Внимание… Марш!

Дмитрий Сенчаков, 2019

1988 год. Подающие надежды кандидаты в мастера спорта СССР по лёгкой атлетике призваны в спортроту. Как выиграть чемпионат СССР с рекордом, если ты далеко не фаворит? Как победить на войсковых соревнованиях, если ты так ни разу и не подошёл в сапогах к брусьям и турнику? Вольное повествование о легкоатлетической школе московского «Динамо», преисполненное самобытным юмором и юношеским максимализмом, вплетается в подлинную историю некогда могучей державы. С искренней любовью и вниманием к деталям восстановлена атмосфера утраченной эпохи, определившая судьбы главных героев – представителей потерянного поколения. В обширную географию романа вплетены неожиданные яркие персонажи, искромётные истории и даже поэзия. Дружба и соперничество, дерзкие выходки и первая любовь – об этом, и не только… Наконец-то в мировой литературе появилась художественная книга о легкоатлетах.

Глава 2. Тимур и его коммандос

Майор Мордатенков изваялся в центре станции метро «Ленино» первым. Достойный экземпляр бывшего советского борца вольной борьбы. Он не был ни крупным, ни высоким, ибо в своё время боролся в средних весовых категориях, зато обладал мощным торсом и толстыми ручищами, заканчивающимися внушительными пятипалыми клешнями. Облик венчала тяжелая, угрюмая и рябая ряха, один вид которой вгонял былого соперника в депрессию. Так что своё фамилие Мордатенков оправдывал на все сто двадцать процентов. Под мышкой у майора была папка для бумаг из псевдокрокодиловой кожи вечно молодого, но замученного в неволе дерматинца.

Я подкатил вторым. То есть, первым из оболтусов.

— Здрасти, Порфирий Денисович.

Майор кивнул. Посмотрел на часы. Я тоже посмотрел. На его часы. Ух, ты, «Командирские»! У оставшихся оболтусов было в запасе ещё три минуты. Это означало, что им предписано явиться следующим поездом. Иначе — кирдык: опоздают. И один всё-таки опоздал. Новобранец Мазут приехал на один состав позже. Майор обжёг его взглядом классовой… Нет, ненависти там не было. Скорее досада. Причина досады выяснилась на автобусной остановке. 151-й только что отвалил. Следующий — через двадцать минут. 3-я Радиальная — улица глухая. Обслуживается единственным маршрутом. На такси денег не было, да и не по чести. Впрочем, и самих такси тоже не наблюдалось ни возле метро, ни в отдалении.

Мы подавленно тупили в асфальт. Майор помолчал-помолчал, но всё-таки решил проехаться по виновнику:

— Вот что ты за человек такой, без пяти минут рядовой Мазу́т?

— Ма́зут, — поправил тот его. — Ударение на первый слог. Кирилл Ма́зут.

Кирка — метатель молота. Кандидат в мастера спорта. Как и полагается молотобойцу — рост его под метр девяносто, а вес — сто двадцать килограмм тщательно отобранных и ладно пригнанных рельефных мускулов.

— Да и хрен с тобой. Ма́зут, так Ма́зут. Почему ты опаздываешь, когда я тебе вчера точное время назначил?

— Надо было на десять минут раньше назначить, — пытается защитить Кирку Лёнч. — Тогда бы точно на тот автобус успели.

— Я сам знаю, что и куда мне назначать, — тихо возразил Мордатенков. — А ты — сопляк ещё.

— Конечно, сопляк.

Лёнч вовсе не собирался с ним спорить.

— Я вообще под стол пешком ещё хожу.

В Лёнче почти два метра росту. Он — кандидат в мастера спорта по прыжкам в высоту. Мордатенков задрал ряху и впёрся в ясно-голубые Лёнчевы очи. Белобрысая башка Лёнча застилала майору солнце и отбрасывала на него тень.

— Я тебя запомнил. Вид — млекопитающие, род — разнообразные, отряд — верзилы.

Потом опустил взгляд на меня.

— Ну, с тобой всё ясно. На День Победы с Дёминым водку пили про тебя.

На всякий случай я решил не выяснять, что ему там про меня ясно. Тем более под водочку. Мордатенков пристально посмотрел на четвертого оболтуса. Им был Равиль. Средневик. Для тех, кто в танке: бегун на средние дистанции, 800 и 1500 метров. Кандидат в мастера спорта. Равиль — самый молчаливый из нас. Едва ли он вообще когда-либо затевал разговор первым. А отвечал обычно односложно, да и то, если кто прямо в глаза ему смотрел, допекал навязчивостью: ты, вот, ответь мне, старичок!

Майор закончил визуальный анализ участников квартета и решил обратиться к нам с речью, тем более, что до автобуса оставалось ещё минут десять, а на остановке никого, кроме нас, не было.

— Я не случайно отобрал четверых кандидатов в мастера спорта СССР. Не случайно один из вас — спринтер, другой — метатель, третий — прыгун, а четвертый — бегун на длинные дистанции…

Равиль полоснул майора взглядом. Но поправлять его тем, что он средневик, а не стайер²⁷, не стал.

— Да-да, — продолжил майор. — Именно в таком порядке. Ставлю стратегическую задачу. В конце июля у нас войска.

— А мы успеем научиться стрелять? — осведомился неугомонный Лёнч.

Майор побелел, но не успел открыть рот.

— Не перебивай майора, — замирительно пробасил Ма́зут.

Животворящая порция крови вновь наполнила ряху Мордатенкова. Он кивнул Кире.

— Войска — это войсковые соревнования. Съедутся связисты-спортсмены со всех округов. Соревнования командные. Индивидуальные места не награждаются. Но учитываются. В команде — четверо. Зачёт идет по первым трём. День первый: сто метров в сапогах, метание гранаты, полоса препятствий. День второй — три километра по пересечённой местности. Задача проста — московские связисты-комитетчики должны выиграть. Задача ясна? Не слышу!

— Ясна, таарищ майор…

— Задор где?

— Будет задор, таарищ майор.

— Смотрите мне, бойцы. Я за вас краснеть не намерен. Просрёте войска — распущу спортроту к чёртовой матери. Отправлю в регулярные части советской армии. Понятно?

— Понятно, таарищ майор, чего уж там.

Показался жёлтый автобус. На табличке желанные цифры: «151». Мы вздохнули и полезли в узкие двери «лиаза». Водила поддал газку. Запели клапана, застучал коленвал. Автобус тронулся. Миновали главный вход в Царицынский парк. Пересекли по дамбе цепочку прудов. Долго ехали через лес. Конечная остановка: шестой микрорайон Загорья. КПП. Войсковая часть № 61608. Всё серьёзно: войска правительственной связи КГБ СССР.

Майор сдал оболтусов каптёру и велел тому заняться новобранцами. Ефрейтор Чевапчич к заданию отнёсся с особым рвением. Подобрал каждому элементы обмундирования. Даже на тощую каланчу Лёнча нашёл гимнастёрку. Сапоги выдал облегчённые, без гвоздей в подошвах. Отгрузил ремни, пилотки, портянки, подворотнички, погоны, петлицы.

— Вы, — раскомандовался каптёр, — сейчас в душ пойдёте, а потом обратно ко мне в каптёрку. Одевать вас буду по уставу, как положено.

Всей толпой, с оглядкой на субординацию, пересекли казарму, плотно заставленную двухъярусными железными кроватями. Бойцов в казарме не было. Где-то на том конце дверь в коридор, там ещё одна — в солдатскую душевую. Каптёр выдал мыло, мочалку, полотенце. Сейчас, говорит, сбегаю за цирюльником.

— Отставить цирюльника, — лениво махнул рукой майор Мордатенков. — Ребята они спортивные, космы не носят. Советскую армию не опозорят.

Ефрейтор Чевапчич с недоверием взглянул на майора, но спорить не стал. Так майор Мордатенков заработал дополнительные очки в наших глазах. В армию нас забрали, но не забрили. Факт!

Сгрудились под душем. В холодном кране напора не было. Так, тонюсенькая струйка. Пришлось побрызгаться кипятком.

— Плац поливают, — интуичит Лёнч. — Прибивают пыль.

— Может, картошку на кухне моют? — предположил я.

— Поздно картошку мыть. Её уже бы и почистить пора. Супец зарядить. А то к обеду не поспеть.

— Успеют. Жиденькое что-нибудь на-гора́ выдадут. Чего им напрягаться? Не спецбуфет…

— Кстати, у них тут буфет есть? — зажигается Кира. — Мне на армейских харчах наверно и сутки не протянуть.

— Вот Чурило! Тебе разве мамка сала не дала? — съехидничал Лёнч.

— Дала, — кивнул Ма́зут. — И надолго хватит того сала? Ты же сам у меня его просить будешь.

— Да наверняка тут и буфет, и магазин есть. Спросим у майора, — замирил я коллег.

— Оно ж, когда с хавчиком непонятки, рыскать начинаешь, — оправдывается Кирилл. — Пятый угол искать.

Хмыкнули. Обтёрлись вафельными полотенцами. Облачились в форменные синие сатиновые трусы. Схватили в охапку гражданское. Пошлёпали босиком в каптёрку.

Заходим, в каптёрке тихо. Ефрейтор Чевапчич сидит на табуретке. На коленях — гимнастёрка. В руках иголка с ниткой. Майор сидит в углу на стуле, журнал «Советский воин» листает.

— Явились? — оторвался от чтения майор. — Ефрейтор всем погоны приторочил, и даже два подворотничка подшил. Разбирайте — чьи гимнастёрки?

Мы обалдело посмотрели на каптёра.

— Я подумал, чего ждать-то? Дело хоть и немудрёное, но для вас — новое. Быстрее самому пришить. И дело с концом. Вот и третья готова.

Ефрейтор Чевапчич встал. Протянул Лёнчу его длиннющую гимнастёрку с новеньким белым подворотничком.

— Носи, рядовой!

— Спасибо, ефрейтор! Век не забуду! — чеканит Лёнч. — Проси, что хочешь!

— Как-нибудь сочтёмся, — уклонился каптёр от неудобного разговора при майоре.

Оставалась моя гимнастёрка. Я воспользовался тем, что иголка и нитки лежали на краю стола, схватил их и быстро вдел одну в другую. Бабуля у меня портниха. Я с детства шил из её лоскутов игрушечные распашонки для плюшевых медвежат и одеяльца для пупсиков сестрёнки. Приторочить подворотничок не составило труда. Майор с ефрейтором впечатлились.

— Не знал об этих твоих талантах, — признался Мордатенков. — Что скажешь, Степан Остапович? — обратился он к каптёру.

— Белошвейка! — уважительно подтвердил ефрейтор Чевапчич.

Мы зярядили ремни в штаны. Как смогли, облачились в форму. Та топорщилась складками и не торопилась пообмяться вокруг рельефных фигур. Напялили пилотки.

— Теперь будете мне честь отдавать, — напомнил майор.

— Так точно, таарищ майор, — подтвердил Лёнч, наш «язык без костей», и отдал честь обеими руками.

— Звёздочки на пилотки не забудьте нацепить, клоуны.

Майор прошёлся взглядом от пилоток вниз по форме и споткнулся о наши голые лодыжки.

Я проследил за его взглядом, пошевелил голыми пальцами ног и ляпнул:

— Да, мы босекомые. Но вы, надеюсь, не босекомоядный?

Новобранцы прыснули. Ефрейтор Чевапчич испуганно посмотрел на майора. На ряхе майора не дрогнул ни единый мускул.

— Здесь тебе не КВН, — отрезал он. — Масляковых тут нет. Служивые юмор не понимают. Они солдафоны. Степан Остапович, будь другом, покажи духам, как мотать портянку.

Помучались с портянками. Кое-как разместили ноги в сапогах.

— Майор Мордатенков, разрешите обратиться! — осмелел Лёнч. — Может в наше особое положение войдут и черные форменные носки? Вон они у ефрейтора Чевапчича на складе имеются.

— Отставить носки, — распорядился майор. — Носки к ботинкам положены, а не к сапогам. Сотрёте в хлам ноги, пропишут вас в лазарет, а кто на войска поедет?

— Так мы в портянках тем более сотрём, — не унимается Лёнч.

— Освоите науку правильно мотать портянку — не сотрёте. Проверено ещё царской армией. Усекли?

— Так точно, — торопится Кирка обломать уже распахнувшего пасть Лёнча.

— Парадную форму позже выдам, — осторожно вступил каптёр, стараясь погасить потенциальный конфликт. — Там и носки и ботинки. Всё будет, как положено.

— Отделение, слушай мою команду! — сменил тему майор. — В одну шеренгу становись! Направо! В столовую, шагом… арш!

— А где столовая? — делая ать-два, таки подключает Лёнч свои голосовые связки.

— Отставить разговоры, я иду с вами.

Спустились по широкой лестнице. Миновали стенд «История спортивного общества “Динамо”» — справа орден Ленина, под ним текст, слева бегун с олимпийским факелом, форма огня которого стилизована под силуэт голубя мира. Вынырнули из казармы на плац. От него поднимался пар. В душевой Лёнч был прав — молодые бойцы недавно полили его. Стенды с фазами строевого шага сменились кустами сирени. Те, в свою очередь, елями. Где-то там высился обшарпанный козырёк столовой, над которым возвышался лозунг «Мир отстояли — мир защитим!» К дверям вели пять ступенек, на которых майор распустил строй.

Влились в армейский коллектив. Личный состав войсковой части 61608 дружно долбил алюминиевыми ложками по дну и стенкам неприхотливых фаянсовых тарелок. Облизывал эти ложки и вновь набирал в них наваристый гороховый супец. Ряды столов увенчивались бритыми, вихрастыми, чубатыми, лысоватыми и прочими головами, которые как по команде повернулись в нашу сторону. Электричество сотен пар глаз парализовало наш порыв. Надавило на психику. Остудило голод. Пришлось применить защитную реакцию организма. А именно: вдавить головы в плечи, прижав уши по швам, и отступить вглубь столовой, туда, где свет солнца из окон сменяется мраком люминесцентных трубок, засиженных мухами. Мрак был тем гуще, чем больше перегоревших трубок нависало над столами.

Майор подвёл нас к столу, накрытому на восьмерых. В центре стола возвышалась кастрюля с супом, накрытая крышкой.

— Запомните свой стол, бойцы. Здесь кроме вас никто никогда сидеть не будет. Если кого застукаете — гоните в шею. Усекли?

Я удивлённо приподнял веко…

— Но ведь накрыто на восьмерых…

— Ну? — устало вопросил майор.

— А нас только четверо, — на всякий случай напомнил я.

— Ну, и? — Мордатенков никогда не терял терпения. — Делай выводы, умник. Делай!

— Да чё там делать выводы, — воодушевился Кирилл. — Каждому по две порции!

Майор удовлетворённо хмыкнул:

— И среди спортсменов иногда встречаются сообразительные особи.

— Чем больше в армии дубов — тем крепче наша оборона, — оправдываюсь я, но на меня никто не обращает внимания.

— Спасибо вам, таарищ майор! — поблагодарил Ма́зут и пристроился в центре стола. Глаза его предательски заблестели. Вот так и продают Родину.

— Сам был спортсменом, знаю каково это всё. На самом деле как минимум двоим из вас и так положено усиленное питание, так как рост выше ста девяносто. Так что я не особо и старался, — подытожил майор и покинул место действия.

Шаркнули задвигаемыми стульями. Протёрли ложки салфетками. Ма́зут уже разливал половником гороховый суп. Казалось — кастрюля бездонная.

— Да тут не на восьмерых, а на целый взвод! — удивился Кирка. — Ну и майор! Кому расскажи — не поверят.

— Ага, — не унимался Лёнч, — сам-то отправился по офицерские харчи.

— Не выдумывай, — осадил его я. — Офицерам дают то же самое. Просто у них там поуютнее, наверно, вон, за перегородкой…

Наворачиваем суп, подливаем добавку. Жизнь удалась… Но что-то не то! Озираемся и осознаём, что фокус внимания по-прежнему наведён на нас. Только сотни пар глаз смотрят уже по-другому. Далеко не с праздным любопытством. Одни, те, что попроще — с завистью. Другие, поизощрённее — с ненавистью.

Опа! Подставил нас майор, оказывается. В наши планы никак не входила конфронтация с дружным интернациональным коллективом бойцов-связистов. Сотрудников спецслужбы, обученных фирменным приёмчикам.

Тем не менее, когда прикончили суп, на ура пошла гречка с тушёнкой. По телу приятно разлилось наркотическое опьянение сытостью. Затуманилась перспектива. Отяжелели ляжки.

Майор вернулся к нам ещё до того, как был допит последний компот.

— Что, бойцы, никак не нажрётесь? Поспешите. Вам сегодня ещё устав читать и присягу учить.

Прозвучало сиё не очень соблазнительно, особенно на фоне основательно придавленного червячка.

— А вечером, дяденька майор, опять по домам отпустите? — прикалывается Лёнч, в силу некрупного желудка не так ярко разморенный от еды, питья, тепла, как мы, но не менее нас впечатлённый особой какой-то широтой коллективной армейской души.

— В лоб хочешь? — без злобы срезал его майор.

Неторопливо оглядел нас и негромко добавил:

— Домой завтра отпущу.

Ряха Мордатенкова не выражала ни единой эмоции. Трудно было понять, говорит он правду, или прикалывается в ответ на Лёнчеву вольность.

— Опа! — вылетело из меня.

Новобранцы переглянулись. В глазах четвёрки сверкали восторг, изумление, недоверие, «чёрт возьми» и «йоп тваю мадь».

— Зубрите присягу. Завтра полковника Крыжопого приведу. Лично будет принимать.

— Начальник военной части? — удивился Кира.

— Самый главный начальник! — майор поднял вверх указательный палец. — Выше него здесь только антенны в лесу. А уж выше тех только звёзды.

— А на присягу автомат выдадут? — с театральным придыханием выступил перевозбуждённый Лёнч.

— Без автомата в руках не присягают, — это была наверно третья или четвёртая фраза Равиля за весь этот долбаный день.

— Стайер дело говорит, — кивнул Мордатенков. — Дам вам автомат.

Равиль поморщился на слово стайер, но возражать не стал.

— И рожок дадите? — не унимается Лёнч.

— И магазин к нему дам.

Мы переглянулись.

— Без патронов, — добавил майор и осклабился.

— Это правильно, — вмешался я. — На фотографиях мамки не увидят, заряжен автомат или не заряжен. Готов ли их малыш к труду и обороне, или только к труду. Дулом бесполезного незаряженного автомата землю на огороде рыхлить.

Лёнч с Кириллом заржали.

— Я предупреждал, здесь не КВН, — оборвал майор.

— А в армии КВН — это глагол, — не унимался я.

— Не понял? — Мордатенков приподнял бровь.

— На выбор: Капитан Выдаёт Наганы или в Казарме Воняет Ногами.

Лёнч прыснул, а Ма́зут от смеха завалился на стол, чуть не спихнув пустую кастрюлю.

— Да Кому Вы Нужны? — не растерялся майор.

Настала пора Равиля. Он растянул тонкие губы в одобрительной ухмылке. Рядовой состав части принялся фокусировать в нашу сторону не только глаза, но и уши.

— Какой Вы Настойчивый, таарищ майор, — не сдавался я.

Ржач за столом разгорался. Потихоньку подтягивались рядовые, ефрейторы и сержанты.

— Кретины Вечно Ноют, — с догматическим оттенком утешил меня Мордатенков.

Кира трясся, хватал ртом воздух уже не в силах издавать звуки. Солдатики посмеивались за компанию, но, пропустив исток разговора, не до конца понимали смысл происходящего.

— Куда мне до Кандидата Военных Наук, — пожал я плечами.

— Если надо, Камера Всегда Найдётся, — многозначительно ответствовал майор.

Смех оказался заразен. Эпидемия стремительно распространялась по помещению столовой, опережая грипп в сотни раз.

— Ну что ж, если ограничат свободу, буду Ковырять В Носу.

— Смотри, боец, однажды доковыряешься! В носу проходит Кабель Высокого Напряжения.

После этой реплики майора уже вся часть бурно и продолжительно ржала, то скатываясь в колики, то подступая к икоте. Но это были не те Бурные и Продолжительные, которые естественным образом, подчиняясь закону эволюции, переходят в Овации. Эти «Б» и «П» перешли в Истерику.

— Отставить смех! — гаркнул Мордатенков на всю ивановскую.

Личный состав, как мог, пришёл в себя и отдышался.

— Отделение, равняйсь! Смиррна! Вольно. Разойдись… Пошли в казарму, кавээнщики хреновы.

Майор посмотрел, как я унываю и размазал меня, словно сине-зелёную плесень:

— Коллега, Выше Нос!

Ласковое майское солнышко. Оливковая зелень. Чирикают птички. Однако… Казарму мы миновали. Промелькнули пятнадцать стендов с гербами социалистических республик. Вскоре стало понятно, что движемся к КПП. Майор подвёл нас к таксофону.

— Двушки у всех есть, или угостить? Каждому — две минуты. Доложить мамкам, что всё в порядке. Сыты, обуты…

Мы вновь переглянулись. Мордатенков и это учёл. А ещё учёл, что суббота. Родные в этот час, скорее всего дома. Уборка, стирка, глажка. В продмаг было с утра хожено. Если кто в гости куда собирается, то это, наоборот — позже.

— А можно ещё девушке позвонить? — взмолился Ма́зут.

— Тебе — можно, — утвердил майор.

— А мне? — на всякий случай вмешался Лёнч.

— Тебе — нет, — безапелляционно отрезал Мордатенков. — Кто ещё хочет позвонить девушке?

Мы с Равилем промолчали.

— Несправедливо это, товарищ майор, — проворчал Лёнч.

— Та-ак, — полюбопытствовал Мордатенков, — ты ту́т будешь бунтовать, или петицию вышестоящему руководству напишешь?

— Кира сегодня опоздал, а вы ему разрешаете дополнительный звонок. Мне не разрешаете, а у меня нет дисциплинарных взысканий.

— Я тебя предупреждал, что я тебя запомнил? Так вот, будешь выступать — не скоро тебя забуду.

Обломанный Лёнч опустил глаза.

— Да-да, товарищ майор, разберитесь, как следует, и накажи́те кого попало, — всё-таки пробормотал он себе под ноги, но Мордатенков сделал вид, что ничего не слышал.

Истребили двушки, вернулись в казарму. Майор завёл нас в ленинскую комнату. Большой агитационный стол. Куча стульев, расставленных вдоль стен. Напротив двери, между окон — старенький телек «Темп». Над ним — портрет Ильича. На прочих стенах развешаны наполовину выцветшие плакаты. Особенно бросился в глаза тёмно-красный призыв «От отличника в роте — к роте отличников». Сразу за ним — большой потёртый книжный шкаф, заваленный гибкими брошюрами и учебными альбомами. Зашёл ефрейтор Чевапчич. Раздал по книжице Строевого Устава в редакции 1975 года.

— Открываем главу третью, — командует майор. — Отдание воинской чести, выход из строя и подход к начальнику. Внимательно читаем. Врубаемся. Репетируем. Ефрейтор Чевапчич проверит. В семь идёте на ужин. В девять — просмотр программы «Время». В пол-одиннадцатого — отбой. Всё ясно?

— Так точно, таарищ майор, — отвечаем хором.

— Примете присягу, выпишу командировочные удостоверения, и скатертью дорога! Когда вы с тренерами на стадионе — мне от вас больше пользы. Тут и без вас есть кому плац подметать. Половая жизнь, опять же, в армии и на гражданке разная. А для спортсмена что важно? Правильно, гормональный баланс соблюдать. В армии же, половая жизнь — это одно название. Швабру в руки и мыть полы.

На том и порешили.

— Всё, бойцы, завтра в десять утра придёт полковник Крыжопый.

— Так завтра ж воскресенье! — спохватился Лёнч.

— Так и есть. После присяги полковник с офицерами на шашлыки в лес идёт. Я тоже приглашён. Завтра по домам. А с понедельника чтобы тренировались как черти! У вас два месяца. Всё! Отставить вопросы. Мне пора сматываться. Завтра увидимся.

— До свидания, Порфирий Денисович, спасибо вам за всё! — благодарю его я.

— Как ты его назвал? — прошептал Лёнч, когда майор вышел. — Откуда вообще ты знаешь, как его зовут?

— Они кентуются с моим шефом, — пожал я плечами.

— Выходит, ты — ценный кадр, — подключается Кирилл. — Через твоего шефа можно влиять на майора.

— Не всё так просто. Скорее через майора на моего шефа, — срезал я. — Мордатенков, по ходу, классный мужик.

— Спору нет, — дал пять Лёнч. — Классно он тебя сегодня в столовке уделал.

Я промолчал. Уделал, так уделал. Чего ерепениться теперь…

— Этот его кабель в голове — просто перл! Кабель высокого напряжения проходит где-то глубоко в носу. Между мозгом и тазом, питая все члены и органы. Будешь ковыряться — и током долбанёт, и ноги обесточит!

— Откуда что берётся? — согласился Кирка. — Он не производит впечатления человека с чувством юмора. Скорее наоборот. А по факту чётко делит сферы бытия: армию и гражданку. Прикидывается солдафоном, а вне колючки может и перца вжарить.

— И ведь умён, — поддакнул я. — Хотя и не производит впечатления человека умного. Скорее наоборот, — передразнил я Ма́зута. — А ведь всё учел, хитрюга. Если всё так и будет, как он сказал, наша интеграция в армию займёт всего две пропущенные тренировки — утреннюю в пятницу и субботнюю. На пятничную вечернюю он нас отпустил. В субботу вечерней нет, а воскресенье и так отдых.

— Верно, — согласился Лёнч. — Без отрыва от основного производства. То, что ему собственно и нужно от нас.

— Да, чтобы мы тренировались в поте лица. А не прохлаждались в учебке. Так больше шансов не подвести на войсках, — подвёл итог Кира.

— Про войска что-то мутно, — снова начал Лёнч, прочитав пару страниц устава. — Как Денисыч представляет себе командную борьбу?

— Прорвёмся как-нибудь, — махнул рукой Ма́зут, погружённый в чтение.

— Ну-ну. Леонид, считай, прав, — неожиданно для всех взял слово Равиль. — У нас нет объективной возможности выдать уж по три сильных результата в каждом виде многоборья.

Мы оторвались от буковок и распахнули глаза на нашего самого рассудительного.

— Вид первый, — невозмутимо продолжал Равиль, — сто метров в сапогах. Ну-ну, с победителем понятно, — тут Равиль указал на меня. — Кирилл, считай, неплохо пробежит. Он уж реактивный, как и все метатели. А вот ты Леонид, считай, за сколько стометровку бегаешь?

— Одиннадцать и восемь.

— Ну-ну. Я так и думал. Я и сам так же. Итого: два сильных, считай, результата, и два слабых. Так что первый вид уж мы проигрываем.

— Логично, — поддержал Равиля Ма́зут. — Затем граната. Я, конечно, выиграю, а кто из вас закинет снаряд хотя бы за шестьдесят метров?

— Никто, — дружно рассмеялись мы.

— Второй вид тоже мимо копилки, — подвёл итог Лёнч.

— Ну, полосу препятствий мы, скорее всего, пройдём неплохо, ловкости нам не занимать, — оптимистично заявил я.

— Ну-ну. Согласен, — кивнул Равиль. — Третий вид, считай, за нами. Ну а кто-нибудь из вас протянет уж хотя бы километр в сапогах в хорошем, что ли, темпе? Я уж и не говорю о трёх.

— Километр я точно протяну, — заверил я Равиля. — Дальше — по обстоятельствам.

— Ребята, я сдохну максимум через полкилометра, — предупредил всех Кирилл.

— Буду работать на износ, что ж поделаешь, — грустит Лёнч. — Бегаю же как-то кроссы для общего развития.

— Ну-ну. Подсчёт итогов, которые весьма печальны, — неотвратимо ведёт нас к осознанию фиаско рассудительный Равиль. — Вид первый — два зачётных результата. Вид второй — один. Вид третий — единственный, где уж, считай, все три. Ну и вид четвёртый — два с половиной. Ребята, я вас поздравляю, мы, что ли, в жопе!

— Сначала просто в жёппе, что ли, — ворчу я, передразнивая Равилевские фишечки казанского говора, — а потом ещё и в жёппе, считай, мира. Мордатенков уж обещал нас списать в регулярные части.

Кира и Лёнч приуныли.

— Подозреваю, что расположены они далеко не в черте Москвы, — с ядовитым сарказмом добавляю я.

— Короче: подстава! — резюмирует Лёнч. — Будем собирать корнеплоды.

— Но есть одно позитивное обстоятельство, — вмешался ефрейтор Чевапчич. Оказывается, он уже некоторое время назад подпёр своим компактным организмом косяк двери и слушал нашу беседу. Вообще он был какой-то бесшумный, этот Чевапчич. Невысок, худ, белобрыс, и вообще бесцветен. То есть, обладал всеми свойствами невидимки, включая деликатность. Вкупе с врождённой смекалкой, хозяйственностью, исполнительностью и расторопностью — идеальный денщик для требовательного генерала.

— Какое? — хором подтянулись мы.

— Остальные команды будут ещё хуже подготовлены.

— Откуда это известно?

— Войска каждый год проводят. Мордатенков их уже семь раз подряд выигрывал со своими бойцами. Заметьте — каждый год команда новая. Он принципиально посылает только духов. Говорит — молодые, дерзкие, мотивированные. А там понаедет куча дедо́в, охальщиков и ахальщиков. Без пяти минут дембелей, ленивых, как сытая вошь.

— Ничего себе! — воскликнул Лёнч. — Ну, тогда я в деле!

— Порфирий рассказал вам, как зачёт считается?

— Не-ет…

— Очень просто. Суммируются три лучших результата. Допустим, в одном из видов четверо из одной команды занимают первое, второе, седьмое и двадцатое места. Команде записывается десять очков. Кто в итоге наберёт меньше всех очков — тот и победил.

— Гениально, — оценил Ма́зут простую и логичную систему солдатского спортивного учёта.

— Всё нормально ребята, — замирил я наши сомнения. — Будет день, будет пицца. Даже двух результатов в первой пятёрке в каждом виде будет достаточно, чтобы побороться за победу. Пусть другие хотя бы так смогут!

Мы успокоились и возобновили изучение устава. Ефрейтор Чевапчич заботливо протёр тряпкой телик. Впрочем, пыльным он и без того не был.

— Степан, а если мы победим, Мордатенкову подполковника дадут? — задумался я.

— Не дадут, — уверенно отозвался каптёр. — Полковник Крыжопый зажимает майоров. Ему подполковники не нужны. У нас в части их только шестеро. Начштаба Булаев, командиры подразделений А и Б, замполит, врач и дирижёр военного оркестра.

— Круто! Я думал подполковники медицинской службы по госпиталям типа Бурденко сидят. В обыкновенных войсковых частях это ж вроде майорские должности.

— А подполковники-концертмейстеры в театрах советской армии и оркестрах краснознамённого плянца и таски, — поддержал меня Кирилл.

— Ага! Именно плянца, — зафиксировал Лёнч.

— Ну вы сами поняли, — ничуть не смутился Ма́зут.

— Подполковник — это же элитное тавро, — подвёл я итог. — Уровень!

— Здесь лучше, — рассмеялся Степан. — У них тут мужской клуб. Живут в лесу. У каждого — коттедж с гаражом. Хотят, на шашлыки идут. Хотят, на снегоходах катаются. Хотят, в бане зависают с военторговскими продавчихами или с медсёстрами. А ещё… на охоту вместе ходят. Прошлой осенью на выделенном транспортнике на Арал летали сайгаков с вертолёта стрелять. Поговаривают, то ли Крыжопый — кум Ахромеева, то ли Ахромеев — кум Крыжопого. Пойди, разберись.

— Погоди, Степан, — не понял Лёнч. — При чём тут Ахромеев²⁸? Это же Генеральный штаб! А наша часть — Шестнадцатое Управление КГБ. Электронная разведка, радиоперехват и дешифровка. Крыжопый Ахромееву не подчиняется.

— Верно! — подмигнул сержант Чевапчич. — Вот и вьёт из него верёвки. Нужен Ан-26 — пожалуйста! Вертолёт какой или «Чайку» на свадьбу дочери — нет проблем.

— Подозреваю, если Ахромееву с комитетчиками что-то надо урегулировать, Крыжопый выслуживается, — говорю я. — Услуга за услугу.

— Да ладно, — вмешивается Ма́зут. — Зачем ему Крыжопый, если он может напрямую Чебрикову²⁹ звонить?

— А чего ему вообще с кагэбэшниками регулировать? — вскинулся Лёнч. — У него собственное ГРУ есть. Ещё, поди, покруче!

— Ну-ну. Кстати, Леонид, а откуда ты знаешь посчёт нашей части? — задал резонный вопрос Равиль.

Мы с Ма́зутом встретились глазами. Действительно!

— Да есть у меня источники, — отмахнулся Лёнч. Было ясно, что ничего не расскажет. Может так оно и к лучшему.

— Ребята… — сменил тему Степан. Сразу как-то попростел, даже застеснялся. — Могу попросить вас сделать на гражданке одну вещь для меня?

— Не вопрос! — подбодрил его Кирка.

— Всё, что не зафиксировано в уголовном кодексе РСФСР, — сумничал Лёнч.

— Всё, что не противоречит моральному кодексу строителя коммунизма, — с укоризной посмотрел я на Лёнча, словно он высказал что-то неделикатное.

— Моей девушке через неделю двадцать лет исполняется. Я хотел бы ей подарок сделать. Мне надо, чтобы вы кое-что забрали, я уже договорился, и передали посылку с проводником поезда. Так она вовремя получит подарок.

Мы одобрительно мотнули головами.

— Сделаем, Степан! Рассказывай, что нужно.

Степан замялся. Теперь это был совсем не тот деловитый каптёр, армейский всезнайка и на все руки мастер. Видно было, что волнуется человек. Стесняется. Слюну сглатывает.

— Да не мнись ты, Стёпка, — подбадривает его Лёнч.

— Вы смеяться будете, — наконец вымолвил тот.

— Так, ребята, — заострил я всеобщее внимание. — Раз каптенармус считает, что мы будем смеяться, скорее всего, нам будет не до смеха…

Ефрейтор Чевапчич подобострастно кивнул.

— Ладно, говори, чего там, — оборвал меня Лёнч, — что б там ни было, будем мозговать, как это провернуть.

— Моя Зинка — зоотехник. Она занимается хряками и свиноматками. Но не везёт ей. В колхозе нет племенного фонда. А директор и слышать ничего не хочет.

— Так, контекст обрисован плодотворительный, — комментирую я. — А что, собственно, ты хочешь, чтобы мы сделали?

— На ВДНХ есть павильон «Свиноводство». Я звонил туда раз пятьдесят. Достал их, наверно. Короче, они согласились официально передать в колхоз «Перемога» Конотопского района Сумской области поросёнка миргородской породы. Вы не представляете, как Зинка будет рада!

— Конотоп? — недоверчиво переспросил я. — То есть, ты хочешь, чтобы мы посадили свинью на фирменный скорый поезд «Украина» Москва — Киев?

Лёнч с Ма́зутом заржали.

— Да нет… — испугался Степан. — В девятнадцать двенадцать отправляется пассажирский поезд сто восемьдесят пять Москва — Сумы. Во вторник и в четверг, в третьем вагоне пойдет в рейс тётя Маруся — она и перевезёт поросёнка.

— У тебя всё схвачено, — зауважал Лёнч. — Только почему ты сам не выпросишь увольнительную под такую уважительную причину?

— Увольнительную мне, конечно, дадут, — рассудил ефрейтор Чевапчич. — Я на хорошем счету. Да только заменить меня здесь некому.

— Ну, положим, заменить всегда найдётся кем, — поспорил я, — да только тогда бойцам станет очевидно, что власть каптёра не единолична, и таинства в ней никакого нет. Пострадает личный авторитет.

Степан спорить не стал. Лишь развёл руками. Мол, как то так, да.

— Ещё одна причина есть, — нехотя добавил он. — Обещали мне младшего сержанта. Не хочу лишний раз высовываться.

— Причина архиуважительная, — согласился я. — Но разве дадут сержанта без сержантской школы?

— А я, типа, заочно… — улыбнулся Степан. — Старшина хлопотать будет.

— Ребята, у нас всего три дня на получение поросёнка, — напомнил Кирка, — иначе не успеваем ко дню рождения. А документы какие-то надо оформлять?

— Там уже всё оформлено. Накладная, санитарная выписка. Всё как положено. Мне только осталось позвонить зоотехнику на ВДНХ и назвать фамилию человека, который от моего имени приедет получать поросёнка.

— Ну-ну. Стойте! — вмешался Равиль, уже однажды доказавший свою рассудительность. — Посчёт поросёнка надо всё чётко спланировать! Раз отправлять надо в семь вечера четверга, считай, забирать хрюшку на ВДНХ надо тоже в четверг, в районе пяти вечера. Дойти от павильона до Лихоборского входа. На Сельскохозяйственной улице сесть в такси уж до Киевского вокзала. В противном случае, с поросёнком придётся что-то делать между павильоном и вокзалом. Кормить, что ли, выгуливать… А это, считай, хлопотно!

Лёнч хлопнул Равиля по плечу:

— Гениально, старик!

— Погоди, Степан! — осенило меня. — Ты говоришь, миргородская порода? Но ведь Миргород — це полтавщина. Старик Гоголь³⁰ писал… Недалеко от Конотопа. Зачем огород городить?

— Да нет там ничего. Одно название осталось. Свиноматки-рекордсменки со всей страны на ВДНХ собраны. Хорошо, хоть где-то племенной фонд сохранился.

— А что название такое дремучее — Конотоп? — зубоскалит Лёнч.

— В старину там то ли речка была — Конотопь, то ли болото. Точнее не скажу — не бывал там в те времена, — Степан расплылся в улыбке. — Видать, лошадям там не сладко приходилось. Нынче-то мелиораторы всё осушили. Кони больше не топнут.

— А сам-то ты колхозник? — зрит в корень Ма́зут.

— А как же. Я как раз по лошадям.

— В Чернигов тебе надо податься. В свадебное путешествие, — шутливо наставляет его Лёнч. — Вот женишься на Зинке, запряжёшь лошадей, накинете поводок на свиноматку и в путь!

— Лёнч, — осадил его Кирилл, — ты уже достал своими глупыми шутками.

Но двухметровый прыгун только досадливо отмахнулся от него, словно от двукрылого кровососущего.

— Послушай, Конотоп, — не унимается он. — А чё тогда не на суржике балакаешь?

— Так я ж не хохол, — рассмеялся Степан. — Мой прапрадед — боснийский серб. Чтобы понятней было: боснийцы — это те же сербы, только мусульмане. Ну, так же, как хорваты — это сербы-католики.

— Погоди, а сами сербы кто? — не понял Лёнч.

— Православные они, — просветил его я.

— Так, — подтвердил каптёр. — Мой прапрадед мальчишкой воевал в последнюю турецкую в составе Османской армии. Попал в плен к русским солдатам. Пожалели его видать, совсем ещё юнца, не закололи штыком. Был интернирован, потом освобождён. Остался в России. Обрусел. Крестился. Женился на мологжанке, выводок детишек завёл. Так Чевапчичи несколько поколений жили в Мологе, пока не затопили её Рыбинским водохранилищем. Дед мой в Ярославль подался, на шинный завод устроился. Но война всё смешала. Дед ушёл добровольцем, а бабку мою с малолетним отцом и ещё тремя детьми отправили в эвакуацию. Баржой до Сызрани, потом эшелоном в Башкирию. Так уж сложилось, что один из сослуживцев деда был Конотопским. Сдружились они с дедом. Шибко сдружились. Переживал он очень гибель моего деда. Поклялся тому, тяжелораненому, найти его семью и позаботиться о нас. Долго искал. Обивал пороги. Рыл архивы. Писал запросы. Разыскал он бабку мою только в 1954-м. Отцу моему тогда пятнадцать лет было. Позвал к себе на Сумщину. Я уже там родился. Хороший он человек оказался, Софрон Аркадьевич. Дед он мне. Не по крови, так по факту.

Примечания

27

Стайерские дисциплины — 5000 м и 10 000 м. Средние дистанции — 800 м и 1500 м.

28

Сергей Фёдорович Ахромеев (1923-1991) — Герой Советского Союза (1982), Маршал Советского Союза (1983), начальник ГШ ВС СССР (1984-1988).

29

Виктор Михайлович Чебриков (1923-1999) — председатель КГБ СССР (1982-1988), генерал армии (1983).

30

Николай Васильевич Гоголь, «Миргород» (1835 г.) — сборник повестей.