Глава 7
10 класс
Сентябрь
— Я сказал: пропусти, — рычу сквозь зубы. Гляжу исподлобья, кулаки сжимаю: руки так и чешутся! Давай, сука! Давай, повтори ещё раз, чтобы я убирался, мне только в кайф тебе по роже съездить будет! Мне вообще насрать на всё! НА ВСЁ!!! И НА ТЕБЯ, СУКА!!!
— Иди домой, сопляк, — ржут с меня. Вышибалы чёртовы!
Ну ладно! А я ведь просто выпить пришёл!
Просто выпить на хрен пришёл!!!
— ОТВАЛИ!!! ОТВАЛИ, СУКА! — Скрутили, твари, руки заломали.
— Спокойно, малый, сейчас до отделения прокатишься.
— Держи его! Вот резвый какой!
— Отпустите его! — какой-то знакомый голос бабский. Ааа… Светлакова. Какого хрена тебе надо?
Этот лысый ублюдок толкает в спину, так что приходится проехаться животом по ступеням и ещё раз послать их в задницу: погромче, раз не понимают, да с интонацией.
— Мы вызовем полицию, Вероника Николаевна, заходите внутрь.
— Не надо никакой полиции, — трещит, будто я не слышу! Овца. Если я пьян, это ещё не значит, что я глухой!
— Да он псих какой-то, Вероника Николаевна. Заходите внутрь. Мы сами разберёмся.
— Слышь, ты… — с трудом языком ворочаю. Шатаясь, встаю на ноги и пытаюсь подняться по ступеням.
— Пропустите его, — Светлакова смотрит на меня взглядом своим стервозным. Что, жалко тебе такое дерьмо, как я? Сочувствие своё проявляешь? Да пошла ты…
— Пропустите, я сказала!
Подхватывает меня под руку и ведёт в бар своего папашика. Раньше меня и так пропускали. Меня, Чачу, Оскара и Костяна моего. Дружищу моего. Братишку…
— Эй? — чьи-то руки обхватывают меня за лицо.
— Чё те надо? — отталкиваю Светалкову в сторону и плетусь куда-то… по идее к бару, но что-то с трудом ориентироваться получается.
Что вообще с этим местом не так? И почему всё так кружится?
— Э-э-эй! Где тут бар?!! — кричу, вращаясь на месте с раскиданными руками.
— Пошли! — Опять Светлакова. Обнимает меня, будто я сам идти не в состоянии и тащит куда-то.
— Мы в бар? — кричу ей на ухо. Смотрит недовольно и губы свои краснющие поджимает. Красивая. Но стерва. А может и хорошо, что стерва. Стервам проще живётся. Стервам никто не нужен. У стерв есть они сами, а большего для счастья и не надо!
— Так, да? Я прав?! — вновь кричу ей на ухо. — Или не прав?
— О чём ты? — смотрит едва ли не отвращением, толкает меня на что-то мягкое и приказывает сидеть на месте, пока она не вернётся.
— Это… а это не бар! — оглядываюсь по сторонам. Всё кружится, прыгает перед глазами, размазанное всё какое-то. Чёёёрт… Хреново что-то.
— Пей, — на столик передо мной опускается бутылка с водой, а Светлакова рядом присаживается. — Помочь?
— А?
— Помочь? — кивает на бутылку и морщится, так что между бровями впадинка вырисовывается; так и хочется её пальцем разгладить.
— Ты что делаешь?! — дёргается в сторону, отшвыривая от себя мою руку, а я глупо посмеиваюсь в ответ.
— Сколько ты выпил? — качает головой, вручая мне открытую бутылку с водой. Делаю глоток и фонтаном всё на пол выплёвываю.
— Фу. Безалкогольное, — отдаю бутылку обратно Светлаковой.
— Ну, да. Потому что это вода! Пей!
— Сама пей, — утыкаюсь лбом в столик.
— Яроцкий? — зовёт настойчиво. — Яроцкий?! У меня, думаешь, дел других нет, кроме как с тобой тут торчать?
— Ну, так проваливай. Чего расселась? — взмахиваю рукой и роняю её обратно на стол.
Слышу, как шумно вздыхает, поднимается на ноги и обратно для чего-то садится.
— Я вызову тебе такси.
— Катафалк сразу.
— Не смешно.
— Согласен. Катафалк — вообще не смешной был, — отлипаю от столика и приваливаюсь к спинке дивана. Смотрю, как лицо Светлаковой раскачивается из стороны в сторону… Это её штормит, или меня?
— Сколько ты пьёшь?
— Сегодня, или вообще? — улыбаюсь ей.
— И в школу не ходишь, потому что пьёшь?
— Есть сигарета?
Открывает пачку и протягивает мне. Забираю всю пачку: одну сигарету зажимаю зубами, а пачку прячу в карман.
— Потом откуплю, — бурчу, ища по карманам зажигалку.
— Ты же не куришь, — головой качает, будто я бля*ь её жестоко разочаровал! — А, точно, — придвигаюсь к ней. — Дай подкурить.
Делаю затяжку и густо кашляю. Ещё затяжку, давлюсь кашлем, но продолжаю делать это — травить себя, будто кайф от этого получаю. Может и получаю.
— Ты ещё тут? — приваливаюсь обратно к спинке дивана и смотрю на Светлакову, красивую, как всегда, ухоженную. Как кукла пластмассовая.
— Не думаешь, что завязывать пора?
Роняю голову набок:
— У тебя смена началась, или что?
— Смена?
— Ночного психолога, — смеюсь с одной из самых своих тупых шуток, а эта всё больше лицо своё разукрашенное кривит.
— Мне жаль Костю, — и вдруг выпаливает. Очень не вовремя грёбаное своё сочувствие проявляет.
— Себя пожалей, — а у меня в голове даже как-то свежее становится. Она ведь даже не знала его… А все кто знал, так и вообще — твари последние.
— Просто свали, — откидываюсь затылком на спинку дивана и закрываю глаза.
— Посмотри в кого ты превратился, Яроцкий, — ещё и упрекать меня берётся. — Пьяный, жалкий, никому не нужный.
Перекатываю голову набок и, язвительно улыбаясь, смотрю на Светлакову из-под полуприкрытых век:
— Много у нас общего, да?
— Я не пьяная, — цедит.
— Да, но в остальном-то!
— Да что ты знаешь?
О, непробиваемую принцессу за живое задели?
— Можно не быть проницательным, когда всё лежит на поверхности.
Вероника холодно усмехается и складывает руки на груди, которую с трудом маленькая тряпочка прикрывает, не оставляя места для фантазий.
— Это я-то поверхностная?
— Типа того, — вновь вздыхаю. Говорить не просто сложно — говорить в принципе не хочется.
— Где твои друзья? — спрашивает.
— Друзья? — смеюсь. — Это ты о ком сейчас?
— Где Паша, Оскар? Давай я позвоню кому-нибудь из них.
Выхватываю у неё телефон и смотрю на заставку. Свою фотку поставила. Охренеть.
— Даааа… — протягиваю весело. — Да у тебя всё ещё хуже, чем кажется.
— Отдай.
— А то что? Охрану позовёшь? Давай, я не против.
Уходит куда-то. Думаю, что за теми шкафами у входа, но нет, возвращается в компании двух бокалов пива. Один опускает на столик передо мной, ко второму тут же прикладывается.
Долго не раздумывая — ну а чего добру пропадать, — хватаю второй бокал и практически залпом осушаю.
— Уже лучше, — хмыкаю и лезу в карман за бумажником. — Ладно, мне пора. Сколько?
— Что сколько? — смотрит в недоумении.
— За пиво наше сколько?
Фыркает, отбрасывая волосы за спину, и даже взгляда решает не удостаивать:
— За счёт заведения.
— То есть за счёт кошелька твоего папаши, — достаю пару купюр и бросаю на стол. — Что? Кто-то впервые в жизни за тебя заплатил? Непривычное ощущение и всё такое? — продолжаю посмеиваться.
— А ты эти деньги сам заработал, ага, — цинично посмеиваясь, кивает на мой бумажник.
— Это — компенсация папаши в честь смерти моего друга, — прячу бумажник в карман. — Но без них я не напьюсь, увы.
— Да что с тобой не так? — головой качает.
— А с тобой? — поднимаюсь на ноги. Слегка ведёт в бок, но устоять на ногах удаётся всё же. — Иди, — киваю в сторону бара, — пора продлевать аренду друзей, а то обидятся ещё.
— По крайней мере, я не одна, — поднимается с дивана и с вызовом смотрит.
— Правда? — с горечью усмехаюсь и практически вплотную приближаюсь к Светлаковой. — А если у твоего папаши деньги закончатся, сможешь сказать то же самое? Хрен, да?.. Ты одна. Даже сейчас, в толпе людей… ты одна.
— Как и ты, — читаю по губам, и вдруг такое жгучее желание просыпается поцеловать их. Просто, чтобы забыться. Просто потому что плевать, с кем это делать. Просто потому, что две недели назад умер мой лучший друг, и мне, сука, нужно сделать хоть что-нибудь, чтобы не сойти с ума!
— Как и я, — отвечаю, накрывая губы Светлаковой своими.
***
— Доброе утро. Садитесь, — Николай Генрихович открывает журнал и просит старосту назвать отсутствующих. — Яроцкий!
— Здесь я.
— Молодец. Кепку сними!
Украдкой поглядываю, как Макс нехотя стягивает с головы кепку и небрежно ерошит волосы. Простой жест — ничего особенного, а у меня вновь всё внутри расцветает, а желание улыбнуться настолько велико, что приходится немедленно спрятаться за учебником математики и раз десять подряд пробурчать себе под нос название темы, которую проходить не раньше, чем в следующей четверти будем.
— У Багряновой праздник сегодня? — слышу, как перешёптываются девчонки со среднего ряда.
— Ничего такая, — кто-то из ребят замечает, и я ещё ниже сползаю на стуле.
— Итак! Васильев идёт к доске! — объявляет Николай Генрихович, и половина класса с облегчением вздыхает. — Остальные передают мне тетради с домашней работой.
— Давай свою, — не глядя на Макса, протягиваю ему руку и получаю лишь хлопок по ладони.
— Ты серьёзно? — глаза сужает, с насмешкой фыркает и прилипает к парте щекой. — Разбудишь, когда вся эта фигня закончится.
— Фигня? Мы на уроке, — шиплю.
— Ну. А я о чём? — зевает, прикрывая рот ладонью, и набрасывает на лицо кепку.
Что-то слабо ударяет по плечу и к ногам падает скомканный клочок бумаги. Оглядываюсь и вижу, как Вероника намекающе кивает на записку.
«Попросись выйти в туалет. Надо поговорить», — написано в ней.
Хмуро смотрю на Светлакову, и та головой в ответ кивает, подгоняет.
Поднимаю руку и нехотя озвучиваю:
— Можно выйти?
— Урок только начался, Лиза.
— Мне срочно.
— У Багряновой недержание, — ржёт Кириллов.
— Сейчас у кого-то пожизненное нестояние случится!
— Смычкова!
— Я не в этом смысле, Николай Генрихович! — улыбается Зоя, пока весь класс обхохатывается с покрасневшего до самых ушей Саши Кириллова.
Через две минуты я уже стою в женском туалете второго этажа и жду, пока и Светлакова почтит его своим присутствием.
— Отпускать не хотел, — бросает с порога и захлопывает за собой дверь. Отстукивает шпильками по плиточному полу, замирает передо мной, отбрасывает за спину волосы и смотрит таким взглядом, будто я ей отчёт должна предоставить.
— Ну? — спрашивает, наконец. — Как всё с родителями прошло?
— Не делай вид, что тебя это интересует, — нехотя отвечаю. — Ты ведь не об этом поговорить хотела?
— Хм, — улыбается. — Смелее стала, да?
— О чём ты поговорить хотела?
Вздыхает спустя паузу:
— Всё о том же. Или забыла, что всё ещё в игре?
— Спасибо, но мне твоя помощь больше не нужна. — Обхожу её и направляюсь к выходу, но Вероника ловит меня за локоть и разворачивает к себе:
— Дура, я ведь и вправду помочь хотела!
— Спасибо. Я оценила. Родители тоже.
— Зато третье задание было зачтено.
— Зато моей сестре… — Заставляю себя замолчать и потираю переносицу подушечками пальцев. — Слушай, просто не лезь больше, ладно?
— Я не могу не лезть, пока мой парень в этом замешан.
— Твой парень был замешан в этом ещё до меня. Могла бы и раньше до него достучаться попробовать.
— Четвёртое задание уже получила? — тему переводит.
Молчу, лишь взглядом её сверлю, таким, что и без слов понятно — «Отцепись».
— Макс… он больше не говорит со мной на эту тему, — произносит слегка неловко. Складывает руки на груди и смотрит вниз, отстукивая каблуком по полу. — Не знаешь почему? — смотрит исподлобья.
Пожимаю плечами и качаю головой:
— Нет.
— А что это за представление на курилке было? — холодно улыбается. — И куда он увёз тебя вчера?
Неужто ревность проснулась? Странно… а я думала: к такой, как я, такие, как Светлакова, ревновать не умеют. Собственной гордостью давиться будут, но ревность?.. Не-е-т, разве это возможно? Я ведь — никто по сравнению с ней, и Вероника это довольно доступно мне объяснить успела.
— Чего молчишь? — И даже улыбается, чтобы неуверенность свою скрыть. Слишком широко, слишком фальшиво. — Мне просто интересно.
— Тогда у Макса спроси.
Фыркает и отворачивает голову к окну:
— Разве не из-за четвёртого задания он тебя увёз вчера?
Тяжело вздыхаю:
— Я на урок пошла.
— Стой! — вновь меня за руку ловит, больно так пальцами предплечье сжимает, и вдруг опоминается, опускает руку и делает шаг вперёд. — Я просто переживаю за него, понимаешь? Оскар и остальные бесятся, зуб точат на него. И я просто не могу спокойно смотреть на это и ничего не делать. Макс должен дать тебе четвёртое задание, или… или ему и тебе конец, говорила об этом уже ни один раз!
Решаю, что лучше промолчать, чем врать. Плохо у меня дела с враньём обстоят, сразу расколет. А с другой стороны… может, стоит сказать ей?.. Вероника та ещё штучка, но за Яроцкого искренне беспокоится, вижу это, он — её уязвимое место. Единственный, кто может сорвать маску с лица ледяной королевы. Но как она поможет — вот вопрос. Так же как и в прошлый раз? В спину толкнёт, заставлять будет, чтобы я задание выполнила?.. Ну, это я и сама могу, не нужна мне такая помощь.
— Макс сказал мне не лезть, — шепчет практически жалобно. — Сказал, что сам с игрой разберётся. Только я же вижу — он не хочет! Наигрался!
— А разве ты не этого хотела? — хмурюсь. — Чтобы он из игры вышел.
— Да, но не так! — резко выдыхает и приближается практически вплотную. — Это из-за тебя всё. Да? Да-а-а… Понимаешь это лучше меня. Что ты ему сказала? Что такого сделала, что он с тебя теперь глаз не сводит? Почему он игру на половине решил бросить? Из-за жалости? Жалко ему тебя? — Впивается пальцами мне в плечи. — Или у вас с ним уговор какой-то? Ха. Разумеется, уговор! С чего бы ещё ему с тобой тягаться! — Встряхивает меня. — Ответь мне! Я должна знать, Багрянова! Расскажи! Потому что Макс мне больше ничего не рассказывает. — Снова встряхивает. — Что у вас с ним за дела? Куда он возил тебя? Что задумал? Как с Оскаром разбираться собирается? — Встряхивает. — Что он тебе рассказал? Как много? У вас есть план, да? Что он придумал?! Скажи мне, Багрянова!
— Хватит! — вырываюсь, сбрасывая с себя её руки, и пячусь к стене.
— Прости… — шепчет Вероника, спустя паузу, опускает голову и тяжело дышит. — Просто я… я, просто… Боже… Такое чувство, что я схожу с ума. Всё из-за игры… Всё из-за его мести. Если бы не ты… Если бы только не ты! Чёрт!.. Я боюсь за него. Боюсь того, что они могут с ним сделать. — Шагает к окну и упирается ладонями в подоконник.
— Хорошо, — выдыхает шумно. — Если ты должна быть рядом… Если это поможет вытащить его… Хорошо, Багрянова, будь рядом. Я отдам тебе его на время. И даже подыграю. — Разворачивается ко мне и смотрит с неприкрытой угрозой. — Но потом, когда это всё закончится, ты свалишь, поняла? Когда игра закончится, ты и близко к Максу не подойдёшь. Я спрашиваю: поняла?!
— Он — не вещь, — говорю тихо, — чтобы отдавать его на время.
— И это всё, что ты услышала?! — кричит и ко мне шагает. — Мы с ним уехать собираемся, об этом знаешь?! Нет? Макс не сказал тебе, что после окончания школы мы: он и я, свалим из этого города и забудем обо всём этом дерьме! Так что мой тебе совет, Багрянова: забудь о моём парне. Такая, как ты ему точно не нужна. Ты — удавка на его шее, не больше. «Сбросит» тебя и даже имени твоего не вспомнит. Чего молчишь? Чего вылупилась?!
— Ты сама меня о помощи просила, — шепчу, равнодушно глядя в перекошенное от злости лицо Вероники, — а теперь я для тебя проблемой стала?
— Стала? — холодно усмехается. — Ты всегда была проблемой, Багрянова. С самого своего рождения!
Хлопок.
И только спустя несколько долгих секунд понимаю, что это моя рука взлетела в воздух. Что это моя рука только что отвесила Светлаковой пощёчину. Что это на её щеке останется красный след.
А трясёт меня.
А плакать мне хочется.
Медленно, кажется, что целую вечность, на алых губах растягивается острая улыбка, а в глазах вспыхивает ледяное пламя. Уверена — сейчас ответит, сейчас, ещё секунда, и в волосы мне вцепится, но нет… просто смотрит. Таким взглядом, который больнее всякого удара ощущается.
— Знаешь, почему Макс никогда не выберет тебя? — усмехается ядовито. — Знаешь?.. Всё просто, Багрянова. Макс никогда не будет с той, кого до последней секунды своей жизни любил его лучший друг. Ты — живое напоминание о смерти Кости.
Хватит.
— Подумай об этом, Багрянова! — кричит мне в спину, когда я уже оказываюсь в коридоре и хлопаю напоследок дверью туалета.
Николай Генрихович поглощён разбором материала и даже взгляда меня не удостаивает, стоит вернуться в класс, зато чувствую, как Зоя глаз с меня не сводит и шепчет, когда прохожу мимо неё:
— Что случилось? Чего бледная такая? Мне пойти наказать мегеру? Вот сучка!
Не отвечаю, просто сажусь на своё место и утыкаюсь взглядом в учебник. Ни буковки, ни циферки разобрать не могу, от слёз всё плывёт перед глазами, а голос Светлаковой продолжает греметь в голове: «Ты — живое напоминание о смерти Кости». А следом слова Зои в мыслях вспыхивают: «Тебе мало страданий в жизни? Вот только такого, как Яроцкий тебе для полного комплекта не хватало».
Видимо, не хватало.
Видимо, я совсем идиотка…
Слышу, как хлопает дверь, как раздаётся стук каблуков…
— Что с твоим лицом, Вероника? — ахает её соседка по парте. — Что это такое?
— Замолчи, — шипит в ответ Светлакова, а я невидящим взглядом смотрю на страницу учебника, прячу лицо за волосами, вытираю мокрые глаза и продолжаю делать вид, что не замечаю, как всё это время Яроцкий пристально на меня смотрит.
***
Перед началом следующего урока меня позвал классный руководитель, чтобы узнать причину моего отсутствия в школе. Пришлось соврать, как и родителям — не очень хорошо себя чувствовала, голова кружилась, пришлось уйти. И либо Нине Эдуардовне до сих пор не донесли с кем и на чём я вчера уехала, либо она просто решила тактично промолчать. До поры до времени, разумеется, а точнее — до разговора с родителями. Не думаю всё же, что на мой побег с Яроцким кто-то станет закрывать глаза.
Уже после звонка вернулась на урок химии. Ни Макса, ни Светлаковой в классе не было.
Всю перемену перед третьим уроком Зоя компостировала мне мозги, пытаясь выяснить, что произошло между мной и Вероникой, и едва ли не запищала от восторга, когда я тихонько пробурчала, что не сдержалась и влепила ей пощёчину.
Чувствую себя из-за этого поганей некуда. Не знаю, как так получилось. И не важно, что она сказала, но я обязана была держать себя в руках. Чем я теперь лучше Светлаковой?
— По местам! — командует Наталья Ивановна и тяжело вздыхает, когда Макс и Вероника появляются в дверях класса. — Яроцкий… Как всегда. Без опоздания не можешь. Садитесь, чего встали? И кепку сними! Итак, продолжим!
Не успевает Макс опуститься на своё место, как хватает мою тетрадь, вырывает лист из середины и пишет:
«У тебя сколько сегодня уроков?»
Нет, это уже вообще не смешно.
Сминаю записку в кулаке и продолжаю смотреть в учебник английского.
— Эй? — шепчет, придвинувшись. — Я ведь и унести тебя отсюда могу.
— Что тебе от меня надо? — поворачиваю к Максу голову. — Что? Чего ты добиваешься?
Протягивает руку и кончиком пальца убирает прядь волос с моего лба.
Отворачиваюсь, утыкаясь взглядом в парту.
— Просто прекрати всё это, — шепчу так тихо, чтобы он один услышал.
Вновь тянется к моей тетради. Выхватываю её у него из рук и запихиваю в рюкзак.
Хватит записок. Хватит всего этого. Только разборок с его девушкой мне не хватало. Трусиха ли я после этого? Да, она самая. Не вижу смысла бороться за того, кто так или иначе рядом не останется.
А он просто смотрит. Без злобы, без агрессии, без недопонимания. Обычно.
— Вероника тебе всё рассказала? — решаю коротко и ясно прояснить ситуацию, пока Хромченко под диктовку Натальи Ивановны записывает на доске предложение на английском.
А Яроцкий по-прежнему молчит. Лишь смотрит, ведь это так просто.
— Она… она всё не так понимает, — пытаюсь говорить мягче и делать вид, что меня это ничуть не беспокоит. — Так что… так что всё. Ты понимаешь, о чём я.
«Почему молчишь? Почему смотришь? Ну же… скажи хоть что-нибудь, пока я сама себя снова грызть не начала!»
— Просто прекрати всё это, — бросаю напоследок и отвожу взгляд.
Уже спустя секунду Яроцкий подхватывает с парты шариковую ручку, следом тянет меня за руку, обхватив за запястье, и пока я тщетно пытаюсь освободиться, пишет на тыльной стороне моей ладони два слова:
«Не хочу».
Обводит надпись в ровный кружок, пока я смотрю на него затаив дыхание, и рисует расходящиеся по диаметру лучики.
Бросает ручку на парту, берёт меня за руку, переплетя пальцы, и не сводит глаз с моего застывшего в смешанных чувствах лица.
— После школы у ворот, — улыбается с той нежностью, против которой я так и не нашла оружия для защиты. Я как оголённые провода, когда он ТАК на меня смотрит — вот-вот искры от переизбытка эмоций полетят.
— Хорошо, — сдаюсь, продолжая зарывать себя всё глубже и глубже.
— Хорошо, — с теплотой повторяет Макс, сжимая мою руку всё крепче.
