Мнемозина, или Алиби троеженца. Роман

Игорь Павлович Соколов

«Герой романа „Мнемозина или алиби троеженца“ – судмедэксперт, пенсионер Иосиф Розенталь создал невероятную семью, в которой каждая из трех его жен ощутила себя жрицей любви и исполнила свое земное предназначение, родив ему ребенка. В реальном мире всякий составляет собой часть социума, имеющего множество сложных связей с ним и делающего его зависимым от него. В романе автор отрывает своих героев от социума, отчего чувства неожиданно сгущаются до высоты полета…» Аарон Грейндингер Книга содержит нецензурную брань.

Глава 7. Любопытство из безумного верчения

Все действительно, оказалось очень просто, как пробормотала во сне Мнемозинка.

Идея кругосветного турне очень увлекла тестя с тещей, а слабость и сонливость была оправдана как переменой климата, так и прощальной попойкой.

— А я вроде и не помню, чтобы я пила, — зевала за столом Мнемозинка.

— Ах, дочка, какая же ты у нас шутница, — заулыбалась Елизавета Петровна, ее вчерашнее, подозрительное и одновременно язвительное отношение ко мне совершенно испарилось.

— Да, уж, дочка, ты уж постарайся все вспомнить! — поддержал жену Леонид Осипович.

— И чего вы ко мне пристали, я спать хочу! — снова зевнула Мнемозинка.

— Это у тебя от недосыпания, — вздохнула теща и, взяв Мнемозинку за руку, повела ее в спальню.

— Совсем, прямо, как ребенок стала, — с улыбкой оглянулась теща на меня, и закрыла за собой дверь в гостиную.

— Конечно, Герман, два месяца на одном и том же корабле, наверное, скучно будет, зато мы весь мир увидим, — зашептал тесть, когда мы остались одни.

— Ну, почему же скучно, — улыбнулся я, хитро поглядывая на тестя, — теплоход очень большой, там есть и бассейн, и кинозал, и множество ресторанов, баров, это считай, как небольшой город.

— А что, и проститутки там тоже есть? — заметно оживился тесть.

— Конечно, есть! Для тебя, дорогой тесть, у меня все есть! — засмеялся я, смело хлопая Леонида Осиповича по плечу рукой в резиновой перчатке.

— Тише, Герман, а то жена услышит, — взмолился тесть, — а как же их там можно распознать-то?

— Да, они сами кому угодно будут на шею вешаться! А потом там вся обслуга-прислуга этим занимается, это у них как дополнительный источник дохода! Но презервативы, Леонид Осипович, обязательно захватите, сейчас в мире всякой заразы, сам знаешь, сколько!

— Уж об этом, Герман, можешь не беспокоиться! — сразу повеселел тесть.

— И зачем я это ему говорю, — задумался я, — неужели только для того, чтобы сойти за своего, и побыстрее их отправить в эту чертову кругосветку?!

— А Мнемозинку-то не спаивай, все-таки дитя родное! — вдруг всхлипнул Леонид Осипович, а что это ты в перчатках резиновых?!

— Это я от аллегрии лечусь, — шепнул, покраснев я.

— Бедный Герман, такой молодой, и уже весь больной, — всхлипнул Леонид Осипович.

— Да, ничего страшного, скоро пройдет, — еще больше смутился я.

— И все-равно ты очень бедный, — продолжал всхлипывать Леонид Осипович.

Только сейчас я обратил внимание, что он уже где-то наклюкался.

— А денежку-то ты мне еще подбрось, — сквозь слезы нахально улыбнулся тесть.

— На проституток, что ли?! — усмехнулся я.

— Ну, Герман, ну, я же просил тебя потише, зачем это моей жене знать?! — опять перешел на шепот Леонид Осипович.

— Ладно, — вздохнул я, и протянул ему пачку евро, — этого хватит?!

— Сейчас, подожди, — оживился Леонид Осипович и со всей осторожностью стал пересчитывать деньги, тут же рассовывая их по карманам, а несколько купюр он умудрился даже засунуть себе в носки.

— Экий вы, Леонид Осипович, предусмотрительный! — удивился я.

— Да, Герман, жизнь научила меня очень многому! — заулыбался Леонид Осипович.

— А что это ты такой сегодня радостный-то? — вошла в гостиную Елизавета Петровна и начала с подозрительной гримасой внюхиваться в окружающий воздух.

— Что, уже выпил?! — она склонила голову над покорно раскрывшим свой рот Леонидом Осиповичем.

— Ну, так и есть, — усмехнулась она, — эх, Лёня, у тебя же сердце больное! О чем ты только думаешь?

— Так я ничего, я не с Германом, а с утра чуть-чуть бальзамчику «Рижского» выпил, — виновато улыбнулся тесть.

— Знаю я твое чуть-чуть! Хоть бы вы, Герман, как-нибудь на него повлияли! — обеспокоено вздохнула Елизавета Петровна. — Хотя может, вы тоже любитель?

— Да, нет, меня к этому как-то не влечет, — я рассеянно взглянул на них и подумал: «Неужели они скоро все-таки уберутся отсюда?!»

— Когда же мы, Герман, отъезжаем? — спросила теща.

— Завтра, я уже звонил! — я немного приврал, хотя Владик уже сегодня должен был приобрести билеты на завтрашний рейс!

— А что так быстро-то?! — удивилась Елизавета Петровна.

— Следующее турне только через полгода будет, — опять соврал я.

Ненависть с презрением лишали меня всякого стыда, поэтому вралось легко и свободно.

— Эх, дорогая, я всю жизнь об этом мечтал! — сжал в своих лицемерных объятиях Елизавету Петровну Леонид Осипович. — Герман такой молодец, и так о нас с тобой заботится!

— Вот это-то мне и не нравится! — задумчиво поглядела на меня Елизавета Петровна. — Неспроста все это, Осипыч, ой, неспроста!

Опять ее дурацкое подозрение! Еще немного, и она выведет меня из себя!

— Лизка, ну, ты неисправима! — засмеялся Леонид Осипович, подмигивая мне левым глазом. — Она, Герман, там, на севере привыкла от скуки из себя детектива разыгрывать!

Из любой мухи слона сделает! А кто чего потеряет — любую мелочь отыщет!

Боже, и чего они все болтают, неужели они все еще не понимают, что я от них устал! Время идет, а я все никак не дождусь их отъезда!

— Да, любая женщина, дорогой, сумеет постоять сама за себя, было бы только от кого защищаться! — хитро улыбнулась Елизавета Петровна.

— Эта дура еще надо мной издевается, — подумал я, — а я как дурак делаю им еще турне по всему свету!

Впрочем, я их и отправляю туда, чтобы подольше их не видеть, а приедут, так может, еще чего-нибудь придумаю! Я уже хотел от них как-то отделаться, но в это мгновение в гостиную вплыла моя сонуля, моя Мнемозинка!

— Мама! Папа! Вы не должны уезжать и бросать меня одну! — неожиданно заплакала Мнемозиночка, бросаясь к ним.

Черт! Выходит, она все слышала и стояла под дверью! Боже! Мне же скоро опять надо дать ей таблетки, уже и время подходит!

— А как же я, Мнемозинка?! — я постарался изобразить на своем лице серьезную обиду, и кажется, у меня это получилось, потому что теща вдруг встала на мою защиту.

— Мужа обижать, дочка, нехорошо! — насупилась Елизавета Петровна. — И потом, через два месяца мы уже приедем!

— Не знаю, не знаю, — поморщилась Мнемозинка, — Герману я, конечно, доверяю, но мне почему-то все равно очень страшно! Вот, увидите, если уедете отсюда, то обязательно что-нибудь случится! — еще громче заплакала она.

— Эх, ты, рева-корова, — прижал ее к себе Леонид Осипович, — и охота тебе реветь?! Ну, сама подумай, что с тобой может случиться, если ты живешь с таким любящим и таким заботливым мужем?

Мнемозинка немного поприглядывалась ко мне, и вскоре заулыбалась, убаюканная речами и ласками своего отца.

— Прости меня, Герман, даже не знаю, что это на меня такое нашло! — подошла Мнемозинка, обнимая меня.

— Да уж, Герман, ты ее постарайся понять и простить, — заулыбались хором тесть с тещей.

— Ничего, голубчики, — усмехнулся я про себя, — еще одна ночка, и вы быстро смотаетесь глядеть на белый свет, а ваша дочка будет целиком в моих руках! И уж тогда я постараюсь ее осчастливить, дорогую мою! Конечно, сам я с ней этим грязным сексом заниматься не буду, зато куплю ей в подарок пластиковый фаллоимитатор с пятискоростным режимом.

Я видел такие в секс-шопах на большой массивной подставке, и действуют они от обыкновенной электросети!

А я понаблюдаю, все-таки интересно, как Мнемозинка будет заниматься сексом с машиной, и потом к машине невозможно приревновать, это все-таки не человек, а машина, несколько железок с моторчиком и пластиковым покрытием, и больше ничего!

Вот уж будет наслаждение! Мнемозинку будет трахать искусственный член, а я буду мысленно трахать Мнемозинку, и экстаз Мнемозинки, вызванный действием этой машинки, сольется с моим духовным экстазом, пусть и невидимым, но существующим во мне.

Я даже не буду давать ей таблеток, чтобы она смогла прийти в себя и с чувством ослепительного восторга и счастья получить в подарок этот искусственный член и впустить его в себя! Она будет трахаться с этой машинкой, глядя мне в глаза, и мы сольемся!

Мы сумеем понять и оценить красоту наших чувств! От одного только взгляда на искусственный член, входящий в лоно Мнемозинки, я смогу испытать то, что люди называют оргазмом, а я называю ослеплением, ибо люди слепнут от своих чувств, как от солнца!

Они прекращают видеть все, ибо чувствуют только себя, свою глубь, свою ширь, и глубь, и ширь своего партнера!

Только я сам настолько духовный человек, что мне и не нужно заниматься сексом, достаточно просто один раз взглянуть, проникнуться чувством невидимого никому погружения в женщину как в тайну через один только пылающий и стремительный взгляд, чтобы навсегда прочертить линию земного горизонта и навсегда обозначить свою жизнь достижением ее смертной цели проникновением одного существа в другое!

И пусть мой Бог потом меня казнит! И пусть люди называют пороком то, что никогда сами не осознают!

А вслед за их непониманием рождается их зависть к тому, что они не только не понимают, но и не имеют, и не могут иметь в силу своей обыденной ущербности.

Человечество как витрина в магазине уже ущербно в силу одного только обозначения цен!

А люди как вещи стремятся быстрее продаться!

Вот и Леонид Осипович с Елизаветой Петровной очень быстро улетели в Париж, а оттуда в Лондон, а дальше на теплоход и вокруг земного шара!

Они были так заворожены целью своей поездки (ну, как же, объездить весь мир), что даже смутную тревогу своей дочери и ее нежелание их отпускать, восприняли не иначе как детскую обиду и зависть (ну, как же, мы-то едем, а она-то остается, бедная!)

— Все будет прекрасно! — мурлыкала в аэропорту Елизавета Петровна, обнимая и целуя нас с Мнемозинкой.

— А может вы не поедете?! — опять заплакала Мнемозинка.

— Ну, Мнемозиночка, ну, это же глупо, — погладил ее по головке Леонид Осипович, — мы же скоро приедем!

— Да, что ты ее все успокаиваешь! — рассердилась Елизавета Петровна. — Она просто не хочет, чтобы ее родители отправлялись в кругосветное путешествие!

— Совсем не из-за этого, мама, — огорченно вздохнула Мнемозинка, — я даже не знаю, как это объяснить словами!

— Вот и не надо ничего объяснять, — уже более снисходительно улыбнулась Елизавета Петровна и потрепала Мнемозинку за щеку, — слушайся мужа и веди себя хорошо!

— Спасибо тебе, Герман, и до встречи! — обнял меня нечаянно прослезившийся Леонид Осипович.

Мы еще некоторое время стояли с Мнемозинкой в аэропорту, хотя ее родители уже улетели.

— Знаешь, Герман, я тебя боюсь, — взглянула мне в глаза Мнемозинка, — ты такой добрый, но как раз это и внушает мне страх!

Как я уже заметил, прямые взгляды нисколько не облегчают нашего понимания, особенно, если в этих взглядах прячется умственная ограниченность.

Так или иначе, а Мнемозинка была глупа и чересчур правдива, а это почему-то внушало мне некоторые опасения, например, как она отнесется к моему сюрпризу, и захочет ли заниматься сексом с этой чудодейственной машинкой, а если не захочет, то, как мне тогда жить? Не пихать же мне самому этот фаллоимитатор в ее сонное тело?!

— Просто у меня такое ощущение, будто я сплю и живу как будто во сне, — продолжала свою речь Мнемозинка, грустно заглядывая мне в глаза, — а иногда мне кажется, что в твоих глазах прячется сам Черт!

— Ах, Боже, Мнемозинка, разве можно так думать о собственном муже, — засмеялся я, обнимая ее, и даже немного побаиваясь.

— Прости, но я говорю то, что думаю, — прошептала Мнемозинка, — может, от этого я кажусь тебе глупой, но люди, которые так думают и говорят, что думают, намного чаще вспоминают свое детство!

— А зачем его вспоминать-то?! — удивился я.

— Кстати, а где твои родители?! — неожиданно встрепенулась Мнемозинка.

— Мои родители уже давно умерли, — вздохнул я.

— Ты мне это уже говорил, а я тебя спрашиваю, где они похоронены?!

— Похоронены?! — растерялся я, поймав опять ее невыносимо пытливый взгляд. — У них нет могилы!

— Как это так?! — удивилась теперь Мнемозина.

— Они упали вместе с самолетом в море!

— И что их тела так и не нашли?! — никак не отставала от меня Мнемозинка.

Черт! Так она рано или поздно докопается до истины! Ну, не говорить же ей в самом деле, что моя мамаша сошла с ума и уже который год лежит в психушке, после того как ударила сковородкой по голове моего папашу.

Папаша тоже лежит в этой же, но не как психический, так как из-за травмы, после полученной сковородкой по голове он стал круглым идиотом!

— И чем вообще они занимались?! — довольно коварно и хитро улыбнулась моя Мнемозинка.

— Ничем, кроме секса! — неожиданно для самого себя прошептал я.

— Это уже интересно, — Мнемозинка с улыбкой обхватила меня за шею, и снова запустила свой противный язык мне в ротик, и так им завращала, что меня чуть-чуть не вырвало, и вообще мне стоило огромных трудов увезти ее из аэропорта.

Она все время чего-то боялась, а мне казалось, что так на нее действует вирнол.

Одних он успокаивает, а других, наоборот, доводит до полного сумасшествия, правда, это бывает уже после сна, который он же и вызывает.

Моя мамаша, например, от этих таблеток все время бьется головой об стену, а может она, таким образом, искупает вину перед моим папашей?! И кто знает этих баб? — Они все такие безумные и такие непредсказуемые, что даже самый невинный секс с ними может обернуться самой большой бедой!

Вот почему папаша мой, вместо того, чтобы быть нормальным человеком, превратился в идиота, а виноваты опять женщины!

Не путался бы он ни с какими бабами, может быть, мамаша и не ударила его сковородкой по затылку, а так, и он стал идиотом, и у нее в голове завелась шизофрения!

Может от этого у меня и отсутствует интерес к сексу! Впрочем, созерцателем его я еще быть могу, и даже очень любопытно, как это люди сношаются!

А насчет машинки я все здорово придумал, и Мнемозинка будет довольна, и я, наконец удовлетворю свое любопытство! Любопытство из безумного верченья!

Из дневника невинного садиста Германа Сепова: Дискредитация:

Мнемозина дискредитирована сама собой…

Наверняка, ее половой орган обладает неслыханной чувствительностью.

Однажды я своими глазами видел, как она с помощью правой руки теребила его, ну, а потом запускала в него всю руку, из-за чего вдруг лишилась сознания, что лишний раз подтвердило мою мысль о пагубности всякого сексуально-тлетворного действа…

Даже всего лишь раз наблюдая за ней, я чуть было не поддался ее безумным чарам… Само же омерзительное действо чуть не вызвало во мне гнусную эякуляцию…

Слава Богу, я был одет и удален от нее на вполне безопасное расстояние, иначе бы я был попросту схвачен и проглочен ее половым органом как несчастная жертва глобальной эмансипации…

Непристойность Мнемозинки расписана на ее лице… У нее жутко похабная мимика и ужимки самой настоящей проститутки.

Она столь непристойна, что готова оголять себя где угодно, лишь бы призвать к себе любое семяизвержение… Непристойность Мнемозинки — это не только потребность в наслаждении, но и потребность тайного завладения всем моим существом…

Правда, ее желание бывает чрезмерно глупым и ненавязчивым, однако, имея глубоко сексуальные корни, ее непристойность становится опасным элементом ее животного состояния, которое можно прервать только с помощью телесного наказания…

В этом смысле, попа Мнемозинки заключает в себе и нежность, и отречение от нежности…

Таким образом, я призываю Мнемозинку быть нежной духовно, а не сексуально-непристойной, проводя ремнем по ее попе черту наших телесных отношений…

Но в последнее время я чувствую, что она готова взорваться как бомба, ее непристойность уже вырывается наружу, и у меня остается всего лишь один шанс, вызволить ее наружу с помощью механического члена-вибратора, и в какой-то степени утолить свое любопытство в плане изучения ее непристойностей…