Жертва и хищник. Роман

Зорий Шохин

Эдюля еще в детстве понял, что люди делятся на голодных и пресыщенных, на толпу и элиту или – жертв и хищников. Сам же он словчил и нашел теплое местечко ровно посередине, между теми и другими. Когда в его жизни случайным образом проявился давний обидчик Фрэнк Бауэр, заносчивый профессор с революционными политическими взглядами, он придумал хитроумный план отмщения. Постепенно затягивая петлю, Эдюля с ликованием потирал руки в предвкушении скорой расплаты, не подозревая, что сам стал жертвой.

— 11 —

Свои недюжинные способности и манеру поведения сам Эдюля распознал довольно рано. Ему было тогда лет десять—одиннадцать. В том же доме и подъезде, где он жил с матерью, находилась квартира представительного, но более чем таинственного в его глазах жильца. Это был крупный мужчина лет сорока пяти — пятидесяти, с тщательно ухоженными усами, вкрадчивыми манерами и глубоким голосом. Звали его Нерсес Акопович Оганян. Он был директором самого крупного комиссионного магазина в Баку. Встречаясь с ним на лестнице, маман Адель обычно томно закатывала свои похожие на сливы глаза и бросала на него умильные взгляды. То же самое делали и другие дамы в округе. Но сам сосед лишь добродушно и многозначительно подмигивал. Зато для Эдюли встречи с ним всегда были праздником: «дядя Нерсес» доставал из внушительного портфеля обязательную плитку шоколада и одаривал ею мальца.

— У меня трое таких, как ты…

По слухам, Нерсес Акопович был племянником крупного бакинского нефтепромышленника Вазгена Оганяна. Сам старик благополучно бежал во Францию, еще когда большевики только приближались к Баку. А вот племянник остался. Возможно, не так уж случайно. У таких людей, как его дядя, слишком много денег, чтобы суметь взять их с собой.

Сосед жил один. Женщины появлялись в его квартире так же тихо, как и исчезали. Мать рассказывала, что в Москве и Тбилиси у него были семьи, которые жили за его счет, и при том безбедно…

Однажды, играя во дворе, Эдюля обратил внимание на участкового милиционера. С ним разговаривали двое каких-то типов в штатском. Участковый показывал пальцем на окна квартиры Оганяна. Эдюле стало любопытно, и он прислушался.

— В одиннадцать лучше всего. Он спит. Понятых я подготовлю…

Что означало слово «понятые», Эдюля не знал, но догадывался, что оно далеко не безобидное.

Не подав виду, что он что-то услышал, Эдюля сел на трамвай и поехал в комиссионный магазин. Увидев соседского мальца, Оганян удивился, но Эдюля, прижавшись к нему, что-то таинственно зашептал.

— Что, мальчик? Что? — Нерсес Акопович, улыбаясь, вальяжно нагнулся к нему.

— О вас милиционер говорил кому-то. Они в одиннадцать вечера к вам придут. С понятыми. Кто это?

Сосед изменился в лице, сразу поняв, что имел в виду Эдюля. Отвел мальчика в свой кабинет, а там положил перед ним уже не только плитку шоколада, но и пачку денежных купюр.

— Возьми, это тебе, сынок. Поможешь маме, как ты помог мне.

Подумав, он поджал губы и неожиданно спросил:

— А если я тебя попрошу что-нибудь спрятать? Сможешь?

— Ну да! — кивнул Эдюля.

Так они стали друзьями. Всякий раз, когда соседу грозила опасность, его выручал Эдюля. Прятал деньги, ценности, облигации. Он повадился приходить в комиссионный магазин. Приглядывался, прислушивался, старался услужить. Сосед говорил всем, что это его племянник. А когда Эдюля подрос, стал даже кое-что поручать ему: пойди, отнеси, возьми, достань…

Постепенно сосед стал подбрасывать Эдюле вещи для продажи на стороне. Разумеется, за комиссионные, и очень щедрые. Сначала это были почтовые марки, часы, джинсы. Потом, когда Эдюля освоился, — костюмы, отрезы, даже шубы и драгоценности. В стране извечного дефицита изворотливость и умение найти нужных людей не имели цены. За Эдюлей буквально охотились: он мог достать то, чего не могли другие. Но делал он это все, как и учил его сосед, крайне осторожно.

В пятнадцать Эдюля вновь озадачил его своей редкой сообразительностью. Главное в комиссионной торговле — скрыть следы: от кого и что приобретено и кому продано. Эдюле пришло в голову, что с мертвых ведь ничего потребовать нельзя. И он придумал трюк с траурными объявлениями. Сосед платил чиновникам местных органов только за то, что они снабжали его паспортными данными умерших. Написать потом квитанцию задним числом особого труда уже не составляло. И если вдруг кто-нибудь приходил с ревизией, выяснялось, что найти продавшего в комиссионный магазин ценную вещь можно только на кладбище.

Единственное, чем Эдюля не мог похвастаться, так это школьные успехи. Но и здесь он обнаружил золотую жилу. Как-то он обратил внимание на взгляды и жесты, которыми обменивались учительница математики и учитель физики. А однажды даже умудрился стянуть из школьной лаборатории записку о месте свидания таящихся от всех любовников. После короткого разговора с физиком он получал по обоим ненавистным предметам только хорошие оценки. Не только, кстати, он: и те, за кого он просил.

Когда пришло время поступать в университет, сосед сообщил испуганному Эдюле, что он знает, кому и сколько надо дать, чтобы его приняли на исторический факультет.

— Но это ведь такие деньги, дядя Нерсес…

— Для тебя не жалко, — погладил свои холеные усы постаревший сосед.

— Я вам все возвращу! — взволнованно пообещал Эдюля.

Благодетель улыбнулся:

— Не сомневаюсь! Не все можно измерить в деньгах, сынок! Не все! Разве дружбу измеришь? А преданность?

Он знал, что Эдюля умеет молчать, как могила, и иногда рассказывал ему то, что никому другому не решился бы. Правда, чаще всего не называя того, о ком шла речь. Осторожный всегда осторожен. Вот так же случайно он поведал ему как-то раз:

— У меня знакомый один есть. Хороший человек. Очень хороший! И денег много. В тюремной колонии три цеха открыл. Пластмассовый, пошивочный и столярный. Заключенные работают, а деньги — ему, тюремному и всякому другому начальству идут. Но…

— А что «но», дядя Нерсес? Все ведь шито-крыто. Все куплены.

— Иногда этого мало.

Эдюля непонимающе уставился на него. Такого признания от его соседа и гуру можно было ожидать меньше всего.

— Ты слышал что-нибудь о Гасане Бале? — спросил он Эдюлю.

Гасан Бала был бандитом экстра-класса…

— Конечно, — удивился Эдюля. — Кто о нем не слышал!

— Гасан Бала требует свою долю. Большую. Если мой друг будет и ему еще платить, что ему самому останется? Он не только за себя боится — за детей тоже.

И благодетель огорченно вздохнул.

— Видишь, даже деньги не всегда могут помочь.

— А убрать его нельзя?

— Кого? — вздрогнул сосед.

— Гасана Балу, — несколько нерешительно ответил Эдюля.

И рассказал соседу неожиданно пришедшую ему на ум мысль. Сосед пристально посмотрел на Эдюлю, облизал пересохшие губы и невнятно бросил:

— Поехали!

Он остановил на улице такси и попросил отвезти их в Кишлы². Там в довольно невзрачном строеньице Эдюля встретился с подпольным миллионером. Когда гуру и сосед рассказал тому об Эдюлиной идее, тот долго и сосредоточенно молчал. Потом подошел к скрытому за загородкой сейфу, достал оттуда толстую пачку ассигнаций и положил на стол перед Эдюлей.

На обратном пути цеховик отвез их к электричке на своей «Волге». На всякий случай они сели в поезд. Рисковать лишний раз Нерсес Оганян не хотел. Зачем привлекать к себе лишнее внимание?

Он так и не купил себе машину. А когда Эдюля как-то раз спросил его почему, ответил, ухмыльнувшись:

— Я не одну — десять могу купить. Если когда-нибудь в Париж к родственникам уеду — там куплю. — И, скривившись, добавил: — У пижонов конец плохой.

План Эдюли был гениально прост. Приглашенные из соседнего Дагестана джигиты выследили потерявшего бдительность Гасана Балу. Вместе с подпольным миллионером они сидели в его «Волге» и, когда бандит переходил улицу, рванули, сбив его насмерть. Миллионера-заказчика они сразу отвезли подальше. Хорошенько отдубасив, они связали его, вставили кляп в рот и засунули в багажник собственной машины. Там его и нашли, полуживого, через пару часов милиционеры. Понятно, что попытки потом связать убийство Гасана Балы с миллионером ни к чему не привели. Ну, взял человек пассажиров каких-то. Тем более Гасана Балу. Разве мог он себе представить, что те с ним потом сделают? Да и гарантировать, что счастливчик миллионер не отблагодарил позже ретивых сыскарей, тоже нельзя.

Однако никакие успехи не могли дать Эдюле того, чего он больше всего жаждал: женского внимания. Неодолимая тяга к сексу проснулась в нем рано. В юности, он исподтишка заглядывался даже не на девочек — на зрелых женщин.

Он стал собирать и выменивать порнографические открытки. В основном это были еще военных времен трофейные фотографии из публичных домов Европы, попавшие в руки советских солдат и офицеров. Ими снабжал его сосед и гуру, и Эдюля на них неплохо зарабатывал. Сверстники и в особенности те, кто постарше, готовы были платить за них любую цену.

Когда в первый раз на кончике его пениса появилась слизь спермы, Эдюля испугался. Но потом, онанируя, стал испытывать еще более мучительное блаженство. Чем больше он об этом думал и представлял себе, как он это сделает, тем недостижимей казалась мечта. Она преследовала его во сне и наяву, и он не мог избавиться от нее, как ни старался. Эдюля отдал бы все на свете, чтобы испытать прикосновение к настоящей женщине.

Однажды он оказался в переполненном трамвае с подругой матери — Розой. В толкучке он пристроился за ней и, случайно прижавшись сзади к ее ягодицам, почувствовал, что не в состоянии остановиться. Он взмок, представляя себя рядом с Розой в кровати. Эдюля выбежал из вагона трамвая на ближайшей остановке и скрылся в первой попавшейся подворотне…

А вечером к ним домой пришла сама Роза. Она дождалась момента, когда Адель, мать Эдюли, что-то шпарила и парила в крохотной кухоньке, и приблизилась к ставшему морковного цвета мальчишке.

— Никогда… Никогда, Эдюля, больше этого со мной не делай, понял?! Я, может быть, и б***ь, но ты мне как сын. И потом, ты мне платье испачкал.

— Только маме не говори! — взмолился он.

Роза кивнула и погладила его по голове.

Сколько ему было, когда он отловил на приморском бульваре шлюху и предложил ей деньги?! Сказать, что он получил большое удовольствие, было нельзя. Но от дурной крови все же избавился.

Несколько позже, сидя в крохотной душевой, он остервенело десятки раз мылил и тер свой член мылом. Конечно, ему было противно, и он жалел себя, что такой трус и не обзавелся вовремя кондомом. И что еще обидней — в результате не испытал по-настоящему того, к чему так рьяно и так неотрывно стремился. Но он успокаивал себя тем, что это только начало. И если у него в кармане заведутся рублики, он еще свое наверстает. Найдет себе женщину гораздо лучше, чище и куда как приятней.

Такие путешествия в прошлое были для Эдюли лишь поводом убедиться, что ум куда ценнее, чем любой талант. Главное было — поквитаться с Фрэнком Бауэром.

— Сволочь! — приходил он в ярость и утешал себя тем, что расправится с ним раз и навсегда.

Примечания

2

Кишлы — пригород Баку в то время