Песнь северного ветра

Елена Тальберг, 2019

Ей едва исполнилось восемнадцать. У неё нет имени, но есть дом. Ведьмин Дом. Она живет там одна. Но это не ее выбор. Так заведено: "Из поколения в поколение жили тут ведьма и её дочь. Потом старая ведьма уходила в ночь, а её преемница забывала свое имя и становилась ведьмой. Безымянной. Той-кто-знает".Только в этот раз что-то пошло нет так. Мать оставила её, передав совсем немного знаний. И, хотя юная ведьма наделена сильным даром – ей подвластны все стихии – её дар не в силах ей помочь, когда мир вокруг необратимо меняется – под крылом чёрного дракона. Теперь, чтобы получить ответы, нужны знания, записанные в древней лунной книге. Прочесть её может не каждая. Ведьме предстоит присвоить себе свою силу, СТАТЬ той-кто-знает, а не только зваться ей.Она начинает собственный путь, проходя через сомнения, страх, искушение и разочарование.И первым на своём пути она повстречает Охотника.

Глава 2. Ведьмин Дом

На следующий день ветер утих. Облака затянули небо недвижимой пеленой, но к закату уползли за край, и солнце щедро золотило берег. Тени от сосен лежали чёрные и длинные. Перешагивая через них, она спустилась к морю. Волны молчали, камни тоже, ни одна птица не уронила ей перо на плечо, у огня она и сама бы едва ли решилась спросить ещё раз — обожжённые пальцы разнылись. Прежде такого не случалось. Но и дракон прежде не являлся ей в пламени. Столько всего за пару дней! Нет, сегодня она будет слушать только себя.

Ведьма присела на камень и пересыпала песок из ладони в ладонь. Он смерзся комками, и она дробила их пальцами, легонько сжимая. Старенькие перчатки с обрезанными пальцами совсем обтрепались по краям. Юбка тоже. Вон сколько сосновых соринок несёт подол. Надо бы подрубить заново, но её руки плохо управлялись с иглой. Песок сыпался из ладони в ладонь. Шуршал. От посёлка сюда через лес идти. Там и дороги-то нет. Тропа. От дерева к дереву. Между соснами. По краю оврага и через него. С мамой ходили летом. А обратно Морис вез на лодке. Сейчас там всё переметено, до самых плеч снегом засыпано…

«Но он пройдёт», — ей песчинка шепнула.

Ведьма песок горкой у ног ссыпала. Руки отряхнула.

«Пусть подольше ходит!»

Она вернулась домой. Почти весь уют ушел вместе с мамой. Тканые коврики, занавески, шитое из лоскутов покрывало она забрала с собой. Но большинство трав осталось — свисали с потолочных балок, и старая мебель, с затершимися углами стояла там же, где всегда, книги в прошитых кожаных обложках толкались на полке. Сплошные стопки рецептов отваров и мазей да сборники трав. И дневники. С рассыпающимися страницами. Чужая жизнь. Ее писали отдельно. А вот общие тайны доверяли лунной книге. Книге, что потом сама выбирает, кому доверить и что. Поэтому мама и не смогла продолжение сказки узнать, а вместе с ней и я… Ах, если б Эдайна поделилась своей тайной не только с книгой! То, быть может…

Нет. Ведьма стянула отсыревшие перчатки и комком бросила их на скамью у входа. Не может ничего быть, кроме того, что уже есть. Охотник идёт ко мне. Его послали за чем-то важным… И срочным. Через зимний лес. Древний лес. Мой лес. Если он сумеет отыскать дорогу, я приму его. В груди остро тревожно кольнуло. Ведьма торопливо шагнула от порога, стянула шаль, расстегнула жилетку. Заглянула в печку, всплеснула руками — опять чуть не выстудила дом! Огонь едва теплился. Подбросила дров и подскочила к столу, ломтем вымакала остывшую похлёбку. Спешила в круговерти домашних дел сбыть свою тревогу.

Она заварила чай с можжевеловыми ветками. Она замесила тесто — вода, молотые орехи, мёд — липкая, вязкая данность, которую ты меняешь, то подсыпая горстку муки, то добавляя жидкий сироп… Поставила ближе к печке. Но все привычные действия не вернули ей уверенности. Чтобы обрести её, нужно было другое. Ибо и день был другим. Ей казалось, что изменилось само время. Его ход. Словно огромное колесо перемололо, стерло наконец в труху щепку, попавшую между зубцами, и снова начало движение. И, пока ее руки сметают крошки со стола и оттирают масляные пятна, где-то набирают оборот события, о которых она знать не знает, но их отголоски уже накрывают волнами край мира, тревожат Ведьмин Дом и птиц, несущих вести, и даже море, что молчало сегодня…

Ведьма сидела на кровати, обхватив колени, и смотрела, как медленно оплывает воск с свечи. Дома снова стало тепло. За заслонкой потрескивали дрова, пирог остывал на столе. Мыш тихонько скребся в подполе. Где-то в вышине снова выл ветер и гасил звёзды облаками. Обычно они с мамой коротали вечера за работой — трепали шерсть, а потом мама пряла. Или перебирали травы, обновляя списки. Мама говорила, что сейчас не те времена, что ничто не отзовётся уже — ни камень, ни вода, ни былинка. Что всё, что мы можем, это знать, что «душица от кашля хороша, а крапива кровь останавливает». Это и любой девчонке лесной известно! Она угрюмо косилась, ей не давались эти знания — лес оставался ворохом листвы и трав, одинаковых, непонятных, ненужных. Она путала ольху и осину, а десятки других даже не пыталась запомнить — здесь они не растут. Здесь — можжевельник, сосны и ели. Она любовалась оттенком мха на коре. И слушала, как он растёт, напитываясь влагой. Она знала, что любая былинка, откроется ей, стоит лишь позвать. Для этого нужно было рукой провести, чувствуя гладкую или шершавую, плотную или тонкую, колючую или бархатистую, пахнущую дождём или свежестью поверхность листа. А названия, что упорно зубрила под диктовку матери — совсем не держались в голове.

Но сейчас она готова была бы слушать их вновь, лишь бы не быть одной в этот вечер! Слишком громко стали звучать голоса тех, кто знал и помнил больше неё. Ветер загудел, обвивая трубу на крыше, и принялся напевать другую песню — колыбельную. Спи, ведьма, не тревожься. Я побуду с тобой. Я усмирю их — забудь, что шептали волны, чем пламя дразнило, о чем птицы кричали…

Чуть трещали угли в печи, рассыпаясь искрами, огонек свечи вытянулся и лёг плашмя от сквозняка.

…Чёрная тень под чёрными плотными облаками пронеслась над лесом, заложила круг в вышине и вернулась к замку — две башни у него рухнули, а одна стоит… Тот, кто не спит, тот знает. А кто спит, лишь узнать желает. Тот, кто пойдёт — найдёт… Тот, кто рискнёт — не обязательно всё потеряет. Слышишь, ведьма?

Пламя свечи взвилось и погасло. Ведьма, вздрогнув, проснулась. Она лежала на боку, тесно прижимая руки к груди. Сердце билось о рёбра. А над крышей больше не пел свою песню ветер.

***

Ночь сменится днем, потом день переплавится в ночь, и вновь — будет катиться солнце-клубок через все небо и за море. Сколько дней еще ждать мне?

Ведьма стряхнула крошки с ладони на снег. Солнце светило щедро сегодня, и наметенный у стены сугроб схватился ледяным кружевом. Она стояла на крыльце, радуясь этому внезапному теплу. Скоро, уже скоро капли с крыши будут падать тяжело и звонко на каменные плиты у порога и под окном. Ведьма вдруг поняла, что впервые может не услышать эту капель. Не увидеть, как взойдут примулы у тропинки… Каждую весну она ждала этих простых перемен, и ожидание неизменно оправдывалось. А теперь вдруг захотелось иного — сойти с крыльца и идти, идти, не оборачиваясь. Оставить дом. И встретить весну на другом берегу, в другом лесу, узнать, как встречают ее за крепостными стенами, в городе, там, где нет ни травы, ни цветов, но солнце, наверняка, точно так же греет щеки и топит снег на карнизах, превращая его в ледяную бахрому.

Она помнила свое пытливое, чисто детское любопытство: каков мир за пределами их лесного дома? Что там за морем? Какие дороги откроются, если пройти через лес? И это были единственные вопросы, которые её мать не оставляла без ответа. Она отставляла плошку с перетёртыми кореньями или опускала руки на колени, оставляя станок, с натянутыми нитями и заправленным челноком, ждать. И, прикрыв глаза, рассказывала. О том, что если идти долго-долго, так долго, что снашиваются башмаки и лето кончается, то можно выйти к старой деревянной крепости, брошенной и забытой. Могучей, сложенной из бревен, окна в ней с резными наличниками, ворота украшены рунами и узорами. Дерево потемнело от времени, его источил короед, но оно ещё хранит былую красоту, помнит прикосновения острого резца и верного слова… Эту крепость, должно быть совсем поглотил лес теперь. Но я видела её, я гладила перила, по которым скользили сотни ладоней до меня, я считала ступени, по скрипу угадывая — выдержат ли или с треском провалятся?..

— Дальше? Что там дальше, мама?

— Там дальше дорога. Старый тракт, вымощенный так крепко, что и лес не одолел его. Он ведёт к озеру. Огромному, как море, с водами сверкающими, как начищенная сталь. Зеркальным называют его… А от озера разные дороги — к Лёгкому Дому, к столице, где теперь живут короли, к дальним долинам, по которым струятся безымянные реки… Я там не бывала.

И улыбка матери угасала, руки суетливо возвращались к прерванной работе. Глазами она искала маленькое оконце, чтобы с тоской взглянуть туда, на дорогу, по которой однажды ушла, оставив дом и берег, запорошенный сосновыми иглами…

Под мамины рассказы она рисовала карту на любовно выглаженном куске бересты. Она дополняла ее, скользя над королевством вместе с птицами, что приносили ей сказки и слухи и оставляли на память пёрышки. Их глазами она видела пёстрые постройки Дивного Дома, корабельные верфи Закатного, путанные улочки Речного Дола, осыпающиеся стены Чёрного Дома — размытые картины, выхваченные в быстром полёте…

Что ж. Скоро ты сможешь увидеть всё это сама. Осталось немного. Ожидание наполнило ее до краев в эти дни — как молоко кувшин — еще чуть-чуть и польётся через край. Пусть уже скорее он придёт! И колесо пойдет на очередной круг.

Ведьма поправила шаль и посмотрела на сосны, озарённые солнцем. Теперь она старалась не выходить из дома в ночь — под яркий налитой месяц. После того, как черный дракон проник в ее сон, мир ночью стал для нее нестерпимо огромным, а все границы — тонкими как паучья нить — чуть коснёшься, и пелена прорвется. Звезды посыплются с небес, море взовьется и лизнет порог, и все тайны станут явными. Но она не устоит. Нет, в этом месте собралось слишком много силы, слишком много давних знаний и тайн. Ей одной — не принять их сейчас. Ведьма впервые боялась. Боялась быть той, кем, казалось, была рождена — той-кто-знает. Ей хотелось простых дорог, а не тех, которыми ходят, в поисках силы и правды. О, она сбережет, сбережет всё, что ей завещано — и лунную книгу, и тяжёлое черное с серебром платье, которое мама не смела тронуть. Если понадобится, возьмёт их с собой. Но коснуться, как раньше — беспечно, бесстрашно, играючи — не сможет, нет… Ах, какой смелой и всемогущей она чувствовала себя в прошлое полнолуние! Смеялась и вторила волнам, думала, что способна до всего дотронуться и ответ получить. Теперь же спрашивать просто так было глупо. И опасно. Не зря ноют обожженные пальцы. О, теперь ей очень-очень хорошо придется вопросы выверять, а сперва слушать и понимать, о чём ты на самом деле хочешь узнать. О себе или о путнике? О сказке, оборванной на полуслове? О драконе?..

Или о драконах? Неужто от древнего племени уцелел только один?

Она поискала глазами бледную почти круглую тень над соснами. Полная луна будет совсем скоро. Хватит ли ей смелости в лунную книгу заглянуть? Даст ли ей книга хоть строчку прочесть из тех, что писались в такую же ночь?