Любовь и корона

Е. П. Карнович, 1879

После смерти императрицы Анны Иоанновны наследником российского престола становится сын принцессы Анны Леопольдовны младенец Иоанн. Но вся власть в управлении страной переходит в руки всесильного регента Бирона. Вокруг матери юного наследника плетутся коварные интриги. В центре особого внимания оказывается саксонский посланник граф Линар, сыгравший роковую роль в судьбе молодой принцессы Анны Леопольдовны. Основанный на документальных источниках роман известного писателя-историка Евгения Карновича рассказывает о дворцовых переворотах 1740–1741 годов в России.

V

Прошло с лишком два года со времени высылки из Петербурга госпожи Адеркас и удаления от петербургского двора графа Линара, но участь Анны Леопольдовны не была еще решена окончательно и жизнь принцессы тянулась из году в год прежней чередой. Хотя и говорили постоянно в придворных кружках о скором ее браке с принцем Антоном-Ульрихом Брауншвейг-Люнебургским, но совершение брака отлагалось на неопределенный срок по разным причинам, никому достоверно не известным, кроме государыни и самых приближенных к ней лиц. Между тем принцессе минуло двадцать лет; к этой поре она выровнялась и сделалась красивою девушкой. При среднем росте она была чрезвычайно стройна и полна, но настолько, что полнота не только не портила ее стана, но даже, напротив, придавала всей ее фигуре некоторую величавость. Цвет ее лица был бледный и чрезвычайно нежный, волосы густые и темные, глаза томные и задумчивые, а черты лица хотя и не отличались правильностью, но зато добрая улыбка и кроткий взгляд делали ее и миловидной и привлекательной, а постоянная грусть, оттенявшая ее лицо, возбуждала невольное участие в тех, кому приходилось видеть Анну.

Хранились ли в эту пору в ее сердце воспоминания о Линаре — это осталось тайной, которую если принцесса, несмотря на всю свою скрытность, и поверяла кому-нибудь, то разве одной только неразлучной спутнице своей уединенной жизни Юлиане Менгден. Но если бы даже эту первую любовь молодой девушки и успело уже изгладить время, то все же предназначенный ей жених ничего не выигрывал от такой перемены в чувствах Анны Леопольдовны. Он по-прежнему не встречал к себе с ее стороны ни малейшей тени внимания и расположения, и, несмотря на все его желание и постоянные, все более и более усиливавшиеся попытки хотя несколько сблизиться с невестой, холодность и нескрываемое к нему презрение принцессы обнаруживались на каждом шагу все явственнее и все резче. Но такое обращение Анны с принцем не могло уже изменить ее участи, так как вскоре она, по политическим соображениям императрицы, должна была сделаться женою не любимого ею человека.

Впрочем, и полюбить принца Антона для молодой девушки, хотя бы и с свободным сердцем и даже не слишком разборчивой в выборе женихов, было трудновато. Хотя принц приехал в Россию еще девятнадцатилетним юношей и прожил при петербургском дворе в ожидании совершеннолетия невесты с лишком шесть лет, но уже ясно видно было, что он не успел даже в это довольно продолжительное время освоиться с своим положением, что он чувствовал себя не на месте и что у него недоставало ни ума, ни находчивости, чтобы приобресть себе при дворе хотя некоторый почет. Наружность принца не имела в себе ничего привлекательного: он был небольшого роста, худ, белобрыс, неловок и застенчив, и лицо его было лишено всякого выражения. Вдобавок к этому он заикался. Своею наружностью и своими неуклюжими манерами он при первом же своем появлении в Петербурге произвел самое неприятное впечатление как на невесту, так и на государыню, которая не раз выговаривала разъезжавшему в Германии по поручению ее, свату графу Левенвольду, за то, что он добыл в женихи ее племяннице такого невзрачного принца. Если же принц чем и понравился несколько императрице, то лишь тем, что казался ей человеком тихим, уступчивым и непритязательным, а такие смиренные свойства в глазах Анны Ивановны считались похвальными качествами.

— Но неужели же и в самом деле я буду когда-нибудь женой этого противного мне принца? — с выражением сильной досады говорила однажды Анна Леопольдовна своей подруге Юлиане Менгден. — Я и теперь не могу смотреть на него без отвращения. Недавно как-то тетушка попыталась было похвалить мне его за тихий и спокойный нрав, но нрав-то его, помимо уже его гадкой наружности, мне более всего и не нравится. Какой он мужчина? Чуть только на него прикрикнуть, он сейчас же и оробеет, растеряется вконец, начнет заикаться, переминаться с ноги на ногу и не знает даже, что делать и что сказать. Если мне когда-нибудь, по воле Божией, придется царствовать — чего я, впрочем, вовсе не желаю, — то мне будет нужен сильный и решительный друг и помощник. Вот хоть бы такой, например, человек, как фельдмаршал Миних, а то куда годится принц? Я сознаю сама очень хорошо, что у меня нет ни отважности, ни твердой воли, ни настойчивости; какою же может быть для меня поддержкою принц Антон? Он никогда ничем не сумеет распорядиться и уступит каждому, кто только пригрозит ему. И как униженно держит он себя не только перед императрицей, но и перед герцогом! При каждом приходе герцога он вскакивает с места и не осмелится сесть, пока тот ему не позволит. Какой он для меня муж? Он в случае надобности не сумеет защитить не только свою жену, но и самого себя…

— Но кто же не боится императрицы и герцога? — заметила Юлиана, и на лице этой пригожей смуглянки появилась лукавая улыбка. — Ты сама дрожишь, когда герцог неожиданно является сюда.

— Это правда, но я женщина, и мне это позволительно. Поэтому-то мне и нужна подмога. Да ты сама, Юлиана, сколько раз ободряла меня, и разве под твоим влиянием я оставалась такою тихою и равнодушною, какою бываю обыкновенно? Мне нужен муж, который поддерживал бы меня, когда у меня недостанет твердости, а при такой поддержке я была бы способна решиться на все. Мне часто кажется, что если бы около меня был человек, которого бы я любила и уважала и в ум и мужество которого я верила бы, то никакая беда, никакая опасность не испугали бы меня.

— Однако нельзя же назвать принца трусом, — не без насмешливого, впрочем, тона заметила Юлиана. — Ведь фельдмаршал Миних во время своих походов не раз доносил императрице об его храбрости, за что принц и получил большие награды.

— О, Миних очень хитер: он знал, что такие донесения будут приятны императрице, а она в свою очередь рада была хоть чем-нибудь поднять при дворе этого ничтожного человека. Лживым похвалам верить не следует. Вот посмотри, что, например, пишут о принце в газетах. — Говоря это, Анна Леопольдовна выдвинула ящик рабочего своего столика и, достав оттуда номер «Петербургских ведомостей», подала его Юлиане. — Прочти вслух, — сказала она своей подруге.

Юлиана прочла следующее: «Светлейший государь, князь герцог Брауншвейгский и Люнебургский не токмо от славного уже давно цесарскими и королевскими коронами произошел дома, но и собственными великими свойствами любовь всего российского народа себе получил, а притом во всех разных кампаниях, случившихся акциях, жизнь свою за честь и благополучие ее империи крайне подвергнув опасности, через свою храбрость бессмертную себе приобрел славу».

— Разве это не бесстыдная ложь! — вскрикнула принцесса, топнув ногой.

— А знаешь, — перебила Юлиана, — я давно собиралась тебе передать кое-что, но только боялась, что рассержу тебя, заговорив с тобою о принце Антоне, но так как теперь у нас уже зашла о нем речь, то я тебе скажу, кстати, вот что: при дворе толкуют, будто бы принц тебе нравится, но что ты только притворялась и нарочно показывала к нему отвращение, чтобы обмануть герцога и дать ему повод подумать о том, нельзя ли будет ему женить на тебе своего сына. Ты, говорят, делала это только с тем, чтобы иметь после случай досадить герцогу оскорбительным для него отказом.

— Ты хорошо знаешь, Юлиана, как я ненавижу герцога, — сказала принцесса, и ее обыкновенно спокойное лицо оживилось вдруг гневным выражением, — но должна знать и то, что мне никогда в голову не придут такие хитрые затеи. Мне принц просто-напросто противен, но когда герцог задумал сватать меня через Чернышеву за своего сына, этого негодяя мальчишку, то я наотрез, но без всякого умысла досадить герцогу сказала этой непрошеной свахе, что лучше пойду на плаху, чем под венец с принцем Петром, и что я ни в каком случае не приму этого неприличного предложения. Когда же после этого заговорила со мною о том же самом государыня и затем предложила мне выбрать в мужья или принца Петра, или принца Антона, то я, не думая тогда вовсе о герцоге, а от чистого сердца, сказала ей, что если мне уже непременно приходится выбирать одного из этих женихов, то я предпочту последнего, потому что он в совершенных летах и происходит из старого владетельного дома.

— Да, сын Бирона хоть и наследный принц курляндский, но все-таки не пара тебе, принцессе мекленбургской, внучке русского царя и… и… быть может, будущей русской императрице… — шепотом и с расстановкой договорила Менгден.

— Поверь мне, дорогая моя Юлиана, что меня нисколько не прельщает ожидающее меня величие; напротив, оно только пугает меня. Как часто думаю я, зачем Господь предназначил мне такой необыкновенный, высокий жребий. Не лучше ли было бы мне остаться навсегда в моем родном маленьком городке? Мне всегда кажется, что я была бы гораздо счастливее в более скромной доле. Какая, однако, превратность в моей судьбе: привезли меня трехлетним ребенком сюда из чужа; я оставила веру, в которой родилась; почти забыла мой родной язык; меня не только разлучили с моим отцом, но и постоянно старались и стараются внушить мне, чтобы я ненавидела его, твердя, что он был мучителем моей матери. Не проходит дня, чтобы императрица не бранила его при мне и не выставляла бы его каким-то диким зверем. А покойница матушка разве любила и баловала меня?.. Нет, Юлиана, тяжело, о, как тяжело всегда жилось мне.

Анна Леопольдовна судорожно схватилась за голову, опустилась в кресло и, закрыв лицо руками, громко зарыдала. Бойкая и словоохотливая подруга принцессы хотела было развлечь ее своею веселою болтовней, но принцесса упорно молчала, неподвижно оставаясь в прежнем положении.

Юлиана, слишком хорошо знавшая принцессу, не без удивления смотрела теперь на нее, так как Юлиане ни разу не приходилось еще видеть Анну Леопольдовну, обыкновенно спокойную и равнодушную, в припадке такого сильного раздражения.

В это время кто-то тихонько постучался в дверь.

— Войди, — сказала Менгден.

Явился камердинер принцессы и доложил, что Артемий Петрович Волынский просит позволения видеть ее высочество.

Принцесса кивнула головой в знак согласия.

Тихими, мерными шагами приблизился Волынский к принцессе. Она протянула ему свою маленькую белую руку, которую он почтительно поцеловал, низко поклонившись перед принцессой, и затем отдал глубокий поклон Юлиане.

— Я осмелился явиться к вашему высочеству, дабы спросить вас, не благоугодно ли будет вам отдать мне каких-нибудь особых приказаний по случаю охоты, назначаемой ее императорским величеством?

— Ты знаешь, Артемий Петрович, что я не люблю никаких забав и если где-нибудь бываю, то всегда только поневоле…

— Очень хорошо знаю, ваше высочество, тем не менее… Но отчего вы, ваше высочество, изволите быть так сегодня недовольны? — спросил Волынский принцессу голосом, в котором слышалось непритворное участие.

— Это вы, проклятые министры, — вскрикнула запальчиво принцесса, вскочив с кресел, — это вы довели меня, по вашим расчетам, до того, что я выхожу теперь замуж за того, за кого прежде не думала выходить^[1].

— Принимаю смелость доложить вашему высочеству, что насчет окончательного решения о браке вашем с его светлостью принцем Антоном ничего не знал ни я, ни князь Черкасский…

При этом Волынский искоса взглянул на Менгден, как бы давая знать принцессе, что он стесняется присутствием ее подруги.

— Не бойся, говори при ней все, Артемий Петрович, у меня от нее нет никаких тайн…

— Я нисколько не виноват, — начал Волынский, — в том, что делают с вами, ваше высочество. Во всем этом воля всемилостивейшей государыни, которой мы по природному нашему рабству должны покоряться, а если из министров кто и виноват, то разве один только Остерман… Впрочем, — добавил успокоительным голосом Волынский, — вашему высочеству нет особой причины так горестно кручиниться…

— Как нет? Я терпеть не могу принца Антона: он весьма тих и в поступках несмел^[2], — перебила Анна Леопольдовна.

— Хотя действительно в его светлости, — заметил Волынский, — и есть кое-какие недостатки, то, напротив того, в вашем высочестве есть довольные благодарования, и для того можете те недостатки снабжать и предупреждать своим благоразумием. Если же принц тих, то вам же лучше, потому что он в советах и в прочем будет вам послушен. Сносите, ваше высочество, терпеливо вашу судьбу, ибо в том состоит ваш разум и ваша честь^[3].

— Ты умеешь красно говорить, Артемий Петрович, иногда словно по книге; но от твоих слов мне все-таки не легче. Да и кроме замужества разве мало приходится мне терпеть? Ты знаешь, что я говорю теперь с тобою, а сама все боюсь, не подглядывают ли за мною, не подслушивают ли меня…

— Вот именно относительно этого я и желал предостеречь ваше высочество.

— Опять что-нибудь натолковали государыне? — раздраженным голосом спросила принцесса.

— Это не новость, — равнодушно заметила Юлиана, — пора бы вашему высочеству привыкнуть ко всем вздорным сплетням и не волноваться. Вы ближе всех к государыне, и вам ни в каком случае не следует никого и ничего опасаться…

— Я хотел доложить вам, — сказал шепотом Волынский, — что ваш обер-гофмаршал граф Миних лежит на ухе герцога и теперь внушает ему, что граф Линар…

— Граф Линар? — с живостью перебила принцесса, и яркая краска покрыла ее бледные щеки…

— Он недавно овдовел, — произнес Волынский, давая время оправиться принцессе и желая подготовить ее к слишком щекотливому разговору.

— Ведь он был женат на графине Флемминг? — вмешалась с тою же целью догадливая Юлиана. — Он не привозил жену в Петербург. Она, кажется, была дочь того министра, который ворочал всем и в Саксонии, и в Польше.

— Кажется, что так, милостивая государыня, — отвечал Волынский, обращаясь к Менгден.

Принцесса между тем успела одолеть свое смущение и, пристально смотря в лицо Волынскому, довольно спокойно спросила:

— Ну, что же граф Линар?..

— Он на днях прислал письмо к герцогу, в котором предупреждает его о злых замыслах принца Антона против его светлости. Он, должно быть, думает, что такими внушениями если не расстроит, то по крайности замедлит ваш брак с принцем, а граф Миних позволил себе высказать догадку, не делается ли сие с вашего соизволения, и вызвался наблюдать за вашим высочеством…

— Что же герцог? — спросила Анна Леопольдовна.

— Показал письмо с хохотом графу Остерману и — прошу извинения за смелость моих слов — назвал его светлость принца глупым мальчишкой, грозясь, что при первом же случае публично надерет ему уши…

— И принц снесет это… непременно снесет, — сказала Анна, ударив с сердцем по столу рукою.

— Но что же делать с герцогом? — заметила, пожав плечами, Юлиана и вопросительно взглянула на Анну Леопольдовну.

— И как не стыдно вам, русским, переносить такое унижение от герцога? — проговорила насмешливо принцесса, окинув презрительным взглядом Волынского.

Наступила минута глубокого молчания. Волынский призадумался… Жестоким укором отозвались в его сердце слова принцессы; кровь хлынула ему в лицо, оно все побагровело. Волынскому и стыдно, и больно стало, что даже такая слабая, нерешительная женщина, какою слыла принцесса, может укорять его за унижение перед проходимцем, — его, русского вельможу, потомка древних бояр и знаменитых военачальников московских.

— Кто знает, ваше высочество, — заговорил как бы пророческим голосом, гордо вскинув свою голову, Волынский, — кто знает: не придет ли когда-нибудь день, — и, быть может, уже близок он, — когда Волынский искупит свои тяжкие грехи перед Богом и отечеством, когда он покажет, как… — От сильного волнения Волынский не мог говорить более.

Анна Леопольдовна с удивлением взглянула на него.

— Прощайте, ваше высочество… Вы дали мне урок, которого я никогда не забуду, — проговорил расстроенный Волынский.

— Прощай, до свидания, Артемий Петрович, — сказала ему ласково принцесса, подавая руку, которую Волынский поцеловал почтительно и крепко.

Это было последнее непубличное свидание его с принцессой. Спустя немного времени умная и горячая голова Волынского соскочила с плеч под ударом топора; но перед казнью он на дыбе давал показания о своем свидании с принцессой, и показания эти сохранились для истории в кровавых летописях Тайной канцелярии.

Примечания

1

Подлинные слова Анны Леопольдовны Волынскому.

2

Подлинные слова Анны Леопольдовны.

3

Подлинная речь Волынского.