Проклятие двух Мадонн

Екатерина Лесина, 2008

Луиджи из Тосканы написал портреты дочерей барона де Сильверо – Беатричи и Катарины – в образе двух Мадонн. Картины сквозь время несли тайну, подсмотренную мастером, и легенду о двух Мадоннах, которым суждено уничтожить друг друга. В разные века сестер, владевших картинами, преследовало проклятие… Александра, случайно оказавшаяся впутанной в дела большого и недружного семейства Бехтериных, пыталась разобраться, что погубило Марту Бехтерину и свело с ума ее сестру Ольгу. Неужели все дело в темном роке, преследующем девушек, похожих на Мадонн Луиджи? Или просто кто-то использует легенду, чтобы заполучить огромное наследство?

Левушка

Районники приехали, когда Левушка уже совсем было решился пойти домой: ноги замерзли настолько, что он их уже и вовсе не чувствовал. И когда увидел грязно-серый «уазик», карабкающийся вверх по склону, огорчился — теперь-то хочешь не хочешь, а придется оставаться до конца, и попробуй-ка заикнись, что тебе отлучится надобно.

Работали споро, хотя и не пытались скрыть недовольство, оно и понятно, зябко, зыбко, день уж к вечеру повернул, а, несмотря на весну, темнеет тут рано, того и гляди седовато-сиреневые сумерки погонят из леса. Оно, конечно, и хорошо бы, кому охота торчать на болоте, а с другой стороны, не успеют осмотреть место происшествия, тогда придется возвращаться завтра…

А ноги-то, ноги вконец окоченели, Левушка уже не стесняясь приплясывал, чтобы хоть болью, колючими мурашками разогнать кровь. Точно, без ангины не обойдется… или хуже. Старшим среди районников был хмурого вида долговязый тип в пижонской кожанке, почти один в один как те, что чекисты в кино носят. Хотя в кино кожанки хоть по размеру подбирают, а тут висит, точно на пугале…

— Лев Сергеевич — это вы? — Недоверчиво спросил долговязый. Левушка, вздохнув, подтвердил, что Лев Сергеевич — это именно он, и почти не удивился, когда тип ехидно так усмехнулся. Ну да, ему смешно, что имя грозное, а внешность… внешность свою Левушка тихо ненавидел. И рыжие, в морковную красноту волосы, и оттопыренные уши, но больше всего веснушки, которые мелкой рыжей рябью переползали с лица на шею, на грудь и даже на руки…

— Знаете? — Долговязый кивком указал на тело. — Из деревенских?

Левушка замотал головой, покойная была незнакома, хотя, конечно, где уж тут понять, когда у нее и лица-то нету, череп, кожей обтянутый.

Сумку доставали долго, сначала спорили, кому лезть в прикрытую плотным моховым одеялом трясину, потом искали ветку, чтоб поддеть — совсем подойти не вышло, мох расползся в стороны, обнажая черное болотное окно, — и так же долго, орудуя длиннющей палкой, матерясь и сменяя друг друга, доставали. Зато в сумочке среди прочего барахла лежал паспорт, подгнивший, подмокший, со склеенными болотно-коричневыми страничками… но та, заламинированная, с именем, уцелела.

Девушку звали Мартой. Бехтерина Марта Вадимовна.

Красиво.

— Тю! — Федор, все это время безучастно наблюдавший за суетой, услыхав имя, оживился. — Бехтерина? Точно? Так то ж это… Бертина племянница пропавшая. Или не племянница? Ну, с дачников этих, которые домину отгрохали, у них родственников, что в муравейнике, народу тьма, а фамилия одна… У них поспрошайте, должны знать.

Окурок, брошенный на влажный мох, едва слышно зашипел, а Левушка вдруг понял, что еще немного, и замерзнет насмерть…