Мнемозина, или Алиби троеженца. Роман

Игорь Павлович Соколов

«Герой романа „Мнемозина или алиби троеженца“ – судмедэксперт, пенсионер Иосиф Розенталь создал невероятную семью, в которой каждая из трех его жен ощутила себя жрицей любви и исполнила свое земное предназначение, родив ему ребенка. В реальном мире всякий составляет собой часть социума, имеющего множество сложных связей с ним и делающего его зависимым от него. В романе автор отрывает своих героев от социума, отчего чувства неожиданно сгущаются до высоты полета…» Аарон Грейндингер Книга содержит нецензурную брань.

Глава 6. Богатство как приманка

— Женщин и водки! — всю дорогу в самолете орал пьяный Мишаня.

Его худосочная жена в огромных очках, как лупоглазая дива, наполнилась страданием. Моя же Мнемозинка спала как убитая. Вид кучерявых облаков, скрывающих землю, впечатлял как стадо баранов.

Я же был все добрее и добрее к Мнемозинке, в последнее время я заменил кожаную плеточку, скрученную морскими узлами на страусиный веер, который по дешевке купил на Кипре у одного грека, а чтобы веер не сломался, я обшил его льняной тканью. От такого кнута на милой попке моей благоверной не оставалось никаких следов.

Она даже стала подумывать, что я бросил свое ужасное занятие, а я же только исхитрился попрятать свои безумные пороки, а потом, какие это еще пороки, ну, подумаешь похлестать разок-другой по попке своей же женушки!

Какой же это порок или грех?! Это не грязный секс, от которого случаются всякие заразы или громко орущие дети!

Это просто «парад планет», мое маленькое безобидное хобби! Кстати, вид крови нисколько не возбуждал меня!

Было время, когда я радовался мучениям Мнемозинки и ее ранам на попе, но как говорится, все течет, все изменяется.

В общем, игра осталась, а правила изменились!

Раньше мне доставляло удовольствие причинять боль своей Мнемозинке, сейчас же боль ушла на задний план, хотя сам процесс все еще увлекал меня!

Самое главное, что с помощью сильных транквилизаторов я сумел превратить жену в спящую царевну, в жалкую сомнамбулу, которая никогда не пробуждается до конца, и которая теперь мне покорна как маленькая несмышленая овечка! Вот и сейчас она проснулась и так сильно испуганно схватилась за мою ручку, словно я вот-вот исчезну.

Да уж, раньше бедняжка хотела секса, а сейчас ей достаточно одного моего присутствия!

Я глажу Мнемозинку ладошкой по голове, а моя Мнемозинка всхлипывает! Все-таки эти таблетки, кажется, здорово влияют на психику.

— Ты, знаешь, я, наверное, очень больна, — шепчет Мнемозинка, — у меня такое чувство, что я ничего не могу, и мне ничего не хочется! Но больше всего я боюсь, что ты, увидев, в какую разбитую колоду я превратилась, возьмешь и бросишь меня! Ведь ты в последнее время даже перестал бить меня своей плеткой!

— Ну, что ты, Мнемозинка, — улыбнулся я, крепко сжимая ее руку и внутренне содрогаясь от мысли, что она меня любит, — это совсем ничего, что ты приболела, такое часто бывает со многими людьми из-за перемены климата.

— Может ты и прав, — она попробовала улыбнуться, но губы ее не слушались, и вскоре она опять уснула.

— Да, блин, несчастная девка, — зашептал сзади меня уже давно притихший Мишаня, — ты уж, друг ее не бросай! Все равно она, видно, скоро отмучается!

— Да, что ты такое болтаешь, придурок?! — возмутилась его лупоглазая жена.

— Сама молчи, дура! С человеком поговорить не даешь! — обиделся Мишаня. — Эх, была бы ты такая же больная, я бы тебя тоже жалел и кормил из ложечки! — Мишаня призадумался и мечтательно вздохнул.

— Придурок! — еще раз возмутилась его жена и окончательно замолчала.

Самолет приближался к Москве, а меня мучило какое-то странное беспокойство, как Леонид Осипович и Елизавета Петровна отнесутся к сонливому и беспомощному состоянию своей дочери, и не захотят ли сводить ее к врачу?!

— Надо им сделать кругосветное турне, — вдруг осенило меня, — ну, а там можно еще что-нибудь придумать!

— Ты зря это, — прошептала во сне Мнемозинка, и я сразу весь похолодел.

Бывают же такие совпадения, от которых медленно, но верно сходишь с ума, а потом, когда ты поступаешь не совсем красиво, тебя еще начинает мучить твоя же глупая совесть! И откуда она взялась, дрянь такая?! А тут еще Мнемозинка во сне что-то припоминает, бредит, шепчет! И почему я живу такой ужасной жизнью? Неужели нет никакого другого выхода?!

— Для тебя нет! — ответило мое подсознание, и я от такого внутреннего диалога даже прослезился.

Себя пожалел, придурок! Придурок! Придурок! Возможно, все мужчины придурки, раз так своевольничают со своими женами! Они бы может и рады не своевольничать, но сама природа их призывает все брать в свои руки, все, что плохо лежит, да еще под тобою шевелится!

А потом, когда есть возможность почувствовать себя хозяином хотя бы одной красивой рабыни, то почему бы, этой возможностью не воспользоваться?!

Превратить современного человека в раба абсолютно не сложно, главное, чтобы он сам об этом ничего не знал!

То, что я молод, красив и богат, это всего лишь приманка! Мнемозинка как муха один лишь раз присела на мою паутинку, и сразу попалась!

Конечно, примитивному большинству нравится только секс, мне же неожиданно стало нравиться превращать свою Мнемозинку в беспомощное дитя! Я буду кормить ее с ложечки как ребенка, и наслаждаться ее сонливым курлыканьем! И бить ее спящую по попе я буду нежно-нежно, чтобы не разбудить ее. И спящую натирать своей противомикробной мазью!

Она будет еле вставать, еле ходить и держаться за меня, а я буду наполняться гордостью как самый внимательный хозяин к собственной рабыне, и даже не как к рабыне, а как к своей живой игрушке!

Между тем, наш самолет должен был очень скоро приземлиться в Домодедове, поэтому я попросил стюардессу сделать для Мнемозинки крепкий кофе.

Кофе действительно ее отрезвил, но ненадолго, поэтому из самолета по трапу, я ее почти нес на себе.

Заботливый Мишаня хотел мне помочь, и чуть было уже не подхватил мою Мнемозинку за бедра, но тут же получил от супруги прекрасный гол, удар миниатюрной, но весьма увесистой сумочкой между глаз.

— Сука! — только и смог из себя выдавить незадачливый Мишаня, быстро оставив нас с Мнемозинкой в покое.

— Что это с ней? — наперебой стали меня спрашивать встревоженные Леонид Осипович с Елизаветой Петровной, видя, как сонная Мнемозинка повисла у меня на плече.

— Да, вчера в баре немного перебрала, — слегка потупившись, ответил я.

— Нет, это все от климата, — пробормотала Мнемозинка и снова вырубилась.

— Вроде она и не пила никогда, — озадаченно вздохнула Елизавета Петровна.

— Видно, уже научилась, — нахмурился Леонид Осипович, — денег-то у них куры не клюют, вот они и швыряются деньгами!

— Да, причем здесь деньги-то, — обиделся я, — просто был прощальный ужин, ну и выпили немного! И вообще, Владик здесь?! — спросил я про своего водителя.

— Здесь, шеф, — вышел из-за колонны улыбающийся Владик.

— На, бери Мнемозинку, и положи на заднее сиденье, только осторожнее, дурак, не урони! — и я ловко перекинул Мнемозинку с плеча на плечо Владика.

— Вы прямо как с вещью обращаетесь с моей дочерью! — обозлилась теща. — То плеткой своей ее по заднице колотите, то спаиваете ее какой-то гадостью!

— Да, дорогой Герман, надо как-то уже перевоспитываться, — заговорил тесть со льстивой улыбкой, наступая при этом на ногу Елизавете Петровне.

— Как вам катер, понравился?! — спросил я.

— Ну, катер просто загляденье, — еще шире улыбнулся тесть, — двухмоторный, с широкой просторной каютой!

— Он туда уже девок стал водить! — пожаловалась Елизавета Петровна.

— Никакие это не девки, а женщины, врачи, когда мне плохо с сердцем, я всегда вызываю «скорую», и поскольку мне понравилось находиться на катере в кают-компании, мне там врачи и делают укол! — стал оправдываться Леонид Осипович.

— А зачем ты с ними затем по Оке-то гоняешь? — закричала Елизавета Петровна, — тоже, что ли сердце свое лечишь?!

— Да, просто хочется сделать людям приятное, вот и катаю их понемногу, — смущенно улыбнулся тесть.

— Однако я уже устал и надо ехать, — заметил я, — кстати, чтобы не будить Мнемозинку, поедете на такси, а мы к вам завтра приедем! Так что, езжайте к себе домой!

— Это как-то не по-людски, Герман, — заволновалась Елизавета Петровна, — надо хотя бы чайку попить с тортиком в честь приезда!

— Нет, теща, нам надо отдохнуть, — вздохнул я, — кстати, я вам с Леонидом Осиповичем приобрел тур, кругосветное путешествие на теплоходе! Сначала поедете в Париж отдыхать, потом в Англию, а оттуда уже на теплоход и в Америку, потом будет Австралия, Океания, а потом назад до Европы!

— Странно, чего это ты, Герман, такой добрый-то?! — неожиданно заорала теща.

— Слушай, чего ты так орешь-то?! — возмутился тесть. — Человек добро нам делает, а ты все время чем-то недовольна!

Люди вокруг нас даже оглядываться начали.

— Ну и семейка, вот уж вляпался, — с тревогой подумал я, — неужели и я с Мнемозинкой дойду до такого же маразма?! Нет уж, лучше в петлю какую-нибудь башку свою сунуть, чем терпеть над собой такие издевательства!

— Извините, мне уже пора! — покачал я удрученно головой и направился из аэропорта к машине, где меня поджидал Владик, наверняка, уже успевший уложить Мнемозинку на заднее сиденье моего золотистого «Мерседеса».

— Вы уж простите ее, у нее просто климакс от жары, — догнал меня у самой машины запыхавшийся от бега Леонид Осипович.

— И как вы ее терпите?! — удивленно прошептал я. — Ведь от одного только ее крика невзначай и помереть можно!

— Ну, так уж и помереть, — лукаво заулыбался Леонид Осипович, обнимая меня, — ладно, ты уж, Герман, не обращай на нее внимания. Это ей, наверняка, нездоровится! А вот за турне большое спасибо!

И поцеловал меня сукин сын прямо в губы, а еще подозревал во мне голубого! А сам с поцелуями лезет!

А может он мне таким образом рот затыкает?! Или заразить чем-нибудь хочет?!

— Герман, а у тебя денег не будет немного до этого самого турне? — зашептал Леонид Осипович.

— Так я же вам оставил несколько тысяч евро, вы что, уже за две недели все истратили?! — возмутился я.

— Тише, Герман, тише, — еще более мягко и успокаивающе зашептал Леонид Осипович, — просто моя стерва все забрала себе до копейки и держит меня около себя, как кота помойного!

— Ну, уж и вправду помойного?! — усмехнулся я, и быстро отсчитал тестю тысячу евро.

— Спасибо, касатик, Родина-мать тебя не забудет, — тесть снова облапал меня потными грязными ручищами, и побежал в аэропорт успокаивать тещу, а я весь обмазался антимикробной мазью, быстро прополаскал свой рот настойкой перца, и только потом сел в машину.

— И зачем вы ему столько денег дали, он же их все пропьет, да на баб спустит! — заулыбался Владик.

— А ты откуда знаешь? — спросил я, украдкой косясь на спящую Мнемозинку.

— Так он без вас меня постоянно эксплуатировал, то в кабак, то по проституткам его возил, — обиженно почесал свой длинный нос Владик.

— Да, тише ты, дурачина, а то Мнемозинка проснется, — одернул я его, — мало ли чего не бывает на свете! Если б ты половину своей жизни изучал северного оленя, может быть, и не так еще свихнулся!

— Уж это точно, — хмыкнул довольный Владик, трогаясь с места.

Совсем рядом, невдалеке от нас суровая теща уже вела за руку притихшего тестя к одному из стоящих такси, и мне почему-то Леонида Осиповича стало жалко, и он, как бы в подтверждение моего сочувствия, помахал мне рукой, тут же получив от своей жены подзатыльник.

— Интересно, как быстро я отправлю их в путешествие?! — вслух задумался я.

— Все очень просто, — пробормотала во сне Мнемозинка, и я опять похолодел.

Из дневника невинного садиста Германа Сепова: Невинность:

Невинность Мнемозинки я однажды прочитал в ее глазах. Невинность Мнемозинки борется сама с собой, она вне ее характера и вне ее судьбы, но иногда она выражает собою ее постоянно голодную потребность испачкаться о любое живое существо, соответствующее ее половой ущербности.

Пол — это уже сама ущербность, а влюбленные, т. е. сексуально-влюбленные — это ущербные люди.

Пол — признак деградации и вымирания всей человеческой цивилизации…

Поэтому я бережно охраняю невинность Мнемозинки, постоянно укладывая ее в сон с помощью вирнола.

Сон: Более всего я очарован сном Мнемозинки…

Во сне проявляются все ее невинные черты, во сне она словно возвращается назад, в свое детство, в тихое и укромное засыпание под одеялом…

Она даже спит как ребенок, и также как ребенок свертывается калачиком… Она беззащитна во сне и признается в этом самой позой, покоем своих обездвиженных рук, спокойствием чуть слышного дыхания, а самое главное, оцепенелостью своего полового органа.

Во сне она никогда не занимается онанизмом, отчего выглядит так очаровательно, как сказка, нарисованная на картинке..

Правда, иногда во сне она стонет, беспокоя меня своей генитальной эрекцией, но бывает это, слава Богу, так редко, что я все чаще не сплю, любуясь как спит Мнемозинка.