Рябины красной кисть, или Деревенские истории

Елена Валерьевна Бойко, 2017

В этой книге собраны истории вымирающих деревень Алтайского края. Разновозрастные персонажи пытаются найти выход из тупиковой безнравственности, которой тотально обрастают души как взрослой половины населения, так и молодежи. Выход всегда есть, но не все его находят, как не сумела найти героиня рассказа "Голуби". Герои-подростки из рассказа "Рябины красной кисть" рано сняли розовые очки, поняв, что в этом грубом и циничном мире надеяться надо только на себя.

Самоделкин

Осеннее утро пробивалось сквозь густую холодную ночь. На вчерашних лужах за ночь образовалась прозрачная наледь. Над озером стояла мутная хмарь. Деревня просыпалась недружно. Кое-где их печных труб пробирался густой, набиравший обороты, дым.

Петр Павлович, стоя на крыльце в одной фланелевой рубахе, курил самосад. Взгляд его когда-то веселых, немного хитроватых с влажным блеском глаз, был слегка рассеянным и пасмурным. По горчичному налету на глазах и серым впадинам под ними видно было, что печника что-то точит изнутри.

Его «старуха Зина» с утра вышла во двор доить Зорьку, а он не мог один находиться в доме. Старик уже давно не спал. Слышал, хозяйка затопляла печь. Когда разгорелись, потрескивая, дрова, подумал, что даже дымком не потянуло, значит, хорошо прочистил колодцы. «Надо бы принести осиновых полешек, — отметил хозяин про себя. — Береза-то быстро закоптит да засажит все. Кто будет чистить-то потом…»

После поездки в город Бийск начал Петр Павлович угасать. Стал чаще кашлять, но курить самосад, мелко нарубленный в самодельной мини-дробилке, не бросал. Дядя Петя (мало кто в деревне знал его как Петра Павловича) не признавал никаких папирос или сигарет: всю свою сознательную жизнь он курил только выращенный своей рукой табак, для обработки которого смастерил специальную дробилочку из старой мясорубки. В его доме было мало предметов-гостей: почти все жестяные, алюминиевые, кованые и прочие предметы домашнего обихода он ловко ладил сам. За умелые золотые руки его прозвали «Самоделкиным». Далеко за пределами Цаплинского района славилось его доброе имя: кому компрессор починить, кому подварить какую-либо деталь, кому ведро из жести загнуть, кому — ванну, а кому и умывальник. Вся деревня пользовалась его услугами и подпитывалась его щедрой добротой и неутомимой энергией.

Но больше всего знали дядю Петю как умелого печника. Лучшего мастера в округе было не найти. Печку сложить — было излюбленным делом мастера, электрика по специальности. Голландку смастерить или настоящую шикарную красавицу-печь русскую выложить — все было по силам дяде Пете. В это дело он вкладывал умение, мастерство и широкую, необъятную душу. «Печка она как дитя, заботу любит, — говаривал за работой печник. — Вари, пеки, вещи суши, а озябнешь, так не то что согреет — от хвори избавит. Любую твою прихоть исполнит. Знай, заботься только вовремя о ней».

Неспешно, кирпичик за кирпичиком ложилась кладочка, мастерочком затирался раствор глины с песочком, все щедро сдабривалось уместными шутками, приговорками, а порой и песнями, замешанными на доброте и опыте мастера. Широкие мужские руки с огрубевшей и потрескавшейся кожей работали тонко и аккуратно. После работы, закусывая хозяйскими угощениями, любовался печник на свое детище, и искорка загоралась в глазах, как много-много лет назад, когда двенадцатилетним мальчишкой пришел он работать на льнозавод и получил свой первый заработанный пай. Радость и гордость вплелись в единый клубок счастья и подгоняли подростка домой, уверенно неся своей семье душистый хлебушек и овальные картофелины — первую оплату за свои труды. Широкая улыбка, словно юркая ласточка, пролетела по загорелому скуластому лицу Пети: он накормил семью, оставшуюся без отца. Война выдернула многих кормильцев тогда из родных гнезд.

Так вот и закрутилась его жизнь, полная забот и хлопот. Обслуживал льнозавод один, а потом и подработку начал брать, и постепенно окреп на ногах. Женился, вырастил сына, да только уехал сын в соседнее перспективное село, и остались старики одни. Заботу и ласку переносил дядя Петя на чужих ребятишек, которые окружали его в домах, в которых он выкладывал печи. Однажды в июле ему довелось складывать русскую печь у знакомых в соседней деревне. В семье подрастал мальчонка лет пяти. Он так и кружил возле «дедушки», и бесполезно было матери над ним строжиться. Прятал печник довольную улыбку в усы, а по выцветшим, но светящимся внутренним светом глазам было видно, что нравится ему этот неугомонный помощник. А помощник был настоящим подмастерьем: руки по локоть в глине с песком, на веснушчатом лице крапинки жидкой глины распределились так, что их нельзя было отличить от родных, а на рыжей курчавой головке местами отсвечивала кирпичная пыль. За ужином мальчик с упоением слушал рассказы печника о теплой жизни избы, в которой стоит русская печь, о дружных семьях, которых она осчастливила, и наблюдал, как «дедушка» кушает сочную дыню, обильно посыпая ее сахаром.

С печником простились, а дыня с сахаром стала любимым лакомством рыжего мальчишки, который уже на следующее утро требовал себе дыньку, как у «дедушки Печкина». А «дедушка Печкин», засыпая на своей постели, вспоминал лицо мальчика и довольно улыбаясь, приговаривал: «Экой чертенок конопатый, точно солнышка сынок!»

В конце лета соорудил Самоделкин мельницу рядом с домом, и заработали жернова на полную мощь. Стали муку молоть да хлебушек печь. Посадит баба Зина хлеб в русскую печь, и кисловато-сладкий аромат поджаренной корочки разносится по всему двору.

Много гостей встречал низенький домик со светлыми окнами, похожий на маленького доброго дедушку. Со всех сторон бревенчатую избу освещало солнце. А сегодня оно не взошло.

«Ты пошто раздемши-то, Петь», — разводит руками хозяйка, возвращавшаяся с подойником из сарая. «Не шуми, мать, — негромко вступает в разговор Петр Павлович. — Ты вот что…Валерке позвони». Баба Зина, едва скрывая дрожь в руках, идет цедить молоко. Она кивает в ответ и пытается отвести взгляд. Холодно, морозно в воздухе. По всем приметам дождя быть не должно.

Войдя в дом, хозяин сел у печи. «Звони, мать, — неторопливо повторяет он жене. — Пусть придет, как освободится».

В разговоре с Валеркой, закадычным другом, старик обронил фразу: «Два дня мне жить осталось…»

Конец ознакомительного фрагмента.