Триггерная точка

Евгений Юрьевич Ильичев, 2023

Будущее изменчиво. Разведчик Коликов, как никто другой знает это, ведь его работа – проникать в сознание людей прошлого, играть с чужим разумом, перекраивать под себя реальность и влиять на судьбы миллиардов людей на планете. В своём деле Коликов хорош, но очередное задание всё изменило. Коликову предстоит внедрение в разум прекрасной незнакомки из прошлого. Как в одной голове уживутся два сознания? Как молодому мужчине вести себя в теле соблазнительной красотки? Какие тайны могут хранить женские мысли? И самое главное – как вытащить прекрасную разведчицу из смертельной ловушки?

Глава 5

— Как долго он в капсуле? — спросил генерал.

— Почти сутки, — ответил полковник Зорин, понимая, что это предел для внедрения. Стандартная рабочая смена оператора длилась шесть часов. За это время оператор успевал понять, в чем особенность заданной триггерной точки, и мог повлиять на ход истории. Если за это время ничего сделать не удавалось, оператор принимал решение покинуть тело. Оставлять объект внедрения в живых или нет, оставалось на его усмотрение — действовать полагалось по обстоятельствам. Даже через шесть часов работы в капсуле операторы выползали оттуда без сил. Иногда их выносили на руках, как космонавтов после многомесячного пребывания на орбите, а в ряде случаев требовалась экстренная медицинская помощь. Что будет с капитаном Коликовым после суточного пребывания в капсуле, Зорин даже представить себе не мог.

— Как думаешь, полковник, что его там так задержало?

Зорин покачал головой.

— Жизнь — сложная штука, — ответил он. — Могло произойти все что угодно. Бывает так, что оператор внедряется в тело объекта, но по каким-то причинам повлиять на ход истории не может. Или объект медленно погибает, запертый в отсеке тонущей подводной лодки, связанный на допросе или накачанный наркотиками. Оператор в такие моменты может лишь выйти из тела и вернуться в капсулу. Коликов же работает. Активно работает. Мы видим это по энцефалограмме.

— Угроза его жизни есть? — озабоченно поглядел на полковника генерал.

— Да, товарищ генерал-майор. Угроза есть, причем реальная. Он работает на пределе.

— Что предписывает на такой случай регламент?

— Ничего. Таких случаев еще не было. Подозреваю, что капсула сама отключит оператора, если тот помрет внутри. Но не раньше.

— Самим вытащить оператора не получится?

— Только с нарушением всех когнитивных функций. Жизнь мы ему спасем, но получим вместо дееспособного капитана овощ.

— Что предлагаешь?

— Ждать.

— Сколько?

— До полного истощения. После — отключать.

— Овощ, говоришь?

— Хоть какая-то радость семье. Живой — не мертвый.

— Овощ — не муж, не отец! — возразил генерал. — Себе самому ты какую судьбу пожелал бы?

— Сам бы я погиб при исполнении. Пышные похороны, торжественные речи и, быть может, салют над могилой. Все лучше, чем под себя весь остаток жизни ходить.

— Тогда дадим парню шанс.

— Есть!

Зорин вышел из кабинета генерала в подавленном состоянии. При всех его разногласиях с Коликовым этот парень ему нравился. Нравился своей неординарностью, своими принципами, своим бесстрашием. Было в нем то, чего сам полковник Зорин себе не позволял. Было то, чего хотелось бы сделать самому, но самоконтроль, чтоб его, не давал. Дисциплина, выучка — все это мешало Зорину реализовывать себя в жизни. Не только в служебном плане, но и в семейной жизни. Жалко было парня. Зорин понимал, что сутки в капсуле — это предел. Скорее всего, смерть. Ах, как же ему было жалко парня!

***

— Ну что, коллега, вот мы и встретились, — голос доносился откуда-то издали, медленно, но верно вытягивая Коликова из бессознательного состояния. — Нет, я прекрасно понимал, что рано или поздно это произойдет. Слишком уж тесен мир, слишком уж мало в нем триггерных точек.

Капитан попытался пошевелиться, но ему это не удалось. Что же это? Неужели он вновь потерял управление над телом Эльмы? Нет. Голова работала. Раскалывалась от боли надвое, но шевелить ею он все еще мог. Руки же и ноги почему-то подчиняться отказывались. Ах, да, его ведь наверняка связали.

Первым порывом было докричаться до Эльмы, но он не хотел давать похитителям повод думать, что девушка сошла с ума и разговаривает сама с собой. Тимур сделал над собой усилие и открыл один глаз. Света было мало. Нападавшие вновь зажги масляную лампу, но и этого хватило, чтобы головная боль резко усилилась. К горлу подкатил комок, сильно закружилась голова, суля очередной обморок, но Коликову под нос сунули нашатырь, и дурнота отступила.

Тимур огляделся: он все еще находился в конюшне. Правда, теперь он сидел на крепко сбитом табурете не в раздевалке для жокеев, а в кузнице. Обвел глазами пространство: десятки молотков, острые ножи, массивная наковальня, множество подков, гвозди. Судя по жару, который Коликов ощущал спиной, сзади была печь. Пахло кровью, гарью и металлом. Металлом и гарью понятно, почему. Кузница. Но кровь откуда? Коликов бросил свой взгляд на дверь и заметил чьи-то ноги. В тамбуре определенно кто-то лежал. Кто-то мертвый — никак иначе объяснить огромную лужу крови, в которой лежали ноги, было нельзя. Должно быть, на шум явился хозяин конюшни и тоже попал под раздачу.

— Ну что, готов к диалогу? — вновь раздался голос откуда-то сзади. Говоривший использовал немецкий, но Коликов все же улавливал какой-то акцент. И еще что-то странное, неуловимое. Коликова напрягало то, что незнакомец оставался сзади и явно чем-то занимался возле печи.

— Пытать будете? — спросил Коликов.

— Тебя нет. Зачем ты мне?

— Не поняла?

— Ты хотел сказать «не понял»?

Тимура только сейчас пронзила догадка: «Он знает! Вот почему он говорил про триггерные точки!»

— Кто ты?

— Да это уже не имеет никакого значения. Мне нужна девчонка, не ты.

— Я не понимаю…

— Ой, да брось прикидываться! Я же говорю, вероятностей мало, триггерных точек еще меньше. Наша с тобой встреча была делом времени. Правда, я думал, мы столкнемся в борьбе за один и тот же объект — такая дуэль двух путешественников во времени. Два голоса в голове одного несчастного. Ангел и демон. Добро и зло. Было бы круто, согласись. Но не судьба. Нас с тобой разбросало по разным телам, но в одной триггерной точке.

— Вы с ума сошли! — постарался выдавить из себя Коликов, понимая, что проигрывает эту дуэль. Но ему нужно было время на «подумать». Кто же этот человек? Он явно в курсе того, что в теле Эльмы находится разведчик. Точно знает, что этот разведчик из будущего. Но откуда он может это знать? Такая технология есть только у нас!

— Не хочешь по-хорошему… — констатировал мужчина и вышел из-за спины Коликова. В руках он держал раскаленное добела лошадиное клеймо. — Ладно. У тебя еще есть шанс уйти. Я же говорю, мне нужна девчонка и то, что она знает. Она же не успела тебе сказать?

— Тимур, — вдруг раздался голос Эльмы в голове, — это он!

Коликов не знал, как спросить, кого именно имела в виду Эльма, и только сейчас обратил внимание на лицо мужчины. Перед ним стоял уже немолодой, но довольно крепкий мужчина в строгом костюме. Короткая стрижка, острые черты лица, длинная шея, массивный кадык. Лицо от левого глаза до угла рта украшала тонкая полоска шрама. Светлые, почти небесного цвета глаза глядели на пленницу с прищуром.

— Кто ты? — спросил Коликов, хотя узнал в мужчине того самого фотографа на мосту.

Эльма поняла намек и быстро выпалила:

— Это тот агент Абвера, что помог мне и матери бежать из страны. Это он научил меня всему, что я знаю.

«Нет, дорогая, — подумал Коликов, — сейчас это не он».

— Ну, неужели ты не догадался? — усмехнулся немец. — Ладно. Возможно, я не рассчитал силу и слишком крепко приложил тебя по голове. Привычку не поборешь. Я же думал, что дерусь с русским разведчиком. Забыл, что ты в теле хрупкой девчонки.

— Хочешь сказать, — сдался Коликов, — ты тоже из будущего?

Незнакомец засмеялся, всем своим видом излучая радость:

— Ну, наконец-то! Да, я из того же времени, что и ты. Забавно. Удивительная уверенность в собственном превосходстве поселилась в вас, русских, после победы в Третьей мировой, — воскликнул немец. Хотя сейчас он мог быть кем угодно: американцем, евреем, швейцарцем, иранцем… Вообще кем угодно. Незнакомец, кем бы он ни был, тут же подтвердил догадку Коликова. — Ну кто, скажите мне, кто вам дал повод думать, что технологии, которые используете вы, не попадут в руки других разведок? Или вы считали, другие страны не заметят, что слишком уж у русских все складно получается, чем бы они ни занимались? На Марс? Легко. Лунные базы? Да пожалуйста! Выиграть в войне? Устоять экономически? Развалить первую экономику на планете? Все к вашим ногам. Не бывает так. Все, я подчеркиваю, все понимали, что у вас в рукаве есть какой-то козырь, позволяющий вам быть всегда на шаг впереди. Впереди планеты всей! Последние пятнадцать лет мы только и делали, что искали этот козырь. А кто ищет, тот всегда найдет. Теперь технология перемещения разума в прошлое есть и у нас.

— У нас — это у кого?

— Ну, уж это тебе как раз и не нужно знать.

— Почему ты открылся мне?

— Все просто. Это паритет. Раньше был ядерный паритет, и во многом он сработал: Третья мировая так и не переросла в ядерный апокалипсис. Но вы, русские, как всегда всех удивили. Как чудесно, оказалось, рыться в прошлом и находить компромат, которым можно давить на страны и правительства в будущем. Какая прелесть, к примеру, раздобыть секретные данные о новейших ракетных двигателях третьего Рейха, а затем использовать эти сведения на благо Родины. Пусть не напрямую, пусть опосредованно, но все же получить небольшое преимущество в прошлом, чтобы укрепить позиции в далеком будущем. Гениально! Ты сейчас все это слушаешь лишь для того, чтобы передать своему правительству — теперь такие технологии есть не только у вас. С вами теперь будут говорить с позиции силы. Вам придется вступить в новые конвенции по разоружению. Будут созданы надгосударственные структуры и органы, следящие за выходом человека в открытое инфополе Земли. Я не знаю, как именно будет реализован контроль, будут ли выдаваться квоты на вмешательство или на каждой базе будет сидеть по наблюдателю. Может, вообще придумают какой-нибудь патруль времени и начнут отлавливать таких прыгунов, как ты и я. Важно одно — сейчас я попрошу тебя убраться из головы этой милой фройляйн и передать своему правительству, что ваша гегемония подошла к концу.

— А что, если я пошлю тебя к черту?

Мужчина со шрамом поднял перед глазами уже подстывшее, но явно все еще раскаленное клеймо.

— Честно? Я не думаю, что имеет смысл сопротивляться. Ты не выдержишь тех пыток, которые я планирую применить. Зачем тратить свое и мое время? Тем более, я так понимаю, ты тут уже задержался? Могу поспорить, даже без моих пыток возвращение на Родину займет у тебя не одну неделю. Так что давай, выметайся из тела девушки. Не тяни резину.

— Не оставляй меня, — прошептала Эльма.

— Чего ты хочешь от нее?

Эльма быстро сообразила, что вопрос задан скорее ей, нежели немцу, и быстро выпалила:

— Ему нужны координаты. Те самые координаты, которые этот немец переслал мне вчера. Я не знаю, что именно там спрятано, но догадываюсь — что-то очень и очень ценное. Настолько ценное, что может изменить ход истории.

— Я предупреждаю последний раз. Убирайся, или я начну выжигать тебя из ее тела.

В подтверждение своих слов немец поднес к лицу Эльмы раскаленное клеймо. Коликов ощутил жар возле своего глаза и понял, что противник не шутит. Терять уже было нечего, а информации по-прежнему не хватало.

— Зачем ему нужно было передавать эти координаты тебе? — Коликов уже не пытался скрыть того, что общается напрямую с Эльмой. И сильно поплатился за это. Немец ударил его по лицу наотмашь с такой силой, что капитан рухнул на пол. Пока немец возился с телом девушки, поднимая и водружая его на место, Эльма быстро ответила в голове Коликова:

— Я не знаю! — прокричала она, задыхаясь. — Пинанс! Он называл меня «моя Пинанс»!

«Пинанс. Искупление, — лихорадочно думал капитан, получая по лицу удары разъяренного немца. — Неужели этот немец планировал через Эльму вернуть миру награбленное его режимом? Стоп! Золото! Он ищет утраченное золото Рейха!»

— У (удар) — би (еще удар) — рай (удар) — ся!

Немец истово колотил бедную девушку. Коликова эта пытка не сильно волновала, но за Эльму было обидно. Она кричала в его голове, умоляя его сделать хоть что-то. Действовать она не могла, но, как и сам Тимур, все чувствовала.

— Русский? Ты еще тут? — ревел немец, подбирая с пола горячее клеймо. — Давай-ка попробуем иначе.

С этими словами он поднес клеймо к окровавленной щеке девушки и с силой надавил. Послышалось шипение, запахло паленым мясом, и только после этого сознание Коликова пронзила острая боль. Крик Эльмы в его голове превратился в истерику. И самым ужасным для капитана было то, что он действительно мог в любой момент покинуть тело девушки и вернуться в капсулу. Тем более что время его уже давно истекло — никто никогда не находился в капсуле больше двенадцати часов кряду. Но бросить Эльму он не мог. Что-то подсказывало ему, что это будет самым неверным решением. Этот упырь получит координаты, а, стало быть, и государство, на которое он работает, получит преимущество в финансах. Кто знает, сколько там награбленного спрятано? И кто знает, насколько решающим будет это финансовое преимущество?

Коликов выдавил из себя смех. Щека горела огнем, а он смеялся голосом Эльмы, захлебываясь ее слезами. Все-таки женский организм не должен терпеть такие муки. Смех этот вызвал у его мучителя оторопь. Немец выбросил свое орудие пыток и со всего размаху ударил Коликова по обожженной щеке — тот вновь рухнул на пол.

— Чего тебя так развеселило, русский?

Тимур сделал усилие и перевернулся на спину, туда, где лежал шомпол с клеймом. Связанными за спиной руками он нащупал раскаленную железяку. Пальцы обожгло, но парень даже глазом не моргнул, начав перетирать об острые края раскаленного клейма свои путы. Попутно он старался отвлечь изверга разговором:

— Получается, ваш компьютер просчитал нужную триггерную точку, но перестарался с выбором объекта? Ты перехватил управление бывшим сотрудником Абвера до того, как понял, какой информацией обладает его мозг? Дай угадаю: пришлось следить за штази и тупыми ЦРУ-шниками, для того чтобы понять, кому старый немец переслал вожделенные координаты?

— Чувствуется большой опыт работы, русский. Хвалю, ты все правильно понял. Ну, или почти все. Гордый немец не смог вынести преступлений нацистского режима и всю свою жизнь посвятил борьбе с ним. А когда узнал, где спрятано золото третьего Рейха, то совсем с катушек съехал. Информация, сам знаешь, не для широкого круга. Немец подстроил свою смерть, а потом одного за другим передушил всех нацистов, кто имел хоть какие-то сведения о местонахождении этого тайника. Кстати, сами нацисты успешно устраняли тех, кто все это добро грузил на корабли и выгружал в портах. Ты даже не представляешь, сколько крови на этом золоте!

«Значит, все-таки золото!» — подумал Коликов, перетирая острым краем раскаленного клейма веревку на руках.

— Так, получается, ты проиграл. Кто бы ты ни был.

Выражение лица немца изменилось.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня были координаты, но я не знал, от чего они. А ты знал, но координат у тебя нет.

Немец выхватил из кобуры, спрятанной под пиджаком, пистолет и навел его на Эльму. Другой рукой он вынул из внутреннего кармана небольшую записную книжку и бросил ее перед пленницей:

— Ты все напишешь!

— Что именно? Пожелание перед тем, как уйду? Ну так я и устно скажу — иди на…

Немец прищурился и тихо произнес:

— Будь у тебя координаты, ты бы уже ушел. Но ты терпишь все эти муки. Ты не уходишь. Значит, одно из двух: либо у тебя нет никаких координат и выгнать тебя из тела для меня лишь дело изощренности и продолжительности пытки, либо координаты у тебя есть, но ты по какой-то причине не хочешь оставлять эту шлюху.

— За шлюху ответишь, — злобно сказал Коликов и резко махнул освобожденной рукой, вооруженной горячим клеймом.

Ему почти повезло. Кончик клейма достал до руки с пистолетом и вонзился в кисть немцу. Прогремел выстрел, но Тимур его проигнорировал. У него могла быть лишь одна попытка. Он уже рвался к своему противнику. Он знал, что стареющий разведчик Абвера, скорее всего, умирает от какой-то неизлечимой болезни. Именно поэтому он так тщательно готовил молодую и сильную Эльму к делу всей своей жизни — искуплению. «Моя Пинанс!» — так называл он ее. Она была идеальным кандидатом в свидетели его искупления перед небесами. Его руки были по локоть в крови. Иначе не могло быть. Иначе не должно было быть. Иначе он бы погиб одним из первых. Но он был солдатом, а не палачом, и когда понял это, было уже поздно. У власти уже были подонки и изверги, и, чтобы выиграть у них битву, нужно было играть по их правилам. И он играл. Марал руки. Вербовал агентов. Учился сам и учил разведчиков. А потом ему повезло. Повезло узнать тайну, за которую можно было с легкостью угодить на виселицу. Сам он не мог реализовать свой план. Сам не успел бы. А научить маленькую еврейскую девочку, подготовить для нее почву ему вполне было по силам. Он играл вдолгую.

Пуля угодила в шею. Прежде чем вцепиться в горло противнику, Коликов почувствовал обжигающее касание смерти, но не придал этому значения. Убил он немца быстро, одним движением. Не ожидал немец такой прыти от изуродованной пытками девчонки. Его тело грузно осело на пол и замерло в неуклюжей позе.

У Коликова закружилась голова, и он тоже рухнул. Только сейчас он понял — пуля задела какую-то важную артерию на шее девушки. Как же все хреново вышло! Он из последних сил сдавил рану рукой. Надолго этой меры не хватит. Без срочной медицинской помощи он, точнее Эльма, через пару минут истечет кровью и погибнет.

— Прости меня, — прохрипел он, чувствуя, как тяжелеют веки девушки.

— За что? — тихо спросила она, уже понимая, что умирает.

— Я подвел тебя.

— Ты не виноват. Без тебя я бы не зашла так далеко. Так себе из меня разведчица…

— Лучшая из всех, кого я знал.

— Спасибо. Мы должны попрощаться?

— Наверное… — Коликов не знал, как должны заканчиваться такие истории. — Прощай. Хотя… нет. Один вопрос.

— Да?

— Что ты планировала делать с таким количеством золота?

— Я не знала, что там золото, — спокойно, словно они сейчас пили чай на кухне, ответила девушка. — Зато теперь я понимаю, зачем мой куратор велел создать десяток расчетных счетов в разных странах мира.

— Каких счетов?

— Счета привязывались к различным организациям. В основном это были дома-интернаты, хосписы, больницы, дома малютки. Я была рада открывать такие счета, но понятия не имела, каким образом он планировал их пополнять. Кружится голова. У тебя тоже?

— Да. Ты умираешь, Эльма.

— Останься со мной. Подожди, пока я не уйду.

— Это было бы хорошим искуплением, — сказал Коликов, уверенный, что Эльма поймет, о чем он. — Действительно достойным делом.

— А ты смог бы так?

— Только так бы и смог. Мертвым деньги ни к чему, тем более окропленные их собственной кровью. Но… — Коликову пришлось сделать паузу, воздуха не хватало, — они могли бы спасти столько детей.

— Спой мне, Тимур.

— Что спеть?

— Знаешь из Биттлз что-нибудь? Очень люблю Биттлз.

— Одну песню помню, — признался Коликов, — в твоем времени они ее еще не написали. Это, — Тимур сделал еще пару тяжелых вдохов, — их последний сингл.

И Тимур запел хриплым голосом, борясь с накатывающей сонливостью:

When I find myself in times of trouble

Mother Mary comes to me

Speaking words of wisdom,"Let it be".

And in my hour of darkness

She is standing right in front of me

Speaking words of wisdom,"Let it be".

Let it be, let it be,

Let it be, let it be.

Whisper words of wisdom, let it be…

— Возьми блокнот, — велела Эльма. — Быстро, пока в сознании!

Коликов понял, что именно она собирается сделать. Из последних сил он перевернулся на бок и нащупал блокнот немца, в котором лежал огрызок карандаша. Эльма продиктовала ему две цифры.

— Координаты? — выдохнул Коликов. В глазах уже потемнело. Пульс замедлялся, разливаясь в голове гулким эхом. Таял и голос Эльмы. Этой молодой красивой девочки. Такой хрупкой. Такой храброй. Такой…

— Я не знаю, что там. Я даже не уверена, что не ошиблась. Я все расшифровывала по памяти. Но ты единственный, кто может еще использовать эти деньги во благо. Ты запомнил цифры? Тимур, ты цифры запомнил? Тиму…

***

— И как понимать его слова? — генерал был в растерянности.

— Перед тем как провалиться в кому, капитан Коликов успел доложить о том, что мы теперь не одни.

— Что он сказал, дословно?

— «Мы не одни теперь там».

— Это все? Что это значит?

— Это все. И я не знаю, что он имел в виду. Даже предположить боюсь.

— Мдаа… — задумчиво протянул генерал. — Шансы-то у него есть?

— Доктора осторожны в прогнозах, но шансы есть.

— Ладно. Как очнется — доложишь. Свободен.

— Есть, товарищ генерал-майор.

Озадаченный и крайне смущенный, полковник Зорин направился к себе. В кармане потной рукой он сжимал листок бумаги. Когда Коликова вынесли на руках из капсулы, он был еще в сознании. Бредил. Выкрикивал имя объекта. Плакал. Затем, увидев полковника, резко остановил свой взгляд на сочувствующем стариковском лице и попросил листок бумаги. Зорин дал ему свой блокнот и ручку. Слабеющей рукой Коликов нацарапал на первом же листке в блокноте какие-то цифры, а потом провалился в беспамятство. Затем капитана ввели в искусственную кому. По словам медиков, его разум был на грани — нужно было «выключать» капитана, восстанавливать и только потом вновь приводить в чувство.

Зайдя к себе в кабинет, полковник Зорин вырвал из своего блокнота исписанный цифрами листок и запер его в сейф. Испытывал он в этот момент два чувства: радость за то, что Коликов все же вернулся, и злость. Нутром полковник чуял, что капитан затеял какую-то очередную авантюру.