Клиника прикладного бессмертия

Дмитрий Раскин, 2019

Общество будущего. Профессор Робинс – гениальный ученый, гуманист, авантюрист, ему удалось осуществить трансформацию человека, дающую бессмертие. Но остается ли такой человек человеком? Четверо испытателей в клинике профессора. Но что они испытывают: жизнь после жизни, победу над смертью, вечность? Человечеству предстоит разделиться на смертных и бессмертных – как сохранить единство, какой теперь будет судьба смыслов и целей нашего существования, самой сущности человека? Для одних бессмертие – мечта и откровение, для других – соблазн, угроза и вызов. С какого-то момента профессор и испытатели понимают, что эксперимент выходит из-под контроля…

Глава 1

Доктор Петерсон сказал мне, наконец-то. Сказал, озвучил то, что я давно уже понимал и сам. Пока он старался, подбирал слова, меня даже забавляли его попытки изображать смущение и сочувствие (сочувствие, переходящее в сострадание?). Но вот когда он сказал!

Страшно.

Обрывающий тебя и всё твое страх. А ведь всегда думал, что, когда придет время, я отнесусь с пониманием. Восемьдесят лет назад мне навсегда блокировали потенциальное развитие онкологических процессов, нейтрализовали ген, отвечающий за Альцгеймера, и начали планомерно менять мои внутренние органы на выращенные из стволовых клеток. Мне подарили еще одну жизнь. Я из первого поколения проживших «две жизни». Тогда это действительно понималось как дар. А сейчас как данность, само собой разумеющееся, какие еще здесь сгодятся слова?

И почему все должно кончиться именно сейчас?! Почему я должен перестать быть?! Я всегда знал почему… Но цена этому знанию сейчас!.. И знал, что нет у меня того, за ради чего стоило продолжать, длить себя. То есть, может, и есть, но… Пережить цвет, сок, суть своей жизни. Пережить ту свою тоску (по сути, цвету и соку?), пережить осмысление жизни, довести их до самоповторов, до эпигонства. Я эпигон самого себя — вот чем обернулась вторая жизнь. Да и первая тоже. Да! Я достиг чистоты старости, стало быть, умру не от старческих болезней даже, а от самой старости. Спасибо, конечно, нашему гуманному, сверхгуманному, генномодифицирующему веку. Всё так, всё так, но! Я хочу… жить?! Не жить даже, быть. Лишь бы быть, и только… То есть, это я во имя сознания, самосознания, души и других столь же духоподъемных вещей?! Да какой там дух! Я пережил, перерос его. Только чем? Ограниченностью самого духа? Своего, своего духа! Что если мне попросить, выклянчить еще одну жизнь, дабы поднатужиться и принять всё это своё за «последнюю мудрость»? Страшно как прекратиться? исчезнуть? выпустить самого себя из собственных рук?..

— Что ж, мистер Лауде, я вынужден попрощаться с вами, — доктор Петерсон перестал претендовать на нечто большее, нежели сдержанное профессиональное сочувствие, правда, тут до него доходит, что слово «попрощаться» в данном контексте звучит двусмысленно — всё дальнейшее у нас с вами пойдет по тому алгоритму, который я только что… Сбои и внеплановые ситуации, разумеется, исключены.

Он не сказал: «и без боли». Я из того поколения, которому не надо объяснять, что «дальнейшее» обойдется без боли.

— Передаю вас своему, — он хотел было сказать коллеге, но почему-то осекся, пожал мне руку (оптимистично, профессионально) и вышел.

Тут же возникший в кабинете высокорослый толстяк средних лет завладел моим рукопожатием:

— Дорогой мистер Лауде, чрезвычайно рад возможности познакомиться с вами, при всей полноте понимания прискорбности тех обстоятельств, при которых…

Он говорит, склонившись над моим креслом и не отпуская моей руки. В нем было что-то и от страхового агента и от сотрудника ритуальной службы. Неужели он сейчас предложит мне какой-то чрезвычайно выгодный для моих наследников полис или примется снимать с меня мерку? Или это он так кривляется? Но зачем?

— Профессор Робинс. — Он вручил мне свою визитку. — Дэвид Робинс. С надеждой на плодотворное и долгосрочное сотрудничество.

Отдав, наконец, мне мою руку, он уселся, втиснулся в кресло доктора Петерсона.

Может, это у них теперь такая терапия, психологическая поддержка и прочее, мелькнуло у меня, пока Робинс открывал свой портфельчик. Он что, достанет сейчас водяной пистолет и выстрелит в меня? Или с криком «сюрприз» нацепит себе клоунский нос? Они так уверены, что старцам навроде меня никак не укрепить дух без толики жизнеутверждающей пошлости? На его визитке действительно значилось профессор Д. Робинс и аббревиатура КПБ, Визитка была, как мне показалось, нарочито, демонстративно безликой.

Робинс извлек из портфеля папку с какими-то документами, сказал совсем другим, деловым тоном, утрированно деловым даже (значит, снова кривляется?):

— Читайте, мистер Лауде.

— А я должен?

— Нет, конечно же, — он вдруг заговорил спокойно и просто, — но вряд ли вы сумеете оторваться.

Мне вообще-то надо было встать и уйти.