Когда прилетит ворон

Илона Муравске

Из школы, где учится шестнадцатилетняя Сильвия, пропадает учительница. Но все ведут себя так, словно ничего не случилось. Девочке предстоит узнать о вороньем народе, который давным-давно живёт среди обычных людей. О бродягах, которые собирают чужие сны. О бегунах, которые бегают по времени быстрее ветра. О зелёной двери, за которой скрывается целый мир чужих снов. Но главное — ей предстоит узнать много нового о самой себе и поверить в то, что крылья за спиной — реальность.

Глава 13. Сильвия

Йоля говорила, есть зелёная дверь.

На вид самая обычная, даже не поймёшь сразу, что она какая-то особенная.

Главное — увидеть её и рассмотреть на ней тысячи мерцающих глаз-огоньков. Отгадать, что это именно она. Та, что впустит тебя во что-то другое, особенное.

— Когда будет нужно, найди дверь, — говорила Йоля. — Найдёшь, и она всегда будет внутри тебя.

Мы были вдвоём в Zoom, и за окном стоял глубокий вечер.

Я кивала. Кивала, как будто понимала. А на самом деле, я прослушала всё, что могла. И теперь я стояла на площади и гадала, в какую же сторону мне шагнуть.

По какой бы дороге ты не шёл — рано или поздно будет развилка, а над развилкой тучи и вороны.

Это тоже Йоля говорила.

Всегда вороны, всегда. «Налево пойдёшь — коня потеряешь, направо пойдёшь — жизнь потеряешь, прямо пойдёшь — жив будешь, да себя позабудешь».

А если нет коня?

— Можно сфотографировать тебя здесь? — слышу вдруг за спиной. — Не каждый день видишь человека на распутье трёх дорог.

Оглядываюсь.

Невысокий, длинная чёлка. Глаза серые, почти как сегодняшнее небо.

Потёртые джинсы, чёрная майка навыпуск. На ногах кеды. На шее фотоаппарат, в руках скейт. Улыбается.

— Можно? — спрашивает опять и снимает фотоаппарат с шеи. — Ты не думай, я для серьёзных журналов снимаю. «Город — люди», слышала?

Киваю неуверенно. Не слышала я никогда о таком журнале.

Но на этой площади человек сто, а он подошёл только ко мне, и даже распутье увидел. Как?

— Я, кстати, Дима! — и протянул мне руку. — А тебя я знаю. Ты Сильва. У тебя канал на YouTube.

— Как ты увидел, что я на распутье? — пожимаю его холодную руку. — Скажи ещё, что и камень с надписью видишь?

Прищуривается.

— Догадался просто! — улыбается. — И кстати, я тебя уже сфоткал. Ещё до того, как подошёл. Не каждый день блогеров в городе видишь.

— Мне кажется, их пруд пруди! — хмурюсь. Не люблю знакомиться на улице.

Вот Йоля любила. Она улицу чувствовала. Ощущала. Без людей глохла, а я, наоборот, глохну от того, когда рядом толпа. Много шума, голосов, музыки.

— Хочешь мороженое съедим? — Димка тянет меня за руку. — Тут кафе рядом. Пойдём?

Совсем неожиданно для себя кивнула, и даже улыбнулась, и даже успела стаю воронов заметить на ступеньках у ратуши.

«Налево пойдёшь — коня потеряешь, направо пойдёшь — жизнь потеряешь, прямо пойдёшь — жив будешь, да себя позабудешь».

Куда же мы повернули тогда на той площади?

Кажется, мы пошли прямо. И кажется, Димка открыл именно зелёную дверь.

* * *

Сначала Браги я даже не заметила.

Кафе было маленьким, полутёмным, кто-то из посетителей играл на старом рояле в углу.

В проходе возились какие-то ребята в кожанках, устанавливали колонки, микрофоны.

— Неформат! — объяснил Димка. — Тут всё можно, так что не пугайся!

И сразу же подсел к каким-то ребятам за столик, бросив мне кратко:

— Я на минутку, окей?

Браги сидел на подоконнике. Тот самый художник с бабушкиной трубки.

Я даже глаза зажмурила на мгновение, открыла — нет, точно он. Сидит улыбается.

— С бегунами всегда так, — говорит вдруг. — Никогда не знаешь, куда он побежит в следующий раз. Особенно с теми, кто не по дороге бежит, а по времени.

— С какими бегунами? — удивляюсь.

— А ты оглянись! Не догадалась ещё, куда он тебя привёл, да? Удивляешься? Я же рисовал тебе схемы туннелей. Предупредить хотел.

— О чём предупредить? — Оглядываюсь. Вдруг кто-то слышит, как я разговариваю с парнем с бабушкиной трубки. Подумают ещё, что сумасшедшая. Но нас не замечали. Никто даже в нашу сторону не смотрел.

Димка хохотал с парнями, щёлкал фотоаппаратом.

Бариста шумела кофемашинами.

— О бегуне. — Браги повернул голову к окну.

Во дворе собирались музыканты, кто-то звал какого-то Сальву. Дождь барабанил по потемневшим стёклам.

— Это его время. То время, когда он стал бегуном.

— Зачем?

Художник пожал плечами.

— Я будущее рисую. Прошлое — это не моё.

— Будущее?

А не сон ли это?

Я посмотрела на свои пальцы. Сколько их? Шесть? Семь?

Я читала про состояние бардо. Это когда ты между. Между сном и не сном. Вроде спишь и в то же время не спишь. И вот чтобы точно знать, сон это или не сон, надо сосчитать пальцы на руке. Во сне их больше.

Шесть или семь? Десять?

Но на руке было пять пальцев. Я не спала.

Только сердце билось быстрее, словно я бегу. Но я стояла на месте.

Стояла и слушала, как смеялся Димка за столиком. Как бариста шумит кофемашинами. Как мимо постоянно ходят, толкаются, извиняются и толкаются опять. Улыбаются. Здороваются. И все-все вокруг знают друг друга, а я не знаю никого.

Никого, кроме Браги, художника с бабушкиной трубки.

Если бы можно было снять об этом влог. Если бы было можно. Только не поверит никто.

«Налево пойдёшь — коня потеряешь, направо пойдёшь — жизнь потеряешь, прямо пойдёшь — жив будешь, да себя позабудешь».

Мы точно пошли прямо.

* * *

«Кротовые норы»

Шёпот в ракушках-наушниках — наперебой, что нельзя разобрать ни слова.

Norwegian wood.

Мы идём куда-то вглубь поляны, прямо в высокую сухую траву, хотя только что шли по Кафедральной площади, только что стояли у скамеек в парке, только что покупали кофе навынос.

Я с удивлением крутила головой из стороны в стороны. Ни площади, ни часов на башне, ни оранжевых ромбиков In Caffe.

Только сосны упираются в хмурое осеннее небо. Серые тучи сбиваются в кучу, перешёптываясь и переглядываясь. Разбрасывают невидимые руки-ноги, расползаются, рвутся, оставляя белые дыры-ямы. Разбегаются по деревьям, ворча, сбиваются в новые кучи, опять рвутся, нитки трещат по швам.

— Куда мы идём? — спрашиваю наконец.

Хотя больше всего мне хочется спросить, где мы и как сюда попали.

— Мы ищем кротовые норы. — Димка оборачивается: — Слышала о таких? Раньше здесь были баррикады, а за ними гора с туннелями. В туннелях можно было прятаться, солдаты боялись туда соваться. В этих туннелях ходов как в лабиринте.

— Какие солдаты? Ты о чём вообще?

— Кротовые норы ещё никто не находил, — улыбается. — Только мы нашли. Мы с Йолей.

Я остановилась.

Norwegian wood в ракушках-наушниках.

Солнце просачивается сквозь решето серых туч. Тянет лучи-полосы прямо под носки кроссовок. Рассыпается по траве и листве.

Отражается в глазах.

— С какой Йолей?

Земля качается у нас под ногами.

Где-то вдали слышны крики, хлопки салютов.

Небо совсем рядом. Можно протянуть руку и потрогать его шершавый осенний бок.

— Бежим!

Нам навстречу уже бегут люди.

Падают, путаясь в высокой траве, встают и бегут снова. А многие так и сидят в траве, обхватив голову дрожащими пальцами и покачиваясь из стороны в сторону, как китайские болванчики.

— Что это? — спрашиваю. — Где мы?

— Добро пожаловать! — пищат наушники.

— Добро, добро!.. — миллионы солнечных глаз раскрываются прямо перед нашими лицами.

Вспыхивают голубым, застывают, вглядываясь в нас, юркают под одежду, в карманы курток и джинсов.

— Где мы?

Димка оборачивается:

— Скоро будешь дома!

— Но где мы? И кто эти люди?

Огромная зияющая дыра расступается прямо у нас под ногами. Я даже руками взмахиваю, чтобы остановиться и не шагнуть в неё сразу.

— Где мы?

— Кротовые норы! Внизу туннели. Прыгай! Иначе застрянешь тут со мной!

— Ты что, спятил? А ты?

— Я? — Димка улыбается. — Я вернусь. Я всегда возвращаюсь!

— Правда?

— Обещаю! — и касается лба кончиками пальцев.

Тайный язык. Наш с Йолей.

— Как?

Но он толкает меня в дыру.