Поздравь Танюшку!

Ева Танина

Есть ли жизнь после смерти? Могут ли давно умершие помочь своим близким? Или же помощь нужна им? На эти и многие другие вопросы вновь ищет ответы Ева, врач-неонатолог, таинственный дар которой начал открываться около трёх лет назад. Вдвоём с сестрой Ольгой, автором мистических рассказов, они помогают семье общей знакомой избежать трагических последствий ошибок прошлого и оказываются в водовороте неожиданных событий. Мистика, детектив, юмор – все это переплелось в романе в единое целое.

Глава 8

— Мужчина! — возмутилась Ольга, обращаясь к стоящему впереди пожилому мужчине с закинутыми за голову руками. — Немедленно отойдите в сторону! Слышите меня? Немедленно! От вас на меня тень падает и мне холодно!

Я с трудом сдержала смех. Незнакомец, недоуменно посмотрев на мою сестрицу, лежавшую на шезлонге в ослепительно белом купальнике, с модными перекрещивающими тоненькими лямочками на загорелом плоском животе, отходит в сторону. Взгляд его с недоуменного быстро перерос в заинтересованный, и он сказал с заигрывающей улыбкой:

— Могу согреть, если позволите!

— Не позволю, — резко ответила Ольга, откидывая длинные черные волосы назад, поудобней укладываясь на шезлонг и громко прошептала, — тоже мне, юнец — молодой к…

— Оля! — перебила я, сквозь смех, не давая закончить столь пошлую фразу.

— А что?! — возмущено посмотрела она на меня. — Сколько ему лет? 85? 90? А стоит посреди пляжа, в стрингах красуется! Тьфу! Ещё ручонки наверх закинул!

— Стерва, ты Ольга! — укорила я её, смеясь. — И что с того, что ему столько лет? Нельзя постоять что ли?

— Да с чего бы я стерва?! — возмутилась сестра. — Стоять-то можно! Но стринги?! Ты видела эту красоту на дряблом теле?! Бррр! Да я себе не могу позволить в стрингах на пляж выйти! А он-то куда?!

— Прекрати, — шикнула я, переживая, что мужчина услышит. В чем-то, конечно, она права, но осуждать открыто незнакомого человека-это верх неприличия и бестактности! Не голый же он стоит!

— Да ладно тебе! — воскликнула сестра. — На чем мы там остановились? Малыши скоро уже проснутся, а мы всё поговорить не можем.

— А на чём мы остановились?! Я сон тебе свой рассказала и вдруг тебе мужчина в стрингах помешал. Ты бы лучше порадовалась за него! В таком возрасте и живёт полноценной жизнью, — с усмешкой, ответила я.

— Да рада я, рада за него! — поморщилась Ольга и спросила. — Значит Гаврил Косачек? А как у Татьяны фамилия?

— Сейчас Власова, в девичестве не знаю, — ответила я.

— Надо узнать. — заявила Ольга. — Беги за телефоном, пойдём на пирс сходим.

— Да успокойся ты! — возразила я. — Приедем домой и всё узнаю. Зачем человека лишний раз дёргать?!

— Нет, я поражаюсь с твоей выдержки, — возмутилась Ольга, — неужели тебе не интересно, кто он и что он натворил?!

— Интересно, конечно, — ответила я, — но вдруг там что-то страшное, а тут я с такими вопросами к Татьяне. Не хочется ей больно сделать.

— Ну да, — расстроенно согласилась сестра, — как там все сложно! Скажи?

— Может там то, и нет. Сложно с миром живых связь держать, — предположила я, — подумай сама, если бы всё было бы просто, мы бы знали, что после смерти происходит! А нам приходится только догадываться!

— Точно, — сказала сестра, опрыскивая себя водой из пульверизатора. — Я знаешь, что вспомнила? Помнишь, Женьку Левшову?

— Помню, конечно, — ответила я, вспомнив девочку из нашей школы, которая некоторое время жила в Ольгином доме. Её родители, из так называемых интеллигентных алкоголиков, оба педагоги в третьем поколении, пили сильно, но тихо. Без мордобоя, и сборищ приятелей, строго вдвоём, после короткого рабочего дня, под декламации стихов Маяковского и песен Высоцкого. Когда Женя училась во втором классе, мама её умерла от цирроза печени. Остались они с отцом вдвоём. Роль хозяйки дома легла полностью на плечи девочки, а та из-за страха перед интернатом старалась на всю катушку и дома чистота-порядок, и отец всегда чистый, побритый, в отутюженной одежде, хоть и пьяный. Помню, в какой ужас привёл меня рецепт лукового супчика, рассказанный Левшовой в одиннадцать лет. Мы, конечно, её жалели и подкармливали, чем могли, хотя это было довольно сложно — слишком обидчивая она была.

— Помнишь, мы, лет в четырнадцать, ездили с ней в «Комету»? — прервала мои воспоминания сестра. — И она там рассказывала, что по ночам к ней приходит мать?

— Помню, — ответила я, вспомнив наш пионерский лагерь, — мы сначала пугались, а потом решили, что она специально придумывает, чтобы привлечь к себе внимание.

— Это вы, но не я! — с пренебрежением произнесла Ольга. — Какое внимание?! Если там и, правда, двери открывались сами по себе, вещи падали посреди ночи.

— Падали, конечно, — согласилась я. — А как им не падать, если ты их комком запихивала и дверь захлопывала?!

— Ой, да не в этом дело! — поморщилась сестра, вставая с шезлонга. — Пойдём в воде посидим чуть-чуть? Невозможно лежать уже.

— Пойдём, — кивнула я. Солнце стояло высоко над горизонтом и пекло нещадно.

— Так вот! Пока, вы посмеивались в стороне над бедной девчонкой, — заходя в прохладную воду, продолжила сестра, — я выяснила у неё все подробности. Оказывается, спустя три года после смерти матери, она стала приходить к ней сначала во сне, с одним единственным словом: «Забыл!». Ничего не напоминает?

— Нет, — с иронией, ответила я, наслаждаясь прикосновением морской воды к горячему телу.

— Шутишь? — изогнув одну бровь, нахмурилась сестра. — Ну, шути, шути! Так вот, затем она стала появляться и наяву по ночам, твердя одно и то же. Женька выпросила отца, чтобы тот взял ей путёвку в лагерь в надежде, что там мать не станет её преследовать, но в «Комете» она разошлась ещё пуще, выкидывая вещи из шкафов и тряся её кровать. Беспрестанно повторяя: «Отец, Жека! Отец! Молись, доча! Молись!». В итоге она уехала ещё до окончания смены. Помнишь? И странным образом вещи перестали выпадать из шкафов, а шашечки на кроватях перестали дребезжать среди ночи. Скажешь, нет?

— Скажу, не помню про шашечки, — усмехнулась я, — зато помню, что фантазия у тебя всегда была на грани фола! И ещё помню что, когда мы школу пошли осенью, Жени уже не было.

— Да, не было! — воскликнула Ольга, крутясь, на манер юлы, в воде. — Её кто-то из родственников забрал, а отца куда-то пристроили на лечение. А ещё лет через десять в нашем доме стала появляться, периодически, монашка.

— Как появляться? — испугалась я.

— Да не в том смысле, — скривилась сестра, взмахнув рукой и поднимая сноп брызг, — реальная монахиня-сестра Евгения. Я Иринку, соседку, расспросила, оказывается это наша Женька. Ушла от мира, за мать с отцом молится.

— Чушь, Оля! — мотнула я головой, протестуя. — Ну, чушь же! Сама подумай, каково девочке с детства было с такими родителями?! Ясное дело, с психикой проблемы. Сама подумай, какая мать будет так истязать своё дитя? Тем более после смерти.

— А если не чушь?! — воскликнула Ольга. — Дети же и в семьях бичей живут и психика у них, дай Бог каждому! А у неё?! Да, алкоголики! Но тихо, чисто и поесть всегда было, скромно, но было. Я вот думаю, может и Гаврил этот тоже просто алкоголик?

— Не знаю, всё может быть. — ответила я. — Только, неужели алкоголику на том свете покоя нет? Их, наоборот, говорят, Бог бережёт.

— Бережёт! — согласилась Ольга. — Только в пьяном бреду они на многое способны. Может, натворил чего. А знаешь, что?! Помнишь, мы передачу смотрели про одержимость? Там говорили, что многие алкаши одержимы. Помнишь?

— Ну, там наговорят! — усмехнулась я, направляясь к берегу. — Хватит выдумывать! Зачем гадать? Узнаю у Татьяны, когда приедем, и придумывать ничего не придётся.