Сила Мира II. Смысл мира, символ веры

Ирина Данилова, 2023

Человек сталкивается с проблемами в любом возрасте. Он ищет решение «задачек», условия которых ставит перед ними жизнь. А иногда проситпомощи у других. Есть и общие вопросы, одинаково волнующие как «юношей, обдумывающих житьё», так и вполне взрослых, умудрённых, если несказать «отягощённых», опытом людей. Именно на один из таких вопросовпытаются ответить герои этой книги.С некоторыми из них вы уже могли познакомиться на страницах моейповести «Сила Мира», другие впервые поделятся с вами своими мыслями и «расскажут» о себе поступками. С кем из них соглашаться, а когоосуждать, кому из героев сочувствовать, а кого презирать и постаратьсязабыть, в ком с удовлетворением узнавать себя, а в схожести с кем лучшеникогда не быть – дело читателя!Но сколько бы лет ни было тому, кто возьмёт в руки эту книгу, я хочупожелать разглядеть и не упустить свои пять, десять, а лучше большеминут счастья.Книгу посвящаю всем людям и детям мира, а также своему сыну.

Предисловие

Он посмотрел на часы: без четверти полдень. Через пятнадцать минут наступит время, когда все стрелки сходятся в одной точке. Двенадцать. Полдень. Когда-то в его жизни и эта цифра, и это слово значили очень много. Стоило ли обращать на них особое внимание? Стоит ли вообще придавать значение каким-то символам, цифрам, словам?

Что вообще важно в жизни? Власть? Деньги? Любовь? Всё вроде бы видел, всё попробовал, всё почувствовал. Что понял? И почему этот «полдень» вдруг так вспомнился? Неужели он был настолько важен? Для него, для неё… Видимо, да, важен.

До встречи оставалось пятнадцать минут. До встречи не с ней… Можно ещё подумать, повспоминать. Молодость, романтика, любовь. И при этом нежелание ни с чем, ни с кем себя связывать. Не только собственное нежелание. Нельзя? Что значит «нельзя?» Ему — и нельзя?! Просто так не делают. Он — другой. Это пусть ментам жёны мозги утюжат.

Но совсем без чувств не получалось. Этого он другим не рассказывал и не расскажет. Но он любил. И любовь эта была настоящей. Потому что не получалось «не париться». Потому что это — та женщина, к которой он приходил и, уйдя, снова возвращался… Женщина, которая родила ему двоих детей… Женщина, которая годами ждала его, в том числе из мест не столь отдалённых…

В кармане пиджака задребезжал телефон.

— Слушаю тебя, Ваня.

— Сан Саныч, как договорились? В полдень?

— Да-да, я уже на месте. Жду.

— Я уже близко.

Александр Александрович закурил. Это была одна из двух «совмещаемых» привычек, от которых он не хотел отказываться: курить и думать. Думал он гораздо больше, чем говорил. И дело даже не в том, что ему приходилось что-то скрывать, например, мысли или задуманные действия. Это само собой. Много болтает только шпана малолетняя, да телеведущий Малахов. А он… Он человек немногословный. Однажды его сравнили за эту особенность с Понтием Пилатом из романа Булгакова. Для него такая параллель стала весьма неожиданной: он и прокуратор! Который, к тому же, вступил с Иешуа в довольно долгую беседу. Каких только ассоциаций не возникает у людей. Может быть, в основе этого сравнения лежали совсем другие факторы?

Сам же он, если вдруг речь заходила о литературе, почему-то чаще вспоминал произведение Фазиля Искандера «Думающий о России и американец». Не то, чтобы сравнивал себя с одним из героев этой смешной, но очень умной маленькой повести, просто считал, что автора книги недооценивали и его современники, и сегодняшние читатели. А ведь по его рассказам когда-то сняли фильм «Вор в законе». Культовое, как бы сейчас сказали, кино «лихих 90-х». Кто ж его тогда не видел? «О нелёгкой судьбе тружеников криминала и женщин, которых они выбирают. Или — которые выбирают их…».

Да, была эпоха! Где теперь те «бумеры»? Сегодня у него тоже BMW, но — последней модели. И пиджак — не малиновый из синтетики, а кожаный. И часы — не тот электронный ширпотреб. Внешний вид Александра Александровича говорил окружающим, что он — человек достаточно обеспеченный. Но когда раздавался телефонный звонок, доставал он из кармана не последнюю модель айфона, а обычный «кнопочник». Впрочем, что теперь «обычно», а что нет — это тоже вопрос, над которым можно подумать. Такой телефон — это тоже своего рода «фишка», «винтаж», и, скорее всего — тоже одна из тех привычек, от которых он не хотел отказываться.

«Ну и кто сказал, что мы не умеем дружить? Умеем! Можем! Если хотим, — думал он, глядя в окно на спешащего Ивана. — Всю жизнь носится — «волосы назад». Куда? Зачем? Посидел бы пару лет на зоне, весь ветер в голове и в ногах успокоился бы».

Иван почти бежал, уж очень он хотел выглядеть пунктуальным. А волосы, и, правда, были назад. Услышал бы мысли Сан Саныча — посмеялся бы. «Да это не от спешки, это у меня причёска, стиль у меня теперь такой!».

Иван, несмотря на все усилия, всё же немного опоздал, но Сан Саныч, как его называли близкие, на друга Ваню не злился. Знакомы они были с юности. Лет, наверное, с пятнадцати-шестнадцати. А такая дружба, если она ничем (бабами, деньгами) не была омрачена, не забывается. Даже если время и жизненные дороги разводят в разные стороны, всё равно увидеться приятно.

— Сколько лет, сколько зим! — Иван налетел на Александра, обнял, посмотрел по сторонам: вроде нет никого за соседними столиками. Но всё-таки чуть понизил голос и, смеясь и раздеваясь одновременно, добавил: — Или как там у вас? «Вечер в хату»!

— Жизнь ворам! — рассмеявшись, ответил друг юности. — А годы в другом месте считают.

Когда-то Иван познакомил его на своём дне рождения с той самой женщиной, а потом стал крёстным его детей. Давно это было. А не виделись они, наверное, пару лет. Иван всё время бегал. Разводился — бегал, стройку спасал — бегал, правда уже по Питеру. А Сан Саныч решал свои дела спокойно, размеренно.

— Как жена? Как дети? — спросил он. Вопросы, конечно, «дежурные», но как без них?

— «Не жана она мне боле, не жана!» — вроде и в шутку, но как-то не слишком весело ответил Иван. — Как-как, а вот так: алименты плачу и по исполнительному листу, и «сверхурочно».

— Знаешь, Ваня, жена — не жена, а мать детей твоих, и это ты детям платишь.

— Да, понимаю, понимаю. Всё по-честному. Так и на суде говорили, что, мол, у матери и отца права равные, а потому и делим поровну, и присуждаем справедливо: женщине — детей, мужику — алименты. Ладно, проехали. Давай лучше о тебе: два года ничего про тебя не слышал. Я уж грешным делом подумал, что ты снова… «По ленинским местам». А потом думаю: «Какие уж «ходки» в 50? У солидного-то человека?» У тебя ж, я слышал, банковский бизнес? Или ты опять в подполье ушёл?

— Ну, о подполье давай не будем! А молчал, потому что так надо было.

— Тогда о женщинах! Чего один? Где муза?

— Ой, Вань, ты же меня знаешь! Я не из тех, кто подвигами половыми хвастается. Это ты у нас герой, «настоящий полковник».

— Да не было у меня как-то в последнее время никаких подвигов. «Полковнику никто не пишет», а ко мне никто не приходит. Была тут одна особа. По подсказке психолога. И смех и грех! Была или есть? Сам ничего не понимаю.

— Ну-ка, рассказывай!

Так всё и встало на свои места: Александр, много говорить не любивший, стал в основном слушать, а Иван, который просто не мог не делиться наболевшим, рассказывал. Они вышли в зону для курения, затем снова вернулись, а Иван всё говорил. Если б он был чуточку наблюдательнее, то наверняка оценил бы тот факт, что старый друг с какого-то момента стал слушать его уж слишком заинтересованно, даже зрачки его глаз время от времени расширялись. Как будто слушал он не про друга, а про себя. Но Иван был настолько поглощён собой, что, ничего этого не замечал.

Да, друзья были очень разными. Но ведь что-то их связывало с детства. С тех давних пор, когда год длился дольше, чем сейчас десять, когда всё было просто и понятно: где разведчик, а где шпион; где друг, а где враг; где справедливость, а где… Со справедливостью-то как раз и начались у Александра непонятки-заморочки. Как-то слишком рано он заметил, что «по закону», то есть по законам государства, и «по справедливости» — это не всегда одно и то же. А иногда и наоборот. Хотя в фильмах тогдашних бандиты были исключительно негодяями, а милиционеры — героями, но фильмы от жизни всегда отличаются. И только идиоты этого не понимают.

«Наоборот» в этой ситуации тоже не работает. Всё настолько близко, что иногда не замечаешь, что ты пересёк грань. Да и нет никакой грани. «Вор и полицейский — профессии смежные, — шутил один его старый приятель, — и не всегда знаешь, кого надо бояться больше».

Что такое справедливость, Александр теперь оценивал по своим меркам. Если свои люди виноваты — значит с них спрос, если чужие — то с них. Другое дело, что своим можно дать шанс, простить, а чужим…

Когда-то ещё в молодости психолог сказал ему, что из него мог бы получиться классный криминалист, следователь, если не больше. «Не получился!» — смеялся про себя Александр. А годы спустя уже другой психолог, женщина, которую он встретил на воле, высказалась гораздо глубже: «Воры и полицейские служат одним программам, помни это! Сегодня ты воруешь, завтра за воровство наказываешь. Сегодня ты — палач, завтра — жертва!»

* * *

Иван возвращался домой пешком. Он потому и опоздал на встречу, что не привык на метро добираться, не рассчитал время. А машину не взял, потому что точно знал: уж коньячку-то они с Саней выпьют обязательно.

Выпили, и он разговорился. Саня — молодец, умеет слушать, а он любит говорить о том, что в душе бурлит-кипит. Рассказал и о работе, и о жене, детях. И о Наде. О том, какая она гордая, красивая! О том, как ему было с ней здорово, как его последний день рождения они встречали вместе. О том, что ничего он не понимает в отношениях с ней, хотя далеко уже не мальчишка.

Что у него с ней? У него-то всё понятно, у него — любовь. А вот что у неё с ним? Вроде как «роман на расстоянии», он — товарищ московско-питерский, она — ростовско-кубанская. Города разные, да и менталитет, судя по всему, тоже.

Рассказал Иван и про Миру-Веру, куда ж без неё?! Или без «них»? Про сильную женщину-психолога, которая, помогая разобраться в запутавшихся проводах его жизни, одновременно распутывала и свою, и жизнь своей сестры, в которую он и влюбился, ещё сам того не зная.

Так и возникли Мира и Вера — две «ипостаси» одного человека^[1]. Мира Александровна, как называл он её в первые дни знакомства, стала для него сначала находкой, а потом и «кладезем» для изучения своих программ, страхов и сомнений. Это чуть позже они, можно сказать, подружились. Она даже стала делиться с ним некоторыми «секретами профессии»:

— Любой психолог, если он грамотный и делает всё правильно, умеет работать со многими, в том числе, и собственными глубинными страхами, программами, опасениями. Своими и своих близких.

«Это она про сестру Надю», — «зафиксировал» в голове Иван.

— Как правило, люди, умеющие лечить любой «душевный насморк и кашель», — продолжала Мира, — сами всем этим когда-то переболели. Психологи, психиатры — они ж, в принципе, все — люди непростые. У нас разве дедушка Фрейд простой? Ох, не простой! Когда накопишь каких-то своих «заморочек» и избавишься от них, когда научишься лечить свои собственные «душевные болезни» и «моральные переломы», подходить к чужим становится в разы легче. Только после этого психологи могут брать большое количество клиентуры.

Набравшись от Миры этих «секретов», подлечив тот самый «насморк», Иван уже и сам почувствовал себя если не Фрейдом, то уж точно человеком непростым, и тут Мира взяла и отстранилась. Нет, она никуда не уехала, не оказалась «вне зоны действия сети», а просто перестала вмешиваться в их с Надей отношения. В конце концов, мол, она не только психолог, но ещё и сестра. Дала им возможность покопаться друг в друге, в своих отношениях без её «чуткого руководства»: «Попробуйте-ка сами! Что ж вы всё время «с костылём?!»

Может, она и правильно сделала, да без этого «костыля» Иван явно «хромал». Их с Надей роман «завис», превратившись из яркого и стремительного в затяжной, с туманными перспективами. Они не расходились, но и не сближались. Способствовало этому и расстояние. «И теперь, как две планеты, мы с тобою далеки», — вспомнил он слова песни, которую в годы его молодости пела София Ротару. «Правда, в те годы, — подумал он, — она выглядела гораздо старше, чем сейчас. В отличие от меня».

Ивана это беспокоило. Не то, как выглядит он и как выглядит певица. Беспокоило непонимание того, что он значит для Нади. Она моложе его. А, вдруг, он для неё — всего лишь «московское развлечение»?

Для него же Надя была второй женой, пусть пока и не зарегистрированной. Проблем с тем, чтобы это стало «официальной историей» с его стороны уже нет и не будет. Она для него уже сейчас — главная женщина в жизни!

* * *

«Ване действительно лучше прогуляться, быстрей протрезвеет», — подумал Александр, садясь в машину. Ни один гаишник не догадался бы, что он выпил, но привычки должны быть правильными, поэтому он вызвал собственного водителя. А что касается «степеней опьянения», то разница между ними и Ваней была всегда: тот веселел уже со второй стопки, а Александр — будто воду пил. Впрочем, за количеством он и не гнался: «стопку выпил, две в уме». Хотя была и в его жизни одна история.

Восемь лет прошло, а как вчера. Напился. Была причина, уважительней которой и не придумаешь. Женщина, которую он любил, ушла от него. Она устала и уехала. За двадцать лет могла устать. Он её не винил, но и не прощал.

Сильно пьяный он вошёл в церковь. Зачем? Что он там искал? Утешения или чуда? Было, конечно, в голове, что может нарваться на «отповедь» священника или на шипение старушек, но он даже придумал, что им скажет, чтобы не сорваться на что-то более грубое: «Я не к вам пришёл, а к Богу!». Его состояние, конечно, заметили, но ни батюшка, ни «божьи одуванчики» ни словом в его сторону не обмолвились, ни взглядом не обидели.

И только «девушка в белом», как он её про себя назвал, обернулась и задержала на нём холодный взгляд своих синих глаз. Такой взгляд, что он едва не протрезвел.

Через час, может меньше, служба закончилась. Прихожане начали выходить. Образ Богородицы и «девушки в белом» начали сливаться. «Всё-таки не протрезвел», — подумал он, понимая, что идёт за ней. Он — большой, чем-то перепачканный, злой. Она — маленькая, в белом, наверное, добрая.

Она подошла к своей машине и повернулась к нему лицом. Ну да, не заметить преследователя она не могла. Однако страха в её синих глазах не было.

— Послушай, помоги мне, — сказал он.

— А чем я могу вам помочь? — в голосе страха тоже не было. Звучал он спокойно, даже мягко.

— Забери меня к себе, я тебе пригожусь! У меня есть деньги. Хотя, тебе деньги не нужны — ты же ведьма!

Что он городил? Сам не понимал. Самым естественным её решением было бы послать его туда, куда не стесняются посылать даже юные ведьмочки-стервочки, коли уж не испугалась его. Слова лились потоком, чтоб хуже не сказать. Гораздо хуже было то, что лились ещё и слёзы. У него! У мужчины!

— Да какая же я ведьма? Видишь — у меня машина, а ведьмы на мётлах летают.

— Врёшь! Женщина с такими глазами не может не быть ведьмой. А машина у тебя — для конспирации. Сейчас где-нибудь, где народу поменьше, она метлой и обернётся, ну или ступой.

Да, гусар продолжал оставаться гусаром, несмотря на то, конь под ним явно был убит.

— Не обернётся. А ты ступай! Не то твоя женщина — не знаю уж какие у неё глаза — точно тебя в полёт отправит. Да не на метле, а метлой!

— Нет у меня больше женщины, и я хочу её забыть! Вы ж, бабы, умные, хитрые, знаете, как это — забывать тех, кого любили. Помоги мне! Мне плохо. А я потом помогу тебе.

— Да я вроде в помощи не нуждаюсь.

— И я никогда не нуждался. А теперь вот помощи у тебя прошу. Ладно, я сейчас пьяный, понимаю тебя. Дай мне свой телефон, я тебе позвоню, когда протрезвею. Я ведь не всегда такой, вернее, я таким вообще, можно сказать, никогда не бываю. В общем, протрезвею, и мы будем друг другу помогать.

Она ответила не сразу. Смотрела на него и то ли улыбалась, то ли о чём-то думала.

— Знаешь что? Телефон я тебе свой, конечно, не дам. А вот ты мне свой скажи, я запишу. Может, и позвоню, если надо будет. А ты сейчас лучше матери своей позвони. Она в порядке?

— В порядке.

— Вот прямо сейчас ей позвони, к ней и поезжай. Думаю, что она тебе сейчас больше поможет, чем я. Сделаешь так?

— Ну как же ведьму не послушаться?!

— Хорошо. Кстати, скажи-ка мне лучше не свой, а её телефон, я ей вечерком позвоню, спрошу, не обманул ли ты меня. Если ты действительно будешь у неё, то Бог с тобой, я и твой номер запишу. А перед тем, как к матери ехать, вернись в церковь, там батюшка добрый, с пониманием. Подойди к трём иконам, попроси простить тебя и вразумить.

Она села в машину и «улетела», а он действительно опять пошёл в церковь. Батюшка подозвал его к себе и после недолгой беседы дал ему благословение. А потом он поехал к матери. Он вообще всё сделал так, как она сказала. Год он не пил вообще. Вера его тогда просто спасла. Спасла, как женщина, как человек, как друг. Они ведь не просто созвонились, но и виделись, общались какое-то время. Он так и остался ей должен, а вот отдать долг так и не получилось.

Полдень. Полдень и полночь — важные моменты, не зря он про полдень сегодня вспомнил!

Примечания

1

См. Ирина Данилова. Сила Мира.