Лента жизни. Том 3

Игорь Игнатенко, 2023

Игорь Игнатенко создал свой собственный, во многом неповторимый художественный мир. Его избранные сочинения, несомненно, встанут в один ряд с лучшими произведениями таких известных амурских авторов, как Леонид Волков, Федор Чудаков, Игорь Еремин, Борис Машук, Николай Фотьев, Владислав Лецик. Но не только. Масштаб и значение художника по-настоящему могут быть осознаны лишь в системе национальных ценностных и культурных координат. Думается, творчество Игоря Игнатенко в этих координатах не теряется. По этой причине в предисловии цитировались и упоминались писатели высокого ряда: именно они оказали на певца Приамурья самое большое влияние, именно они наиболее близки ему мировоззренчески и эстетически, именно с ними Игорь Игнатенко ведет напряженный творческий диалог на протяжении всей своей творческой судьбы.

Очерки

Не левее сердца

Есть люди, общение с которыми не только приятно, но и полезно, даже необходимо. Мне посчастливилось встретить такого человека и вот уже десять лет быть с ним в дружбе. Боюсь, что мой краткий очерк не будет отвечать строгим канонам, но мне трудно быть в данном случае строго последовательным — я ведь пишу о своем друге.

Немного о микрофоне

Мы спорили о смысле красоты.

И он сказал с наивностью младенца:

— Я за искусство левое, а ты?

— За левое…

Но не левее сердца.

Это стихотворение Василия Федорова как нельзя лучше подходит к Николаю Недельскому, человеку увлекающемуся, берущему многое сердцем. Но его ум с годами научился отлично разбираться, когда искусство «не левее сердца», когда он имеет дело с самым настоящим, подлинным, высшим его проявлением. Ему и по штату, как говорится, положено — он старший преподаватель кафедры философии педагогического института, знаток древней науки — эстетики, которая, как это ни парадоксально, в наших вузах прочно укоренилась лишь в последние годы.

— А при чем здесь микрофон? — спросите вы.

Все просто объясняется. Николай Недельский — частый гость в радиокомитете. А когда подходит пора книжных базаров, его непременно приглашают на помощь работники книготорга Благовещенска. Он их постоянный клиент и вполне квалифицированный пропагандист новинок. Книги — его слабость, и, одновременно, увлеченность ими — одна из сильных черт его характера. Вот и берет Коля в руки книги любимых поэтов. Внимательно слушает книжный базар стихи Маршака, Евтушенко, Пастернака…

Перед призывом в армию Игоря Игнатенко после окончания БГПИ к нему пришли попрощаться друзья А. Филоненко и Н. Недельский. Благовещенск, июль 1964.

Нет, это не коммерция! Это тоже эстетика. Своего рода приобщение молодежи к потаенным богатствам поэзии.

— Членов жюри прошу быть предельно внимательными и объективными… Что? Рухнула штукатурка с потолка? Надеюсь, это не помешает нормальному ходу нашего КВН?.. — Николай Николаевич ведет очередное состязание клуба веселых и находчивых у себя в институте. И снова в его руках микрофон…

Нелегко быть ведущим, когда на сцене идет упорное сражение команд двух факультетов, когда актовый зал не вмещает желающих поболеть за своих признанных острословов, когда дорога каждая секунда.

Впрочем, у Николая уже довольно большой опыт по этой части. Его регулярно приглашают к себе строители Зейской ГЭС в клуб «Ровесник». И звучит усиленный микрофонами его голос во многих уголках нашей области, несет людям свет поэзии, любви ко всему интересному и значительному.

В плену у Муз

Чем только он не увлекался за свои неполные тридцать лет! И всегда можно было безошибочно определить, в плену чего находится в данный момент его пытливый ум. Николай просто не может держать в тайне поразившие его воображение новые сведения. Он каждому встречному готов рассказать, выложить до мельчайших деталей все о прочитанной книге, о кинофильме, об интересном человеке.

Я, ваша честь,

Паяю жесть —

Лудильщик я и медник.

Из дома в дом

Хожу пешком.

На мне прожжен передник.

Ну, это понятно — Роберт Бернс. Я уже знаю, что месяца два-три Колины стихи, которые он пишет, будет на слух невозможно отличить от стихов очередного кумира: те же ритмы, та же манера, лексика.

Такая же история повторялась каждый раз.

— Достал «Треугольную грушу». Послушай: «…И стынет стакан синевы без стакана…» — Коля обрушивает на меня стихи Андрея Вознесенского.

«Ну, на этот раз до подражания не дойдет», — думаю я и… ошибаюсь. На следующий день стихи у Николая уже готовы. То была пародия, и очень удачная.

«Если знать — до мелочей…»

В длинном коридоре на третьем этаже педагогического института кучками по нескольку человек мается в нервном ожидании абитуриентская братия. Лето 1959-го. Вступительные экзамены на историко — филологическом факультете. За окном — буйство зеленого тополиного царства, обступившего седые стены храма науки. Мы с будущим кандидатом наук, а тогда просто моим тамбовским однокашником Толей Деревянко, подходим к дверям аудитории, спрашиваем у девчонок, кто последний в очередь за «счастливым билетом».

— За нами будете, — доносится от окна.

— А, Николай!

Через час в наших зачетках стоят «отл.», и мы идем к Амуру. На плотах раздеваемся, оглядываем друг друга. У Николая фигура классного гимнаста, светлые волосы ерошит речной ветер. Бревна покачиваются на волнах от проходящих пароходов. Николай, ловко балансируя, взбирается на длинный горбыль, служащий мальчишкам трамплином. Те, завидев его, поплюхались в воду, как лягушата. Он встал на самом конце упругой доски, спиной к воде.

— На физвоспитание я принципиально не поступаю, но сальто сделаю запросто, — кричит он нам.

Мы не верим.

— Смотрите!

Упругая доска высоко подбросила Колю. Он моментально сжался в комок и, словно при замедленной съемке, плавно перевернулся и почти бесшумно вошел в воду. Как нож в масло.

— Здорово! — выдохнули мы. Зрелище действительно было красивым. Уже потом, на пляжном песке, Коля показал нам весь арсенал своих незаурядных гимнастических способностей. Стойка на двух руках, на одной, сальто. В этот день на пляже Коля больше ходил на руках, чем на ногах.

Студент БГПИ Николай Недельский. 1959 г.

Уже в первые студенческие годы Николай Недельский придерживался принципа: «Если знать — до мелочей; если делать — то блестяще». Он был и остается врагом ординарности.

Без чего он жить не может

Мне легче писать о прошлом, чем о настоящем. Впечатления тех лет улеглись, оформились словесно, проверены при встречах со старыми друзьями.

— А помнишь?..

— Помню!

И вздыхаем, словно те годы уже за горами.

Странно, но ценность нашей дружбы мы познали только после того, как получили дипломы, надели нагрудные академические значки и… разъехалась. Саша Филоненко — в Ромны, Толя Деревянко — в Новосибирск. Недельский, Валера Догодайло и я остались в Благовещенске. Только работа есть работа. Встречаемся редко. И все больше при различных, если можно так сказать, «официальных» обстоятельствах. То это очередное заседание клуба творческой интеллигенции, то занятие клуба любителей поэзии, то книжные базары и КВН, то лекция и многое-многое другое, где без преподавателя эстетики не обойтись и без чего он жить не может. Это уж точно, хотя он иногда ворчит на студентов, что недостаточно занимаются, плохо пишут конспекты.

Ну, что касается конспектов, то здесь у студентов есть оправдание: лекции Николая Николаевича записывать нелегко — они проходят в стремительном чередовании философских положений со множеством конкретных литературных, исторических и всевозможных иных примеров, иллюстрирующих тему.

На подоконнике в квартире Недельских раньше почетное место занимал транзисторный приемник — подарок областного отделения общества «Знание» за многочисленные лекции для жителей области. И морские круглые часы на стене — тоже подарок, только еще более ранний. Дело, конечно, не в подарках! Главное, что Недельского с нетерпением ждут в Зее и Серышеве, Свободном и Тамбовке. Ведь он выступает с самыми интересными лекциями по различным вопросам литературы и искусства. Ему не надо конспектов, их у него просто-напросто нет. Все в голове. Отсюда раскрепощенность в общении с аудиторией, свободное обращение с громадным количеством фактического материала.

А впрочем, побывайте разок у Николая на лекции, смешайтесь с толпой студентов и побудьте на академических занятиях в институте. Вы сами убедитесь в том, что имеете дело с человеком интересным. Человеком, который учит людей понимать прекрасное, возвышенное и наслаждаться им. Будь то искусство, литература, наука или сама жизнь.

«Амурский комсомолец», 13 апреля 1969 г.

Таль считает, что Фишер поднимает ставки

Всю свою жизнь я люблю играть в шахматы. Огромное наслаждение испытываю, когда изучаю по газетам, журналам и книгам партии ведущих мастеров этой древней мудрой игры. Скопил даже небольшую домашнюю библиотечку, в которой есть тома, посвященные жизни и творчеству Стейница, Ласкера, Капабланки и Фишера. Очень впечатлила меня судьба первого русского чемпиона мира Алехина. Разумеется, значительное место на полке в книжном шкафу занимают произведения Ботвинника, Петросяна, Спасского, Таля, Карпова и Каспарова. Современные чемпионы впечатляют меня в меньшей степени, в их биографиях больше игры и значительно меньше исторического драматизма, если так можно выразиться применительно к делу, которым они занимаются профессионально.

На первый план вышли деньги, которые лишили большие шахматы ореола рыцарства. Это мое мнение, никому его не навязываю. Когда в олимпийское движение резко вторглась коммерция, отчего бы и не получать за победу большие гонорары. И не важно, где эта победа достигнута — на боксерском ринге или тяжелоатлетическом помосте, футбольном поле или теннисном корте, легкоатлетической дорожке или стрелковом тире. И под тиканье шахматных часов можно не только рассчитывать комбинации на черно-белой клетчатой доске, но и прикидывать, во что обойдется каждая минута, проведенная на том или ином турнире или матче. Но все же из шахмат что-то ушло безвозвратно, теперь уже вся страна не замирает у радиоприемников, ловя сообщения о поединке титанов, борющихся за шахматную корону. «Кто там победил в очередной партии — Ананд или Крамник?» — этого вопроса вы уже не услышите сегодня от каждого встречного человека. Не те времена…

Иное дело раньше. Можете представить мое состояние, когда в начале 70-х годов Благовещенск посетили один за другим гроссмейстеры Александр Зайцев и Михаил Таль. О первом сейчас мало кто знает из широкой публики, поэтому придется кое-что пояснить. Зайцев прославился острой комбинационной игрой, занимал высокие места на первенствах СССР, был чемпионом РСФСР. Жил он во Владивостоке и стал первым дальневосточником, удостоенным звания гроссмейстера. Более того, он стал и первым шахматистом Азии, покорившим этот рубеж. Мы гордились земляком, на сеанс одновременной игры, который он провел в столице Приамурья, собрались наши лучшие шахматисты. Неписаное правило таких встреч гласит, что между сеансером и его коллективными противниками должна быть квалификационная разница не менее чем в два пункта. Поскольку от гроссмейстера вниз по разрядной лесенке идут международный мастер, затем мастер ФИДЕ и национальный мастер, то нашим кандидатам в мастера и перворазрядникам был открыт доступ к встрече с заезжим маэстро. На сем о Зайцеве умолкаю, ибо хочу поведать вам поподробнее о другом госте.

Михаил Таль приехал в Благовещенск чуть позже, в 1972 году. Я тогда работал на областном радио в молодежной редакции. Хотя имел к тому времени первый разряд по шахматам, места напротив Таля захватили более матерые аксакалы и дерзкие новички. Но горевать по этому поводу долго не пришлось, поскольку мне выпало иное счастье. Я договорился с Талем о том, что он даст интервью для амурских радиослушателей. Журналист по профессии, Михаил Таль охотно выразил свое согласие, и более того — даже не попросил гонорара.

Сеанс окончился успешно для экс-чемпиона мира. Он выиграл подавляющее количество партий, оставив своим визави пару-тройку ничьих. Если не изменяет память, среди них были наши тогдашние шахматные вундеркинды Валерий Куксов и Анатолий Неверов. Как показала жизнь, Таль не ошибся в выборе своего «подарка». Валерий стал впоследствии первым амурским мастером спорта по шахматам, а Анатолий заработал даже звание международного мастера. Оба были многократными чемпионами области и призерами региональных и республиканских турниров.

Усталый гроссмейстер после сеанса сказал мне, что ему надо привести себя в порядок, для чего понадобилось не более получаса, во время которого он усердно раздавал автографы на своих книгах, принесенных нашими шахматистами в конференц-зал газеты «Амурская правда», где происходило это памятное событие. Я тем временем приготовил магнитофон «Репортер», проверил его работоспособность: «Один, два, три… Проба… Интервью с экс-чемпионом мира Михаилом Талем…»

Беседа заняла на пленке около сорока минут чистого времени. На радио нам выделили на все про все около десяти минут, таковы были тогда условия работы. Долгое время «черновая» пленка хранилась в фонотеке Дома радио. Я иногда пользовался ею впоследствии по мере необходимости. Затем пленку стерли по приказу наших строгих начальников-«экономистов». Сегодня кусаю локти, что не догадался переписать лично для себя то интервью с Талем. Задним умом мы всегда крепки, как известно…

Готовя к изданию третий том своего «Избранного», я переворошил немало рукописей, газетных вырезок и иных публикаций. В одном из блокнотов нашел беглые строки, сделанные во время беседы с Талем у микрофона. Пленка пленкой, а карандаш — не лишнее орудие труда репортера. Спасибо, что был верен этой профессиональной истине на всем протяжении своей карьеры журналиста. Итак, вот о чем мы тогда говорили. Разумеется, это фактура интервью, а не дословное воссоздание текста. Пришлось кое-что подсократить, но не настолько, чтобы выплеснуть вместе с водой из ванны и ребенка…

Седьмой чемпион мира по шахматам, международный гроссмейстер Михаил Таль, 1972 г.

— Михаил Нехемьевич, поздравляю вас с успешным окончанием сеанса. Что вы можете сказать об игре благовещенских шахматистов?

— Вполне квалифицированные игроки. Более того, меня порадовала ваша молодежь. Запомнил двух мальчишек, русоволосого и брюнета, они рядышком сидели (Куксова и Неверова. — И. И.), у них неплохое будущее. Разумеется, если станут работать над собой не покладая рук. Формула успеха известна — один процент гения и девяносто девять процентов потения. Шахматы не исключение. Хм, получилось в рифму! (Улыбается).

— Вас давно называют шахматным гением. Особенно после победы над Ботвинником. Как вы относитесь к подобного рода характеристикам?

— Людям виднее… Хотя я сам отношусь к себе весьма критически. Иначе бы задержался на шахматном троне дольше одного года и не проиграл матч-реванш глубоко уважаемому мною Михаилу Моисеевичу. Притом гений — это человек, наделенный с избытком каким-то одним качеством, но компенсаторно обделенный в чем-то другом. Футболист, к примеру, я никудышный…

— Как рано вы взяли в руки шахматные фигуры?

— Семи лет, первоклассником, я пришел в Рижский дворец пионеров. Мне повезло — моим наставником стал Александр Нафтальевич Кобленц. Он был неоднократным чемпионом Латвии, побеждал и становился призером всесоюзных и международных турниров. Выше мастера спорта ему не удалось подняться, зато стал заслуженным тренером СССР и до сих пор является моим наставником. К слову, в довоенную пору он руководил шахматным клубом Киевского дворца пионеров и воспитал будущего международного гроссмейстера Давида Бронштейна, ставшего впоследствии участником матчей за корону чемпиона мира. Так что не один я у него такой.

— Вы стали чемпионом мира в двадцать четыре года. Никто в таком возрасте не взбирался на подобную вершину. Это было трудно?

— Пришлось нелегко… Но, как я убедился вскоре, удержать звание оказалось гораздо труднее, чем заполучить. Почивание на лаврах не затянулось… (Улыбается). Мудрость Ботвинника победила лихость Таля. Михаил Моисеевич изучил меня от корки до корки и взял буквально голыми руками. Если у него я выиграл матч с результатом «плюс четыре», то должок мне он возвратил по формуле «плюс пять». Убедительно, ничего не скажешь! И жаловаться некому… Надо сказать, справедливости ради, что двумя годами ранее Ботвинник проделал тот же самый «трюк» с Василием Васильевичем Смысловым. Дал нам поцарствовать на троне по году — и восстановил статус-кво.

— До вас в Благовещенске гастролировал гроссмейстер Александр Зайцев. Он говорил, что учился на ваших партиях.

— Александр Николаевич скромничает и немного льстит мне. Учился он у великих шахматистов прошлого, но я рад, что и меня не обошел стороной. На одном из финалов чемпионата Союза мы сыграли с Зайцевым умопомрачительную партию, наполненную большим количеством ударов и контрударов, головоломных жертв пешек и фигур, не исключая ферзей, хотя еще большее количество комбинаций осталось «за кадром», когда мы разбирали после игры эту партию и показывали друг другу возможные варианты с обеих сторон. Как ни смешно, но под тиканье турнирных часов пересчитать друг друга никто из нас так и не сумел, партия закончилась вничью, хотя приз за красоту получила. Такое бывает нередко — «кровь» льется рекой, залпы орудий сотрясают поле битвы. А в результате — банальная половинка очка каждому бойцу…

— Сейчас чемпионом мира является Борис Спасский. Все ждут его матча с американцем Робертом Фишером. Но выбор места поединка затягивается, напряжение нарастает. В чем причина, как вы думаете?

— Причин, как водится, несколько. Скажу о том, как мне это видится. В шахматном плане Спасский силен всесторонне — стратегически, тактически, комбинационно, отлично знает теорию. К тому же он хороший спортсмен, и не только как шахматный боец, но и вообще, физически. Достаточно сказать, что юношей Борис был чемпионом Ленинграда по прыжкам в высоту, брал планку на отметке 190 сантиметров, а это вам не шуточки, еще чуток — и стал бы мастером спорта по легкой атлетике.

Бобби Фишер — вот уж кто гений так гений! В пятнадцать лет стал гроссмейстером, ворвался в мировую шахматную элиту и навел панику среди мэтров. Разумеется, он мечтает победить Спасского, и у него есть веские на то аргументы.

Сейчас Фишер ищет место сражения, где ему было бы максимально комфортно использовать все свои козыри — потрясающую работоспособность за шахматной доской, неуемную жажду победы, энциклопедические знания теории и собственные кабинетные разработки в излюбленных дебютах. Он хочет, чтобы все вращалось вокруг его интересов и запросов, которые многим кажутся порой капризами избалованного вундеркинда. Допустим, на обыкновенных стульях он отказывается сидеть. Бобби требует комфортабельного кресла, способного максимально удобно разместить его почти двухметровую фигуру. Впрочем, и сопернику он тоже испрашивает такого же комфорта, надо отдать должное. Я уже не говорю о пятизвездочном отеле, калорийном питании, кондиционерах, автомобилях и прочих интересных вещах. Даже сцену Бобби требует отделить от зала пуленепробиваемым стеклом, способным также изолировать игроков от постороннего шума. Мечталось ли подобное Стейницу, Ласкеру или Чигорину?! Вряд ли.

Особая статья — призовой фонд матча и пропорции его дележа между победителем и побежденным. Фишер требует делить деньги поровну независимо от результата матча. Тем самым он хочет обезопасить себя финансово на случай поражения. В последние годы фонд делился иначе — две трети новому чемпиону, треть проигравшему. А на заре матчей за мировую корону вообще наблюдалась тираническая картина. Претендент должен был собрать весь призовой фонд, десять тысяч долларов, что по тем временам было неимоверно тяжело. Победитель матча получал все, а неудачник… В одной из опер есть ария с такими словами: «Пусть неудачник плачет!» Мне кажется, это поется в первую очередь о шахматистах… (Снова улыбается).

— Какие деньги сейчас разыгрываются?

— Хотя инфляция свирепствует безостановочно, но деньги за победу теперь совершенно иные. Во всяком случае, так требует Фишер. Спасский на эту тему предпочитает отмалчиваться.

— Просветите нас на сей счет.

— Москва предлагала двести тысяч, — разумеется, в долларах. Нью-Йорк сулит дать порядка полумиллиона. Еще больше обещает найти Белград, хотя назвать точные цифры не могу, пользуюсь доступными мне сведениями из уст югославских гроссмейстеров Матановича, Матуловича и Глигорича. На этом фоне сто двадцать пять тысяч в Рейкьявике, которые озвучила шахматная федерация Исландии, выглядят бледновато. Но я убежден, что играть все-таки будут в Рейкьявике. Бобби очень нужны деньги, но гораздо нужнее ему победа. А там он более всего рассчитывает на успех, это несомненно. Часовой пояс ближе ему, нежели Спасскому. И климат подходящий. Да и болельщиков у него там достаточно. Исландия — первая страна в мире по числу гроссмейстеров на душу населения. Это вам не шуточки…

— Как вы относитесь к подобному прагматизму?

— Таковы реалии времени. Почему чемпион мира по боксу в тяжелом весе может получить за победу в матче пять миллионов долларов, а шахматный чемпион — в тысячу раз меньше его? Это несправедливо! Вот почему мы, ведущие шахматисты, считаем Бобби Фишера, если так можно выразиться, своим председателем профсоюза. Он постоянно повышает ставки за нашу работу. Я вижу в этом справедливость и желаю благополучного разрешения проблемы.

— Кто победит в будущем матче, как вы считаете?

— Победит сильнейший… (Улыбка Таля становится самой широкой за все время нашей беседы). Поставим вопрос иначе: за кого болею я? Разумеется, за Спасского. Более того, я постараюсь помочь ему в этом неимоверно трудном деле. У меня есть свои мысли и идеи на сей счет. С Фишером я неоднократно успешно играл в различных турнирах. Но чемпионский матч — это совсем иное дело. Тут ты каждый день встречаешься с одним и тем же партнером. На первый план резко выходит психологическая устойчивость. Отечественная школа шахмат не должна потерять престиж, слишком многое поставлено на карту. Тем более что политика уже успела вовлечь в сферу своих действенных инструментов большой спорт, несмотря на все уверения в противном. И шахматы не миновала сия участь.

— А если все-таки победит Фишер?

— Не исключено. Ну что ж, придется советским шахматистам поднапрячься и возвратить себе корону в самое ближайшее время. Тем более что у нас есть перспективная молодежь. Двадцатилетний Толик Карпов — вот кого могу назвать прежде всего. Он шахматный принц, то есть уже становился чемпионом мира среди юношей. Почему бы не замахнуться и на взрослый титул? У него прекрасный тренер — гроссмейстер Семен Фурман, мы его называем в своем кругу чемпионом мира по игре белыми фигурами. Настолько сильно Семен Абрамович играет, имея право выступки. Теоретик он отменный. В работе с Анатолием зарекомендовал себя мудрым педагогом. Вдвоем они могут повалить кого угодно, помяните мое слово.

И вообще кладезь отечественных талантов неисчерпаем, как и сама шахматная игра. Правда, Ботвинник обещает создать шахматную программу для электронно-вычислительной машины, которая сможет одолеть человека, поскольку не будет никогда ошибаться в расчетах. Но это произойдет еще не скоро. Так что будем пока учиться у людей, ставших чемпионами мира.

— Благодарю вас, Михаил Нехемьевич, за интервью! Примите от амурских поклонников вашего таланта благодарность за посещение наших краев. Доброго здоровья и новых побед!

— Спасибо! В свою очередь, желаю всем вам успехов в обживании своего сурового и прекрасного Дальнего Востока и высоких достижений за шахматной доской. До свидания!

Амурское радио, зима 1972 г.

P.S. В следующем, 1973 году я вновь встретился с Талем, но уже далеко от Благовещенска. Случилось это в Ленинграде, куда я отправился в командировку по служебным делам. Там в то время как раз проводился межзональный турнир в цикле борьбы за звание чемпиона мира. Лучшие гроссмейстеры планеты шли приступом на «бастионы» Фишера, победившего-таки Спасского в скандальном и напряженнейшем матче в Рейкьявике.

Играл Таль тяжело, сказывалось слабевшее здоровье. Он много курил за доской на сцене, пробовал бросаться в лихие атаки на неприятельских королей, но чего-то не досчитывал до конца и терпел обидные поражения. Подойти к нему в кулуарах мне показалось неэтичным, да и о чем я мог спросить его? Главное он мне сказал, как теперь уже видится через годы, именно тогда, в конференц-зале «Амурки» после сеанса одновременной игры, в котором мне не довелось участвовать как игроку, но посчастливилось как журналисту. За что и говорю спасибо своей беспокойной профессии молодости.

Не ошибся в своем прогнозе Михаил Таль и насчет Анатолия Карпова, ставшего двенадцатым чемпионом мира по шахматам. Умение заглядывать в будущее — в этом ведь шахматы тоже помогают неплохо, не так ли?

2012

В глубину веков

«Глубок, фундаментален труд А. Деревянко, посвященный одной из актуальных тем в современной истории — древнейшей истории Сибири и Дальнего Востока. Молодой историк привлек большое количество новых материалов, в том числе и самые последние, самые новые данные, полученные советскими археологами. Это вполне естественно, потому что сам автор этой работы — участник многих археологических экспедиций, и факты, на которые он ссылается в своем труде и которые приводит, получены им во время этих экспедиций. По существу, труд А. Деревянко — первый в советской исторической науке труд, посвященный истории племен Приамурья каменного века».

Так писал в «Комсомольской правде» 4 ноября 1972 года видный советский ученый академик Н. Г. Басов о нашем земляке Анатолии Деревянко, удостоенном премии Ленинского комсомола за цикл работ по археологии Дальнего Востока.

Коварное дно

Катер тряхнуло так, что в камбузе загремели чашки-кружки.

— Сели. Намертво! — горестно резюмировал капитан Слава Иванов. — Понесла нас нелегкая на этот Гуран! Эй, «лоцман», принимай конец…

«Лоцман» — Володя Пиков — побежал по берегу, словно специально мощенному крупными, один к одному, булыжниками, стал вколачивать ломик. Течение было настолько сильным, что катер накренился и грозил вот-вот перевернуться. С кормы завели трос, закрепили за ломик, и он загудел басовой струной.

— Что будем делать, Анатолий? — спросил капитан руководителя экспедиции.

Деревянко некоторое время молчал, оценивая обстановку, потом сказал решительно:

— Закрепитесь получше. Сниматься — завтра. А я пока схожу посмотрю, что там есть.

…И счастливый берег

Сутки стояли мы немного ниже устья речки Гуран, несущей свою ледяную воду в Амур. Сутки скрежетало днище нашего «Ярославца» о берег, поразительно напоминающий булыжную мостовую. Вполне возможно, что в старину в устье Гурана жили люди. Ну а если так, то плох тот археолог, который упустит случай обследовать предполагаемые места поселений древнего человека.

Рабочие экспедиции Сибирского отделения Академии наук СССР, а проще — первокурсники Благовещенского пединститута, будущие историки Олег Антонов, Леонид Еременко и Сережа Рачкин под руководством Деревянко сделали несколько шурфов, в которых были обнаружены любопытные находки: ножевидные каменные пластины и специально обработанные камни для скалывания этих пластин — нуклеусы, или иначе — ядрища. Поселение, найденное на этом месте, было квалифицировано как неолитическое, существовавшее примерно 3–7 тысяч лет назад. Неподалеку от катера было найдено и поселение более позднего времени, когда племена Верхнего Амура уже научались плавить металл.

— Держи, рыбаки! Может, это вам поможет хоть одну рыбешку поймать, — подзадоривал команду катера Деревянко, показывая кучку превосходных прямоугольных глиняных грузил.

— Смотри-ка! — удивился наш главный рыбак, моторист Витя Бабичев. — Желобки специальные на грузилах, чтобы привязывать было удобно к сетке.

— Да уж, небось пращуры без рыбы не сидели, — добавил Володя Пиков. — Это тебе не баночками пескарей таскать. Тут, брат, пахнет серьезным — таймешком, к примеру, или осетром.

Немного о прошлом

Писать о Деревянко мне одновременно и легко, и сложно. Легко потому, что я знаю его с той поры, когда мы вместе ходили в один класс Тамбовской школы, играли в одни игры, читали одни книжки. Вместе поступили затем в Благовещенский педагогический институт. А сложно потому, что слишком много осталось в памяти, трудно выбирать.

Вырос Анатолий в семье дружной, трудовой. Отец с малолетства батрачил на амурских кулаков, выучился ремеслу и большую часть жизни плотничал. А мать растила троих сыновей — Бориса, Леонида и младшего, Толика. Старшие братья были ребятами крепкими, учились в школе только на «отлично», были комсомольскими вожаками. Немудрено, что в такой атмосфере младшему Деревянко постоянно приходилось тянуться за братьями. Братья в библиотеку — и младший за ними, «пятерки» принесли из школы — и у него в дневнике отличные оценки. Воды принести, дров наколоть, корову напоить-накормить — деревенскому мальчишке не привыкать.

От подражания — к самостоятельности. Анатолий прошел этот путь к 16 годам, когда после десятого класса мы выбирали, куда пойти учиться дальше. Оба старших брата уже учились во Владивостоке, в политехническом институте. И для Анатолия, казалось бы, все было ясно: иди по стопам Бориса и Леонида.

Но Анатолий решил иначе. В 1959 году он поступил в Благовещенский пединститут. К тому времени круг его интересов вполне определился. Произведения Миклухо-Маклая, Пржевальского, Козлова стали его любимыми. А книгу Козлова «Монголия и Амдо и мертвый город Хара-Хото» он зачитал буквально до дыр и очень дорожил ею.

На историко-филологическом факультете Деревянко проявил себя не только как студент, жадно тянущийся к знаниям, но и умеющий четко распоряжаться ими, отстаивать свою точку зрения. Спорили мы немало, случалось, до хрипоты и взаимных обид. Но, признаюсь, чаще всего прав был именно он.

Счастливый случай?

Год 1961-й стал поворотным, ключевым в биографии Анатолия Деревянко. В то лето к нам в область приехала археологическая экспедиция под руководством профессора Алексея Павловича Окладникова, видного ученого, неутомимого разведчика тайн древности. Мы, второкурсники, жадно слушали каждое слово Алексея Павловича во время лекции, которую он согласился прочитать в нашем институте.

Стало известно, что экспедиции требуются рабочие на раскопки. Перед Анатолием внезапно открылась возможность из мира книг шагнуть в заманчивый мир поиска тех исторических истин, которые сами рождают книги, закладываются в фундамент советской исторической науки.

Вместе с Борисом Сапуновым Анатолий становится сотрудником экспедиции. Лопату держать в руках парни умели, ну а прочим премудростям археологии их взялся обучать сам профессор, зорким своим глазом подметивший в юношах жажду познания.

И профессор не ошибся в своих учениках. Трудолюбием парни были наделены с детства, а способности творчески, научно осмысливать все найденное — этому они научились у своего руководителя.

Мало отыскать места поселения древних людей, тщательно скрытые временем. Мало осторожно и умело раскопать их и извлечь на свет орудия труда и войны, кухонную утварь и предметы обихода, многие из которых рассыпались на кусочки. Мало восстановить их, придать им первозданный вид.

Главное — понять, что за люди держали вот эту чашку или наконечник стрелы, чем жили, чему радовались, против чего боролись наши далекие предки.

Труд и талант

С той поры, когда Анатолий Деревянко шагнул в мир археологии, минуло достаточно много — двенадцать лет. А он еще молод — ему всего 30. В 22 года стал кандидатом исторических наук, в 28 — доктором. И должность у него солидная — заместитель директора по научной работе Института истории, филологии и философии Сибирского отделения Академии наук СССР. Того самого института, где директором его учитель, «крестный отец» в науке, ныне уже академик, Алексей Павлович Окладников.

Но застать на месте за кабинетным столом Анатолия Пантелеевича можно лишь в немногие месяцы зимы, когда идет обработка материалов, собранных в многочисленных летних экспедициях.

Где только не побывал Деревянко за эти годы! Приморье и Амурская область, Якутия и Красноярский край, Иркутская, Читинская области, Монголия…

Я держу в руках книгу Деревянко «В стране трех солнц» — рассказ археолога о древностях Приамурья. Это научно-популярная книга, а число специальных работ, журнальных публикаций и научных статей, написанных им, исчисляется многими десятками.

Археолог — тот же путешественник. А походная жизнь требует закалки. Надо уметь работать в зной и холод, ветер и дождь. Палатка и спальный мешок на долгие недели становятся и твоим домом, и постелью. В общем котле не часто бывают разносолы. Но трудности Анатолий переносит легко: сказывается отличная физическая подготовка. В пединституте Деревянко играл за сборную волейбольную команду, был чемпионом области, перворазрядником.

Анатолий не мыслит себя без этой тревожной и подчас неустроенной жизни археолога. Его редко видят родители, дочка Леночка, еще реже — братья. Но увлеченность работой, непередаваемая творческая атмосфера, своеобразная романтика настолько сильны, что и жена Анатолия — Женя, выпускница Благовещенского пединститута, способный лингвист, литератор — тоже загорелась работой своего мужа и стала археологом. И уже заканчивает кандидатскую диссертацию.

Кандидатом исторических наук стал и давний институтский друг Деревянко — Борис Сапунов, который был директором Амурского краеведческого музея, а сейчас преподает археологию в родном институте.

Более того, Анатолий Пантелеевич Деревянко является научным руководителем выпускника Благовещенского пединститута Анатолия Мазина, своего активного помощника, большого знатока севера Амурской области, неутомимого разведчика уникальных художественных памятников древности — «писаных» камней.

Курс прежний

И я снова вспоминаю июль позапрошлого года, когда мы полмесяца поднимались вверх по Амуру на катере. Это была разведка, своеобразное макетирование будущей карты археологических раскопок.

На Гуране мы простояли сутки. Вода поднималась, что облегчило нашу работу. В полдень катер снялся с мели, и мы вышли на створы.

Анатолий сам встал к штурвалу. Течение в этих сжатых сопками местах было стремительным, но Анатолий управлял катером уверенно. Не впервой он брался за штурвал, знал лоцию, умел быстро отыскивать обстановочные знаки.

— Послушай, — обратился я к нему, кивая на пухлый, видавший виды блокнот, лежащий рядом с картой. — На сколько лет ты запланировал себе работы в своем «гроссбухе»?

Анатолий ответил сразу, как о давно решенном, известном и рассчитанном до мелочей:

— Здесь лет на десять-пятнадцать. А вообще — на всю жизнь хватит. — И замолк, отыскивая на далеком левом берегу оранжевое пятно очередной створы. Курс — к ней. Там ждал нас новый поиск.

«Амурская правда», 13 января 1973 г.

Утверждение

Заканчивался отчетный концерт Амурского народного хора перед земляками-благовещенцами. Зрители тепло приветствовали артистов. Мы привыкли и как должное принимаем слова благодарности талантливым энтузиастам самодеятельной сцены. Они и теперь прозвучали в притихшем зале. А вот последующее сообщение председателя областного хорового общества Н. А. Лошманова для большинства оказалось совершенно неожиданным:

— Руководитель хора Владимир Яковлевич Пороцкий принят в Союз композиторов СССР!

Отставив баян, еще не остывший от игры, в русской рубашке навыпуск — счастливо и устало улыбался молодой черноволосый мужчина. Первый профессиональный композитор в нашей области.

Шла репетиция. Небольшой зал старенького корпуса Благовещенского музыкального училища почти полностью занят был хором, струнным оркестром. За дирижерским пультом хозяйничал Леонид Израйлов, рядом на крохотном пятачке расположился директор училища В. А. Побережский. Впрочем, сейчас он был в более привычной для нас роли солиста.

Конец ознакомительного фрагмента.