Журнал СовременникЪ № 8 2022

Коллектив авторов, 2022

Литературный и общественно-политический журнал, основанный А. С. Пушкиным. Выходил в Санкт-Петербурге с 1836 года 4 раза в год. В этом журнале издаются авторы, которые не получили славы Пушкина, но оставили широкий след в мире литературы (Вяземский Петр Андреевич, Веневетинов Дмитрий Владимирович, Глинка Сергей Николаевич и др.). Также в журнале на конкурсной основе публикуются произведения современных писателей.

Вениамин Глейхман

Родился 23 сентября 2005 года в Астрахани. Стихи начал писать с тринадцати лет. В своих произведениях автор старается найти ответы на вопросы-вызовы современного мира в прошлом и настоящем, немного заглядывая в будущее.

Актёр второго плана

Я вижу чёрные дыры.

А. Башлачёв

Богобоязнен, сер и скуп

Актёр второго плана.

Он бледен, жалостен и глуп,

Блаженный, словно скалы.

Куда бы не пошёл актёр

Его встречает вечер.

Темным-темно, а он идёт

К кому-то там навстречу.

Актёр, конечно, гениален,

Он звёзды с неба не берёт.

Людей вообще же презирает,

Но по отдельности — не в счёт.

Актёр обычно рано утром,

Когда туман не отошёл,

На отраженье очень умном

Рисует простенький узор.

И как ему ни говорили,

Как он талантлив, красен, нов,

В такое слово он не верил,

Закрыв свой разум на засов.

Актёр приятен, очень редок,

В глуши обычно не видать.

А возвышаясь, всё же мелок,

Подобно записям в тетрадь.

В глазах была когда-то мудрость,

Сейчас сгорела простота…

О, где же ты, святая юность,

Когда ему ты так нужна…

Осенние мотивы

Давай ломать себя,

Как день в календаре

Как боли в позвонке

В долине сентября.

Давай искать в зиме,

В засушливой погоде,

При жёлтом небосводе

В осколках на земле,

Искать в слезах и дне,

Который обнаружен,

Когда совсем простужен

И вовсе не в уме.

Давай ломать в себе

Природные богатства,

Чтобы природы яства

Нашли себя в тепле.

Давай снимать в кресте

С синдромом фильм Дальтона,

Где названное слово

Отторгнется на дне.

Давай с карандашом

Возделывать святыни,

Где в нотоносной пыли

Мы названы штилём.

Давай черкать в листе,

Который словно крылья,

Несбывшиеся былью,

И сделаны вдвойне.

Солдатам белой армии

Сверкает бледная луна,

И замирают звёзды в небе.

Бегут по Омску поезда,

Все генералы на пределе.

Идёт домой одна беда,

Наискосок заходит в двери,

А после власа седина

Мелькает в призрачном туннеле.

Идут обратно, не всерьёз

Бойцы, уставшие и цельны.

Идут домой промеж берёз,

Идут солдаты самоцели.

На сапогах усталый снег,

Дрожит винтовка на плече,

За ними алый человек

Бежит с улыбкой на лице.

Бежит там что-то в тишине,

Вагоны бьются друг о друга.

В том обречённом шалаше

Нет ничего для них святого.

Упало небо, что так чёрно,

Наутро красным станет вновь.

И непонятно, от чего то:

То ли от солнца, то ли кровь.

Их жёны ждут, прикрыв глаза,

Бегущих быстро, неустанно.

Казалось, вот она, война,

А с ними ничего не стало.

Всё тот же блеск от их погон!

Всё так же ярка их улыбка!

А перемены в общий дом

Вошли без стука и без скрипа…

Казалось, вот они, одни,

Лежат под грохотом снаряда.

В неотвратимости судьбы

Им будто ничего не надо.

Слагая песни на устах,

Таких неслышных или тихих,

Бегут по Омску поезда

И растворяются в пунктирах.

Студенческий вечер

Просто вы дверь перепутали,

Улицу, город и век.

Б. Окуджава

Закат. Луна. Затменье гробовое,

Второй фонарь зажёгся как всегда

На том же месте, как и голубое

Пылает небо сумрачного льда.

Есть вечер. Сырость. Всё остыло.

Мерцает выше огонёк квартир.

В квартире номер девять это было,

Среди других миров — единый мир.

И в этот вечер в кухне той смеркалось,

И это был девятый час, ночной.

В такое время людям полагалось

Дремать в кровати, рядом со стеной.

На кухне с чаем, крепким, терпеливым,

Ложилась на сердце рука его.

И там летит скользяще по перилам

Вечерней улицы свободное перо.

Пора в ночи народу возвращаться,

Искать дорогу в гладеньких потьмах.

Но здесь сидят, готовые остаться

Как будто бы друзьями навсегда.

Знакомые от силы полминуты

Сейчас готовы говорить, светя

И зажигая на других салюты

И звонкие, и нежные «Ура».

Смеркается, ложится тень ночи,

С гитарой бойкой люди в кухне спят.

Теперь друзьям пристало быть одним

И разбредаться вновь по городам.

Песенка

Приоткрой свои белоснежные шторы

И оставь свой листок на пороге двора.

Коли нам суждено примиряться с заботой,

Значит, ночь достигает конца своего корабля.

Значит, вновь опоясав собой на востоке,

Она тронет рукой своей ветви любя:

Ветви лип, что спокойно лежат на пороге,

На пороге идущего в ночь корабля.

Ветерок их подхватит и вверх унесёт,

Эти жёлтого цвета немые остатки.

Унесёт их туда, где встречается ночь с кораблём

И где солнечный свет оставляет любые подарки,

И где он любопытен блестящим руном.

Залетает в закрытые в сумраке парки,

Улетает по ночи листва с кораблём,

Сквозь забытые шторы с изящным узором на рамке

Улетает туда, где встречается ночь с кораблём.

«Я родился в гремящем столетье…»

Я родился в гремящем столетье,

Или, верно сказать, мгновенье.

Осознание жизни навеяно

Поворотом назад во времени.

Я душою оттуда, где снятся

Бесконечные сны о конце,

Где привычно для всех преклоняться

Перед солнцем, идущим в окне.

Я из времени буйного века,

Не ушедшего никогда,

Где по буквам гуляет эхо

Потерявшегося следа.

Я родился в начале времени,

Но повязан я с ним не особо.

Пропустите меня в знаменье…

Разрешите родиться снова…

Светлой памяти Бориса Рыжего

Я всех любил без дураков,

И сколько бы бумаг я не измазал,

Чернильница — спаситель от оков —

Мой тяжкий век оставила как пазл.

Мне близко всё: холодное метро,

И чемодан, когда-то там отставший,

Родное небо, братское нутро,

И детство той безвременно пропавшей.

Осталось быть навеки как ничто

И петь по вечерам в своей избушке,

Как унеслись года, всё шапито,

А я Пьеро — ненужная игрушка.

Как мир под одеялом мне не тесен

И возвращаться вновь не тяжело.

Я всех любил. В ночи я буду весел,

Как на гвозде висящее пальто.

Я всех любил без дураков,

Без тех, кого оставить надо,

Без тех, чьё имя не занесено

В поля заманчивой прохлады.