Не все птицы вьют гнезда

Елена Карплюк

История начинается в поселке Языково (90-е годы). Главная героиня Саша, родители которой уехали на заработки, остается в поселке оканчивать 11 класс. Затем происходит ситуация, повлиявшая на всю ее жизнь. Спустя 20 лет Саша мистическим образом попадает за пределы реального мира, откуда она отчаянно начнет искать выход. И ей не избежать встречи с прошлым.

Глава 2

Утро в поселке выдалось теплым. Моросил дождь. Дома грустно смотрели своими окнами на покидающих их жильцов. Из второго подъезда пятиэтажного дома, завязывая на ходу пояс на кофте и отряхивая юбку чуть ниже колена, выбежала Фая. Негустые волосы она собрала в пучок, так как считала, что их стоит убирать, когда от былой косы остались только воспоминания. Вокруг, словно муравьи, шли друг за другом люди из соседних домов. Фая, помахивая закрытым зонтом, высматривала знакомые лица. Женщина увидела, как к остановке подъезжает автобус. Она вышла на тропинку и побежала по траве, улыбнувшись во весь рот.

— Катюха, привет! — громко и радостно закричала Фая. — Как жива, здорова? Выходные пролетели, как корова языком слизала. Опять вот едем пахать забесплатно.

Работал на заводе народ действительно бесплатно. Год назад сменился директор, поэтому на производстве и в бухгалтерии шла перестройка: людям не выплачивали зарплату уже несколько месяцев. Денег хватало только на начальство.

Статная Катерина немного покраснела, тряхнула головой, напустив на лицо темные волосы, стриженные под каре.

— Ты чего так кричишь, Файка? — с укором ответила она подходившей к ней женщине. — С утра народ пугаешь. Как ведь прокаженная орешь. Нормальная ты, нет?

Фая, не ответив ей, с довольным видом встала рядом. «Ох, что у людей с настроением? Что в голове?» — подумала она.

— И все-таки, — повернувшись к Катерине, продолжила Фая, — хорошо, что есть работа. Работать надо, чего же у мужика на шее висеть?

Катерина пожала плечами. К остановке подъехала машина. Оранжевый «Москвич» проскрежетал колесами по асфальту и остановился. Водительская дверь распахнулась, и оттуда высунул голову Витек, он работал в транспортном цехе. Несмотря на то, что на пальце он носил обручальное кольцо, его машину видели темными вечерами то возле лесочка, то за гаражами.

— Девки, поехалите! — крикнул Витек. — Подвезу до цеху. Че на остановке зря ноги мозолить?

Фая и Катерина торопливо уселись в машину на заднее сидение. Парочка стоящих на остановке людей переглянулись, ухмыльнувшись в след уезжающему «Москвичу». По окончании пути Витек высадил пассажирок у центрального входа на завод и, шаркнув дном машины о выступ на дороге, развернулся в неположенном месте. Женщины, пройдя через проходную, зашли в цех, где изготавливался раствор для внутривенных инъекций. Переодевшись в костюмы синего цвета, они вышли в большое светлое помещение и расположились по разные стороны конвейера. Утро было ранее. Приходящие друг за другом работницы здоровались чуть слышно или кивком. Фая подошла к окошечку, откуда тянулась конвейерная лента, приблизившись к нему лицом, выкрикнула:

— Дев, включайте! Мы готовы.

Зажужжал конвейер, и бутылки с физиологическим раствором ровным строем поехали прямо в руки женщинам. Сегодня на конце ленты проверяющими стояли Рита и Зойка. Пышногрудая и кокетливая Рита лет пятидесяти бойко взглянула на Галю, сидевшую ближе к ней. Рита запустила пальцы в густые волосы, сквозь них блеснули золотые кольца.

— Ох, Галюся! — игриво произнесла Рита. — И где это ты, Гала, такую прическу сделала? В каком таком журнале высмотрела?

Сидящие за конвейером женщины рассматривали Галину прическу. Волосы ее, плотно сжатые в завитки, оказались тщательно залакированы. Кто-то прыснул от смеха. От общего внимания Галя заметно засуетилась и, потерев курносый нос, залилась на лице красной краской. Она потянулась за бутылкой с раствором, приклеила на нее этикетку, протерла мокрой тряпкой и стукнула дном об конвейер. Затем взглянула на Риту.

Вообще, женщины в этом месте часто позволяли подтрунивать друг над другом. Рита, не отводя глаз от Гали, взяла приехавшую бутылку и еще раз протерла ее тряпкой, звякнула ей об стол.

— Рит, — ответила Галя, наклеивая этикетку на очередную бутылку, — молчала бы ты в тряпочку, да паковала лудше. Смотри, не успеть тебе за нами. Мы все обедать пойдем, а ты будешь на обеде возиться с посудою. Похудеешь еще. Кх-ха.

Галя подкашлянула, захихикала, прикрыв рот. Снова послышался смех. Рядом с поддоном припарковался на тележке грузчик Дмитрич, ожидая набитые бутылками коробки. Выцветший костюм, который явно был ему велик, и растянутые «колени на штанах» придавали Дмитричу нелепости. Он оперся на ручку тележки и почесал лоб, отодвинув кепку на затылок. Глядя на Галю, мужчина растянулся в приятной улыбке.

— Давайте уж, бабенки, закругляйтесь с первым набором коробок-то, — неожиданно попросил Дмитрич. — А то ржете, как лошади, а делу мало. У меня-то дел невпроворот. Надо еще картону нарезать на прокладки. Мишаня ждет меня там.

Он махнул рукой в сторону запакованных коробок.

— Ой, — ответила Рита, выхаживая у стола, — смотри-ка, не умайся, Дмитрич. Только начали. Не подгоняй, а то сам не догонишь. Выходные то, поди, прошли весело. Так не угомонишься никак, вот и робить хочется? А, Дмитрич?

Рита подмигнула Зойке, стоящей напротив нее, будто ища в ней поддержку. Мужчина сощурил глаз, но промолчал. Он любил выпить в свой законный выходной и не скрывал этого. Женщины, конечно, об этом знали и не упускали момента, чтобы не пошутить над ним.

— Я вам расскажу про себя, девочки, уникальную историю — многообещающе произнесла Рита. — Я сама не знаю, как это со мной могло случиться. Вы давайте, клейте пока бутылки-то. Я успею уложить. Приходит вчера сосед мой снизу. Стучит и говорит: «Дай, Рит, мне рублей десять на похмелиться». А сам бледный, трясет всего. Я говорю: «Ты чего это, Стасик? А жена где?» Он просит и все. Я его запускаю в дом-то и за ним дверь закрываю. Пошла взять деньги в шкафу. Слышу, еще кто-то стучит. Ну, думаю, кто это может быть?

На полигоне раздался телефонный трезвон. Рита обернулась. Трубку сняла невысокая женщина в медицинском колпаке и таком же халате, стянула с рук резиновые перчатки.

— Фая! — крикнула женщина. — Подойди, Сашка звонит.

Фая, почти спрыгнув со стула, накинула тряпку на ведро и быстрым шагом направилась к телефону. Проходя между коробок, она задела одну рукой, та сдвинулась.

— Вот корова! — выдохнула Полинка, провожая женщину взглядом. — Куда бы ни шла Файка, везде на что-нибудь наткнется.

— И сломает, — присоединилась Райка. — Сашка ее такая же. Димка наш с ней в одном классе. Учится то она хорошо, а прыгать через планку не умеет, да и на лыжах черепахой ползет. Тут, рассказывает, вазу с цветами с учительского стола смахнула, прям на учительские тетради.

Галя и Таня с осуждением покачали головой. Дмитрич, поняв, что не дождется быстрого наполнения коробок, вздохнул и сел на стоящий рядом стул. Потом поднялся и снова оперся на тележку.

— Ну так вот, — продолжила Рита, — подошла к дверям, смотрю в глазок, а там стоит жена Стасика. Я на его смотрю и говорю: «Твоя стучит». А он мне машет рукам и шепчет, мол, не открывай, не сдавай меня ей. А я и растерялась, словно полюбовник он мне. Сама сначала забоялась двери открыть.

Пару женщин за конвейером перестали работать и уставились на Риту.

— А она стучит, — продолжает Рита, — и кричит что-то про опойцу и кобеля, а меня называет сукой. Ну нет, думаю, я этого терпеть не буду. Открыла ей. Как вцепились мы друг в дружку и пыхтим перед дверью, а Стасик не дышит, стоит в прихожке. Я ему кричу, мол, Стасик, забери свою истеричку. В общем, ушли они, и до самых дверей их ругань по всему подъезду слышалась.

— Хорошо хоть, Рит, он денег попросил, — продолжила Полинка, ловко наклеивая этикетку на бутылку, — а не чего-то другого. Кх-ха.

Послышался смех, Зойка даже закашлялась. Вернувшаяся Фая уселась на свой стул. Прикусив заусеницу, снова взялась за тряпку.

— Говорю Сашке, — произнесла она с иронией, — отец все уже решил. Я ничего не буду ему говорить. А она трындит одно и то же.

Фая махнула тряпкой в сторону телефона.

— А че случилось-то? — спросила Рита.

— Да не знает, куда поступать ей. Отец придерживается того, что есть четко понятные профессии, которые были и будут, и это важно знать. Но Сашка противится. Я думаю, что она, хоть и учится хорошо, не больно умна, чтобы на институт нацелиться. Вот Толя и сказал, мол, либо на нормальную профессию поступать, либо сидеть дома, раз мозгов не хватает.

— Так нормальных много. Чего это она? Выбрать, что ль, не может?

— Да ну ее. Вчера Толя кричал, что она и не выбирает нормальную, потому что не поступит все равно.

Фая опустила ресницы и быстро шлепнула по бутылке, выдавливая из-под этикетки клей.

— Рит, так ты чего так расхорохорилась? — не поднимая глаз, продолжила прежний разговор Галя. — Вышла бы и сказала спокойно, так, мол, и так. Пришел Стасик твой десять рублей попросить. Не ко мне же пришел, а за деньгами. И все. Я бы не стала нервничать, я выдержанная. У меня, конечно, не было такого в жизни. Но я бы спокойно решила дело. Чего скандалить?

— Галочка, ты-то? Спокойно? Да ты трусиха такая. Все поэтому. От комара подикась побежишь.

Снова послышался хохот. Райка опустила грязную тряпку от клея в рядом стоящее ведро с водой, шумно прополоскала ее, отжала в руке.

— Девки, — сказала она, немного наклоняя голову и отведя взгляд в сторону, — а кто-то знает, сколько дали Вадьки Забровина сыну-то? Все же убийство как-никак. Пьяный, что ли, был? Светка, конечно, красавица была, но, говорят, злющая.

— Да уж, — нервно ответила сероглазая Лариска, — лиха беда. Надо хорошенько обдумывать поступки и наказания. Надо дружить с дитем-то своим, знать все о нем. Тогда, может, и не ошибешься. Обо всем надо думать. Я вот своего и приглажу и приголублю, он около моей юбки вертится все время, иной раз и надоест.

Лариска, положила тряпку на ведро, и взяла из кармана тюбик с кремом, намазала покрасневшие руки.

— Я слыхала, что в психушке он. Как его? Ну это, судмедэкспертизу проходит, — поддержала разговор Полинка, быстрым движением облизывая нижнюю губу.

Она наклонилась и тоже прополоскала в ведре тряпку.

— Ну, не знаю, красивая ли была Светка, — произнесла Полинка, — но вот злющая — это да. Идет, бывало, по улице, вся такая надушенная, накрашенная, юбка в прилипочку, аж белье отпечатывается. Мужики все глаза свернут. Может, подгуливала даже, не удивилась бы я. А на кого там смотреть-то? Каблуки сыми, краску смой, и все, приехала красота-то.

— Вот это да, Полин! — возмутилась Фая. — Ну и свистушка ты! Если мужики на нас глаза сворачивают, так, стало быть, мы гуляшие. И нас можно бить сыновьям да мужьям? Все подряд пускай нас колошматят. Ох, здорово получается, Полин, у тебя.

Настя с солидарностью кивнула Фае и строго посмотрела на Полинку черными глазами, потом встала и торопливо подошла к ведру за дополнительным клеем.

— А ты че, Полинка, завидовала Светке? — спросила Райка. — Сама-то ты разведенная. Мужика, что ли, не хватает? А че развелась? Сына-то теперь одна растишь. Твой-то бывший уж подженился. И вообще, про покойников либо хорошо, либо никак.

Полинка от негодования приоткрыла рот.

— Ты че, убогая! — выкрикнула она. — Вообще, что ли, обнаглела? Че ты лезешь не в свое дело?

Она резко встала, скрипнув ножками стула. Громко поставила тарелку с клеем и тряпкой на пол и пошла прочь от конвейера. Дмитрич ухмыльнулся, затем, посмотрев на поддон, который оказался полон коробок, умело завел под него тележку и стал нажимать на педаль. Поддон поднялся. Мужчина с усилием дернул груженую тележку и повез ее туда, где стояли со вчерашнего дня такие же коробки. За конвейером воцарилась редкостная тишина. Через минут пятнадцать вернулась раскрасневшаяся Полинка. Тут же тишину прервала Зойка.

— Да уж, — начала она, — вот говорят, в бабском коллективе сложно работать. Говорят, посередь мужиков легче. А че? Я бы работала. Представьте: я одна, и все мужики вокруг меня бегают. Я в детском доме всегда с пацанами крутилась. Воспитка наша в чулан меня запирала, а они открывали. Не оставляли в беде, не то что девки наши. Ищет потом воспитка-то мою сбежавшую макушку среди других, а меня как ветром сдуло.

Она улыбнулась, покосившись на Полинку.

— Молодая ты еще, Зойка, — ответила Райка. — Сказки все это, что легче. Проходу не дадут мужики-то потом. Не отвяжесся от них. Так и взамуж не выйдешь. Кто тебя возьмет-то такую потом? То были дети, а то сейчас.

— Какую? — удивилась Зойка, потерев бровь. — Ну и ну, Райка. А я им так и дала, аха. Я же тебе про Фому, а ты мне про Емелю.

— А где Фома, — вмешалась Рита, — там и Емеля, поверь мне. Все одно, оба за юбку цепляются.

Снова послышался смех. Полинка продолжала молчать, хватала одну бутылку за другой и небрежно наклеивала этикетки. После этого Рита с недовольным выражением лица, поправляя этикетки, ставила в коробку.

— Не, а че? — не унималась Зойка. — Хорошая идея. Я бы этим воспользовалась. Трудно, конечно, не влюбиться, но я бы все равно воспользовалась. С мужиками весело. Не то что с вами.

Зойка сдержанно прыснула от смеха, покосившись на хмурое лицо Полинки. Галя хихикнула.

— Начальство идет, — громко шепнула Райка. — Зазноба Валерьевна. Покамест далеко она, то расскажу. Вчера захожу к ней в кабинет, а она спиной стоит и меня не видит. Щебечет, словно соловей. Ой, ну прям мяукает в трубку. Звонил ухажер ее, точно. По нашей Зазнобе сразу видно, как только она с ним разругается, так ведьмой по полигону летает. Метлу не видно, пыль столбом стоит. Идет орать, бежит даже. Девки, тихо, работаем.

Снова прикатил тележку грузчик Дмитрич. За конвейером прошел смешок. Подошла Валентина Валерьевна, начальница цеха с давних времен. Посмотрела, поскребла ногтем по бутылке, сняв этикетку, и с видом победителя поставила ее на стол.

— Еще раз без перерыва кто-то выйдет с полигона, — строго сказала она, держа руку в кармане медицинского халата, — лишу премии. Ясно? У меня план горит, а они бегают. Вот план сделаем, тогда свободны. Что не понятно вам? Что за народ? С ними по-хорошему, а они? Все слышали? Лишу премии! Клейте этикетки! Базар устроили.

Все сидящие и стоящие скривили лицо.

— Чего она нас лишит? — тихо спросила Фая, наклонившись к Полинке. — Я не глухая, часом? Премии? Зарплату бы дали, хоть частями. Лишит она. Больно уж много о себе думает.

Валентина Валерьевна уже отошла от конвейера и почти побежала к своему кабинету. Поправляя по пути седые волосы в заколку, крутила головой в разные стороны, сновала глазами вдоль полос с коробками, словно волк, ища добычу. Таня, зевая, поднялась со стула и потянулась, невольно погладив себя с груди до живота. Дмитрич приподнял со лба кепку и присвистнул.

— Я, конечно, вообще не здесь, — сказала она, — витаю в облаках где-то. Ох, скучно у нас. В выходные дома просидела, Верунька моя приболела, температура поднялась, даже скорую пришлось вызывать. В садик не повели, свекровь осталась сидеть с ней. Так, можно сказать, и не было выходных. Вот сижу и мечтаю, даже не могу сказать о чем. Мечтаю и все.

— А я своего-то зову уехать отсюда, — перебила Таню Фая. — Чего тут делать? Никакого раздолья. Работы толком нету. Денег не платят. Мы не рабы забесплатно работать. Это, видно, не про меня: где родился, там и пригодился. Жить хочется по-людски.

— Вот те раз, — удивилась Катерина и отклонилась на спинку стула. — Ты же первая говорила, как хорошо, что есть у нас работа. Фай, ты быстро меняешь мнение.

— Скучно ей, — вмешалась полногрудая Олька. — Люди, конечно, разные есть. Вона у меня знакомая уехала после школы в деревню и живет там, не жалуется. Замуж за тамошнего парня вышла и все. У них в деревне вообще ничего толком нету, кроме продуктового магазинчика. Автобус ходит до них и обратно три раза в день. Они все в городе накупят: продукты, мыльно-рыльное, да едут домой. Не жалуются, звезд с небес не хватают и живут себе спокойно.

Фая громко подтащила по полу ведро с водой ближе к себе. Олька замолчала и сморщилась от скрипучего звука.

— Двое ребят у них, — продолжила она. — Школа там маломальская есть. Они недавно приезжали к матери всем семейством. Я ее и спрашивала: подикась обратно хочет? А она, мол, не, не дай Бог. Говорит, у них все есть: и хозяйство свое, и огород. А чего тут? Одни бухарики. А сама, конечно, раскоровела после школы. Ну, правильно, на своем-то.

Олька поправила на полном теле рабочую сорочку. Она растянулась в веселой улыбке, на щеках мелькнули ямочки.

— Вот вы, бабенки, молодцы, — похвалил женщин Дмитрич. — Лясы точите, а руки работают. Я и не приметил, что вы уж наворотили мне столько коробок. Не успеешь с вами отдохнуть.

Он как — то невпопад вмешался со своими коробками. Так с ним было часто. Подойдет к людям, перебьет диалог, скажет что-то бессмысленное, лишь бы сказать, и стоит рядом молчит.

— Не поймешь тебя, Дмитрич, — подтрунивала над грузчиком Рита, — ты работать хочешь иль отдыхать? Видала я тебя вчера в церкви. Ходит такой важный гусь, свечки ставит, прям барин вылитый. И когда ты все успеваешь? И гульнуть, и в Бога верить?

Дмитрич снова поправил кепку и улыбнулся.

— Ох, дурачок, — прошептала себе под нос, глядя на него, Райка.

— Не говори, — согласилась Полинка.

Ей, видимо, уже стало легче, и она снова была готова обсуждать других. Наступило время обеда, и конвейер выключили. Одна за другой, охая и потягиваясь, женщины спустились в комнату отдыха. Валентина Валерьевна смотрела на них в окно из своего кабинета и сверяла часы на руке с часами на полигоне. Затем задернула шторку. Снова раздался телефонный звонок.

— Фая!

— Ау? Кто?

— Сашка звонит. Плачет вроде. Беги скорее.

Спустившись в комнату отдыха, Зойка и Олька стали разливать чай, накладывать по тарелкам еду, которую принесли из дома. Запахло вперемешку картошкой, борщом, печеньем и котлетами. Ровно через пятьдесят пять минут в комнату заглянула Валентина Валерьевна и постучала указательным пальцем по запястью, где были надеты всем ненавистные часы. «Ай, надоело все», — с каким-то остервенением поглядев на начальницу, подумала Фая.

Время не заставило долго ждать. Они с мужем все же собрались на север, так как там им предложили работу. В семье наступил очередной кризис. Сашин отец не работал в поселке и от этого начал чаще выпивать. Поездка намечалась на апрель. К тому времени Саше исполнилось семнадцать лет. С родителями она ехать отказалась, так как надо было оканчивать школу и поступать в институт. Наступил день отъезда. Фая перед выходом в подъезд попросила всех присесть.

— Сегодня же праздник, — вздохнула она, — Благовещение Пресвятой Богородицы.

Женщина улыбнулась и нежно посмотрела на мужа. Тот, сидя на табуретке, чистил щеткой обувь. Фая повернулась к Саше и продолжила:

— Знаешь, Сашка, этот праздник? Я тебе в прошлом году рассказывала о нем.

Саша отрицательно мотнула головой.

— Ох, сегодня, по приданию, девица косы не плетет, а птица гнезда не вьет.

— Да, вспомнила, — встрепенулась девушка. — Вообще, в природе и так не все птицы гнезда вьют.

— Сегодня же седьмое апреля, — продолжила Фая. — В этот день деве Марии явился ангел и сообщил, что она станет матерью сына божьего.

— Вот прям так и явился, — язвительно сказал Толька, — И сообщил.

— Ну да ладно, — прервала его Фая, — поехалите.

Толька грузно поднялся. Хлопнул по худым коленям, потрепал дочь по волосам.

— Шапку надень, — строго сказал он, — не май месяц.

Саша сморщилась, быстро нацепив вязаную шапку почти на глаза. Фая засмеялась и, обняв мужа, прижалась щекой к его груди. Таких счастливых родителей девушка видела редко. Выйдя на улицу, Фая обернулась на окно и помахала, словно оттуда кто-то на нее смотрел. Толька, закурив, покатил по растаявшей от снега дорожке большой серый чемодан на колесиках. В воздухе стояла сырость. Небо затянуло серой пеленой. Почти все дорожки уже подтаяли, но местами колеса чемодана застревали в рыхлом грязном снегу. Дойдя до остановки, девушка увидела подъехавший транспорт, и ее сердце замерло. Фая остановилась и прикоснулась к плечам дочери, обняла ее. Толя занес чемодан через задние двери автобуса, потом вышел и снова закурил. На прощание он погладил руками Сашу по щекам, затем крепко сжал ее ладони. Через минуту автобус медленно тронулся и оставил девушку позади себя. Она сняла шапку и засунула ее в карман дутой куртки.