Грация и Абсолют

Игорь Алексеевич Гергенрёдер, 1999

В середине 1970-х, когда советская империя пребывала на пике могущества, о чём кое-кто вздыхает с тоской, прелестная блондинка, которую друзья зовут, словно она парень, Аликом, знакомится с двумя мужчинами: молодым и пожилым. Жалеть ей или нет, что, первой сделав шаг, она позволила вовлечь себя в эксцессы смертельного накала, в историю, которая, благодаря утончённости, не достойна ли истой красотки раффинэ? Она стала участницей трагедии крайне жёсткого и вместе с тем романтичного индивидуализма, вызывающего зависть и остервенелую ненависть. Содержит нецензурную брань.

3

Он шагнул из гущи ветвей, и ни одна не шелохнулась. Какое умение ходить окольными путями по лесу! Он сумел незаметно обогнуть их уголок, появившись со стороны, противоположной дороге. У малого была стать, подобающая орлу на скале над всеми, кто не в силах не бегать.

Он сказал, словно никого не видя и спрашивая самого себя:

— Малина тут есть?

Дух Боба захотел схватки. Любя силу своих мышц, спортсмен испытывал удовольствие от жестокости желаний.

— Не искали! — ответил он сумрачно и похвалил себя за бесстрашие задиры.

— Ясно, — сказал незнакомец как терпеливый бедняк и, не глядя на Боба, едва не задев его, прошёл мимо как повелитель.

Безотрывные взгляды провожали его, пока он не пропал за деревьями. Галя, пытаясь скрыть то, что закипало в ней, произнесла тоном неохотно соглашающейся покупательницы:

— Цвет волос оригинальный. Вроде альбиноса, но брови, ресницы…

— Я подумала — он седой, а — нет! — с честной радостью призналась Енбаева.

Алик отвернулась от трогательно занятной полуголой девушки, оценив предательскую естественность её чувства: «Для меня! для меня! для меня!»

Алик чувствовала себя нелегальной собственницей всего самого драгоценного и, лёжа на одеяле, полузакрыв глаза, произнесла немного громче, чем хотела:

— Я — золотая блондинка, а он — платиновый!

Сидевшая подле Галя как-то и мило, и некрасиво искривила губы:

— Как же…

Алик, стоически преодолевая себя, сказала заносчиво:

— Что?

— Лишь то, что ты — золотая блондинка, а он — платиновый, — проговорила Галя неровным от натяжения нервов голосом.

Всё понимающий Дэн глянул на неё и пристально посмотрел на Алика.

— Симпатичный парень, а одет банально, — сказал нарочито отстранённо. — И, скорее всего, эта неброскость не от ума, а весьма объяснима.

— А приехал на чёрной «волге»! — высказала Енбаева то, что почти уже полчаса бередило всех. Она добавила лучезарно: — Он выше Бори!

— Метр восемьдесят… — сказала Галя выжидательно.

Алик благосклонно согласилась:

— Да.

Боб стоял, подбоченившись, и заботливо бросил родственнице:

— Ну ты, голая, не обгори до температуры! — а от других потребовал: — Скиньте три сантиметра!

Девушки молчали, и тогда Дэн изрёк:

— Взяли лишку.

Алику жгуче желалось, чтобы стало жарче-жарче! Она поднялась, извлекла из рюкзака портативный катушечный магнитофон. Музыка возникла плавно крепнущим проникновенным натиском. Медлительный блюз затопил уголок леса детской влюблённостью.

Алик стояла пренебрежительно расслабленная, слегка запрокинув голову с тонким мозаичным обручем на волосах, прикрыв глаза, и выглядело кричащим то, как чувственно падки к ритму её возбуждённые ноги. Они будто вняли соизволяющему кивку — девушка затанцевала…

И другая, в богатой шапке вороных куделек, подставляя солнцу застоявшееся тело, безыскусно поведала:

— Как раз и он поспеет обратно — машина-то вон.

Танцуя, Алик переживала укус, в то время как белые зубки продолжали скалиться, а потускневшие глазки — буравить её из-под свесившихся чёрных завитков.

Галя изумлённо и злорадно поставила Енбаевой огромный плюс, меж тем как в телодвижениях Алика изнывало искание неотразимого лунного блика, нежно-молочная полоска живота сияла, в ритме колебались округлые ягодицы, над локтем покачивался серебряный браслет с подвесками. Близ неё родилось неистовство: пятки Боба покинули землю — он приземлился на носки перед Аликом и вильнул низом туловища. Она едва не отпрянула, но стерпела и в самый миг — иначе он схватил бы её.

Теснился к ней и танцующий Дэн, изгибаясь искусно, женственно и несколько приторно…

Точно оголтелый буян смял зазевавшуюся Галю: трепеща и без желания опомниться, она извивно двигалась в танце. Уже и Енбаева оказалась в согласном упоительном движении со всеми: неумелая, угловатая и оттого избыточно вольная.

Капризный блюз разъярял упругость тел, и не пальцы ли чьих-то ножек, переступавших на цыпочках, вслушивались во что-то сквозь музыку? Алика вело, ею владело приближение скрытого лесом незнакомца. Она столь осторожно переместилась в танце, куда было нужно, что их увидели уже друг против друга, разделённых какими-то двумя шагами.

Мгновение-второе, третье — ей всё ещё удаётся очаровательная беззастенчивость… У него славное лицо, неломкий взгляд умных тёмно-синих глаз; при светлых волосах броско выделяются густые темноватые брови и ресницы.

Она ощущала себя нагой и всем телом круто покрасневшей как рак. Внутренняя безжалостная дрожь душила в сердце отчаянный лепет: о, ей необходимо это свершение!

Кому было по силам догадаться о её пронзительной стыдливости? Кто мог оценить её мужество?

Она вдруг резко ступила в сторону, странно неуклюже и криво поставив стопу, и упала на колено.

— Это шутка? — он смотрел на неё, словно размышляя над законом тяготения.

— Не могу встать… — она улыбнулась ему загнанно, — каблук по корню скользнул — нога подвернулась.

— Играется! — сказала за спиной Енбаева.

Он глядел на полуголую взволнованно подтянувшуюся девушку, и Алик произнесла виновато:

— Я, кажется, вывихнула ногу…

Она оперлась на его локоть и встала на левую стопу, но, попытавшись шагнуть, взмыкнула и закусила губу. Боб и Дэн уже топтались возле, она оттолкнула Боба:

— Твои шутки — застёжку порвал: нога с колодки соскользнула! на вывихнутой ковылять? — слова хлестали злостью, но в душе Алика горячела весёлая снисходительность.

— Я отвезу вас в город, — предложил незнакомец так, будто ему и самому не нравилось, как мало он предлагает. А ей не много ли было того, что она сейчас шагнёт в безрассудство? Даль окажется близкой до беспощадно вульгарного. «Куда? К кому? Что — произойдёт?»

Боком к нему, в независимой позе стояла Галя. Она чуть прищурилась:

— Без малины остались?

— Тут уже прошли и всё собрали, — сказал он неожиданно по-приятельски, словно отдавая должное юмору Гали, которая-то и собрала малину.

Алик обхватила за шеи его и Дэна, и они понесли её к машине. Боб, забегая вперёд, отводил перед ними ветви, и было видно, как ненавидит он тот миг, когда ухватил босоножку.

А Галя и Енбаева смотрели в глаза друг другу, почувствовав острую необходимость в этом. Им было легче от того, что Алик — безнравственная нахалка, и они выцарапали бы глаза любому, кто неопровержимо бы доказал глубину её скромности.