О Хрюнвальде и не только. Сказка для детей среднего, взрослого и пожилого возраста

Дмитрий Иващенко

Приключения – это плохо, когда они с тобой приключаются. С другими-то ещё ничего. Им наверно и не на работу завтра. Может им, другим, нравится общаться с пиратами, некромантами и чокнутыми магами. Кто их знает, этих других. Хрюнвальду, вот, совсем не понравилось. Жаль, что выбора уже не было.

Глава 11 «Бальзамир»

В юности своей, лет сто пятьдесят назад, Бальзамир был хорошим мальчиком. Да и кто из нас рождается негодяем? Все дети чудесны. Но дальнейшую их жизнь определяет ситуация, в которой им довелось родиться. Дети богатых родителей растут в совершенно других условиях, нежели дети нищих. Их не учат резать карманы на улице, их обучают совершенно другим вещам. Например управлять нищими.

Бальзамир рос если не в нищете, то в бедности. Отца у него не было, и тянула его одна мать, работавшая белошвейкой. О чём другие дети в школе не забывали ему напомнить по нескольку раз в день. Можно подумать своего отца они в лотерею вытянули, а маленький Бальзамир просто не тот билет купил. Неудачник. Немудрено, что он стал сторониться людей в целом и сверстников в частности. Ну да дело прошлое. Они все уже мертвы.

Перемены случились с ним, когда он влюбился в соседскую девушку. Самира была чудом. Она была на два года старше, черноволоса, кареглаза, прозрачна и хрупка, как фарфор. Причину её «хрупкости» Зяма (так мать звала юного Бальзамира. А больше его никто, никогда и никуда не звал.) узнал позже. Она была больна. Чахоткой. И жить ей оставалось лет пять, самое большее. Самира прогоняла его, может не хотела, чтобы он тоже заразился, может не хотела подарить парню надежду на несбыточное. А Зяма проводил всё свободное время у её забора, надеясь лишний раз увидеть её. И через какое-то время Самира сдалась. Родители отпускали её, и они подолгу сидели на берегу реки, болтая ни о чём и обо всём сразу. Они всегда смотрели закат и потом он провожал её домой, сдавая с рук на руки матушке. Он был счастлив, но……

Зяма был прагматичным уже в детстве. Он хотел получить Самиру на всю жизнь. Он не хотел, чтобы она умерла. И если лекари опускают руки, нужно обратиться к волшебникам. Волшебники могут всё. Они спасут её. В этом Зяма был уверен. И он, худенький подросток, стал искать волшебника, который сможет исцелить Самиру. Но либо найденные им маги не занимались подобным, либо вариант «бесплатно» ими не рассматривался в принципе, а Зяма неизменно получал отказ. И когда он узнал, что в Дхар-Дастан с визитом пожаловал известный шамарский волшебник Хубал, Оживляющий Мёртвых, решил добиться от него желаемого во что бы то ни стало. Или стать его учеником, выучиться, и самому вылечить ненаглядную Самиру. Конечно юный Бальзамир знал, что маги редко берут себе в ученики бедняков.

Потому что во-первых, они станут использовать магию для собственного обогащения. (И это правда.), во-вторых, магии нужно посвящать себя полностью, не отвлекаясь на зарабатывание хлеба для семьи. (Или смотри пункт первый.)

Бальзамир подкараулил Хубала у входа в таверну и вывалил ему свою проблему, мало заботясь о принятых обществом церемониях при первом знакомстве. Вполне ожидаемо маг отказал. Тогда Бальзамир предложил себя в ученики Хубалу, чтобы самому решить проблему. Маг лишь улыбнулся, глядя на скромную одежду настырного юноши.

Тогда Зяма привёл к таверне Самиру. И предложил Хубалу отказать снова, глядя ей в глаза.

Девушка была прекрасна, как увядающий цветок. И как запах от цветка, от неё исходило острое ощущение утекающих мгновений.

Хубал задумался. А потом предложил Бальзамиру сделку. Тот поступит к Хубалу на службу на десять лет. Хубал будет учить Зяму как вылечить девушку, и раз в полгода будет отпускать его на месяц в Дхар-Дастан. И в качестве доброго жеста на первые полгода он даст девушке облегчение сам. Зяма согласился, не промедлив и секунды.

Двадцать встреч. Двадцать месяцев счастья. Разделённые чёрной работой у Хубала и учением у него же. Хубал был жесток. За каждую ошибку он бил Бальзамира бамбуковой палкой с металлическими кольцами на концах. Хотя и стоит отдать должное, ошибался Бальзамир редко. Зелья выходили у него не хуже, чем у самого Хубала, да и мёртвых оживлять оказалось несложно. Одиночество тоже мало тяготило, за одним, понятным, исключением. Его злило, что Хубал учил его только тому, что было необходимо самому магу. О лечении Самиры с Хубалом вообще говорить не стоило, если конечно не соскучился по окованному бамбуку. За день до отъезда Хубал обычно давал указания, что делать с Самирой. Как правило одни и те же.

Но даже реки когда-то пересыхают, десять лет пролетели.

И как-то утром Хубал сказал:

— Ты свободен! Можешь идти на все четыре стороны.

И вышел из лаборатории. И всё. Все проводы. Даже обидно как-то, по-человечески. Хоть бы «спасибо» сказал за десять лет работы на него.

Бальзамир вернулся домой. К Самире. И дальше жизнь пошла по накатанной. Они поженились.

Самира занялась бытом, а Зяма стал зарабатывать, как умел. Но поскольку магия его была весьма специфической, клиентов было не много. Благо труд магов оплачивался очень достойно, и с трёх, четырёх заказов в год можно было, пусть и скромно, но кормить семью.

И ещё ему пришлось дать Самире обещание, что больше никакой магии в их жизни не будет. Совсем. Она была против даже излюбленной процедуры всех женщин — «Омоложения кожи».

Зяме казалось это нелогичным. Зачем отказываться от того, что тебе доступно. Не раз и не два пытался он завести этот разговор, пока однажды Самира не усадила его мягко, она вообще была мягкой и плавной, напротив себя и, взяв его руку в свою, не произнесла:

— Пойми, Зямочка, мне не нужно всё это! У этой магии всегда есть обратная сторона. Если я не стану омолаживаться, ты разлюбишь меня?

— Нет конечно! — она положила палец ему на губы.

— А если я омоложусь, ты станешь любить меня по-другому? — Нет! — Тогда зачем? Для зависти подруг? Зависть у них появится, это правда. Но потом у меня исчезнут подруги. Любимый, я очень ценю то, что ты сделал для моего выживания, но выживание и жизнь — разные вещи. Позволь мне прожить мою человеческую жизнь, как я её себе вижу.

— Но….

— Молчи. Я понимаю, что ты зарабатываешь этим. Это необходимость. Но прошу тебя, чтобы в наш дом это не проникало. Сделай себе лабораторию где-нибудь, ходи туда как прочие люди ходят на работу, и приходи в наш дом, оставив работу за порогом. Обещай мне это, и я обещаю тебе, что всё то время, что мне отведено, я посвящу тебе!

Вы бы не согласились? Вот и Бальзамир согласился. Сто раз себя потом корил за это, но поперёк характера Самиры идти не хотел. Она никогда не говорила сгоряча, всегда обдуманно, но если приняла решение — сдвинуть её было невозможно. Может в том числе за это он её и любил.

И когда она умирала, в возрасте восьмидесяти восьми лет, тоже любил. Он понял тогда, что жить без неё не сможет. А ещё понял, что теперь магия не вмешается в их жизнь, только в смерть.

Он решил опробовать своё новое изобретение — «возвращение к жизни». Он много лет пытался понять, почему поднятые мертвецы остаются мёртвыми телом. Почему они двигаясь и мысля, продолжают разлагаться и хватает их на пару-тройку месяцев. И предположил, что неверные действия дают неверный результат. Нужно оживлять не плоть, а душу. Ту искорку, которая отделяет живое от неживого.

Но магия — не точная наука. Люди только-только прикоснулись к её краешку, зачастую не понимая происходящих процессов, и удачные эксперименты потом просто слепо копировались, а неудачные и сегодня напоминают нам о смелых волшебниках холмиками на погосте.

Вероятно Бальзамир не учёл какой-то переменной, а может и просто не знал о её существовании, но заклинание не проникло в мёртвое тело Самиры, а отразилось от него в «Зямочку».

Если вам интересно, что с ним случилось дальше, то он не умер. Если бы он умер, вряд ли Барбер смог бы украсть у него компас. Он упал замертво, это было. А придя в себя, обнаружил в этом самом «себе» много нового. Жизнедеятельность его организма замедлилась дальше некуда.

Два удара сердца в день. А вдох — выдох стали настолько незаметны, размазавшись по времени, что их можно было вовсе не брать в расчёт. Цвет кожи стал серым, о румянце можно было забыть.

Но он был жив. И даже подсчитал, что при таком развитии событий и его профессии, он проживёт около восемнадцати тысяч лет. Ну если конечно его снова не потянет экспериментировать. Мозг замедлился всего на четверть, что было странно, учитывая физиологическую потребность этого органа в кровотоке и кислороде. Но видимо не все участки мозга были согласны с данным утверждением.

«Жизнь» продолжалась.