Злейший друг

Ирина Лобановская, 2008

Ксения Леднева – знаменитая актриса, любимица камер, режиссеров и публики. А в целом обычная русская женщина с двумя детьми, вечными сумками и кошмарным радикулитом. Ксения точно знала, что слава и деньги не меняют людей. Они лишь выхватывают из темных глубин души качества, заложенные в человеке. Когда-то она уже почувствовала – враг рядом. Может быть, именно в прошлом и скрывалась разгадка последних событий – издевательских рецензий, грязных слухов, вздорных сплетен, шепотков за спиной. Только Ксении не хотелось верить в то, что злейший враг может оказаться кем-то, кому она привыкла верить.

Маргарита Алигер

Глава 1

Газетная заметка звучала предельно кратко. Привычная журналистская недосказанность, незнание начинающего или небрежность опытного писаки и характерная бессвязность:

«Из собора карельского города Н. похищен чудотворный список Смоленской иконы Божией Матери XVII века. Кража произошла ночью, когда во всем городе из-за аварии не было электричества. Воры проникли в храм через окно. По преданию, более двухсот лет назад возле Успенской церкви на камне горожанам явился чудотворный список Смоленской иконы Божией Матери. В двадцатых годах прошлого века во время закрытия церквей образ вывезли из собора, и вновь икона заняла свое место только через семьдесят лет».

Через семьдесят лет…

Чудотворный список…

Украли…

И не было света… Света не было… Когда-то его действительно не было. А что было? Да ничего… Понимаешь ты: ничего!.. А что будет? Ох, не загадывай…

Насквозь простуженный, перемерзший снег истерически визжал от боли под ногами. Не попирай его ногами, не попирай, не топчи зря эту землю… Зачем тебе такая бестолковость? Щеки и лоб твердели на морозе. Кажется, ударишь себя по лбу и услышишь глухой деревянный отзвук.

Ботиночки-то смотри какие легкие надел, жалостно подумал отец Димитрий. Словно не знал, куда едет. Эх, молодые… Или очень спешил? Куда они все спешат?… Кабы знали…

Холодная улица с мертво застывшими лужами. Пороша притихла. Ледок хрустел под каблуками, как конфета, ломкий и мокроватый.

На обледеневшей веревке обмирало от несусветных минусов белье. Заодно сушилось. Вбирало в себя этот неизбывный холод, который потом принесет с собой в дом. Обвисшее небо давило — неужели можно погибнуть под его темным прессом?…

Приезжий подошел к дому. Постоял. Потоптался. Постучал…

— Входите, не заперто… Мне сказали, что вы хотите меня видеть. И самовар пять минут назад закипел. Вам согреться с дороги. У нас зимы жестокие, как испытания.

Приезжий неловко замялся на пороге…

— Раздевайтесь. Я ждал вас, мне говорили, что вы заходили в храм. А к нам надолго?

— Нет, — с трудом выдохнул незнакомец, словно домашнее тепло тяготило его, давило плечи огромной бедой, — всего на пару деньков.

Он торопливо скинул дубленку и присел к столу.

— А у вас там, в Москве, тоже холодно? Морозная нынче выдалась зима.

Приезжий покачал головой. Подышал на руки.

— Нет, это в прошлом году до минус тридцати семи иногда доходило. Даже жаль, что никакой враг в то время под Москвой не стоял — такая зима пропала зря! Холод прямо лютовал и мог заморозить теленка в животе у коровы. Зато в этом году январь с апрелем махнулись местами. Видно, на спор: получится или нет? Простите, шучу я иногда чересчур… Цинизм проклятый…

Батюшка отозвался очень спокойно:

— А я, милый, признаюсь, в молодости тоже был отъявленным скептиком, насмешливо анализировал всякую земную истину. Зато позже пришел к одинаковому пониманию и верующих, и неверующих, осознав, наконец, некоторые истины надмирные и потусторонние. Это еще полбеды, когда человек порой насмехается над окружающим, но сам раним. Вот когда он искренне потешается над всеми без исключения, и над собой в том числе, — это уже беда. Сказано в Писании: «Возлюби ближнего своего как самого себя». Не больше, но и не меньше. Посему, если человек — эгоист и любит одного себя, в нем еще можно пробудить любовь к людям: кто чувствует в себе Абсолют, тот, скорее всего, способен его почувствовать и в других. Но кто равнодушен даже к себе… Здесь любви неоткуда взяться. — Он помолчал. — Так что же вас привело в наши края? В этакие холода…

— Отец Димитрий… — Гость споткнулся на следующей фразе. — Я слышал, у вас украли икону. В газетах писали.

Батюшка любовно разливал чай, с удовольствием расставляя крепкостенные, банно потеющие от пара стаканы. Теплые капли медленно сползали по стеклу, оставаясь темными пятнами на светло-рыжем дереве столешницы.

— Hey меня, милый, а у людей. У храма Божьего.

— А вы надеетесь ее вернуть?

Батюшка подвинул москвичу стакан и миску с сухарями.

— Все в Божьей власти.

— Ну, положим… Но вы надеетесь? — настаивал незнакомец. — Это была очень ценная икона?

— Список, — пояснил батюшка. — Вы слышали о Смоленской иконе Божией Матери Одигитрии? Она чудотворная — Одигитрия-Смоленская. Известна на Руси с древнейших времен.

Незнакомец поднял на батюшку глаза. Отцу Димитрию они не понравились — такие бывают у самоубийц, решившихся на крайность.

— Одигитрия?

— По-гречески значит Путеводительница. Одно из самых распространенных изображений Пресвятой Богоматери с Младенцем. Он сидит на Ее левой руке — правой рукой Он благословляет, а левой — держит свиток, иногда — книгу. Основной смысл этого образа, милый, — приход в мир Небесного Царя и Судии и поклонение Ему.

— Значит, путь… — задумчиво сказал приезжий. — Путь… Это хорошо… А в чем ценность образа?

Отец Димитрий снова помолчал. Почему у его гостя такие глаза?

— О том нам говорит предание. Первая Одигитрия была создана евангелистом Лукой еще при жизни Богоматери. Антиохийский правитель Феофил поставил эту икону в сооруженной им церкви. После его смерти икону перенесли в Иерусалим, а потом, в середине пятого века, Евдокия, жена императора Феодосия, привезла ее в Константинополь и поместила во Влахернском храме. По другим источникам — в храме монастыря Одигон, отчего и название. В монастыре Одигон — монастыре Путеводителей — отправлявшиеся в плавание моряки молились перед иконой, испрашивая себе напутствия или путеводительства. Есть и другое объяснение названия иконы. Однажды Богоматерь, явившись двум слепцам, привела их во Влахернский храм и, поставив перед Своею иконою, даровала им зрение.

— Они действительно были слепые? Может, метафора? Я как-то задумался и понял, что мы слишком часто превращаемся в слепых и глухих от собственной боли. Она вытесняет собой все, все заслоняет. Или от эгоизма. Тоже могучий двигатель душ человеческих.

Батюшка улыбнулся:

— Да, милый, это правда: все мы слепы на этой земле, пока не поймем воли Божьей. Есть и третий вариант происхождения названия иконы. Она сопровождала в походах греческих императоров, и один из них, Константин, выдавая свою дочь Анну за черниговского князя Всеволода, благословил ее в путь-дорогу именно чудотворной иконой Одигитрией. После смерти князя Всеволода его сын Владимир Мономах перенес икону из Чернигова в Смоленск. Она хранилась в Смоленском соборном храме, откуда произошло современное ее название.

— А почему чудотворная? — спросил гость. — Неужели действительно совершала чудеса?

Он странно озирался по сторонам, словно что-то искал. И постоянно натыкался мечущимся взглядом на безмятежное мерцание лампадки.

— Действительно. Особенно замечательно избавление Смоленска от татар. — Батюшка пристально наблюдал за приезжим. Что за человек? Какую муку таит в душе? А там немало спрятано… — В середине тринадцатого века, во время нашествия на русскую землю полчищ Батыя, один из его отрядов шел к Смоленску. Жители города обратились с отчаянной молитвой к Богородице, и Она их услышала, даровала спасение. С тех пор Смоленская икона Богоматери — защитница и покровительница России с запада. В четырнадцатом веке город перешел во владение литовских князей, а дочь литовского князя Витовта София была выдана замуж за великого князя Московского Василия Димитриевича. Она привезла в Москву Смоленскую икону, которую поместили в Благовещенском соборе Кремля. Но в середине пятнадцатого века в Москву с воеводой и знатными жителями прибыл епископ Смоленский Мисаил и просил великого князя Василия Темного отпустить святую икону Богоматери назад в Смоленск. Василий Васильевич исполнил эту просьбу. После торжественной службы в Благовещенском соборе икону Смоленской Богоматери провожали с крестным ходом до монастыря Саввы Освященного, что на Девичьем поле, и отпустили в Смоленск. С чудотворного образа сделали список и поставили там, где стояла икона.

— Список? — быстро переспросил гость. — И где же он? Его у вас и украли?

Лампадка мирно мерцала в углу.

— Нет, милый, — улыбнулся батюшка. — У нас был другой список, их ведь немало. В начале шестнадцатого века великий князь Василий Иоаннович, в память возвращения Смоленска в состав русских городов, основал Новодевичий монастырь недалеко от того места, где было последнее молебствие перед Смоленской иконой Богородицы. В этот монастырь перенесли и список иконы из Благовещенского собора Кремля, а главный храм Новодевичьего монастыря освятили в честь Смоленской иконы. Когда на Русь двинулся Наполеон, епископ Смоленский Ириней отправил древний греческий образ Смоленской Одигитрии в Москву, где чудотворную икону поместили в Успенском соборе Кремля. А в день Бородинской битвы двадцать шестого августа, когда праздновалось Сретение иконы Владимирской Богоматери, был совершен крестный ход с иконами Владимирской, Смоленской и Иверской Богоматери вокруг Белого города, Китай-города и кремлевских стен. Перед входом французов в Москву икону Смоленской Богоматери отправили в Ярославль. Там она оставалась до окончания войны, а затем была торжественно перенесена в Смоленск и вновь установлена в кафедральном соборе, где хранилась до Великой Отечественной, до сорок первого года. Но дальнейшая судьба древнего образа неизвестна.

Гость вздрогнул:

— Значит, ее украли в Великую Отечественную? Батюшка покачал головой:

— Это всего лишь предположение, милый. Что мы можем знать?

— А я недавно должен был умереть, — внезапно сказал незнакомец. — По воле режиссера…

Батюшка помолчал. Что за глаза у его гостя…

— Воля только одна. И существует не смерть, а торжество жизни. Есть такая русская пословица: «Готовишься помирать, сей рожь».

Гость дернулся:

— Ну, положим… И режиссер всего лишь один… А как же наши театры, кино, телевидение?

Батюшка посмотрел в окно. Круглая луна лепилась на краю почти черного неба, готовая сорваться в небытие.

— Что это за профессии, милый… Вы думайте, думайте. Книжки читайте. Их нынче издают много. При храмах продают. Вот в советское время был единственный способ выпустить книги о Христе и библейских сюжетах — под грифом «Библиотека атеистической литературы». Парадокс, но к этой уловке прибегали люди, старающиеся все-таки что-то сделать.

— Вот и она тоже все твердит: «Что это за профессия такая — актер? Играть чужие жизни? Когда нужно хотя бы прожить свою…» — невнятно пробормотал москвич.

— Это ваша жена? Приезжий ссутулился.

— Нет… Это любовь… Что такое любовь, отец Димитрий? Только не говорите, что это Господь. Все уже об этом наслышаны…

Батюшка вздохнул.

— Если бы все были об этом наслышаны, мир давно стал бы другим. Пейте чай, остынет.

— Любовь — это грех? — быстро спросил гость. Вновь глянул нехорошими глазами.

— Нет, Бог — это и есть любовь. Вы сам сказали. Но смотря какая. Если блуд, то, конечно, грех. А если христианский брак, то, значит, благословленный Господом союз. Любовь — первое слово Создателя, первая осиявшая его мысль. Любовь может погубить человека, возродить его к жизни и снова выжечь на нем свое клеймо. Сегодня она благосклонна ко мне, завтра — к вам, а послезавтра — уже к другому, потому что она быстротечна. Но может наложить на человека неизгладимую печать и пылать, не затухая, до самой его смерти. И где кончается любовь, там начинается расчетливость. Отвергающий любовь не просто отвергает Бога, но и громко призывает дьявола. Но вы неверно понимаете смысл любви.

Приезжий ухмыльнулся:

— Это какой же?

— Преподобный авва Дорофей, древний подвижник, говорил: «Не ищи любви от ближнего. Ищущий любви, если не увидит ее, смущается. Лучше ты покажи любовь к ближнему. Поступив так, и сам успокоишься, и приведешь ближнего к любви».

Гость смотрел куда-то в сторону.

— А вот Тиль Уленшпигель говаривал, что отдаст за любовь тысячу жизней. В современных компьютерных играх такое возможно запросто. Там у персонажа «запас» жизней, который можно пополнять, как бонусы, или терять при неудачах. И тогда объявляется: «Вы ранены на десять жизней» или «Вы потеряли пятнадцать жизней»… Но если ты «запасся» прилично, то у тебя остается еще много жизней, с которыми можно шагать дальше. Настоящий маразм. А… — Гость опять запнулся. — Вы еще не старый человек… Вы могли бы влюбиться? Если честно.

— Да нет, ну что вы! Я об этом давно не помышляю. И потом, сколько там надуманного — во всех этих влюбленностях. Последствия литературно-визуальных ощущений, жестко привязанных к книгам и кино. В жизни все гораздо серьезнее и проще. Надо молиться, чтобы Господь дал жену или мужа. И друга тоже.

— Ну, положим… — пробурчал гость. — А как я узнаю, что это дал именно Он? Так легко ошибиться.

Батюшка с удовольствием пил чай.

— Легко. Поскольку мы не умеем и давно отвыкли прислушиваться не только к окружающим, но и к самим себе. И не слышим, конечно, что нам говорит Господь. Этому надо учиться.

— Да как?

— Жить в тишине, без суеты, без страстей — вот тогда и можно что-то расслышать. Иначе мирская жизнь заглушит самое главное. Страсть — это то, что вторгается в нашу жизнь, а не то, что мы делаем. Влюбленный не замечает, как становится управляемым чем-то или кем-то, не руководит самим собой. Появляются несвобода и неосознанность. Еще святитель Феофан назвал влюбленность болезнью. Так и осталось. Преподобный Антоний Великий говорил, что Бог благ, и бесстрастен, и неизменен. Он не радуется и не гневается, ибо радость и гнев — страсти. Святитель Иоанн Златоуст объяснял, что когда мы слышим слова «ярость» и «гнев» по отношению к Богу, то здесь нет ничего человеческого. А говорится так для того, чтобы приблизить предмет к нашему пониманию. Нелепо думать, что Богу хорошо или худо из-за дел человеческих. Господь творит только благое и никому не вредит, пребывая всегда одинаковым.

— Мирская жизнь… — повторил гость. — Всякая белибердень… Но куда от нее деваться, если ты там родился и вырос? Ведь некуда! Это не оправдание, но объяснение. Ну ладно, а дружба? У вас ведь есть друзья? Близкие люди?

— Со временем и это понятие для меня отошло. Дружба — это опять из разряда светских и мирских отношений. Не духовные, а человеческие понятия.

Приезжий нехорошо удивился:

— Но друг не даст тебе умереть, всегда придет на помощь…

— Давайте опять вспомним основную заповедь: «Возлюби ближнего своего как самого себя». А кто такой этот ближний? Человек, который к тебе приблизился. Которого тебе дали для общения. Любой человек. Тогда при чем здесь дружба? Нужно учиться сопереживать всем людям без исключения и относиться ко всем так, как ты хотел бы, чтобы относились к тебе. Хотя, конечно, все равно остаются какие-то предпочтения среди близких.

— Но вы ведь не думали так в молодости, правильно? — не сдавался гость.

— В молодости, вы правы, у меня все числились друзьями, — усмехнулся отец Димитрий. — На то она и молодость. Позже круг общения сильно изменился, в него вошли в основном люди церковные. И терминология стала другая. Согласно ей дружба скорее называется любовью во Христе. Мирские связи переосмысливаются и приобретают более высокое и глубокое качество. Дружба эмоциональнее и поверхностнее. То, что я вспоминаю из юности, — это в основном разговоры, пересуды, рассказы. Не успеешь слова вымолвить, уже ловишь себя на мысли, что кого-то разбираешь по косточкам. И еще при этом твердишь себе: «Я не осуждаю этого человека, но…» Так что все мирские понятия — сомнительные. Когда я решил связать жизнь с церковью, сначала работал служкой, каждый день на всех службах, практически жил при церкви и ее жизнью. Никто из прихожан особо со мной ни о чем и не заговаривал, кроме как о событиях в храме. И ни о чем другом со мной невозможно стало говорить по определению. Это особый путь — полностью в церкви и на молитве. Думал я монахом стать, да не вышло… А вы как бы ответили на вопрос, с кем дружит священник?

— С другими священниками, — отозвался гость.

— Пожалуй. Мы общаемся с теми, кто с нами рядом, в той же церкви, — вот наш круг общения. — Батюшка вздохнул и внезапно резко сменил тему: — Нужно молиться, милый. Всем нам надо много молиться. Конец света близок… Все, построенное без Бога, однажды рухнет.

Приезжий осклабился злобно и некрасиво. Свет… Которого не было… Не было света… А что было-то?… Вразуми, Господи…

— Конец света? И вы туда же… Очередная белибердень. А если события развернутся в лучшую сторону? И до конца света, может, еще миллиард лет? Люди все-таки образумятся, повернутся от анархии к порядку, найдут деньги на науку. Вплотную займутся насущной проблемой экологии и как-то ее решат. Наладятся медицина и техника, изменится моральный уровень общества. И зашагает человечество вперед, и будет летать в космос, и на Марс полетит, и колонию на Луне создаст…

Батюшка провел рукой по седой бороде.

— Это, по сути, никак не противоречит вере. Вполне возможный вариант, и он — не против Бога. Но такое, к сожалению, маловероятно. Просто уже столько человечество натворило и дров наломало, что вряд ли Господь будет до такой степени к нам милосерден. Хотя будущее мы не в силах предсказать. Но в любом случае надо верить и молиться. А там — что Бог даст. Сказано ведь — две тысячи лет… Сколько лет нам еще осталось, милый? Вот посмотрите — пол вымоешь, а он тотчас грязный. Также и наши грехи. Откуда только берутся…

— А вы пессимист, отец Димитрий, — ухмыльнулся москвич. — Хотя верите в силу молитвы.

— Не просто в силу молитвы, — поправил батюшка. — Молиться, не творя в то же время добрых дел, — значит надеяться, что вырастет не посеянная тобой рожь. Да, Бог пожалеет тебя, но не заставит расти то, что ты не сеял. И суть молитвы не в том, что каждый чувствует, ее читая, а в том, как он живет между двумя своими молитвами, скажем утренней и вечерней. По плодам судится молитва, а не по переживаниям. Это сказал Феофан Затворник.

— Однажды в очередной раз какие-то больно умные «прорицатели» назначили конец света на одиннадцатое июля, — пробормотал гость. — Конечно, я ни на йоту не поверил, не принял это всерьез, как любой нормальный человек, но ситуация сложилась интересная. День рождения у меня одиннадцатого. Праздную, а друзья хохочут: «С днем рождения тебя! И заодно с концом света…» И еще, отец Димитрий… Реальный случай. В вагон метро вошел старик в экстравагантной одежде, со страшновато выкаченными глазами и длинной косматой седой бородой. Закружился и громовым голосом начал вещать на весь вагон, что через две недели, такого-то числа, наступит конец света. Молитесь, грешные люди! Но, говорил он, я понимаю, что за две недели далеко не все из вас сумеют собраться с духом на серьезную молитву. А вы не страшитесь: мы, наша организация, готовы вам помочь! Помолиться за вас! Поэтому дайте денег, кто сколько может, как пожертвование, и я запишу имя каждого, кто заплатил, и мы помолимся о нем и его родственниках. Некоторые люди, которых хорошо пробрала сия впечатляющая актерская игра, вид и голос старика, дали ему денег. Старикан все записал, сказал на прощание что-то пафосное и ушел из вагона. Очевидно, в другой. Прошло две недели. Конца света не произошло. О белобородом старике и его организации — ни слуху ни духу. И остается только гадать, сколько он и его коллеги за эти две недели успели собрать денежек…

Батюшка засмеялся. Незнакомец тоже. Его чай грустно остывал, никому не нужный.

— Это ведь высший шик! Не на чем-нибудь бизнес делать, а — ни много ни мало — на конце света! В первые годы после Рождества Христова, когда христиане прятались от римлян-язычников и жили в катакомбах, они ждали конца света. Вполне верили, что он скоро наступит. И Феофан Грек говорит Андрею Рублеву: «Скоро конец света, все как свечи гореть будем!» В «Записках охотника» Тургенева тоже кто-то — забыл имя — заявляет вполне деловито: «Последние времена настали». И в «Бежином луге», помнится, «Тришку» ждали… И теперь о том же самом. В который раз за сотни и даже тысячи лет. Надоело!

Взгляд гостя снова зацепился за лампадку, смирно помаргивающую в углу.

— Я так скажу, милый… Цель христианства всегда одна — стяжание Духа. Поэтому оно всегда влияло на культуру. И его созидательный дух необходим — он давал культуре новый смысл, другой импульс для развития. А вот апокалиптика в христианстве… Многие думают, что она — следствие желания разрушить нечестие. Вовсе нет. Она — порождение безысходности, чувства невозможности созидания на земле, где властвует тьма. И если это созидание здесь станет и впрямь нереальным, тогда и наступит конец света. Но о его наступлении ведает только Бог. Что касается апокалиптических настроений… Они охватывают людей, когда теряется умение жить по-христиански.

— По-христиански — это как?

— Есть очень простая молитва, милый: «Господи, дай мне смелость изменить то, что я могу изменить, силу принять то, что я изменить не могу, и мудрость отличить одно от другого!» Единственно верный путь — путь постоянного изменения и улучшения. Апостол Павел говорил, что даже если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется. А покаяние, этот важнейший после крещения духовный акт, назван в Писании греческим словом metanoia, что точнее всего переводится как «изменение ума». Значит, христианский путь — путь формирования правильного сознания. Святитель Игнатий Брянчанинов писал, что люди обычно считают мысль чем-то маловажным, а потому неразборчивы при принятии решений. Но безошибочные мысли рождают все доброе, ложные, наоборот, — зло. А отец лжи — дьявол, как говорит Евангелие. Не надо думать, что рогатый оппонент Господа — дурак. Иначе не попадало бы столько людей в его сети. Он весьма умен и хитер и прекрасно знает, на какие кнопки у кого нажимать, чтобы обольстить. Тем и страшен. Дьявол — первый экстремист, нигилист и анархист, обожающий прятаться за самые лучшие человеческие чувства. Его оружие — ирония и сарказм, хотя над собой он насмешек не выносит. Он обещает золотые горы, а платит разбитыми черепками. Люди, прельщенные им, эмигрируют в поисках счастья, а в результате остаются в пустоте — без работы, без семьи, с разнузданными, избалованными детьми и умственно отсталыми внуками… Это некая игра в рулетку, но игрок всегда проигрывает. И зачем человеку подчиняться этой твари? Но часто не хватает ума и сил жить без ложных наущений.

— Дьявол… — пробормотал гость. — Настоящая белибердень… Он — никто и ничто, но это ничто нас ничтожит. Слыхали… Он обожает играть словом «свобода». И наше сердце это часто принимает за чистую монету. Но есть такой закон логики: из лжи следует что угодно. То есть даже из неправильной посылки можно сделать верный вывод.

Батюшка кивнул.

— К сожалению, такое бывает редко. Если вы пробовали исследовать свое сердце, то убедились, какие это джунгли. Причудливые, экзотические, куда не проникает свет и где водятся тысячи диких животных. Слегка разогрей его пламенем страсти — и джунгли разрастутся и совсем перестанут пропускать свет, а в кромешной тьме расплодятся кровожадные хищники. Поэтому надо отдать наше сердце в послушание уму. Он нам — главнейший помощник. Если человек не пользуется умом сам, то им воспользуется дьявол. Этот своего никогда не упустит. Вы не согласны со мной?

Свет… которого не было… И сердце… которое есть… живое и отчаянное… ну, джунгли — это еще очень мягко сказано…

— Наверное, согласен… — пробормотал приезжий. — Особенно насчет дьявола. Иногда думаю, что, узнав его по-настоящему, поймешь даже средневековую инквизицию, отправляющую некоторых людей на костер. Но к двадцатому веку мы хорошо научились напускать на все проблемы философский туман. У масонов вообще есть такой лозунг: «Наша правда — ложь. И наша ложь — правда». А философ Дени де Ружмон дает такой рецепт: самый лучший способ бороться с дьяволом — это поддаться ему. В середине прошлого века по этому пути пошли многие западные государства во главе с Америкой. Раскрутили все гайки законов, упразднили смертную казнь, объявили гомосекс и все виды содомии нормальным явлением, набрали лесбиянок в полицию и армию, а педерастов пристроили учителями в школы, легализовали порнографию и наркотики. В результате — рост преступности и терроризма. Узаконенная анархия. Содом и Гоморра. И все это под истошные вопли о правах человека. И тот же Дени де Ружмон с усмешечкой заявляет: «Когда вы думаете, что вы, наконец, поймали дьявола, оказывается, что он сидит в вашем собственном кресле».

— Как вы думаете, что такое Церковь? — спросил отец Димитрий.

Гость пожал плечами. Какие у него уставшие, безнадежные глаза…

— Церковь — не собрание праведников, а собрание кающихся грешников. «Да и нет того, чтобы дело спасения было крайне трудным: ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко», — говорит Спаситель в Евангелии от Матфея. А Честертон писал, что Церковь — не клуб. Если из клуба все уйдут, его просто не будет. Но Церковь есть, даже когда мы не все в ней понимаем. Она останется, даже если в ней не будет ни кардиналов, ни папы, ибо они принадлежат ей, а не она — им. Если все христиане умрут, она останется у Бога.

— Спасение… Какое тут может быть спасение… — пробормотал приезжий. — От кого? Разве что от себя самого…

— Да, — согласился с ним батюшка. — И увидеть свои грехи, все, во множестве. Это начало просвещения души и признак ее здравия. «Вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется, вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет», — сказал Господь апостолам. Любая душа на пути к совершенству испытывает подобное поражение. Тьма покрывает ее, и она не знает, куда деваться, но приходит Господь и печаль ее претворяет в радость.

Гость задумался. Провел рукой по столу. Что-то вспомнил…

— Отец Димитрий, а судьба есть?

Батюшка ответил не сразу:

— Думать надо, милый, думать… Вот вы пошли в храм — судьба, или приятель за рукав потянул: не ходи, давай лучше в кино…

Москвича непонятно передернуло при последней фразе.

— И это тоже судьба. У человека всегда есть выбор — надеть шапку в мороз или нет. Но не надо потом, когда схватишь бронхит, говорить, что Господь наказал.

— Выбор… — пробормотал незнакомец. — А как быть, если ты сидишь на скамейке и куришь, а к тебе подходит и просит огоньку паренек или девчонка-школьница? С одной стороны — не спросит ли апостол Петр за то, что к куреву малолетних приучаешь? Но — с другой стороны — не дашь: обозлится юнец, в душе посеет обиду на «взрослый мир», а хорошо ли это? Ведь иногда к таким мерзким вещам приводят затаенные обиды! И опять же — «дай просящему» — сказано. Вот и не знаешь, как правильнее поступить… И никогда не знаешь.

— Думать надо, милый, думать… Есть такая история про двух монахов. Они зашли по пути в один дом, и хозяин подал им курицу. Старший монах, многолетний подвижник, стал есть курицу и нахваливать. Младший посмотрел на него ошарашенно и тоже начал есть. Потом, когда они покинули гостеприимного хозяина, он спросил старшего: «Авва, ты же великий постник! Как же ты вдруг нарушил пост?!» А тот спокойно ему ответил: «Не в мясе главное, а в душе. Если бы я отказался от угощения, которое нам подал этот добрый человек, я бы обидел его. И согрешил бы куда больше, чем чуток нарушил свой пост». Наши отношения с Богом, милый, — это только наши отношения с Богом. К сожалению, когда людям предоставляется выбор, они чаще всего выбирают самое худшее для себя. И нередко начинают интересоваться религией, не существующей без мистики, именно как некой тайной, загадкой, которую пробуют открыть. Ждут от религии чуда, власти и авторитета, то есть магии, и легких решений. Это большинство. Меньшинство ищет истину. То есть — Христа. Веру от разума отделяет черта. И вера — по ту сторону этой черты. Многие не понимают, что нужно бороться со своими желаниями. Называется это духовная брань. Брань не с людьми, а с демонами, с духами злобы, смущающими нас постоянно. Каждую секунду мы стоим перед выбором: помолиться или нет, пойти в храм на службу или поспать… Человек выбирает, как жить: по своей воле либо по Божьим законам. Плотские желания, иначе — грубые грехи, отметаются относительно быстро. Остаются более серьезные, тонкие: осуждение, зависть, гордыня… Мысли, чувства… Они могут быть совершенно незаметны для людей, но пронизывают человека насквозь, и бороться с ними трудно.

— А как бороться? — спросил приезжий.

— Да как… Исповедоваться. Но и на исповеди они сразу не уходят. Некоторые прихожане несколько лет признаются в одном и том же грехе. Никак не могут от него освободиться. И ничего страшного, пусть себе называют свой грех каждый раз. От частого исповедания он раскачивается. Так что ходи и повторяй одно и то же, талдычь, как говорят ныне, потом глядишь — грех пропал… Тогда берешься за другой. И постепенно очищаешь свою душу. Это подвиг, аскеза. Но со временем, если понимать, что ты делаешь, она превращается в радость. Духовную. Мирская радость — моментально проходящая, неглубокая. А радость общения с Богом — на всю жизнь. И человек, коснувшийся благодати, знает, что это такое. Бог подсказывает нам путь… И от нас, милый, зависит, выбрать его или нет. В христианстве Бог словно говорит человеку: не разыгрывай трагедию, не устраивай рай и ад на земле. Рай и ад Я оставляю за Собой. Так вы зачем в наших краях? На пару дней… Тоже ведь сделали какой-то выбор.

Гость вытащил из кармана небольшую фотографию:

— Это она?

Отец Димитрий взглянул и удивился. На него смотрели прекрасные глаза Богородицы… И младенец со свитком в левой руке.

— Откуда это у вас, милый?

— Это она? — настаивал гость. — Та самая, Смоленская? Я не ошибся?

Батюшка кивнул.