Танец смерти среди живых

Ирина С (2024)

Мы все помним ту злополучную дуэль. Онегин против Ленского. Но в нашем варианте исход иной: пуля настигает Онегина, и все уверены, что он мертв. Однако судьба решает иначе. Онегин возвращается к жизни, но где он оказался? Здесь прошлое переплетается с настоящим и будущим, стираются границы времени. Таинственный человек, чей облик скрыт в полумраке, предлагает герою нечто иное, чем смерть.... Онегин, осознает что терять ему уже нечего. Разбитое окно открывает дорогу в другой мир, и герой делает первый шаг, зная, что возврата нет. Кто еще встретиться на его пути, остаётся только догадываться....

Приглашение, которое нельзя отвергнуть

Онегин выскользнул из огромного камина, и его тело, все ещё дрожащее от жара, ощутило, как тепло резко перешло в холод. По плоти внезапно пробежала сильная энергия, а после охватил озноб, сменившийся лёгким покалыванием. Создавалось впечатление, что тысячи мельчайших игл пронзали каждую клеточку."Кажется, я уже видел всё, что можно увидеть… — пробормотал Евгений, отряхивая сажу с рукавов. — Что за чертовщина?"Его глаза расширились от изумления, ногти впились в ладонь. Боль коротко вспыхнула в руке."Значит это не сон», — машинально отметил мужчина.

Перед ним простирался огромный зал, освещенный мерцанием тысяч свечей. Стены, выложенные иссиня-черным мрамором, были украшены гобеленами. Евгений решил присмотреться внимательнее к ним, и увиденное его вовсе не обрадовало. Первый гобелен показывал падение Люцифера. Ангелы с горящими крыльями и искажёнными ужасом лицами обрушивались с небес в бездну. Лицо самого Люцифера, находящееся в центре композиции, было исполнено гордыни и ненависти. «Падение, — задумался Онегин. — Ну что ж, падать всегда проще, чем подниматься. Особенно когда тебе уже всё равно, куда ты летишь.»

На втором гобелене была изображена сцена предательства Иуды. Иуда, с мешком серебряных монет в руках, стоял в тени, а его глаза полны отчаяния.

«Предательство, — произнёс мужчина с усмешкой. — Сколько раз я слышал это слово. Но кто решает, что есть предательство? В конце концов, все предают — кто-то других, кто-то себя.»

Третий гобелен представлял Содом и Гоморру. Города пылали, а люди бежали в панике.

«Наказание за грехи, — Евгений пожал плечами. — Видимо, ад решил подождать, пока я сам не явлюсь сюда.»

Четвёртый гобелен демонстрировал сцену суд нада грешниками.

«Суд… — подумал Онегин, чувствуя, как его охватывает испуг. — Но кто судит нас? Бог? Дьявол? Или мы сами? И что, если самый страшный суд — это тот, который мы устраиваем себе в тишине ночи, когда остаёмся наедине со своими мыслями?»

Пятый гобелен рисовал картину вечного страдания. Души, томящиеся в огне, льду и тьме, смотрели на него своими пустыми глазами.

«Ад, — выдохнул Онегин с усталостью. — Ну что ж, если это и есть конец, то он, по крайней мере, предсказуем."

Оторвавшись от созерцания гобеленов, Онегин посмотрел наверх. Пространство вокруг казалось многомерным. Могучие колонны устремлялись ввысь, к золотым звёздам, что сверкали на своде потолка.

Евгений обернулся, и перед ним открылась широкая мраморная лестница, залитая ярким светом люстр, висевших в воздухе без всякой опоры. По ступеням поднимались люди. Их было много. Сделав несколько шагов, Онегин оказался в толпе, которая медленно, но неотвратимо двигалась вверх. Ноги слегка подкашивались, но любопытство гнало его вперед. Вокруг толпились мужчины во фраках и женщины в нарядах, которые оставляли слишком мало для воображения. Одни были обтянуты черным шелком, блестевшим, как змеиная кожа, другие — в трепетавших при каждом шаге кроваво-красных тканях.

Их взгляды были вызывающими, а улыбки — слишком сладкими, чтобы быть искренними.

Онегин слышал, как они переговариваются, произносят странные и бессмысленные фразы:

— «Кто прощен, тот забыт…» — шептала дама с алыми губами, поправляя перчатку. На ней была жемчужная комбинация с глубоким разрезом.

— «Без греха нет покаяния, без покаяния нет спасения… — процедил сквозь зубы мужчина с тростью, на которой сверкал набалдашник в виде черепа. Его тронутые ранней сединой волосы украшала тиара из золота.

— «Свет в конце — это обман…» — засмеялась девушка в платье, которое больше походило на хрустальную сетку.

Евгений чувствовал, как эти слова цепляются за его сознание. Он хотел отмахнуться от них, но они продолжали звучать. Как назойливые мухи, эти леди и джентельмены причиняли Евгению неудобства, заставляли снова и снова смотреть на них, слушать и искать смысл в сказанном.

Он оглянулся и увидел, что позади него очередь тянется вниз, в темноту, из которой он вышел. Впереди — только свет, яркий, почти слепящий.

Онегин вздохнул и продолжил подъем. Его ноги горели, но он не мог остановиться. Женщины вокруг него хохотали. Одна из них, с черными, как смоль, волосами и миндалевидными глазами цвета угля, обратилась к нему:

— «Иди, не бойся, там все свои…» — проговорил низкий и хриплый голос.

Она засмеялась и быстро исчезла в толпе, оставив после себя чего-то горького. Онегин осознавал, как усталость становится все невыносимее, но вместе с ней растет и любопытство. Оставалось немного.

Наконец поднявшись на вершину лестницы, путник оказался в огромном бескрайнем пространстве. В центревозвышалась фигура женщины. На ее голове переливалась корона из бриллиантов, а на шее болталось тяжелое изображение черного пуделя в овальной раме, подвешенное на цепи. Совершенно нагая, если не считать туфель из бледно-розовых лепестков. Ее бархатистая кожа, струящиеся по плечам локоны, изумрудные глаза притягивали, как магнит, оставляя в душе смесь восхищения и трепета.

Рядом с ней стоял человек, чья внешность сразу привлекла внимание. На нем был фрачный наряд, черный и безупречный, если не считать треснувшего монокля. Его усики были тщательно подвиты, а лицо было оживленным, как будто он только что придумал новую шутку. У ног прекрасной незнакомки, свернувшись клубком, лежал огромный черный кот и наблюдал за всем происходящим с видом полного равнодушия. Онегин сразу узнал того, кто недавно проявил к нему неумолимую беспощадность. Мужчина почувствовал, как его лицо покрывается легкой испариной. Теперь, когда он стоял здесь, в этом странном месте, рядом с этим существом, ему стало невыносимо неприятно.

Перед ним в очереди ждали другие гости, и каждый из них был отдельно представлен.

— «А вот и граф Разумовский! — воскликнул человек во фраке, размахивая руками, как будто он только что обнаружил редкий экспонат. — Знаменитый своей любовью к чужим женам! Ваше величество, перед вами человек, который умеет делать деньги из воздуха… и исчезать вместе с ними!»

Кот лениво поднял голову и добавил:

— «И, судя по всему, он до сих пор не понял, что здесь деньги не имеют значения. Жаль, правда?»

Следующим в очереди ждал мужчина в потрепанном смокинге, который, судя по всему, когда-то был модным. Его лицо с тёмными кругами и сухой морщинистой кожей выдавало крайнюю усталость. Бледные руки сжимали пустой бокал, словно он всё ещё надеялся найти в нём спасение.

— «А это, — объявил длинный господин в треснувшем монокле, — знаменитый поэт, чьи строки о любви заставляли сердца биться чаще, а глаза — наполняться слезами. Но сам он, увы, любил лишь вино… Вино, которое стало ядом для тех, кто ему доверял. Ваше величество, перед вами человек, который не только упивался сам, но и напоил других — до смерти. Он рифмовал"любовь"и"кровь", но так и не понял, что его слова стали приговором для тех, кто поверил в них.»

Он не произнёс ни слова, но в его глазах читалось что-то, что давно перестало быть просто раскаянием. Это была тяжесть, которую он носил в себе, — тяжесть греха, который уже нельзя было смыть. Поэт лишь опустил голову и поспешил поцеловать колено королевы, после чего быстро отошел.

Наконец, очередь дошла до Онегина. Он почувствовал, как его сердце забилось чаще, а руки слегка задрожали. Человек в фраке, заметив его, широко улыбнулся и жестом пригласил подойти ближе.

— «А вот и наш новый гость! — заорал он, как будто Онегин был главным сюрпризом вечера. — Ваше величество, перед вами Евгений Онегин — человек, который всю жизнь бежал от себя самого! Он умел разбивать сердца, но так и не нашел своего собственного. Он танцевал на балах, но никогда не танцевал для себя. Он любил, но так и не понял, что такое настоящая любовь!»

Зрачки кота расширились, но в них не было ни злобы, ни угрозы, только спокойное, почти насмешливое любопытство.

— «Рад видеть Вас снова, — произнес зверь, и его голос звучал так, будто он разговаривал с давним знакомым. — Вы, надеюсь, не из тех, кто боится кошек?»

Евгений посмотрел на Женщину. Ее глубокий и проницательный взгляд проникал в его мысли. Она была не просто красива — она была умна. Он почувствовал, как что-то внутри него откликается на этот взгляд, как будто он нашел то, что давно искал.

"Вы… настоящая," — сорвалось с губ Онегина.

Незнакомка не ответила, но уголки её рта чуть дрогнули, озарённые лёгкой улыбкой. Онегин почувствовал облегчение.

— «Спасибо,» — сказал он, упав на колени. — «Я… не знаю, что сказать.»

— «Ничего не говорите, — просто ответила она, откинув назад свои распущенные волосы. — Сегодня бал. Танцуйте… И постарайтесь забыть, кем вы были.

Онегин оглянулся и увидел, как за ним уже стоит следующий, готовый преклонить колено перед Хозяйкой бала.

— «Ну что, — воскликнул человек во фраке, оглядывая нового гостя, — вы тоже хотите удостоиться чести поцеловать колено? Не смущайтесь, здесь это в порядке вещей.

Онегин кивнул, чувствуя, как дыхание замерло. Его губы коснулись её колена, и он ощутил прохладу кожи, смешанную с тонким, едва уловимым ароматом свежей зелени и цветов, подобным весеннему ветерку. В тот момент по его телу Евгения пробежал ток.

— «Впечатлен?» — спросил спутник красавицы, подмигнув с явным удовольствием. — «Не каждый день целуешь колено королевы, особенно такой.»

Онегин медленно выпрямился, всё ещё ощущая головокружение. Он сделал шаг назад, но внезапно услышал тихое возмущение за спиной. Кто-то недовольно бормотал, что его действия задержали всех остальных, пришедших сюда. Он медленно отошёл в сторону, чувствуя, как напряжение начало растворяться. Впервые за долгое время он ощутил полное спокойствие. Не оборачиваясь, Онегин продолжил идти вперёд, погружаясь в глубь зала, где музыка становилась всё громче, а свет — всё более приглушенным.