Энеида

Иван Котляревский

«ЭНЕИДА» Ивана Котляревского – удачное сатирическое изображение украинского панства 18—19-х веков, обычаев и нравов дворян тех времен.

Переводчик Михаил Чайковский

© Иван Котляревский, 2021

© Михаил Чайковский, перевод, 2021

ISBN 978-5-0053-9578-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Михаил Чайковский — член Российского союза писателей, прозаик, поэт и переводчик. Опубликовал 20 поэтических и прозаических сборников на русском, немецком и итальянском языках. «Энеида» — это тоже перевод с украинского бурлеск — поэмы И. П. Котляревского, оригинальной пародии на нравы и обычаи украинского панства 18 — 19 веков.

Эней был юноша задорный

И парень — чисто наш Ермак,

С пеленок к пакостям способный

И телом крепкий, как бурлак.

Но греки Трою подпалили,

Её дотла испепелили.

Эней, взяв торбу, тягу дал.

Собрав оставшихся троянцев,

Хоть воинов, но и голодранцев,

Из Трои ночью убежал.

Он, враз соорудивши чёлны,

На море быстро их спустил,

Троянцев насадивши полны,

Без карт и компаса поплыл.

Юнона злая, сучье зелье,

Раскудкудахталась с похмелья,

Энея не любила — страх.

Давно она уже хотела

Чтоб его душка улетела

К чертям, и чтоб и дух не пах.

Эней был тяжко не по сердцу

Юноне, — всё её гневил:

Казался ей он горче перцу,

Ни о чем Юнону не молил;

И злило её больше втрое,

Что, видишь, был рожден он в Трое

И мамою Венеру чтил,

И что его покойный дядька

Парис, Приамово дитятко,

Венере яблоко вручил.

Увидела Юнона с неба:

Эней с командою в челнах.

Шепнула это сука Геба…

Объял Юнону жуткий страх!

И, под кокошник спрятав кудри,

Чтоб не болталася коса,

Схватила юбку, плат цветастый,

И хлеба с солью, сыр ноздрястый,

К Эолу мчалась, как оса.

«Привет, Эол, ветров властитель!

Здоров ли, весело живешь? —

Сказала, заходя в обитель,

Юнона: — чай, гостей не ждешь?»

Поставила тарелку с хлебом

Перед седым Эолом-дедом,

Сама отвесила поклон:

«Будь добр, мудрец ты наш и дока,

Сбей как-нибудь Энея с толку,

Теперь плывет по морю он.

Ты знаешь, кем он верховодит,

И дебошир, и горлохват.

По свету коль еще побродит,

Ему не каждый будет рад.

Пошли ему беду позлее,

Чтоб люди все, кто при Энее

Исчезли, и чтоб он и сам…

За это девку чёрноброву,

Опрятну, статну и здорову

Тебе я — вот те крест! — отдам».

«Ух, ты! Ведь даже не по блату, —

Эол, нахмурившись, сказал: —

Я всё б за эту сделал плату,

Да все ветра пораспускал:

Борей недюж лежит с похмелья,

У Нота нынче новоселье,

Зефир же, давний негодяй,

К подруге в Африку подался,

А Эвр в поденщики нанялся, —

Как хочешь, так и помышляй!

Но всё ж тебе я обещаюсь

Энею оплеуху дать.

Я быстро, мигом постараюсь

Его ко всем чертям загнать.

Прощай же, быстро убирайся,

От посула не отрекайся,

Иначе после — ничичирк!

Коли соврешь, хоть лезь из шкуры,

Не жди поблажечки для дуры,

Ты от меня получишь пшик».

Эол, подумав толком вроде,

Собрал ветра свои домой,

Велел ненастной быть погоде…

На море волны вдруг — горой!

Всё море будто вспузырило,

Водою как ключом забило,

Эней от ужаса вскричал;

Заплакался и зарыдался,

Лицо царапал, оборвался

И темя в струпья изодрал.

Ветра поганые раздулись,

А море пенится, ревет.

Троянцы в слезы окунулись,

Энея за живот берет.

Все их лодчонки разметало,

Немало воинства пропало;

Набралося тогда сто лих!

Эней кричит, что я Нептуну

Сто баксов денег в руку суну,

Лишь бы на море шторм утих.

Нептун, известно, был сутяга,

Энея слышал голосок;

Из моря вынырнул, деляга:

Сто баксов для него кусок!

И, оседлав мгновенно краба,

Запрыгнув на него, как жаба,

Над пеной грозно заорал:

«Эй вы, ветра, что за напасти?

Унять немедленно ненастье!

Заткнитесь, черт бы вас побрал!»

Вот тут ветра остановились:

Нептун хозяин на морях, —

И в вотчинах своих укрылись,

Скрывая от Эола страх.

Нептун же сразу взял метёлку

И вымел море, как светёлку,

И солнце прянуло на свет.

Эней как будто вновь родился,

Десяток раз перекрестился

И накрывать велел обед.

Тут подавали разны блюда,

Я их описывать не буду,

Да не дразнить чтоб аппетит.

Известно: кто в воде купался,

Тонул и вдруг живым остался,

Что ест, не жевано летит.

Венера, дрянь не из последних,

Проворная — дай только шанс,

Увидела — в беде наследник:

Эола соблазнил аванс;

Умылася, подсуетилась,

Как в воскресенье нарядилась,

В душе скрывая злобный стон,

Напялив праздничны одежды, —

Не те, что в них ходила прежде, —

Пошла к Зевесу на поклон.

А Зевс тогда глушил сивуху,

Селедкой водку заедал;

Седьмую осадив осьмуху,

Остатки в кружку выливал.

Пришла Венера, вся в печали,

Коса, как банное мочало,

И стала нюнить перед ним:

«Чем у тебя, дражайший батя,

Сын удостоился проклятья?

Как куклою, играют им.

В какой там Рим ему податься?

Закрыты все ему пути!

По свету Вечным Жидом шляться,

В канаве смерть свою найти.

Хоть бы Юнона не бесилась

Да на скандалы не просилась:

Эней в испуге до сих пор.

Ты приструни ее, профуру,

А то испортит дело сдуру;

С ней нужен строгий разговор».

Юпитер, все допив из кубка,

Погладил свой рукою чуб:

«Ох, дочка, ты моя голубка!

Я в правде крепкий, аки дуб.

Эней построит государство,

И это будет его царство,

И будет в том огромный прок:

На барщину весь мир погонит,

Немало сыновей наплодит

И всем им будет ватажок.

Заплыв к Дидоне ненароком,

Там будет он банкетовать,

И под ее роскошным боком

Беспечно станет отдыхать.

Иди-ка, дочь, не беспокойся,

Водой холодною умойся,

Все будет так, как я сказал».

Венера низко поклонилась,

С родителем своим простилась,

А он ее поцеловал.

Эней очухался, проспался,

Бродяг небрежно осмотрел,

Совсем собрался, спаковался,

И паруса поднять велел.

Плыл-плыл, плыл-плыл, аж надоело,

И море так осточертело,

Что бесом на него глядел:

«Коли бы в Трое я скончался,

То больше так бы не болтался,

И так напрасно б не радел».

А после к берегу причалил

С троянством голым всем своим,

На землю твердо ногу ставил;

Спросил, а есть что кушать им.

И вот они слегка поели,

Чтобы в пути не ослабели, —

Пошли, куда глаза глядят.

Эней вдоль берега подался

И сам не ведал, где слонялся;

Вдруг перед ним явился град.

В том городе жила Дидона,

А город Карфагеном был.

Она была умна, проворна,

Добавлю, чтобы не забыл:

Трудолюбива и красива,

С веселой статью, не спесива,

Бедняжка — что была вдова;

По городу тогда гуляла.

Когда троянцев повстречала,

Такие молвила слова:

«Откель такие голосраки?

Аль рыбу с Дону, что ль, везёте?

Иль может, выходцы-бурлаки?

Куда, бездельники, идёте?

Какой вас враг сюда направил?

И к городу кто вас причалил?

Что за ватага босяков?»

Троянцы все забормотали,

Дидоне низко в ноги пали

И был ей их ответ таков:

«Мы все, гляди, народ крещёный,

Но без удачи бродим вот.

Мы, знаешь, в Трое все рождёны,

Эней сбил с толку свой народ.

Затылки греки нам нагрели,

И самого царя Энея

В три шеи выгнали тогда.

Велев нам всем покинуть Трою,

Подговорил бродить с собою.

Вот мы откуда, но куда?

Помилуй, добрая хозяйка!

Не дай поникнуть головам,

Будь щедрою самаритянкой, —

Эней «спасибо» скажет сам.

Ты видишь, как мы ободрались!

Одёжка, лапти — всё порвалось,

Иссохли, в жажду как вода.

Тулупы, шапки растеряли,

От голода ремни глодали, —

Такая выпала беда».

Дидона горько зарыдала

И с белоснежного лица

Платочком слезы вытирала:

«Коли б — сказала, — молодца

Энея вашего поймала,

Уж я тогда б веселой стала,

Тогда б веселье было нам!»

Тут глядь — Эней своей особой:

«Да вот он я, стою особо!

Дидоне поклонюсь я сам».

Потом, с Дидоною обнявшись,

Поцеловались — не тайком,

За ручки беленькие взявшись,

Шепталися о сем, о том.

Пришли с Дидоною в поместье,

Держались рядышком, всё вместе,

Уселись в горнице на пол,

С дороги выпили сивухи,

Поели семенной макухи;

Потом позвали их за стол.

Различные тут ели яства,

Всё с деревянных ярких блюд.

Возникла дружба, вроде братства,

Никто из евших не был худ:

Свиную голову, да с хреном,

Еще лапшу на перемену,

Да был с подливою индюк;

закуской был кулеш и каша,

да расстегай, икра и кваша,

и с маком медвяной шулюк.

И пили кубками сливянку,

Мед, пиво, брагу, сыровец,

Простую водку и калганку,

И даже вина, наконец.

Пришла сестра Дидоны, Анна,

И вправду — девка хоть куда,

Проворная, хотя и пьяна,

Такой явилася сюда.

Плясала тут, вращая тазом,

Энея приручила сразу,

Под дудку била трепака.

Эней и сам так расходился,

Как на аркане бы рысак,

Так что едва не повредился,

Танцуя с Анною трепак.

У них подковки забренчали,

Поджилки даже задрожали,

Когда вприсядочку пошли.

Эней, мотню в кулак сгребая,

То прыгая, то приседая,

Был ниже пояса в пыли.

А после танцев варенухи

Всем по стакану поднесли.

И молодухи, словно мухи

Жужжанье бойко завели.

Дидона крепко начудила, —

Горшочек с водкою разбила.

Те жрали — пили, те слегли.

Весь день беспечно прогуляли

И пьяными потом упали;

Энея еле увели.

Эней на печь поспать забрался,

Зарылся в просо, там и лег.

А кто хотел, в сенях остался,

А кто — во хлев, а кто — под стог.

А некие — те так хлестнули,

Что где упали — там уснули,

Сопели, сдавленно храпели,

А неки молодцы балдели,

Покуда петухи не спели —

И всё тянули, что смогли.

Дидона раненько проснулась,

Рассол попила с бодуна,

Оделася и обулась,

К гостям направилась она.

Взяла кокошник бархатистый,

Корсетик нежно-шелковистый,

И нацепила пять колец.

Обула красные сапожки

На стройные, литые ножки,

И вышла — словно под венец.

Эней же, с хмеля как проспался,

Соленый скушал огурец,

Потом умылся и собрался

Почти что трезвый, наконец.

Ему Дидона подослала,

Что мужу прежнему давала:

Штаны и парочку сапог,

Сорочку и кафтан атласный,

И шапку, поясок прекрасный,

И черный шелковый платок.

Когда оделись, то сошлися

И стали весело болтать;

Наелися и принялися,

Чтоб по-вчерашнему гулять.

Дама на гостя так запала,

Что даже выдумать не знала,

Куда деваться, что творить:

Болтала всякое, без дела,

Сама кокетливо глядела,

Энею б только угодить.

Дидона выдумала игры,

Эней чтоб веселее был,

И чтоб вертелся с нею тигром,

И горе чтоб свое забыл.

Себе глазенки завязала,

Играть с ней в прятки предлагала,

Энея б только ухватить;

Эней же сразу догадался,

Возле Дидоны терся, мялся,

Свою показывая прыть.

Во всяку всячину играли,

Кто как или во что хотел:

Одни в «журавушку» скакали,

А кто от «дудочки» потел,

И в салки пару раз сыграли,

И дамки по столу совали,

Никто там не был не у дел.

У них там каждый день похмелье,

Лилася водка как вода;

С утра банкеты и веселье —

Все пьяны, не ступи куда.

Энею, словно богдыхану

Иль польскому какому пану

Дидона служит всякий день.

Троянцы были пьяны, сыты,

Кругом обуты и обшиты,

Хоть голыми пришли, как пень.

Троянцы славно там кутили,

Сманили женщин — чуть не всех,

И с ними по ночам блудили,

А девок навводили в грех!

Эней Дидону тоже как-то

Напарил в здешней бане сладко…

Конечно, там не без греха!

Энея ужас как любила,

И душу грешную сгубила…

Дидона не была плоха!

Вот так Эней жил у Дидоны,

Забыл и в Рим чтоб кочевать.

Тут не боялся и Юноны,

А продолжал банкетовать;

С Дидоной тесно скорешился,

Как червь в навозе, там прижился,

Фавор терять — куда как жаль!

Ведь — хрен его не взял — задорный,

И ласковый он, и проворный,

И острый, как у бритвы сталь.

Эней с Дидоною возились,

Будто с селедкой хитрый кот:

Скакали, бегали, бесились

Так, что порою лился пот.

Была у дамы раз работа,

Когда пошла с ним на охоту;

Их гром загнал в пустой овин…

Как знать, что там они творили, —

Не рассмотреть, как это было:

А помнит лишь Эней один.

Не так все делается скоро,

Как глазом быстрым ты моргнешь.

Иль сказочку расскажешь споро,

Иль на бумаге стих черкнешь.

Эней в гостях пробыл немало, —

Из головы совсем пропало,

Куда Зевес его послал.

Он годика там два шатался,

И, может, дольше бы болтался,

Да враг тут на него напал.

Когда Юпитер ненароком

С Олимпа посмотрел окрест,

На Карфаген наткнулся оком,

А там наш кот — и пьет, и ест…

Бог рассердился, раскричался,

Аж белый свет заколебался,

Энея хаял во весь рот:

«Вот как меня паршивец слушал?

Кто его, в беса, оглоушил?

Засел, как на болоте черт.

А ну, гонца мне позовите,

Чтобы ко мне сейчас пришел,

Смотрите, крепко прикрутите,

Чтобы в кабак он не зашел!

Мне надобно его послать…

Давай быстрей, едрена мать!

Эней наш дико разленился;

А то Венера все колдует,

Энеюшку вовсю муштрует,

Чтоб он с Дидоной окрутился».

Прибёг Меркурий запыхавшись,

С него пот лился в три ручья;

Он, весь ремнями обвязавшись,

Искал фуражку — где тут чья?

На брюхе с бляхою лядунка,

А сзади — с сухарями сумка,

В руках ногайский малахай,

В таком наряде, прямо глядя,

Сказал: «Готов я, батя,

Куда желаешь, посылай».

«Беги-ка в Карфаген, мой милый, —

Так Зевс посланцу приказал, —

И пару разлучи-ка силой,

Эней б Дидону забывал.

Пускай оттуда он канает

И строить Рим пускай шагает,

А то залег, как в будке пес.

А если вновь начнет гуляти,

То дам ему себя я знати, —

Вот так — скажи, — задумал Зевс».

Меркурий низко поклонился

И перед Зевсом шапку снял,

Через порог перевалился,

В конюшню быстро тягу дал.

Схватив трехглавую нагайку,

Он запрягает таратайку

И дернул с неба — пыль летит.

И все кобылок погоняет,

Что коренная аж брыкает,

Помчались — весь возок скрипит.

Эней тогда купался в браге

И на полу укрывшись, лег;

Ему не снилось о приказе,

Как тут Меркурий в дом прибёг.

За ногу дёрнул что есть духу:

«А что творишь ты, пьешь сивуху?» —

Он во всю глотку закричал —

«А ну, давай-ка, собирайся,

С Дидоной быстро расставайся,

Зевес в поход идти сказал.

«Ну, кто же эдак поступает?

Кто месяцами пьет-гуляет

И накликает гнев богов?

Не зря Зевес наш похвалялся,

Задать вам трепку обещался:

Отлупит так, что будь здоров.

Попробуй только, задержись.

Смотри, чтоб нынче же ты снялся,

Тайком отседова убрался,

Меня вторично не дождись».

Эней, как пес с хвостом поджатым,

Как Каин, враз затрясся весь,

В гонца угрозы верил свято:

Он знал, бесспорно, кто есть Зевс.

В минуту от Дидоны дунул,

Собрал троянцев, как на Думу,

Собрав их, дал такой приказ:

«Как можно быстро укладайтесь,

Со всею ношей собирайтесь,

И — к морю, к лодиям, как раз!»

А сам, вернувшись в дом подруги,

Свои манатья подсобрал,

Набивши хламом два баула,

На лодью шмотки отослал,

И дожидался только ночи,

Когда Дидона смежит очи,

Чтоб, не прощаясь, тягу дать.

Хоть он по ней истосковался

И грустный целый день болтался,

Но что же? Надо покидать.

Дидона сразу отгадала,

О чем грустит дружок Эней,

И всё себе на ус мотала,

Чтоб как пристроиться и ей:

Из-за печи порой глядела,

Как будто задремать успела:

И, мол, она не прочь поспать.

Эней решил, что уж уснула,

И можно делать ноги к югу,

А тут за бок Дидона — хвать!

«Постой, паршивый пес, собака!

Со мной сначала расплатись,

Не то подвешу кверху сракой,

Попробуй только, шевельнись!

За хлеб, за соль такая плата?

Ты всем, привыкшим насмехаться,

Распустишь славу обо мне!

Пригрела в пазухе гадюку,

Чтоб боль потом терпеть и муку,

Постлала пуховик свинье.

Прикинь, каким ко мне явился,

Сорочкой даже не владел;

Бесштанный, так пообносился,

В карманах ветерок свистел!

Да ты забыл, как пахнет рублик!

А от штанов остался гульфик,

И только слава, что в штанах.

Да и то порвалось и подбилось,

Позор смотреть, как все светилось,

Ткни пальцем — расползется в прах.

Тебе ли я не угождала?

Какого ты рожна хотел?

Какая стерва побуждала,

Чтоб ты тут сытый не сидел?»

Дидона горько зарыдала,

Волосьев горсти три нарвала

И раскраснелась, словно рак.

Запенилась, осатанела,

Как будто белены поела,

Орала на Энея так:

«Отвратный, скверный ты поганец,

Никчёмный, нищий, стыдоба!

Ханыга грязный, голоштанец,

Подлюга, скверна, голытьба!

За тяжкий мой позор, похоже,

Тебе сейчас я вмажу в рожу,

И пусть тебя утащит черт!

Чеши-ка к сатане с рогами,

Пускай тебе приснится бес!

С твоими сучьими сынами,

Пусть он вас всех возьмет, повес,

Чтоб не горели, не болели,

Чтоб в чистом поле околели,

Не выжил бы ни человек,

Чтоб доброй вы не знали доли,

Чтоб были с вами злые боли,

Чтоб вы шатались целый век».

Эней наш пару раз споткнулся,

Пока перешагнул порог,

А после и не оглянулся:

Рванул из дому со всех ног.

Прибёг к троянцам, задыхаясь,

В поту, как под дождем купаясь,

В испуге, как базарный вор.

Велел из моря якорь вынуть

И Карфаген навек покинуть,

К нему не обращая взор.

Дидона тяжко загрустила,

Весь день не ела, не пила

И всё тоскливая ходила,

Кричала, плакала, ревла,

То бегала, оря безумно,

Стояла долго безрассудно,

Кусала ногти на руках;

А после села на пороге,

Лицом к припортовой дороге:

Не устояла на ногах.

Сестру позвала для совета,

Чтоб горе злое рассказать,

Энея осудить за это

И сердцу передышку дать.

«Ах, Аннушка, душа родная,

Спаси меня, я погибаю,

Теперь пропала я навек!

Энеем брошена с позором,

Бродягой, бабником и вором,

Эней злой змей, не человек!

Нет больше в моем сердце силы,

Чтоб я могла его забыть.

Куда бежать мне? Да в могилу!

Туда один надёжен путь!

Из-за него всего лишилась,

Людей и славу упустила.

О боги! Я забыла вас.

Ах! Дайте зелья мне напиться,

Чтоб можно было бы забыться

И успокоиться на час.

Ах, нет на свете мне покоя,

И льются слезы из очей,

И белый свет стал черной тьмою,

Там только ясно, где Эней.

К тебе взываю, к Купидону!

Любуйся, как Дидона стонет!

Чтоб ты еще грудным пропал!

Учтите, девицы пригожи,

Что все любовники похожи,

Чтоб черт любовников побрал!»

Вот как в отчаянье твердила

Дидона, жизнь свою кляня,

И Анна рядом с ней грустила,

Помочь, однако, не могла.

Сама с царицей горевала,

Со щек ей слезы вытирала,

Сморкалась изредка в кулак.

Потом Дидона приутихла,

Велела, что бы Анна вышла,

Чтоб ей натосковаться всмак.

Довольно долго пострадавши,

Ушла в хоромы на кровать.

Подумавши там, погадавши,

Вскочила на ноги опять.

Взяла кремень за печкой, серы,

Да тряпок масляных без меры,

Тихонько вышла в огород.

Ночною было всё порою,

Когда уже, само собою,

Спокойно спал честной народ.

Стоял у ней на огороде

Большой стог сена для коров.

Оно и не по-царски вроде,

Да степь кругом и нету дров;

Что оставалось бедной делать?

Кругами стала баба бегать,

Огнивом щелкать, серу жечь,

Сумела тряпочки зажечь,

Кострище вспыхнул — будь здоров.

Костер она плотней сметала,

Сняла одежду, оголясь,

В костер обноски побросала,

Сама в огне том разлеглась.

Вокруг ёй пламя запылало,

Несчастную не видно стало,

Поднялся к небу дым, угар.

Энея так она любила,

Что вот сама себя сгубила,

Душа её ушла в Тартар.