Нотки кориандра

Игорь Лебедев, 2021

При весьма загадочных обстоятельствах убит репортер Чептокральский. По виду – все признаки трагедии на почве любовной страсти, но Ардова смущают детали. Именно они приводят к раскрытию тщательно спланированной международной аферы, ради которой изощренный преступник готов не только расправиться с самим сыщиком, но и втянуть в войну целую империю. Чтобы разрушить преступный замысел, Илье Алексеевичу предстоит обыграть жандармское управление, всерьез поверившее в неотвратимость грядущей войны, о которой вот уже неделю твердят газеты.

Глава 4

Черный экипаж

К парадному подъезду уже набежали зеваки — слух об убийстве офицером любовника супруги быстро разлетелся по околотку. Городовой Пампушко лениво отгонял праздную публику, монотонно повторяя: «Разойдись… Не положено…»

Дворники в холщовых передниках уже грузили труп Чептокральского на забранную клеенкой подводу. Старший дворник Мошков руководил погрузкой.

— И часто этот господин к вам захаживал? — подойдя, поинтересовался Ардов, указав взглядом на покойника.

— Дык что уж… — Бросив давать советы работникам, Мошков с готовностью обернулся. — Захаживал…

Старший дворник как-то похабно хмыкнул и нервно подергал плечом.

— И всегда в отсутствие хозяина? — уточнил Илья Алексеевич.

Собеседник невольно бросил взгляд на окна во втором этаже.

— Известное дело. Как же тут при хозяине-то…

Ардов вздохнул и посмотрел на труп Чептокральского, который как раз накрывали замызганной дерюгой.

— Так-то плохого сказать не могу… — поторопился продолжить показания старший дворник. — Обходительный был… Шутил много…

Управившись с первым трупом, дворники отправились за вторым.

— Как вы узнали об убийстве?

— Дык, а как?.. — старший дворник занервничал, вспоминая происшествие. — Я как раз вот тут вот Егорке велел песочком присыпать, чтобы, стало быть, двор в исправности содержать… И тут, стало быть, слышу — бац! Бац! И крик такой, что поджилки затряслись. Матерь божия, думаю.

— Сколько выстрелов было?

— Два. И потом еще один.

— Всего, получается, три?

— Вестимо, три.

— Как вы поняли, где стреляли?

Вопрос ввел дворника в ступор. Он несколько мгновений хлопал глазами.

— Дык, а как… Сам-то Александр Петрович едва не бегом изволили к себе подняться… А там-то его, известное дело, какой гость ждал.

— А приход Чептокральского вы тоже видели?

— Дык, а как же? Для того и службу несем…

— Он был один?

— Репортер-то? Один, — с преувеличенной убежденностью заверил Мошков.

— А Лундышев?

— Лундышев-то? Вестимо, тоже один. Никого не было. Промчался вот так вот, — старший дворник взмахнул рукой перед лицом, — бурей! Я ему: «Здравия желаем, Александр Петрович», стало быть… Куда там!

Илья Алексеевич достал из стеклянной колбочки маленькую пилюльку — он все никак не мог избавиться от вкуса карболки во рту, а белые горошинки в таких случаях помогали успокоить рецепторы.

— Сам-то Александр Петрович, конечно, строгих нравов был… — продолжил дворник, с любопытством глядя на колбочку, которую сыщик привычным движением вправил в гнездо на кожаной наручи, стягивавшей левое запястье. — Горячий человек, да… Тут уж понятно…

— Что увидели наверху?

— Дык, а что?.. Один, стало быть, лежит бездыханно, второй — то же самое в креслах, а Серафима Сергеевна кричит смертным криком, болезная… Ну, я сразу к Ивану Данилычу — доложить, стало быть…

— В котором часу Лундышев обыкновенно возвращался со службы?

— Обыкновенно к ночи уж. Так-то не раньше девяти, но бывало и того больше. Много работал, да. Что уж говорить, военный.

— А сегодня раньше обычного пришел, верно?

Дворник на мгновение задумался и как-то испуганно взглянул на сыщика.

— Раньше, — с удивлением согласился он. — Да, раньше. Сегодня раньше обычного.

Мошков с восхищением уставился на сыщика, пораженный примером столь глубокого проникновения человеческой мысли в самую суть вещей, — ему показалось, будто господин расследователь только что на его глазах раскрыл преступление. Или уж как минимум существенно продвинулся в разгадке причин, приведших к трагедии.

К сожалению, это было не так. Илья Алексеевич пребывал в растерянности. Происшествие никак не складывалось у него в лишенную противоречий картину. По всем внешним приметам версия господина пристава выглядела единственно возможной, но в голове подобно мухам летали какие-то отдельные мысли, не позволявшие принять столь простое объяснение случившемуся.

Чиновника сыскной полиции тронул за плечо Свинцов.

— Илья Алексеевич, тут вот водопроводчик Ермолаев доложить желает, — сообщил он и властной рукой вытряхнул из-за спины щуплого мужичишку в грязном переднике с пуком серых волос на голове. Тот был явно под хмельком, но держался молодцом, не заваливался, только мутный взгляд никак не мог поймать лица собеседника и все норовил занырнуть в облака, откуда ему, возможно, подмигивали ангелы.

— Я, ваше благородие, у Колывановых как раз шаровой кран починял… поломка у них вышла, екстиль…

— Не тяни! — тряхнул подопечного Свинцов.

— Выхожу — и вижу, — продолжил Ермолаев, словно встряска перебросила в нем патефонную иглу на новое место, — стоит тут вот, у сарая… Не наш жилец, екстиль! Это я вам как паче всех человек окаянен есмь… — зачем-то перешел на покаянный канон водопроводчик и принялся горячо креститься.

Свинцов опять встряхнул Ермолаева.

— Вот так вот на меня зыркнул и пошел, убо^[1], — завершил он доклад.

— Опять надрался? — счел нужным встрять старший дворник, чтобы господа чины полиции не подумали, будто во вверенном ему домовом хозяйстве отсутствует должный надзор за работниками и обслугой.

— Вот так вот! — повторил водопроводчик и снова выпучил глаза, опасаясь, что в первый раз недостаточно точно передал этот дикий взгляд опасного чужака.

— Как выглядел? — вместо сыщика задал очевидный вопрос околоточный и вновь мотнул свидетеля.

— Ухо! — тут же отозвался Ермолаев. — Повернулся он ко мне вот так вот, убо… Гляжу — мать честная! Уха-то и нет совсем, екстиль! Словно корова языком! Даждь ми, Господи, слезы, да плачуся дел моих горько… — опять принялся молиться пьянчужка.

— Одноухий? — встрепенулся старший дворник, уловив, что наблюдение вызвало интерес сыщика. — Как же, бывал! Пару раз захаживал к Александру Петровичу. В дом не поднимался, здесь ждал.

— Справа или слева? — спросил Илья Алексеевич.

— Виноват? — растерялся Мошков.

— С какой стороны шрам?

— Справа или слева? — словно желая перевести слова сыщика на низкий язык водопроводчиков, громко повторил вопрос Свинцов и в который уже раз тряхнул измученного допросом Ермолаева.

Тот повертел головой, припоминая, в каком ракурсе застал незнакомца, и попытался примерить увечье на себя.

— Слева, стало быть, — наконец сообщил он.

— Точно, слева! — опять влез Мошков, желая и со своей стороны оказать пользу следствию. — Справа, кабы смотреть, есть, а слева — начисто то есть отсутствует.

— Вот так вот! — водопроводчик сделал движение, словно желал пятерней сорвать с собственной головы ухо, после чего опять принялся креститься. — Яко же бо свиния лежит в калу, тако и аз греху служу.

Илья Алексеевич кивнул Свинцову, и тот потащил Ермолаева прочь.

У дровяного сарая, который также решил осмотреть Ардов, был обнаружен полусгнивший сельдевой бочонок, кем-то заботливо приставленный к стенке. Именно над ним находился тот край крыши, где сыщик обнаружил свежий клочок сукна.

Все-таки исключать загадочного третьего участника преступления было пока рановато.

Вернувшись к подводе, Илья Алексеевич увидел Жаркова, который стоял на ступенях и прикуривал папироску.

— Петр Палыч, я в редакцию «Санкт-Петербургских ведомостей», — сообщил Ардов.

— Что вы хотите там узнать? — справился криминалист, возясь с зажигалкой.

— Пока не знаю, — простодушно ответил Илья Алексеевич. — Чептокральский вечно влезал в различные неблаговидные делишки, не удивлюсь, если какое-то из них и привело к столь печальной развязке.

— Какие уж тут делишки, — возразил криминалист и затянулся. — Госпоже Лундышевой пора вон вместе с водопроводчиком покаянный канончик разучивать, — он кивнул в сторону белобрысого пьянчужки, крестившегося у подводы.

— Не могу я поверить в ее распутство, — с ноткой отчаяния в голосе признался Илья Алексеевич.

— Да вам-то что за дело? — грубовато удивился криминалист. — Вы вашу достоевщину, Илья Алексеевич, бросьте: преступники — народ коварный, такую комедию перед вами сыграют — не заметите, как ноги им мыть броситесь. Сострадание хорошо в церкви. А в нашем деле следует держать ухо востро, нам великодушие противопоказано!

— Не составите мне компанию? — справился Ардов, не желая сейчас ввязываться в спор о сострадании. — Редакция в двух кварталах.

— Пожалуй… — согласился криминалист, выпуская очередную струйку сизого дыма.

Вдруг он изменился в лице, как будто заметил нечто, вынудившее его исправить планы.

— Вернее, нет. — Петр Павлович тряхнул головой и как-то суетливо засобирался. — Не могу… В участок нужно…

Илья Алексеевич обратил к товарищу немой вопрос.

— Пулю надо посмотреть, — Жарков постучал по саквояжу, куда поместил найденные на месте преступления предметы, — вы что же, забыли? От этой экспертизы вся картина зависит. Был ли третий, и прочее…

Всплеск служебного рвения показался Илье Алексеевичу странным. Он бросил невольный взгляд себе за спину, где за курдонером^[2] открывалась вечерняя суета на Садовой, но ничего, что могло бы так взбудоражить Петра Павловича, не приметил: почтенная публика фланировала под крытой галерейкой вдоль магазинных фасадов — «Конфеты и шоколадъ М. Конради», «Магазинъ фруктовъ Георга Ландрини», «Колоніальные товары т-ва “В. И. Соловьевъ”»; среди пешеходов никто не подавал признаков курьеза или диковинности; экипажи мерно грохотали по мостовой, некоторые кареты стояли в ожидании пассажиров, отправившихся за покупками.

Илья Алексеевич не стал выказывать удивления — он уже успел привыкнуть к причудам криминалиста.

— Ну куда, куда! — вдруг закричал Жарков и бросился к дворникам, выносившим из дома второй труп. — Ногами сюда, тетери!

Петр Павлович с каким-то преувеличенным рвением устремился к телеге руководить погрузкой тела капитан-лейтенанта.

Ардов задумчиво посмотрел вслед товарищу и отправился в редакцию.

Дождавшись, когда сыщик завернет за угол, Жарков перешел на другую сторону Садовой и, воровато оглянувшись, скрылся в черной карете, которая уже некоторое время стояла здесь без всякого движения.

Примечания

1

Убо — стало быть (церк., стар.).

2

Курдонер — парадный двор перед главным фасадом здания.