Звездам вопреки. Невольники

Живиль Богун, 2023

Королём Амарты, страны Бессмертия, должен стать тот, на кого укажут Звёзды. А если в указанный час родились сразу семь младенцев? Значит, одному из них со временем придётся доказать, что он – истинный правитель… И вот время настало. Три девочки, четыре мальчика, всем по четырнадцать, и все – кто явно, кто тайно – желают победить. У каждого свой мотив и свои покровители: одного вырастили горные эльфы, другого – ведуны-отшельники, третьего – древняя раса подземных жителей. И только девочка Тана, седьмая принцесса, попала сюда из обычного мира людей, и нет у неё ни сверхспособностей, ни защитников. Или есть?..

Глава 2. Полдюжины претендентов

Пратак

Первого кандидата в короли обнаружила пара искателей, посланная на юг от Пура, славной столицы страны Бессмертия. Они путешествовали в легкой крытой повозке: воин на козлах, жрица внутри экипажа. Оба мало нуждались в пище и могли подолгу обходиться без сна, поэтому ехали быстро, останавливаясь лишь для того, чтобы дать отдых лошадям. Не прошло и недели, как они достигли берега теплого моря, где наняли лодку и отправились на острова, принадлежащие южным соседям Амарты. Союз Тысячи Островов — так называлось государство, состоящее из множества больших и маленьких клочков суши. На одном из них, по подсказке Звезд, и следовало искать вероятного будущего правителя великой страны.

С этого момента поиском руководила жрица, опираясь лишь на свою тренированную интуицию. Лодка миновала уже пять или шесть крупных островов и с десяток мелких, когда всемудрая сестра внезапно выпрямилась во весь рост и указала на скалистый пятак земли — верхушку давно потухшего вулкана.

— Туда? — опешил лодочник, крепкий дядька с дубленной морскими ветрами кожей, черными как смоль курчавыми волосами и белозубой улыбкой. Правда, улыбка тотчас сползла с его лица. — Зачем? На том островке одно-единственное рыбацкое селение, да и то давно бы опустело, кабы не жемчуг, что добывают в здешних водах. Жемчужины крупные, круглые — скажу честно, редкой красоты! Только занятие это опасное, моллюски обитают на большой глубине, среди острых рифов. Ныряльщикам туго приходится, добыча попадается редко, но если уж попадается, то вырученных денег хватает на прокорм всей деревне…

Жрица попыталась прервать болтливого лодочника, снова махнув рукой в сторону островка. Однако мужик оказался упертым.

— Не стану я заходить туда, и не просите! Говорю же, там сплошные рифы, как над водой, так и под, ничего не стоит налететь на…

— Сворачивай!

Это сказал монах-воин, до сих пор не проронивший ни слова. Сказал едва слышно, но так посмотрел на упрямца, что тот безропотно развернул суденышко к островку, лавируя меж скал, о которые зло бились пенистые волны.

Жестом велев лодочнику ждать на берегу, жрица устремилась к рыбацким лачугам, чьи плоские серые крыши маячили чуть выше, на скальных уступах. Монах следовал за ней на расстоянии двух шагов, дабы не мешать. На середине пути встретили ватагу полуголых детей и подростков. Ребята шли к морю то ли купаться, то ли по делу, взрослым помогать, но тотчас остановились, с любопытством уставившись на незнакомцев. Те, в свою очередь, внимательно оглядели детей. Вдруг каменное лицо жрицы просветлело, и худая рука, змеей вынырнув из складок одеяния, указала на одного из рыбацких ребятишек.

Монах вперил колючий взгляд в парнишку. Да, всемудрые сестры не зря славились своим чутьем: юноша выделялся среди приятелей, как молодой тополь в дубовой рощице. Он был высок и строен, тогда как остальные ростом не вышли; глаза у него были светлые, серо-голубые, а небрежно остриженные волосы — почти белые от соленой воды и жаркого солнца; да и кожа его была скорее загорелой, чем смуглой от рождения, как у других. А главное, парень смотрел на разглядывающих его незнакомцев не столько удивленно, сколько выжидающе.

— Подойди ко мне, — промолвила наконец жрица, и белобрысый немедля приблизился. — Кто ты?

— Меня зовут… — начал он хрипловатым ломающимся тенорком.

Но сестра нетерпеливо тряхнула головой.

— Меня не интересует, как тебя зовут. Я спрашиваю, кто ты?

Парень на миг задумался и ответил:

— Ловец жемчуга, один из лучших. — Сказал не хвастаясь, лишь констатируя факт. — А еще старший сын старосты деревни.

— Действительно? — брови жрицы взлетели вверх.

— Приемный сын, — тут же поправился белобрысый.

— Подробнее.

— У моих родителей долго не было детей, и священник с соседнего острова обещал им, что если усыновят меня, то и свои появятся…

— То есть ты подкидыш?

— Да, — в голосе парня не было ни стыда, ни горечи, наоборот, необъяснимая гордость. — Меня нашли рыбаки на берегу, в пустой лодке.

— Когда? — требовательно осведомилась жрица.

— Шестнадцать лет назад.

Служители переглянулись, и жрица объявила:

— Мы пришли за тобой!

— Зачем? — белобрысый пытливо прищурился.

— Ты — похищенный в младенчестве принц Амарты. Мы искали тебя, чтобы вернуть домой.

— Принц? Вот это удача! — парень торжествующе улыбнулся. — Ладно, пошли.

— Как ты быстр! — подивилась всемудрая сестра. — Не хочешь попрощаться с родителями?

— Они мне никто.

— Эти люди выкормили тебя, вырастили и воспитали, — строго возразила жрица. — И народ Амарты благодарен им за труды… — она со значением кивнула застывшему рядом монаху.

Тот мгновенно ожил, достал из кармана кожаный кошель и швырнул мальчишкам, которые продолжали стоять поодаль, наблюдая за происходящим. С десяток жилистых загорелых рук одновременно потянулись к глухо звякнувшему мешочку.

— Вот теперь пошли, принц Пратак, — сказала жрица и первая двинулась по тропинке вниз, к морю.

— Кто? — переспросил парень.

— Так тебя зовут, — бросила сестра через плечо.

Парень тотчас последовал за ней. Монах замыкал шествие.

Вскоре лодка, пополнившись еще одним пассажиром, отчалила от скалистого берега. Белобрысый ни разу не оглянулся назад.

Двитья и Тритья

Она сидела на балконе с книгой в руке, делая вид, что погружена в чтение, а на самом деле жадно вслушиваясь в разговоры прохожих. А тем было о чем посудачить! Балкон выходил на оживленную улицу близ торговой площади, где находились самые дорогие лавки и самые модные заведения. Юную девицу было отлично видно со всех сторон. Мягкие лучи полуденного солнца играли на ее волнистых медно-красных волосах, распущенных по белоснежным плечам, на щечках, еще по-детски округлых, лежал легкий румянец, а пухлые губки то и дело трепетали, пряча улыбку. Право слово, загляденье!

— О прекраснейшая! — воззвал один из топтавшихся внизу юношей, задрав голову так, что шапка слетела на грязную мостовую. — Подари мне прядь своих чудесных волос! А я посвящу тебе сонет… нет, целую поэму!

— Какой толк девушке от твоих виршей, дуралей! — перебил стихоплета приятель под общий хохот собравшихся. — Эй, красотка, я напишу с тебя портрет, и не какой-нибудь, а в образе богини любви — за одну только тоненькую прядку! У тебя вон какая копна красного золота, ну не скупись, прелесть моя!

Рыжая млела от удовольствия, но продолжала прикидываться, будто ничего не видит и не слышит. Хотя так и подмывало обернуться, поболтать с парнями, подразнить, посмеяться…

— Опять торчишь на виду у всего города! — прошипела старшая сестра, высунув голову на балкон. — Вот скажу матери, снова поставит тебя на горох!

— Или обрежет под корень твои красные космы! — пискляво вторила средняя сестра, тоже заглядывая в дверной проем. — Давно ведь грозилась…

— Ох девочки, почему бы вам не оставить меня в покое? — не поднимая головы, томно отозвалась красавица.

— Потому что нам за тебя стыдно! — выдохнула старшая сестра, бледнея от злости.

— Скорее, завидно, — безмятежно поправила ее рыжая.

— Ты позоришь нашу семью! — добавила средняя, явно копируя тон матери.

— Да? — рыжая изогнула тонкую бровь. — Тогда почему женихи папаше прохода не дают, хотя мне только-только исполнилось шестнадцать? Что, сестрички, обидно, что не к вам сваты толпой валят?

Внизу, под каменным сводом арки, дородная женщина в белом одеянии жрицы переглянулась с хмурым монахом в черном плаще. Они слышали каждое слово из перебранки трех сестер.

— Ладно, пойду-ка я прогуляюсь к фонтану, — сказала рыжая, поднимаясь с табурета, — все равно вы не дадите мне спокойно почитать.

— Чепец надень!

Старшие сестры еще что-то выговаривали рыжей, но жрица и монах уже спешили в сторону площади, посреди которой журчал и струился единственный в городе фонтан. Не прошло и четверти часа, как они увидели юную красотку в зеленом платье под цвет глаз и миниатюрном кружевном чепчике, нисколько не скрывавшем медных кудрей. Девица направлялась к фонтану все с той же книжкой в руках и сначала попыталась обойти неожиданную преграду в виде пары служителей Звезд, увы, безуспешно.

— Будьте добры, позвольте мне пройти, — вежливо сказала она звонким голоском, когда чужестранцы встали у нее на пути.

— Но тебе ведь совсем не туда надо, — вкрадчиво проговорила всемудрая сестра.

— А куда же, если не секрет? — не растерялась бойкая девица.

— В королевский дворец Амарты.

— О как! А зачем?

— Чтобы занять свое законное место. Ведь ты — принцесса страны Бессмертия!

— Да ладно! — усмехнулась рыжая, однако зеленые глаза настороженно сузились. — Тогда почему я родилась в доме торговца колбасами?

— И в кого же ты уродилась, в таком случае? — невозмутимо парировала жрица. — Много ли в доме рыжих и зеленоглазых?

Девица нахмурилась:

— Только я…

— Разве тебе никогда не говорили, что ты не такая, как они, что позоришь свою семью?

— Считай, каждый день…

— Знай же: едва ты появилась на свет, тебя похитили и подложили вместо новорожденной дочери торговца. Но вот мы нашли тебя, принцесса Амарты, и готовы немедля вернуть домой! — жрица указала на крытую повозку, что стояла на углу площади; две резвые лошади нетерпеливо прядали ушами.

— Что, прямо сейчас? — изумилась девица.

— А ты жаждешь расцеловать на прощанье доброго мясника? Поплакать на груди у приемной матушки, обнять любимых сестричек?

Девица замотала рыжей головкой:

— Нет, конечно, но…

— Не волнуйся за них, — убедительно продолжала жрица. — Властители Амарты не любят оставаться в долгу. Твои бывшие сестры получат такое приданое, что женихи выстроятся к ним в очередь!

— А, ну тогда ладно, — окончательно сдалась рыжая и позволила жрице усадить себя в повозку.

Воин-монах тотчас запрыгнул на козлы, и застоявшиеся рысаки понеслись по булыжной мостовой, прочь из провинциального городка на западной границе Амарты.

Новоявленная принцесса предвкушала славное путешествие, но не тут-то было! В дороге жрица не проронила ни слова, кроме коротких команд: «Выходи, садись, ешь, пей, спи…» А черный монах-кучер, похоже, вообще был нем. Так что красотка изнывала от скуки.

На четвертый день пути, подъезжая к придорожному постоялому двору, они увидели у ворот точно такую же повозку. Кучер в монашеском одеянии возился с задними колесами. Велев пассажирке оставаться на месте, дородная жрица выбралась наружу и двинулась навстречу низенькой горбатой сестре, что выскочила из второго экипажа. Рыжая незаметно приоткрыла дверцу, чтобы слышать их разговор:

— Что случилось, сестра? — спросила дородная.

— Кажись, ось сломалась, придется менять, — пожаловалась горбатая.

— Ох-ох, это надолго… А кто у тебя?

Горбатая сестра с досадой махнула рукой:

— Сама посмотри.

— Давай ее ко мне, довезу обеих, — предложила дородная, заглянув в окошко сломанно й повозки. — А то пока вы починитесь, бедняга последний вздох испустит…

— Благодарю тебя, сестра, очень выручишь! — радостно зачирикала вторая жрица, затем распахнула дверцу. — Вылазь, только живо! Ну же!

Девочка, что появилась мгновенье спустя, чуть не упала, спрыгивая с подножки — то ли от неуклюжести, то ли от слабости. Была она тоненькой, худенькой, почти прозрачной, того гляди, ветром сдует. Бледное личико с запавшими темными глазами больше подошло бы кладбищенскому призраку, чем живой барышне. Да и одета она была соответственно: линялое платье в заплатах болталось на ней, как на огородном пугале, из-под замызганной косынки выглядывали сальные мышиного цвета волосы.

— Садись в ту повозку! — торопила горбатая жрица девчонку, таща ее за руку. — И благодари всемудрую сестру, что согласилась доставить тебя…

И вот экипаж, запряженный горячими рысаками, мчится дальше по ухабистой дороге, и уже две девочки трясутся рядышком на одном сидении, напротив дородной жрицы.

Рыжая сперва молча изучала неожиданную попутчицу, но не выдержала, заговорила:

— Ну привет, привет… Как тебя зовут?

Новенькая захлопала глазами, однако ответить не успела — это сделала жрица:

— Ее зовут Двитья, раз ее раньше нашли. А тебя, следовательно, Тритья.

— Я — Тритья? — ужаснулась бойкая девица. — Кошмар! Нет-нет, у меня уже есть имя, и очень красивое. Меня зовут…

— Так зовут дочь мясника! А принцессу Амарты зовут Тритья.

Рыжая недоуменно поморщилась, хотела возразить, но передумала. Новенькая, мысленно окрещенная ею Мышкой, по-прежнему молчала, только моргала еще сильнее.

— Ну хорошо, — спустя какое-то время снова не утерпела первая девица. — Я так понимаю, ее тоже везут в Пур? Тоже во дворец, что ли?

Жрица соизволила кивнуть.

— А зачем? — не унималась рыжая. — Кто она?

— Принцесса, — последовал раздраженный ответ.

— Тоже принцесса?! Эта мышь? Но как…

— Как надо! — отрезала жрица, демонстративно поджала губы и закрыла глаза: все, разговор окончен, она спит.

Внутри повозки воцарилась тишина. Минут пять был слышен лишь стук колес, однако вскоре к нему прибавился резкий храп с посвистом: жрица и вправду уснула. Девчонки переглянулись. Мышка выглядела уже не такой испуганной.

— Ладно… Двитья, — прошептала рыжая. — Ты вообще откуда?

— Из Уттары, — едва слышно выдохнула вторая девочка.

— Ну слава богу, заговорила! Я уж боялась, что ты тоже немая, как наш кучер… А где эта Уттара?

— На севере.

— Никогда не слышала. Это что, город такой?

— Нет, — Двитья мотнула патлатой головой, — остров на озере.

— А… — Тритья тут же забыла, о чем спрашивала. — Тебе сколько лет-то?

— Шестнадцать.

— Что, правда? — зеленые глаза округлились. — Извини, с трудом верится — выглядишь на двенадцать, не больше.

— Ага… А кучер ваш не немой. Просто монахи-воины говорят лишь в крайнем случае.

— Монахи-воины? Ничего себе!.. А ты откуда знаешь?

— Они иногда появлялись в приюте. Привозили новеньких. На лодках.

— Так ты из приюта… — протянула Тритья. — Ну тогда понятно! Слушай, а как тебя там нашли? Ну, жрица и монах?

— Не знаю, — Мышка-Двитья опустила голову, пожала худенькими плечиками. — Меня привела к ним одна из воспитательниц. Жрица спросила, хочу ли я поехать с ними, я согласилась.

— Так вот просто взяла и согласилась? — изумилась рыжая. — А вдруг они хотели сделать с тобой что-нибудь нехорошее? Продать в рабство, например?

— Пусть. Хуже, чем в приюте, быть не может…

От того, как это было сказано, у воинственной Тритьи защипало в глазах. Проглотив комок в горле, она протянула руку и легонько погладила попутчицу по плечу.

— Похоже, жизнь тебя не баловала, подруга… Но теперь все будет иначе, вот увидишь.

— Надеюсь… — сухие губы Двитьи задрожали.

— Даже не сомневайся! И ничего не бойся. И вообще, где бы мы ни оказались, держись меня — я ни себя, ни тебя в обиду не дам!

Катурт

Обширная низина на востоке от Амарты, за невысокой грядой Карликовых гор, не зря называлась Диколесьем. Старый хвойный лес, сплошь сосны, ели да лиственницы, тянулся как вширь, так и ввысь — вековые деревья верхушками подпирали небо. Ходили слухи, что в глубине чащи растут самые древние деревья в мире — особого вида кедры-великаны, каких больше нигде нет. Да только кто же эти слухи проверит, дикие звери, что ли? Люди издревле обходили лес стороной, избегая приближаться к границам чащи больше чем на тысячу шагов. По картам эта земля принадлежала Великому Горному Царству, восточному соседу Амарты, а по факту была ничьей. Да и царство великим было лишь по меркам своих обитателей, горных карликов. Вопреки малому росту — или как раз поэтому — карлики обожали пышные словеса, хотя в действительности довольствовались лишь узкой горной полосой: лабиринты вырытых ими тоннелей уходили в немыслимую глубину, так что недостатка в жилплощади у них не было. С людьми они не дружили, но и не ссорились — просто старались не иметь общих дел. Да и люди в Карликовые горы не совались, за исключением наиболее смелых и пронырливых торговцев: изделия маленьких мастеров ценились необычайно дорого, ведь им не было равных в оружейном и ювелирном деле, не говоря уже о механике.

Однако на берегу узкой речушки, что протекала между горными отрогами и Диколесьем, все же обитали люди. Непростые, разумеется, люди — десятка два бородатых отшельников неопределенного возраста и непонятной профессии. Молва твердила, что все они — чародеи да знахари, продавшие душу темным силам. С другой стороны, целебные мази, порошки, пилюли и капли, изготовленные загадочными бородачами, охотно раскупались на ярмарках в предгорных городах, куда отшельники дважды в году привозили свой товар (они-то тропами карликов ходили безбоязненно, видать, нашли-таки общий язык с маленьким народцем).

Туда, в скит ведунов — так называли поселение отшельников — и направлялась первая пара искателей по неоспоримой указке Звезд.

— Интересно, каким же образом наше дитятко занесло в такую даль? — рассуждала молодая жрица, мерно покачиваясь в седле — на лошади она держалась не хуже объездчика. — Да еще в такую глушь… Нет, ну правда, неужто стариканы усыновили нашего принца?

Монах-воин, к которому она обращалась, промолчал, как молчал в течение всего путешествия. Он тоже ехал верхом и вел в поводу третью лошадь — для подростка, которого должны были найти рано или поздно. Повозку и рысаков пришлось оставить на пограничной станции, и там же взять неказистых мохнатых лошадок, как оказалось, незаменимых на горных дорогах.

— Маловероятно, конечно, — продолжала рассуждать всемудрая сестра от силы двадцати лет от роду, не обращая внимания на безмолвие спутника. — Но если все-таки да, то зачем? На кой старым хмырям ребенок?

Над сей загадкой она безрезультатно ломала голову всю дорогу через перевал. Карлики, маленькие хозяева гор, пропустили путников без проблем, даже не показались ни разу, словно и не заметили их вовсе. Хотя заметили, конечно — и белый плащ жрицы, и черный плащ монаха-воина. Но кому же охота становиться на пути служителей Звезд?

Наконец извилистая каменистая тропа вывела искателей на берег Чернильной реки. Была это обычная речка, просто в ее прозрачных водах отражались, с одной стороны, крутые утесы, с другой — древний лес, вот и казалась она черной. В излучине, где берег был пониже, грудились с полдюжины рубленых изб с крытыми дранкой крышами. Если бы не абсолютная тишина — ни лая собак, ни стука топора, ни людских голосов — можно было бы подумать, что деревня пуста. Лишь когда всадники вплотную приблизились к ближнему строению, где-то рядом вдруг трижды прокукарекал петух.

В то же мгновенье дверь избы со стуком распахнулась. На пороге стоял высокий, прямой как жердь старик в меховой безрукавке поверх полотняного хитона. Седые волосы были перехвачены кожаным шнурком, кончик длиннющей бороды заправлен за тканый пояс.

— Добро пожаловать, всемудрая сестра! Приветствую, брат! — проговорил он зычно. — Проходите, проходите, мы вас ждали…

Не успели гости спешиться, как словно из-под земли явились двое бородачей помладше, взяли лошадей под уздцы и повели к поилкам у колодца.

— Как это ждали? — не поверила жрица. Старик не ответил, развернулся и исчез внутри избы. Женщина опрометью кинулась следом, жестом позвав за собой монаха. — Вы что, знали, что мы приедем? — на ходу требовательно вопрошала она.

И вдруг замерла. Старец спокойно стоял посреди светлой горницы, по стенам которой тянулись полки с книгами, а на длинном столе высились аккуратные кипы исписанных бумаг и даже пергаментных свитков; один такой пергамент с единственным знаком посередине висел на стене перед входом. Жрица вперилась взглядом в знак Хранителя, символ высочайшей духовной власти — а когда опомнилась, повернулась к старцу и низко поклонилась.

— Прошу прощения за нетерпение и суету, о Пресветлый… — пробормотала она, не поднимая головы.

— Полно, дитя, полно, — одними глазами улыбнулся длиннобородый и указал на низкий стол в алькове, уже накрытый к чаю: посреди стола пыхтел паром пузатый медный чайник с краником, так называемый самовар — редкая вещь, изобретение горных карликов. — Присядьте оба, подкрепитесь с дороги. Сейчас пирогов горячих принесут…

Гости послушно опустились на лавку. И все же сестра сочла нужным предупредить:

— Благодарствуем, Пресветлый, только нам некогда рассиживаться, обратно торопиться надо — путь-то неблизкий.

— Как же, как же, понимаю, — участливо покивал старец, — и задерживать вас не стану. Вы угощайтесь, а я пока велю отрока разыскать — наверняка опять по лесу бродит, шельма, ему там словно медом намазано…

Жрица и монах переглянулись: она изумленно, он хмуро. Мальчик-то, оказывается, преспокойно гуляет по Диколесью!

Тут дверь отворилась, и появился еще один бородач, в фартуке, перепачканном мукой, и с блюдом горячей сдобы в руках. От вида и запаха выпечки у всемудрой сестры аж слюнки потекли. Гости без разговоров принялись за угощение, однако успели заметить, как хозяин вопросительно глянул на вошедшего, а тот слегка кивнул.

— Вот и ладненько, — сказал старец, когда гости съели по несколько пирогов с разной начинкой, запив их душистым травяным чаем. Сам он сидел напротив в жестком кресле с прямой спинкой да поглаживал бороду. — Теперича и отрока звать можно…

Старец легонько стукнул ладонью по столешнице, и дверь избы снова скрипнула. Вошел паренек в холщовой рубахе, подпоясанной куском веревки, в стоптанных сыромятных поршнях; с порога поклонился, одновременно стягивая с головы войлочную шапку. Темно-русые волосы, густые, волнистые, тотчас рассыпались по плечам. Был он невысок, но хорошо сложен, лицо загорелое, грубоватое, а глаза серые, холодные и умные. Смотрел он только на старца, гостей словно и не заметил.

— Звал, отче? — не столько спросил, сколько пропел паренек — голос у него был мягкий, мелодичный, необычно низкий для подростка.

— Так ведь пришли за тобой, — ответил старец, кивком показав на застывших в углу посетителей.

— Как, уже? — лицо парня разочарованно вытянулось.

Длиннобородый смотрел на него сочувственно.

— Я ведь предупреждал…

— Да, отче, — в глазах отрока блеснула сталь. — Я готов.

— Вот и славно. — Старец неторопливо поднялся, и взгляд его внезапно изменился: стал властным, жестким. — Ступай же отныне своим путем, ученик!

Парень второй раз поклонился длиннобородому, натянул на уши шапку и стремительно вышел. Жрица и монах, о которых все словно забыли, бросились следом. Проводив их долгим взглядом, старец проговорил тихо, про себя:

— Да будет путь твой светел, мой мальчик…

Когда гости догнали парня, тот уже отвязывал поводья запасной лошади. Монах только головой повертел, а жрица в сердцах выдала:

— Ну и резвый же ты, принц Катурт!

— Катурт? — навострил уши парень. — Четвертый, значит… А сколько всего?

— Семеро, — машинально ответила жрица и тут же прикусила язык: мальчишка оказался умен не по годам, с ним следовало быть осторожнее.

— Точно? — темные прямые брови на миг сошлись над переносицей. — Ну семеро так семеро…

Он уже вставил ногу в стремя, когда рядом будто из-под земли возник бородач с добротной кожаной курткой в руках.

— Накинь, отрок, — бородач протянул куртку. — В горах по ночам зябко.

Парень с благодарностью принял куртку, тотчас надел, ловко прыгнул в седло и направил лошадку вслед за жрицей. Монах-воин покинул двор последним.

Три всадника на низкорослых мохноногих лошадках быстро удалялись в сторону гор. Принц Катурт ни разу не обернулся назад, на скит ведунов, где провел шестнадцать лет — не хотел, чтобы ехавший сзади монах заметил влажный блеск его глаз. Однако слезы разом высохли, когда, застегивая поплотнее куртку, он неожиданно нащупал под шерстяной подкладкой продолговатый плоский предмет.

— Благодарю, отче… — крепко сжатые губы растянулись в счастливой улыбке.

Панкам

Чади Сабден, Крыша Мира… Двуглавая гора обычно пряталась в пелене облаков, но сегодня небо было на удивление высоким и чистым, и обе вершины открылись глазам путников во всей своей величественной красе: ослепительно сверкали ледники, не тающие даже летом, черные базальтовые скалы отливали матовым блеском.

Легенды, запечатленные в летописях, гласили: город ашми, жителей этих неприступных гор, находится на правой вершине, чуть ниже по склону; левая же вершина считается священной, там стоит храм, величественнее которого нет на свете. Так ли это было на самом деле, или легенды, как всегда, изрядно привирали? Увы, проверить это не было никакой возможности: ашми не пускали чужаков дальше границы своих владений. А граница проходила вдоль длинного глубокого ущелья, по скалистому дну которого грохотала свирепая горная река. Ближе к отрогам она срывалась вниз мощным водопадом, образуя бездонное озеро хрустальной чистоты. А над обрывом сияла и переливалась тысячами радуг мельчайшая водяная взвесь.

Зрелище одновременно завораживало и ужасало. Правда, лицо монаха хранило обычное отрешенное выражение, зато жрица, немолодая уже сестра приятной наружности, дала волю своему восторгу:

— Да простят меня великие Звезды, но я в жизни не видела ничего прекраснее! Мощь и чистота, тьма и свет, и вечное движение — это божественно, воистину божественно!..

Эхо, обитавшее меж стен ущелья, трижды повторило последнее слово: божественно. Путники стояли шагах в десяти от пропасти, опасаясь подходить ближе.

— Вот только что нам теперь делать? — мгновенно переключилась жрица на непосредственную задачу. — Звезды ясно указали на город ашми. Но как же нам попасть туда?

И тут, словно в ответ на ее вопрос, раздался пронзительный свист, затем звонкий «чпок»: черная стрела, пролетев над головами путников, вонзилась в огромный валун, испещренный мелкими дырочками. К концу стрелы была привязан тоненький стальной трос. Пока они, остолбенев, глазели на дрожащую стрелу, трос вдруг натянулся. Искатели едва успели обернуться, чтобы заметить, как с противоположного берега сорвалась человеческая фигура. Миг — и она уже стояла перед ними. А на тросе осталось болтаться стальное кольцо, за которое, видимо, и держался человек, переправляясь через пропасть.

Хотя человек ли? Он был высок, почти на голову выше монаха-воина, но при этом необычайно строен. Одежда из тонкой кожи плотно обтягивала жилистое тело, а ее черный цвет подчеркивал матовую белизну лица и обнаженных рук. Волосы, сплетенные в тугую косу, тоже были белые — не седые, а именно белые. Брови же, наоборот, черные, вразлет, а глаза серебристые. Именно цвет глаз, неприсущий ни одной человеческой расе, свидетельствовал о принадлежности незнакомца к народу эльфов.

Значит, древние летописи не врут: ашми действительно потомки эльфов! Горных эльфов, надо полагать. Лесные-то намного ниже ростом, златоглазые, а волосы имеют зеленоватый оттенок… Опять же, если верить мифам, поскольку воочию их никто не видел последние пятьсот лет — ни горных, ни лесных.

Однако вот же он, белоголовый представитель древней расы, стоит перед путниками в живом плотном теле, а серебристые глаза смотрят пристально, словно хотят что-то сказать…

«Зачем пожаловали, служители Звезд?»

Вопрос прозвучал у жрицы в голове. Ну разумеется, создания высшего порядка предпочитали общаться напрямую, то есть мысленно. Бхагини, основательница ордена всемудрых сестер, тоже обладала этой способностью, как и все ее преемницы — по сути, это был решающий фактор в выборе новой верховной жрицы Звездного храма. И нынешняя глава ордена отнюдь не случайно послала «вверх» сестру, которая соответствовала уровню общения среброглазых ашми. Сосредоточившись, она постаралась ответить таким же способом:

«Мы здесь по велению Звезд! Чтобы получить обратно принадлежащее нам».

«Что именно?»

«Отрока шестнадцати лет от роду.»

Ответ не удивил представителя эльфов. У жрицы создалось ощущение, что и спрашивал он только для порядка.

«Хорошо, мы вернем принадлежащее вам. Шестнадцать лет назад ашми действительно нашли на границе человеческого младенца, вырастили и воспитали, как своего. Но возвращая его людям, ашми отрекаются от него! Так что впредь не пытайтесь использовать мальчика для каких-либо сношений с нами — отныне он для ашми чужой!»

«Ваша воля вполне справедлива…» — жрица поклонилась, давая понять собеседнику, что уважает его требования.

Но эльфам, похоже, было глубоко безразлично людское уважение и понимание. Выпрямившись, сестра увидела лишь его спину, стремительно ускользающую обратно, на другой край пропасти. Она недоумевающе посмотрела на монаха, стоявшего поодаль. Тот прищурился, вглядываясь в темные скалы противоположного берега, и вдруг выпростал руку: смотри!

От каменной стены отделилась вторая черная фигура, гораздо меньше предыдущей. Миг — и она спрыгнула на землю перед жрицей и монахом. Оказалось, что это мальчик, тоже в черной кожаной одежде, субтильного телосложения, невысокий, с обычными темными волосами, хоть и сплетенными в тугую косу. Не обращая внимания на искателей, он подскочил к валуну, обрубил стрелу и швырнул вместе с тросом в пропасть. Потом тем же маленьким острым кинжалом срезал свою косу у самых корней — одним точным движением — и бросил туда же, в бурлящий поток далеко внизу.

И лишь затем повернулся к паре искателей, поздоровался коротким кивком. Обрезанные волосы распались на неровные пряди, обрамляя красивое загорелое лицо.

«Ты тоже слышишь мысли?» — поинтересовалась жрица, заглядывая в серьезные карие глаза паренька.

Но тот смотрел на нее безучастно, не отвечая ни вслух, ни мысленно.

— Ну что, пойдем, принц Панкам? — спросила сестра. — Лошади ждут нас у подножья горы.

— Лошади? — впервые заговорил пятый претендент на трон Амарты; голос у него был звонкий, высокий. — Я никогда не видел их вживую, только на картинках. Но всегда мечтал прокатиться верхом!

Сашта

Шестая пара искателей, та, что отправилась «вниз», сначала действительно ехала вдоль реки, вниз по течению. Сарх, хоть и достаточно широкий, был не пригоден для судоходства из-за обилия порогов и водоворотов. К тому же лошадей на лодках не переправишь, а моста не существовало в помине: кто в здравом уме по своей воле рискнет отправиться на другой берег, да и зачем — чтобы стать рабом дхаритри? Четыре раза в год от Пура отчаливал большой плот с преступниками, неоднократно нарушившими закон и за это приговоренными к ссылке в Пустошь: это было самое суровое наказание в Амарте. Больше этих людей никто не видел. Считалось, что их забирают дхаритри, «земляные люди», для работ в пещерах под холмами, и что так распорядилась еще первая Триада служителей: ясновидящая жрица Бхагини, воин-монах Саюд и звездочет Дайвин Пратамах. Что получили они от дхаритри в обмен на регулярные поставки рабов, не знал никто, кроме, разумеется, преемников первой Триады. Даже короли не знали, тем не менее, продолжали добросовестно выполнять древние обязательства. С другой стороны, им не приходилось тратиться на содержание преступников в тюрьмах: не хочешь исправляться, жить честным трудом — отправляйся в Пустошь и прощай навсегда!

Искатели потратили два дня, чтобы добраться до брода — места, где можно было пересечь Сарх, не слезая с седла. Третью лошадь, предназначенную известно кому, монах вел в поводу. Дно реки здесь было твердым, воды спокойные, без коварных подводных течений, так что лошади без особых усилий вынесли седоков на другой берег. Затем еще два дня ехали обратно, поскольку Пустошь находилась почти напротив Пура. Лишь полоса сырого, заболоченного леса отделяла владения дхаритри от берега, с которого были видны цветущие пригороды славной столицы Амарты.

Неприятности начались еще в лесу. Лошади упрямились, не желая углубляться в сумрачную вонючую чащу, от серного смрада кружилась голова. В итоге искатели потеряли тропинку через болота, пришлось возвращаться, ночевать на опушке, а утром начинать путь с начала. Когда же наконец выбрались из трясины, и лошади, и всадники попадали на землю без сил, по всему видать, отравившись болотными газами.

Очухавшись, поехали дальше. Пустошь, по сути, представляла собой бескрайнюю волнистую равнину, поросшую короткой жесткой травой. Вереницы аккуратных круглых курганов уходили за горизонт; чем дальше, тем выше и круче становились холмы, да тени смещались по мере движения солнца. В остальном пейзаж оставался неизменным: пыльно-зеленая трава, ярко-синее небо и больше ничего, ни камня, ни кустика, ни деревца — глазу не за что зацепиться.

Путники ориентировались исключительно интуитивно, вернее, полностью полагаясь на обостренное внутреннее чутье жрицы. Она качалась в седле, внешне совершенно расслабленная, с безвольно опущенной головой, однако сознание ее было предельно собранно и подчинено наитию. Монах же молча ехал следом, безразлично-смиренный.

Лишь к концу бесконечно долгого дня сестра вдруг резко натянула поводья. Безмолвный спутник последовал ее примеру. Они остановились перед холмиком средней высоты, ничем не отличающимся от соседних.

— Расседлай лошадей, — промямлила жрица; от усталости и напряжения у нее заплетался язык. — Пусть пасутся пока. Чую, нам отсюда скоро не выбраться…

Она с трудом спешилась и тут же осела на землю у подножья холма. Монах проворно расседлал лошадей, стреножил и отпустил, предварительно напоив водой из больших бурдюков, что несла свободная лошадь. Затем и сам растянулся на траве.

Какое-то время ничего не происходило. Солнце, нещадно палившее весь день, стало клониться к закату, жара спала. Подул свежий ветерок, игриво зашелестел сухими былинками. А искатели все ждали, отчаянно борясь со сном. И дождались-таки.

Сначала услышали шуршание, едва отличимое от шелеста травы на ветру. Затем к нему прибавился мягкий стук — так падают комья земли, например. Монах первым вскочил на ноги, помог подняться жрице, и оба застыли, глядя, как в склоне холма открывается черный зев. Когда дыра стала высотой в рост человека, почва перестала раздвигаться. А миг спустя из глубины холма друг за другом выскочили с десяток лохматых бурых существ и тесно обступили искателей, наставив на них мощные арбалеты.

Ни монах, ни жрица даже глазом не моргнули, продолжали спокойно ждать. И действительно, вскоре в зеве лаза появилась еще одна невысокая фигура. Это была женщина, темнокожая старуха с курчавыми седыми волосами, на которых блестел тонкий золотой венец. На сгорбленных плечах болталась белая накидка из мохнатых шкур. Такие же шкуры, только бурые, составляли одежду воинов с арбалетами, придавая им диковатый вид.

— Чего надо? — гаркнула старуха, злобно глядя на путников снизу вверх. Глаза у нее были странные: блестящие белки и едва различимые, выцветшие радужки. Такие же бесцветные глаза были и у темнокожих стрелков.

— Мы прибыли из Амарты… — начала жрица.

— Сама вижу! — перебила ее старуха, тараща жуткие глазищи. — Чего надо, спрашиваю?

— Забрать отрока, — насколько возможно кратко ответила сестра.

— Какого еще отрока?

— Нашего. Которого вы нашли — или кто-то вам принес — шестнадцать лет назад.

— Нет у нас никакого вашего отрока! — прогнусавила старушенция, скаля идеально белые зубы.

— Есть, — преспокойно возразила жрица. — Так говорят Звезды.

— Врут они все, ваши Звезды! — старуха подскочила как ужаленная и пронзительно заверещала: — Врут, все врут ужасные жестокие Звезды…

Дальнейшее произошло очень быстро, буквально за несколько мгновений. Воин-монах внезапно шагнул в сторону, одновременно выбрасывая одну ногу и поворачиваясь вокруг своей оси — и темнокожие стрелки попадали друг на друга, роняя на землю свои грозные арбалеты. А монах прыгнул вперед и схватил старуху за шиворот прежде, чем она успела понять, что происходит.

— Нам нужен отрок, — не повышая голоса, повторила жрица.

— Хорошо, хорошо! — заскулила старуха, болтая в воздухе голыми костлявыми ногами в меховых тапках. — Только не я это решаю…

— Отведи нас к тому, кто решает.

— Хорошо, хорошо, только отпусти…

— Веди давай! — приказала жрица, когда монах поставил старуху на землю.

Та прытко шмыгнула обратно в дыру, но все же бросила через плечо:

— Идите за мной!

Монах и жрица так и поступили. Незадачливые стрелки кое-как поднялись на ноги, подобрали свое оружие и боязливо поплелись следом, держась на безопасном расстоянии от путников.

Тоннель, в котором они оказались, был довольно широк, но низок, пришлось идти пригнувшись, причем почти в темноте: путь освещали лишь масляные фонарики, свисающие с потолка на расстоянии примерно тридцати шагов друг от друга. Зато земляной пол был хорошо утрамбован, шли не спотыкаясь: старуха семенила впереди, искатели шагали за ней, десять горе-арбалетчиков замыкали процессию. Вскоре стали попадаться узкие боковые проходы, ведущие, понятное дело, в другие тоннели и подземные помещения. А также все чаще встречались щуплые темнокожие существа в лохматых шкурах, деловито снующие туда-сюда, неизменно с поклажей в руках или на голове; они глазели на чужаков не столько удивленно или испуганно, сколько брезгливо — так показалось жрице.

Вот земляной пол перешел в каменный, а минуту спустя путники оказались в помещении, где он и вовсе был покрыт ковровой дорожкой. Десять стрелков давно остались позади. Робко постучав в массивную квадратную дверь, старуха скакнула в сторону и тоже пропала. Створки двери медленно отворились. Искатели, переглянувшись, шагнули в дверной проем.

Мягкий свет, заливавший большое куполообразное помещение, едва не ослепил их после сумрака тоннелей: это сияла огромная плоская лампа в центре купола. Когда глаза попривыкли, они разглядели семь фигур на жестких каменных тронах. Выглядели фигуры совершенно одинаково: пурпурные одежды, ниспадающие складками, скрывали руки и ноги, головы были покрыты белыми платками, сверху — по тонкому золотому венцу. Видны были лишь лица, похожие как две капли воды: кожа светло-коричневая, намного светлее, чем у существ, встретивших искателей у подножья холма, черты крупные, но правильные. И у всех веки сомкнуты. Спят они, что ли?

Оказалось, не спят. Центральная фигура, половую принадлежность которой было невозможно определить, неожиданно прошелестела, так и не открыв глаза:

— Приветствуем вас, служители Звезд…

— Будьте благословенны, владыки страны Дхаритри! — за двоих ответила жрица.

— Что привело вас к земляным людям? — прошептала фигура справа.

— Мы пришли за ребенком, который шестнадцать лет назад обрел дом в ваших владениях.

— Зачем он вам? — спросила крайняя фигура слева, тоже не размыкая век.

Жрица вздохнула с облегчением: любопытствуют — это хорошо; хуже было бы, если бы они стали отрицать существование такого ребенка.

— Сей отрок — принц Амарты, страны Бессмертия, — с готовностью пояснила она.

— Он должен стать королем Амарты? — уточнила крайняя фигура справа.

— Вполне возможно. Он один из семи претендентов на трон.

— Зачем вам столько претендентов? — осведомилась третья фигура слева.

— Это воля Звезд, — неопределенно ответила жрица.

Однако ответ вполне удовлетворил владык Дхаритри. Даже подземные жители понимали: со Звездами не поспоришь. А старуха, встретившая их снаружи, видать, была совсем чокнутая, юродивая, раз осмелилась святотатствовать.

— Что будет с отроком, если он не станет королем? — поинтересовалась фигура справа.

— Он будет волен выбрать любой другой путь, — уверенно сказала сестра.

Семеро владык какое-то время молчали, потом снова заговорила центральная фигура:

— Мы будем совещаться. Подождите за дверью…

Что оставалось делать искателям? Только повиноваться.

Они вернулись в прихожую — так жрица мысленно нарекла комнатку перед залом. Там уже стояли два низких, очень неудобных стула, больше похожих на лежаки с короткими спинками. И все же это был знак гостеприимства. Они опустились на стулья и стали ждать. Время шло, но ничего не менялось: тишина стояла полная, никто не появлялся. Жрица, утомленная трудной дорогой, сама не заметила, как уснула. А когда проснулась, оцепенев от неудобного положения, увидела, что монах тоже спит.

— Брат! — шепотом позвала она.

Монах резко дернулся, уставился на нее шальными глазами.

— Как долго мы сидим здесь, не знаешь?

Монах виновато мотнул головой.

И тут квадратная дверь снова стала медленно отворяться.

С трудом поднявшись, служители нетвердой походкой вошли в зал. Там ничегошеньки не изменилось: все так же мягко светила лампа под куполом, так же неподвижно восседали на каменных тронах семь владык Дхаритри, все с закрытыми глазами.

— Мы приняли решение, — объявила центральная фигура. — Забирайте того, кто принадлежит вам… если узнаете.

Сзади послышался легкий шорох. Искатели разом обернулись: напротив двери застыли еще семь невысоких фигур, с макушки до пят укутанных в серые покрывала. «Вот как, значит, — усмехнулась про себя жрица. — Скучно вам, подземным самодурам, решили в прятки поиграть?»

Она скользнула взглядом по ряду фигур и уверенно указала на вторую справа:

— Он!

Со стороны семи тронов долетел едва слышный вздох:

— Забирайте и уходите…

Шесть других фигурок мигом исчезли, растворились за кругом света, а выбранная жрицей скинула серое покрывало: это был мальчик с прямыми светло-каштановыми волосами, невысокий и тщедушный. Зато лицо у него было волевое, совсем взрослое: высокий лоб, впалые щеки, тонкий нос с горбинкой, крепко сжатые губы.

— Пойдем, принц Сашта! — жрица протянула ему руку.

— Пойдем, — согласился парень, но протянутую руку проигнорировал, развернулся и вышел из зала.

Их никто не провожал. Вслед за юношей искатели брели назад по сумрачным тоннелям, в этот раз не встретив ни души. Жрица чувствовала себя уставшей до смерти, но когда впереди забрезжил дневной свет, от радости прибавила шагу и, обогнав парня, первая выскочила наружу.

— Как же хорошо! — воскликнула она, окидывая взглядом холмистую равнину вокруг. — Свет — это такое счастье!

Она оглянулась на мальчишку и увидела, что он стоит у лаза, крепко зажмурившись.

— Что с тобой? — озабоченно спросила жрица. — Иди сюда!

— Не могу, — глухо ответил принц Сашта. — Я не вижу, куда идти.

Жрица недоуменно покосилась на воина-монаха:

— Он что, слепой? — спросила она едва слышно.

Однако парень услышал и сам ответил:

— Нет. Но солнечный свет глаза режет, больно…

Действительно, из-под его зажмуренных век катились крупные слезы.

Тут монах-воин выхватил нож, решительно отрезал от своего широкого рукава полоску ткани и завязал ею глаза парню.

— Благодарю, — сказал тот. — Теперь легче.

Затем монах и жрица разыскали лошадей — те паслись неподалеку — и помогли парню забраться в седло. Вскоре все трое уже ехали назад по равнине. Болотистый лес, через который так долго пробирались на пути во владения дхаритри, теперь преодолели за несколько часов. Их вывел принц Сашта: хоть и не видел ничего, дорогу чувствовал лучше зрячего. Парень сначала ерзал и сутулился, приноравливаясь к неспешной рысце лошади, потом пообвык. К концу путешествия, когда, перейдя реку вброд, путники повернули обратно в Пур, он уже держался в седле так, будто катался верхом с малых лет.

«Каков молодец этот принц Сашта, — отметила про себя жрица, исподтишка поглядывая на парнишку, — даже несмотря на то, что слеп как крот!»