу сесть в этот лингер… господин.

— Интересно знать, почему?

Я снова сглотнула, прежде, чем говорить.

— Я принцесса, я не могу ехать так… Без вещей, без слуг, без свиты, наконец! Мой отец должен назначить мне сопровождение, а слуги — собрать мои вещи. Мне не полагается путешествовать вот так, господин.

Пока я говорила, Ягат слушал с задумчивым видом. А потом сделал едва заметный шаг навстречу, что заставило меня отпрянуть.

Ягат шагнул ко мне и я, как зачарованная уставилась на ходящие под покрытой узорами кожей бугры мускулов. С силой оторвав взгляд от этой мощи и столь наглядной демонстрации силы, я посмотрела в глаза воину.

Тот слегка облизал пересохшие губы.

— Ты больше не принцесса, — сказал он глухо. — Ты — моя. Моя наложница.

От этих слов все внутри сжалось, а в глазах предательски защипало. Но я не могла показывать свою слабость этому страшному, чужому тэну, кто являлся теперь моим господином и обладал мной по праву сильнейшего.

Поэтому я поговорила тихим голосом:

— От того, что ты сделал меня наложницей, я не перестала быть принцессой. Пятой дочерью великого тсара и прекрасной тсари, Оридана Мудрого и Астарты Огненной, я…

Мне не дали договорить.

Медленным, осторожным движением Ягат отвел рубиновый локон, выбившийся из моей прически, за плечо. Прикосновение руки тэна обожгло и заставило вздрогнуть.

А затем железные пальцы сомкнулись вокруг плеча и силой зашвырнули внутрь лингера, на обитые черным бархатом подушки. Я охнула, не в силах поверить в происходящее.

Тэн вскочил следом и сиденье подо мной закачалось. Стоило дверце захлопнуться, лингер тронулся с места.

Так же, рывком, меня посадили.

Глаза Ягата полыхнули пламенем, я испуганно отшатнулась, но тэн держал крепко.

Приблизив свое лицо к моему, тэн сказал:

— В первую очередь, ты моя наложница. Моя собственность. Ты поняла меня?

Он приблизился еще больше, так, что лицо его расплылось, а огонь из глаз просочился в самую душу. Ощутив тепло его губ у своих, я зажмурившись и выпалила:

— Да, господин, поняла!

Меня отбросили, как ненужную вещь, на мягкое сиденье, и я тяжело задышала, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

Ягат занял место напротив и не сводил с меня тяжелого взгляда.

Я постаралась унять дрожь, чтобы не выдавать, в каком смятении нахожусь и как напугана. А боялась этого гиганта с темной кожей и золотыми рогами просто до дрожи, до ужаса, до слез, которые готовы были сорваться из-под опущенных ресниц. Я отползла назад и села, выпрямив спину, чувствуя за собой мягкую спинку сиденья.

— Так-то лучше, наложница, — бросили мне.

Ягат замолчал, я от страха перед могучим тэном едва ли могла говорить. Я подумала, хорошо, что он молчит, есть время прийти в себя и постараться свыкнуться с произошедшим. Но тут Ягат заговорил снова.

— У нас нет времени ждать, — сказал он. — Твои вещи пришлют из твоего дворца позже. Как и свиту. Хотя в последнем я сомневаюсь.

— Почему? — пискнула я, и, когда тэн яростно сверкнул глазами, поспешила исправиться: — Почему, господин?

По суровому лицу тэна, явно непривыкшего улыбаться, скользнула скупая ухмылка.

— Потому что Блэр-Джар правит сильнейший, — ответил он.

Я продолжила хлопать ресницами, и тэн пояснил.

— Блэр-Джар очень отличается от всего, к чему ты привыкла, принцесса. В моем тсарстве принято гордиться кровью тэнгериев. Кровью демонов.

Я вздрогнула, не в силах поверить в то, что он произносит все эти вещи вслух, а Ягат продолжил:

— Тебе предстоит многое узнать, принцесса. Ты росла, лелеемая всеми, родителями и слугами и невинна, подобно цветку. И также юна. В Бхукти-Джар женщины чуть ли не равны мужчинам.

Я захлопала ресницами.

— Почему ты так говоришь? — воскликнула я, и, когда глаза тэна полыхнули огнем, вжалась в спинку сиденья и добавила: — Все создания Матери равны между собой, господин.

Тот прищурился и брезгливо пожал плечами.

— Да уж, равны. У вас. Если женщин даже сажают на трон рядом с собой.

Наверно, мой взгляд выражал недоумение, потому что Ягат пояснил:

— Когда-то мы и вправду были равны между собой. Во время Тысячелетней войны.

Я вздрогнула, услышав о страшном, а Ягат, казалось, не заметил этого и продолжал.

— Тогда женщины ни в чем не уступали нам. Яростные воительницы, способные убивать десятками, сотнями! Мы все были тэнгериями! Демонами. Теми, чья кровь — сама ярость. Чья сущность — желание убивать. Я вижу, как кривится твое лицо, юная пери. Но это наша суть. Суть тэнгериев, рожденных самой вечностью, безднорожденных! Твоя истинная суть. А не эта… новая сущность пери.

Он осмотрел меня снова, властно, по-хозяйски, и так надменно, что я вспыхнула.

— А я думала, тебе нужна именно эта моя сущность. Сущность пери! — выпалила я, и, поняв, что сказала, торопливо закрыла рот ладонью.

Я не поняла, как это произошло, я не заметила, чтобы Ягат двинулся или хотя бы наклонился вперед, приближаясь ко мне, но в следующий миг оказалась у него на коленях. Железная рука прижимала меня к мощной мускулистой груди, так, что я чувствовала каждый удар сердца воина.

— Вот как, наложница? Значит, ты из тех, кому невтерпеж? — пророкотал он и провел горячим пальцем по моим губам.

***

Я дернулась, как птица в силке, и, как несчастная певунья, попавшаяся в ловушку, только навредила себе этим.

Меня сжали еще сильнее, до боли, до хруста в костях, так, что я не смогла сдержать стона.

— Пожалуйста, — попросила я. — Пусти… Ты задушишь меня, господин. Останутся синяки.

Ягат хмыкнул и ослабил хватку. Мое тело сжалось пружиной, готовое распрямиться и вырваться из удушающих объятий в любой момент, но в следующий миг меня опрокинули тычком в грудь, и я оказалась упала навзничь на колени воина. Голова беспомощно запрокинулась.

Огромная рука властным жестом сжала основание шеи и Ягат заговорил снова.

— Ты дерзка, как истинная принцесса. Но отныне ты — никто. Запомни это.

— Пусти, — прошептала я, не в силах пошевелиться. — Ты не можешь так говорить и так поступать со мной. Я принцесса! Я дочь тсара! Дочь великого тэна!

Пальцы Ягата сжали шею сильнее. Когда он заговорил, голос звучал тихо, но мне показалось, что это оттого, что сдерживает ярость.

— Лежи смирно, наложница.

Его рука соскользнула ниже и легла на грудь. Когда ладонь его наполнилась, у меня внутри что-то оборвалось.

Я дернулась, трепыхаясь, из груди вырвался короткий стон.

— Нет! — воскликнула я, мотая головой.

Небрежно, словно треплет собаку, тэн ласкал мою грудь. А потом железные пальцы сомкнулись на соске и сжали.

Я вскрикнула от неожиданной боли.

Но чем больше я билась в его жестоких руках, тем сильней он сжимал пальцы.

— Никогда не говори мне нет, — сказал Ягат, и я замерла, такой ледяной яростью повеяло от его слов.

— Пожалуйста, не надо, — заплакала я. — Мне больно.

— У тебя совершенная кожа, — задумчиво сказал Ягат.

Он ослабил нажатие, но пальцы оставались на месте и потому я лежала, застыв, боясь пошевелиться, только слезы бессилия продолжали катиться из глаз. Мне показалось даже, что слышу, как они стучат о пол.

Тэн тем временем продолжал. Он говорил тихо, спокойно, как будто даже отстраненно, словно говорил не со мной, или словно я была неодушевленным предметом… вещью.

— Не хочется ее повредить. Твою кожу.

При этом вторая рука его легла на вторую грудь и тоже вцепилась в сосок, пронзив тело еще одной волной боли. Он задумчиво покручивал их, словно раздумывал, что делать, не прерывая речь.

— Но если тебе так дорога эта твоя сущность пери, которую, как подачку, бросила безднорожденным Анахита, будь ей. Будь слабой, трусливой, сладостной. Будь наложницей. М-да… мне придется придумать, как наказывать тебя, чтобы не оставалось следов на коже.

Он говорил тихо, и я старалась уловить каждое слово, словно от этого зависела моя жизнь. Наверно, поэтому я упустила момент, когда его безжалостные пальцы прекратили терзать мою грудь. Но в следующий миг я вскрикнула, когда он рванул ворот энтари. Послышался треск нижней рубашки, и горячие пальцы воина по-хозяйски прошлись сверху вниз по полоске оголившейся кожи.

Я задрожала от унижения, но было в этой дрожи что-то новое.

Я впервые ощутила гнев.

Горячая ладонь прошлась по груди, потеребила распухшие и оттого чувствительные до боли соски.

Я застонала от унижения.

Сегодня я оттолкнула от себя Арона, когда он ласкал меня, и тело пронзало сладкими судорогами. Оттолкнула, потому что я принцесса, дочь великого тсара, и со мной нельзя обращаться так. Мои первые ласки, первое Слияние принадлежит Анахите, и тот, кто ласкает пери украдкой, ворует у Матери.

Но каждое прикосновение Ягата было исполнено властности и уверенности.

Его пальцы спустились вниз, распахивая энтари и разрывая нежную ткань гемлек.

Он надавил на низ живота, и к своему стыду, ощутила, как место между бедер потеплело.

Когда рука его скользнула под энтари и приспустила шальвары, я заплакала, задергалась, стала умолять прекратить.

Тэн вынул руку из-под одеяния и подняв голову за волосы, шлепнул меня по щеке.

При этом не сказал ни слова и я онемела от ужаса, видя, что огненные глаза тэна налились багряным светом. Сейчас он был похож на устрашающую картинку из свитка Скорби, это был истинный демон, порождение бездны.

Я зажмурилась и кожей ощутила, что он усмехается.

Лингер тряхнуло на повороте, и моя голова снова безвольно запрокинулась назад, потому что тэн больше не держал за волосы.

Его рука снова скользнула под энтари и потянула полоску шальвар. Следующим движением он стянул с меня белье.

Пальцы его прошлись по гладкому холмику, отчего я задрожала, не веря, что тэн осмелился касаться меня там. В следующий миг его пальцы раздвинули складки и оказались на самом чувствительном месте. Влажном, к моему стыду и невероятно чувствительном.

Я вздрогнула, попыталась вырваться, но он удержал меня без труда свободной рукой, а пальцами другой принялся поглаживать влажный бугорок

— Истинная пери, — прошептал он, словно удивился чему-то. — Влажная и горячая, как течная сучка.

Его поглаживания становились настойчивее. Легкими движениями он теребил потаенное местечко, и тело мое начало выгибаться в его руках.

— Истинная пери, — повторил он.

К своему стыду и унижению, я ощущала, как тело, одна за одной, пронзают огненные стрелы. Между ног горело, нарастало томление и страстное желание освободиться от чего-то.

Наконец, я выгнулась дугой и застонала.

В следующий момент меня отбросили от себя, впечатав в мягкую спинку противоположного сиденья. Пальцы мои тут же заскользили по обрывкам ткани на груди, в попытке прикрыть обнажившуюся грудь.

Я не осмелилась поднять взгляд на Ягата, и не столько из-за позора, сколько из-за того, что боялась, что взгляд все еще затуманен от страсти, к которой меня принудили. Боковым зрением я увидела, как воин поднялся со своего сиденья.

Я успела подумать, что сейчас он снова сделает со мной что-то страшное, на этот раз довершит начатое, но тэн рывком распахнул дверь и свистнул.

Тут же пространство рядом с лингером осветила птица со светящимися крыльями, а напротив распахнутой двери оказался титанозавр. Животное фыркало, хрипело, вскидывало попеременно все шесть ног, яростно сверкало шестью парами глаз.

— Если хочешь, чтобы тебя воспринимали как равную, принцесса, — сказал Ягат. — Будь ей. Будь демоницей, а не пери.

С этими словами он прыгнул и в следующий миг оказался на спине могучего зверя. Дверца в лингер с треском захлопнулась и я осталась одна.

Глава 4

Какое-то время я просто тряслась, сжавшись в комок и забившись в угол сиденья с ногами. Затем торопливо принялась приводить в порядок одежду. Ягат порвал гемлек на груди чуть ли не на двое, но энтари почти не пострадало. Благодаря низкому вороту с запахом до самого пояса, энтари не препятствовало унизившему меня воину властно и по-хозяйски осмотреть меня.

От пережитого на глаза навернулись слезы.

То, что тело продолжает дрожать, только усиливало стыд.

Первым порывом было снять испорченные вещи, которые еще недавно с такой любовью выбирала для меня Лала и надеть новые.

Но затем я вспомнила, что новых вещей у меня нет. Меня увезли из родительского дворца в том, в чем была на церемонии поздравления. Со мной поступили, как с последней рабыней, у которой нет и не может быть собственности, потому что она сама — собственность господина, и все, что на ней — тоже принадлежит ему. Я подумала, что должно быть, Ягат испортил мою одежду специально, ведь он говорил, что придумает способ, как меня наказать. Это осознание унизило еще больше, перед глазами появилась пелена, а в следующий миг слезы хлынули потоком.

Снаружи раздались голоса.

Переговаривались тэны. Слушая обрывки фраз, я поняла, что мы присоединились к каравану, который ожидал у стен Бхукти-Джар. Я осторожно отдернула занавеску и увидела, что лингер сопровождается несколькими воинами на титанозаврах, впереди едет еще один, и, судя по грохоту сзади, там тоже то ли лингер, то ли повозка. Мир охвачен тьмой и окрестности родного города кажутся незнакомыми, ведь я редко покидала Бхукти-Джар в такое время. Только на разные празднества с сестрами, подругами, служанками, с полагающимся статусу сопровождением, как того требовали традиции.

Сейчас, лингер, в котором я еду, запряженные четверкой огромных пугающих животных, несется с ужасающей скоростью, словно сквозь саму ночь. Над воинами хлопают светящимися крыльями птицы: тэны смазывают ручным сапсанам перья специальным раствором, когда собираются путешествовать в темноте.

Вот одна из птиц взмыла вверх, замерла на миг, и, сложив крылья, светящимся камнем обрушилась вниз. У самой земли распахнула крылья, и, когда взмыла вверх снова, в ее мощных когтях билась несчастная мышь с круглыми вытянутыми ушами.

Я поспешно задернула занавеску, но писк несчастной жертвы еще долго стоял у меня в ушах, а перед глазами застыла страшная картина, как бедное животное бьется в когтях хищной птицы.

Поспешно вытирая все новые дорожки слез, я ощутила себя такой же несчастной жертвой, как этот зверек.

— Нет, — сказала я вслух и голос прозвучал немного хрипло от слез. — Никогда пятая принцесса Бхукти-Джар не будет ни рабыней, ни служанкой. Я не позволю запугать себя, не позволю смешать себя с дорожной пылью. Меня подвергли неслыханному позору, дому моих родителей нанесли тяжелейшее оскорбление, отцу — личную обиду, вытребовав дочь в обмен на клятву, но я никогда не забуду об этом! Я не забуду того, кем являюсь! Пятой принцессой Бхукти-Джар, дочерью великого тсара Оридана Мудрого и прекрасной тсари Астарты Огненной, коралловой Рахаат Сафирой.

Конец ознакомительного фрагмента.