Король Севера. Любовь

Евгения Минаева, 2023

Любовь…Самое сильное чувство из всех, что способен испытывать человек.Все в мире подчинено любви.Во имя любви разрушаются города и уничтожаются армии, любовь слепит глаза и заставляет королей терять осторожность.Во имя любви даются и нарушаются обещания, во имя любви совершаются грехи. Любовь многообразна и неповторима.Настало время выбирать.Рейне предстоит решить, какие стороны в многоугольнике ее любви лишние. Фадрику нужно понять, что лучше: утихомирить грозу души и простить предательство… или исполнить долг. Серьезные испытания придется пройти Илиен, чтобы узнать, стоит ли того ее любовь.Линель и Вардис снова и снова зададутся вопросами: что же они за люди и что заслуживает их любви. Множество ошибок совершит Моэраль, отпустивший поводья чувств. На этот раз любовь и война не соперники.

Рейна

Существуют люди, принятие решений которым дается тяжело. Люди, поддающиеся давлению, такие, которым проще согласиться с чужим мнением, нежели отстоять свое, пусть даже это повлечет многие беды и лишения. Сложно отвечать за свою жизнь.

Еще сложнее — за жизнь других.

С давних времен, согласно заветам предков, лорды-наместники вершили суд над своими подданными. Кто-то, принимая ответственность, решал судьбы всех своих людей сам, кто-то спихивал проблемы крестьян на плечи вассалов, оставляя себе лишь тяжбы меж этими самыми вассалами. Судьей для всех без различия был король, способный самолично рассмотреть любое дело, пусть даже касающееся самого распоследнего человеческого отребья.

Еще по жизни в Вантарре Рейна помнила, как раз в месяц, в день середины недели, во внутреннем дворе замка собирались люди. На специально устроенный невысокий помост выносили резное кресло из черного дерева. В него садились лорды: сначала отец Моэраля, потом и сам Моэраль.

Сидение кресла было жестким, символизирующим необходимость скорого суда. На таком недолго просидишь, так верши дела быстрее лорд, не затягивай.

И лорды не затягивали — правосудие на севере было скорым и строгим.

Впрочем, на юге оно отличалось от северного не сильно.

Молдлейты, как и Холдстейны, давали мало власти своим лордам-вассалам, что сказывалось и на разрешении судебных тяжб. Лорды-наместники, а в их отсутствие — наследники и кастеляне, казнили и миловали, присуждали и отнимали. Вершить суд было исключительной привилегией рода Молдлейт.

Что, впрочем, не помешало Рейне удивиться, когда к ней, оканчивавшей завтрак, пришел Рене Ифори.

— Суд?! Какой еще суд? — изумленная Рейна даже не заметила, что каша с не донесенной до рта ложки капает ей на платье. — Ты, верно, шутишь?!

— Увы, нет, миледи, — Рене и сам казался несколько растерянным. — Милорд Фадрик лично разбирал дела судебные, в его отсутствие ранее это делал прежний кастелян, по сложным случаям писал самому милорду… Теперь это ваше право и обязанность.

— Не нужно мне таких прав! — Рейна ни на шутку испугалась. — А обязанностей у меня итак через край! Рене! — Рейна с надеждой взглянула на кастеляна. — А ты сам не можешь?

— Не могу, миледи. Дело серьезное, с кровью. На меня милорд прав такие дела судить не возлагал. Такое только лорду разбирать, там казнью пахнет.

Еще хуже.

— Скажи, пусть лорда дожидаются, — схватилась она за последний ускользающий шанс. — Мне самой решать невместно.

Ифори только покачал головой.

Тяжело вздохнув, Рейна поднялась из-за стола.

За последний месяц она сильно раздалась в талии. Беременность, до этого неочевидная, теперь бросалась в глаза. Тяжесть, угнездившаяся в животе, неприятно давила на спину, и Рейне чаще приходилось отдыхать и реже ходить пешком, что не могло не сказываться на ее самочувствии. Будь она не столь хрупкой и миниатюрной, ребенка вынашивать было бы легче, а так грядущее материнство оборачивалось страданием. Сама за собой Рейна замечала новые привычки. Сходя по лестнице, держалась за перила, поднимаясь со стула, придерживала рукой живот. А он не был таким уж большим, этот живот… Все свидетельствовало о том, что основные проблемы еще впереди.

Само собой, ей понадобилось сшить новый гардероб. И само собой, благодаря неуемному языку приглашенной портнихи, слухи о беременности леди Молдлейт разлетелись по всему Фрисму. В дом зачастили гости, и Рейна провела не один неприятный час в обществе местных матрон, жадно глазеющих на ее уже далеко не плоское тело.

Рейна видела их насквозь. Как же, о самочувствии они справиться пришли. Как бы ни так! Сидят напротив нее, надутые индюшки, жуют ее пирожные и гадают, и вправду ли ребенка Фадрика она скрывает в своем чреве. Конечно! От жалкого урода, пусть даже и благородного рода, никто не ожидал получить наследника!

Ее так и передернуло от омерзения. Нитка сапфиров выскользнула из руки и упала на пол.

— Не наклоняйтесь, я сама, сама, госпожа, — тут же засуетилась служанка, спешно поднимая ожерелье. — Вот, все в порядке… Помочь вам надеть?

Рейна милостиво кивнула. Слуги… уж не они ли первыми начали распускать слухи о своей хозяйке?

Для суда она надела темно-синее платье с широкой накидкой. Одежду Рейна выбирала интуитивно, желая скрыть свое дитя от толпы, а от него — грязь предстоящего суда. Будь ее воля, она и вовсе не выходила бы в город, но ей требовался свежий воздух, да и привычка посещать храм никуда не пропала. В немногочисленных прогулках по Фрисму леди Молдлейт сопровождала Сория Уэсс — единственная, чье общество Рейна готова была терпеть рядом. Сория, пожалуй, была одной из немногих, кто никогда не выдавал своих сомнений о грядущем отцовстве Фадрика.

«Ублюдки, — с неожиданной ненавистью подумала Рейна, бессознательным жестом проводя ладонью по животу. — Мерзкие, самовлюбленные уроды». Ребенок, будто поддерживая мать, шевельнулся внутри.

Она окинула взглядом свое отражение в зеркале и грустно улыбнулась. Нет, беременность не испортила ее внешность, лицо не стало одутловатым, как бывает у многих будущих матерей, кожа даже сохранила свой цвет, не испортились ни зубы, ни волосы. Но Рейна все равно казалась пусть и молодой, но очень усталой женщиной.

Правда, все еще красивой женщиной.

— Милая, позови Рене. Пусть проводит меня.

Кастелян, как оказалось, уже ждал за дверью. Бережно подсадив госпожу в карету, он сделал знак кучеру двигаться шагом, а сам торопливо рассказал Рейне о деле.

— Очень неприятное событие, миледи. Стража задержала этого молодчика ночью. Стала по карманам шарить, при нем нож, да браслет. Нож чистый, а вот браслет чищен кое-как, у застежки кровь запеклась.

— Задержали по доносу?

— Нет, в том-то и дело, что по горячим следам! У главы кожевенной гильдии в начале западного конца дом, а при доме — садик. С неделю назад жена главы приметила, что дочка по вечерам больно часто в том садике пропадает, встречается вроде как с кем. Главе доложила.

— Как главу-то зовут, Рене?

— Ох, прощения прошу, Сарт Ливок он, госпожа. А жена его — Амина. А дочку Ритвой звали.

Рейна кивнула. Ее муж наверняка знал всех этих людей не только по имени, но и в лицо. Она же слышала о них впервые. Правительница города…

Рейна грустно усмехнулась, но Рене этого не заметил, продолжая:

— Так вот. Глава калитку заднюю проверил, замок поломанный нашел. Дверь починили, Ритве по какому надо месту дали… Ох, простите, миледи, да ведь так оно все и было. Вроде все спокойно стало. А вчера поздно ночью Амина спохватилась — дочки в кровати нет. Побежали в сад, а там она, как есть мертвая, в беседке лежит, платье рваное, все в крови… Видно — насилие учинено. И браслета, и цепочки нет, а серьги, богатые, с изумрудами, и вовсе с мясом из ушей вырваны.

Рейна молчала. Ее, урожденную Артейн, видевшую и смерть, и насилие, такие мелочи уже не могли смутить.

— А парень задержанный, он что?

— Отпирается от всего.

— Да я не про это. Он к ней в сад лазил?

— То-то и есть, что он! Соседка его видела, да сама Амина. Мельком.

Рейна отвернулась, делая вид, что разговор ее более не интересует. Весь Фрисм теперь ждет, что она осудит на смерть человека, пойманного стражей. Сделает ли она это? Особенно, если иных доказательств, кроме браслета в кармане, нет…

Карета въехала на площадь. Не центральную, что у храма, нет, грязные людские делишки не след судить пред ликом богов и богатых горожан. Боги сами вершат свой суд, а горожанам не трудно и прокатиться, если пожелают поглядеть на казнь. Судили обычно на площади в северном конце.

«Как глупо, — подумала Рейна. — Запрятать все, что пугает взор, подальше, казнить не волею богов, под коими все ходим, а волей наместника и королевской власти. Моэраль… нет, Моэраль так не делал».

И, отгоняя мысли, приносящие боль, она вновь прикоснулась к животу, как к оберегу.

Площадь была полна. Главу Ливока в городе знали хорошо, и страшная, насильственная гибель его дочери взволновала многих. Убийцу, опасаясь гнева толпы, стража спрятала в прилегающем к площади доме. Не то чтобы его владельцы оказались рады соседству, но возражать никто не осмелился.

С помощью Рене Рейна выбралась из кареты и глубоко вдохнула — ее немного укачало, нужно было прийти в себя. В воздухе пахло весной: распускающимися почками, первыми робкими цветами, свежестью освободившейся ото льда воды. Но тот же ветер, что нес с полей благоухание юных трав, донес до носа Рейны и запах смердящих канав бедных кварталов города.

Рейна поморщилась.

— Миледи! Госпожа Молдлейт! — нестарая заплаканная женщина в богатом, пошитом у хорошей портнихи платье, кинулась в грязь под ноги Рейне. — Заступись, госпожа, накажи убийцу!!!

Мать Ритвы. Интересно, дочь была ее единственным ребенком?

— Убили, убили мою ненаглядную, пред смертью поглумились!!!

Рейна слегка коснулась плеча женщины кончиками пальцев.

— Встань. Я приехала сюда судить.

Всхлипывающая Амина поднялась, отошла в сторону, прижалась к кряжистому мужчине с посеревшим от горя лицом — мужу. Отцу.

— Рене. Поддержи меня под локоть, пожалуйста.

Помост для суда здесь был и помостом для казней, и подниматься на него было не в пример выше, чем в Холдстейне. Бережно поддерживаемая кастеляном, Рейна взошла и села в приготовленное кресло. Мягкостью оно не отличалось.

— Введите обвиняемого!

Глухо зароптала толпа. Среди собравшихся Рейна различила леди Розанну, ее мужа, вечно сохраняющего скучающий вид, Сорию, судя по виду, весьма взволнованную, нескольких других лиц из благородных. Простолюдинам не было числа.

Немного поодаль стоял Байярдов соглядатай — Эффсин Шарх.

Распахнулись двери ближайшего дома, появились стражники, волоча за собой парня со страшно разбитым лицом.

— Он это, он!!!

— Небось из тайной гильдии убийц!!!

— Какой там гильдии! Голь подзаборная! На сережки позарился!

— Мало того, что убил, так еще и снасильничал!

— Только вот перед смертью или после?!

Зашлась в новом крике мать Ритвы. Рейна плотнее сжала губы. Она и в страшных фантазиях не смогла бы поставить себя на ее место. Рука скользнула к животу.

«Ох, не место для тебя тут, маленький…».

Убийцу поставили перед помостом, стража отогнала толпившихся вокруг людей. Заочно осужденный поднял на Рейну тяжелый взгляд мутных, налитых кровью глаз. Били его серьезно.

— Я, леди Молдлейт, волей короля и моего лорда-мужа, наместника сего города по слову благородного Уолдера Молдлейта, вершу сегодня суд над этим, представшим предо мной человеком. Пусть день этот не осквернит неправедное решение.

Ифори за ее спиной одобрительно хмыкнул. Леди с честью выполняла свой долг.

— Я, пользуясь правом, врученным в руки мои, верша почетную обязанность, спрашиваю имя твое.

— Я Канд. А рода у меня нет, — ответил пленник.

Слова его звучали глухо из-за разбитых губ.

Толпа вновь зароптала: «Что это еще за человек, без рода? Разве только благородным да простолюдинам из тех, что побогаче, положено родовое имя? Нет родового прозвания, скажи: «Я сын такого-то оттуда-то». А то, нет рода!»

— Откуда ты, Канд?

— Из Гофоса.

— Кто твой отец?

— Нет у меня отца. И матери тоже нет.

— Что ж, Канд-безотцовщина, ты знаешь, почему ты тут?

Вновь тяжелый взгляд заплывших глаз.

— И подумать не могу, миледи.

Рене сунул Рейне в руки заранее заготовленную грамотку. С трудом разбирая корявый почерк, она прочитала:

— Некий Канд из Гофоса обвиняется в том, что ради наживы, воспользовавшись обманом, снасильничал и убил Ритву Ливок, дочь Главы гильдии кожеделов. Ты признаешь свою вину, Канд?

— Нет!!! — крик обвиняемого звенел от отчаянья. — Нет в том моей вины!

— Да как же нет?! — вскричала Амина Ливок. Слезы ушли из ее глаз, уступив место всепоглощающей ненависти. — Как же нет, когда ты к ней в сад лазил, я видела!

— И я видела! — вперед пропихнулась дородная баба в цветастом платке. — Я видела! Что, теперь отпираться будешь?

— Ну, лазил, — признался парень. — Но не убивал я ее.

— А что ты тогда в саду делал? — хриплый голос потерявшего дочь отца был едва слышен в вое толпы.

— Любовь у нас была, — ответил парень.

Рейна подалась вперед, вглядываясь в разбитое лицо. Что-то ускользало от нее, что-то, чего она пока не могла понять…

— Стража! Кто его задержал?

— Мы и задержали, миледи, — подал голос один из приволокших парня стражников.

Толпа, заинтригованная происходящим, замолкла.

— По карманам у него смотрели?

— Смотрели. Вот, — стражник протянул руку. На огрубелой ладони блеснул широкий золотой браслет. Дутый. Весьма подходящий для молодой девчонки, — золотинку нашли.

— Ее это, ее! — вновь залилась слезами безутешная мать. — На день рождения дарили.

— Ну-ка, дай.

Рейна, с трудом скрывая брезгливость, взяла в руки несчастливое украшение. Еще вчера его носила светящаяся первой любовью девочка… Уже завтра руки, так любовно украшаемые блестящей безделушкой, станут пищей для червей…

Так и есть, все как говорил Рене, у замочка следы запекшейся крови.

— Откуда ты взял браслет?

— Нашел, всеми богами клянусь, нашел!!! — парень кричал так, что слышала вся площадь. — Шел мимо канавы, глядь, блестит что-то, я и поднял.

— Всем бы так везло! — раздался из задних рядов молодой задорный голос.

Кто-то рассмеялся: нехорошо, зло.

— Ты сам понимаешь, насколько это глупо звучит? — тихо спросила Рейна.

— Понимаю… Только я правду говорю, госпожа… И лазал я к ней в сад, потому что любил… А не потому, что убить хотел.

Рейна задумалась. Врет или не врет? Она могла бы, конечно, приговорить его к казни… Но как жить потом с сознанием причастности к гибели невинного человека? Более того, не падет ли гнев богов на голову ее ребенка?

Толпа внизу требовала крови…

— Она отдавалась тебе по доброй воле? — едва слышно спросила Рейна Канда. — Ты был с ней?

Парень помотал головой.

— Рене! — Рейна встала. — Пусть его уведут на время. Я хочу взглянуть на девушку.

— Да что вы, госпожа! — на лице кастеляна отразился непритворный ужас. — Как можно! Господин узнает, не простит, вы о ребенке подумайте!

— Ты заставил меня судить в этом деле! Так не перечь. Где девушка?

Ритва лежала в сарае ее собственного дома, бережно укрытая простыней. Не дожидаясь особого указания, стражник сорвал покров, и Рейне открылось искаженное предсмертной мукой лицо. Леди Молдлейт поспешно замахала руками, приказывая закрыть покойницу. Для того, что ее интересовало, не требовалось обнажать несчастную полностью.

— На ней следы насилия, миледи, это я и без всякого осмотра бы сказал, — вездесущий Рене и сейчас стоял рядом с Рейной.

— Это я понимаю. Поверь, Рене, я знаю, как выглядят жертвы насилия…

Разграбленный Клык… Лужи крови на полу… Люди в железных доспехах… Женские крики, искаженные последней мукой рты…

— Покажи мне ее руки…

Девушки, бессильно колотящие по кирасам насильников, женщины… Отчаявшиеся создания, пускающие в ход последнее оружие…

Тоненькие пальчики, на которых должно быть так выгодно смотрелись кольца. Два пальца сломаны, жестоко выгнуты назад… Рейна вглядывалась внимательно, стараясь увидеть и запомнить все.

— Я нагляделась, Рене. Пора возвращаться.

Площадь встретила ее приход молчанием. Суд шел не так, как все ожидали, и это пугало горожан. Чего можно ждать от вероломной северянки?! С такой станется отпустить на волю кровожадного убийцу…

Рейна понимала их опасения, но слишком устала, чтобы волноваться. Ей уже давно не приходилось столько ходить, и теперь спина немилосердно ныла. Живот казался тяжелее, чем обычно. Ей и самой очень хотелось, чтобы все закончилось побыстрее.

— Приведите обвиняемого!

Стражники, те же, что в начале, вновь вытащили на людную площадь убийцу. На этот раз тот выглядел гораздо спокойнее. Знает что-то? На что-то надеется?

— Стража! Вы заставляли пойманного раздеваться?

Недоуменные взгляды. Что задумала эта северянка?! На одежде нет крови, неужели она думает найти ее на теле убийцы?!

Помнящие о надругательстве над Ритвой глумливо захихикали.

Толпе по большому счету было плевать на жертву и ее унижение.

— Снять с обвиняемого рубаху!

Канд рванулся и побледнел, одними губами выговаривая проклятия. Рейна холодно улыбнулась.

— Поверните обвиняемого перед людьми!

И все увидели. Широкие алые борозды, оставленные на лопатке сверху и груди насильника не иначе как женскими ногтями. Бедная Ритва, она исцарапала лишь то, до чего смогла добраться, лишь то, что выглядывало из разреза мужской рубахи.

— Это не то, что вы думаете! Это шлюха, шлюха из борделя, клянусь, она сделала это от страсти! — пытался еще кричать Канд, но его судьба была уже решена.

— Люди Фрисма! — утомленная Рейна из последних сил повысила голос. — Я представила вам доказательства виновности этого человека. На его одежде нет крови, но его задержали ночью, а девушку нашли поздно вечером, и у него было достаточно времени, чтобы переодеться. В его кармане нашли браслет убитой. Его видели в саду девушки. На его спине царапины, а у нее сломано два пальца, изломаны ногти, под ногтями запекшаяся кровь. Волей короля и лорда-наместника я признаю Канда из Гофоса виновным в убийстве Ритвы Ливок, надругательстве над ней и ее ограблении. Приговариваю этого человека к казни через повешение, — и уже тише. — Рене, отвези меня, пожалуйста, домой.

Полумрак кареты подействовал на Рейну успокаивающе. Спина почти перестала болеть и, как ни странно, неприятные мысли не лезли в голову. Она приговорила человека к казни, но это был плохой человек, виновный в страшном убийстве. Молодая девочка пятнадцати лет могла прожить долгую счастливую жизнь, встретить достойного человека, продлить свой род. Вместо этого ее опустят в землю.

А по ее, Рейны, воле, ее убийцу на закате вздернут на городских воротах. С невысоких Фрисмских стен отправят его пинком в полет, перед этим полоснув кинжалом по животу, так, чтобы в полете внутренности мерзавца вывалились и устремились к земле. Еще живой, одновременно истекающий кровью и задыхающийся, он будет болтаться меж небом и землей…

Карета остановилась. Опершись на услужливо подставленную руку Ифори, Рейна принялась вылезать из кареты, поставила ногу на… нет, не мостовую, а что-то мерзкое, липкое!

Она опустила взгляд вниз. Прямо под ее ступней, раздавленная колесом кареты, лежала лягушка, и ее выдавленные внутренности влажно поблескивали в лучах вечернего солнца.

Она шевелилась.

— Рене, о боги, Рене! — Рейна в ужасе схватилась за плечо кастеляна: как может живое существо так мучиться, испытывать ТАКУЮ боль и жить! Жить! — Добей ее, умоляю!!!

— Леди! Миледи Рейна! — Ифори смотрел на свою госпожу изумленными глазами. — Леди, она мертва… Вы должно быть увидели тень, миледи…

Рейна медленно отвела взгляд от лягушки. Действительно, мертвее некуда. Должно быть Рейна видела движение тени от собственной ноги…

Она повернула лицо на восток. Там, у главных ворот, уже собиралась толпа, пришедшая смотреть на казнь…