Семь мелодий уходящей эпохи

Игорь Анатольевич Чечётин, 2019

Сборник рассказов, написанных от первого лица. Повествование охватывает значительный временной интервал – от начала 60-х годов и до настоящего времени. Детский сад в СССР, пионерский лагерь, двор и нравы московской хрущевки в Черемушках, добровольно-принудительные сельхозработы в 80-х, первая работа в парке Горького, неожиданный бизнес во времена перестройки, первые поездки за рубеж, работа в рекламных агентствах и многое другое отражено в рассказах. Каждый рассказ является произведением самостоятельным и завершенным, драматургически выстроенным. Общее для всех рассказов – выразительный авторский стиль, где взвешенный юмор, легкая ирония, самоирония и плотность изложения не дают читателю утонуть в разрушительной ностальгии, а напротив, оставляют после прочтения ощущение легкой грусти и желание оглянуться на собственный пройденный путь.

Гоша

Я родился в прошлом веке в год полета первого человека в космос и благодарен родителям уже и за то, что они не назвали меня Юрой. Мой отец как всякий художник широкого свойства пил три дня до моего рождения и три дня после. Иногда один, а иногда и в компании других художников широкого свойства он появлялся около роддома им. Крупской что на 2-ой Миусской вне всякого расписания, дабы убедиться, что заключительный этап великого таинства случился или вот-вот это произойдет.

Однажды, за пять часов до моего рождения он забрался на большое старое дерево напротив окна палаты, в которой я лежал внутри моей матери. Я помню, что мама ругалась сильно, но делала это с чувством гордости и удовлетворения — это именно к ней именно ее муж залез на дерево. Другие нормальные мужья ходят в урочные часы через дверь, как это положено по правилам, а у нее муж — художник широкого свойства и замыслы личной фантазии реализует наотмашь, широкими мазками, как велит его гуманитарная натура.

— Ваш муж на ветке сидит? — закричала, вбегая в палату старшая сестра.

— Ну а чей еще! — ответила моя мама уверенно. — Мой, Чечётин!

Екарный бабай! Это такая фамилия у меня будет снаружи, я наотмашь лягнул маму в живот, и у нее немедленно отошли воды.

— Рожаем, гражданочка, рожаем!

Суровая старшая сестра мгновенно забыла про моего пьяного отца на дереве.

Через пять часов, сломав мне ключицу, добрая женщина выдернула меня наружу и, хлопнув по склизкой попе, принялась кричать как оглашенная.

— Мамаша, кого родили? Мамаша, очнитесь! Кого родили?

Тут много неясных моментов, которые и я помню с трудом, точнее, почти вообще не помню, а всякая жена художника широкого свойства обретает в совместном сожитии с натурой творческой склонность к вымыслу, гротеску, фантазии и исторической небрежности.

Есть мнение, что шел я плохо и ногами вперед, еще рассказывали, что пуповина намоталась мне на шею. Позже я узнал, что голова у меня была очень крупная и я ей вертел от духоты и нетерпения, отчего в итоге я застрял, и меня тащили щипцами. Еще моя мама решила, что я родился мертвый. Впрочем, это вовсе уже неважно, так как все в итоге закончилось как у всех, и меня, наградив биркой на руку, отнесли в комнату для младенцев.

Во всей этой незатейливой истории есть один очень приятный для меня момент — таинство имянаречения. То, что мои родители не жлобы и Юрой меня называть не станут — я был уверен, но при этом мне очень не хотелось, что бы меня называли Сергей, Андрей, Александр, Алексей, Лука, Яша, Святослав, Альберт — список очень длинный.

На третий день моя мама получила от отца большое письмо, которое я помню слово в слово — уже тогда я любил читать за едой. Изложу суть его вкратце. Мой папа написал моей маме, что ему очень не нравятся все имена, которые можно уменьшительно извращать — Витька, Колька и тому подобное. Именно поэтому ему приятно имя Игорь. Самое страшное производное от этого имени — Игорек, что уже само по себе не так уж и плохо.

Мама три раза прочитала письмо, ненадолго задержала взгляд на знакомом дереве за окном и, обратившись в итоге ко мне, сказала ласково:

— Привет, Гошка!