Играй в меня

Ирина Шайлина (2024)

Он — тот, кого я предала много лет назад, и теперь он возвращается в наш город, чтобы отомстить мне. А я готова расплатиться за свои ошибки. Я, но не его бывший друг, спасший меня и сделавший своей собственностью. И теперь они будут биться за мою любовь до последней капли крови, не думая о том, что этим убивают меня.

Глава 6. Катя

Сенька уехал. Отзвонился, что сорваться не удалось. Меня мучила тревога. Тревога вообще заразительная штука. Хотелось вновь и вновь ехать по известному адресу, сидеть в машине, курить, пока рот не забьет кислая никотиновая горечь и к горлу не подкатит тошнота. Я чётко знала, что Димке я не нужна. Но на расстоянии пары сотен метров от него мне было спокойнее, словно его призрачное присутствие могло защитить меня, пока Сеньки рядом нет.

В моей квартире когда-то сотни ночей были поделены на двоих с Димой. Но я в приступе сумасшествия выветрила из квартиры его дух. И мамин тоже. И себя — молодой, глупой. И сейчас эта белизна давила на меня, хотя совсем недавно дарила покой.

Я сорвалась на дачу. Теперь она была оформлена по всем правилам и стояла печальная, ненужная. Здесь, в лесу, казалось, что весной пахло, сыростью, хотя до весны ещё жить и жить… и дожить бы. В доме было темно, и пахло отнюдь не весной — мышами. Я долго пыталась разжечь печь, но дрова отсырели, спички ломались и гасли одна за другой. Сдалась. Легла на холодный пол, колкий пыльный ковёр, закрыла глаза. Поймать бы хоть отголосок прошлых счастливых дней, потянуть за него, укутаться, спрятаться, забывшись, на несколько минут…

Не выходило. Только скреблась в подполе осмелевшая мышь.

Поехала к Ляльке. Она не играла. Стояла и смотрела в окно. Пугала меня — значит, один из приступов скоро. Во время них она чудесным образом вспоминала, что случилось, но все перекручивалось, и ей казалось, что все это произошло совсем недавно, что не прошло десять лет…

— Может, не стоит? — спросила меня медсестра. — Я хотела ей снотворное вколоть.

— Может, обойдётся? — посмела понадеяться я.

Не обошлось. Мне Лялька даже не улыбнулась. Обернулась, в глазах страх.

— Поиграем?

Я взяла пупса и протянула Ляльке. Её лицо исказилось гневом и яростью. Чёрт! Надо было спрятать пупса! Я бы вовсе его выбросила, но обычно Лялька его любила и с удовольствием играла… Сейчас же вырвала у меня из рук, бросила в стену с невероятной силой, я едва не вскрикнула, но сдержалась. Её мозг, пытаясь спасти, прятал её от воспоминаний, но они то и дело прорывались.

— Они его прячут, — свистящим шепотом сказала Лялька. — Моего ребёнка! А это подделка, Кать, подделка! Я же помню, как он родился. Снег был, помнишь? Много снега. И кровь на нем. Должна была быть красной, а она чёрная… кровь. Почему? И маленький, такой маленький… Ты же несла его, Катька. Куда вы дели моего мальчика, куда спрятали?

И бросилась на меня. Вцепилась в мои плечи, заглянула в глаза, пытаясь отыскать ответ в них, а потом завыла, проигрывая в голове каждую секунду далёкой зимней ночи. Завыла, упала на пол, потянулась к своей голове. Были бы волосы — рвала бы. Поэтому их состригали. Даже в самые страшные приступы она не причиняла мне боли, но Лялька была упряма в своём желании сделать больно себе. Впилась ногтями в щеки, буравя кровавые полосы… Я смотрела, словно заколдованная чужим горем, а потом спохватилась и нажала на кнопку, вызывая медсестру.

Лялька вернулась в своё теперь обычное состояние ещё до того, как та прибежала. Подняла голову, увидела пупса на полу. Его тельце не выдержало удара, покорежилось.

— Маленький, что я сделала? Убила тебя, глупая, глупая…

И схватила его, прижала к себе и не выпускала до тех пор, пока не подействовало лекарство. Затем я бережно вынула пластиковое тельце из её ослабших рук.

— Она утром проснётся, — растерялась я. — А малыш сломан…

— Нового принесу, — медсестра само спокойствие. — Мы их дюжину сразу купили одинаковых. Этот — пятый. Периодически она их убивает… Давайте, выброшу.

Отдать я не смогла. Шла, спотыкаясь, несла в руках игрушечного ребёнка. Как тогда, в ту ночь, Лялька родила по дороге, не доехав до больницы. Я сидела рядом, и не знала, что делать можно, даже молиться забыла. Просто надеялась, бешено надеялась.

Но малыш родился мертвым — этой ночи он пережить не смог. Его завернули в одноразовую пеленку и забыли о нем. Они пытались спасти Ляльку. Вытащить её с того света, вернуть в избитое, сломанное и искореженное тело. А я смотрела на крошечное личико. Ко лбу волосики прилипли. И казалось, что ошиблись врачи — он же спит просто! А потом касалась его кожи. Она, прощаясь с теплом гревшего доселе Лялькиного тела, стремительно остывала…

Скорая выла и летела. Я видела, что врачи и правда хотели, как лучше. Только знать бы оно, как это лучшее выглядит. Машина остановилась, взвизгнув тормозами. Поднялась и схлынула суматоха — Ляльку увезли на каталке. Я посидела минутку. Отдавать ребёнка не хотелось. Даже мелькнула дикая мысль — просто унести его с собой. Но здравый смысл твердил, что я медленно, но верно схожу с ума.

Я вышла из машины. В стороне стоял водитель и курил. Увидел меня, отвел взгляд. В больнице светло, так светло, что я вижу каждую ресничку ребёнка, каждую волосинку в тонких насупленных бровках.

— Прощай, — шепнула я малышу. — Я очень хотела, чтобы ты родился.

Ребёнка больше не отдали. Только справку через три дня. Там даже имени его не было, только дата рождения и фамилия. Тогда я уже знала, что Лялька жить будет. В искусственной коме, из которой её скоро выведут. А я боялась. Что я скажу ей? Что все зря? Что малыш, которого должны были звать Левкой, Львом, остался без имени и пропал где-то в глубинах этого здания? Что нет его, и не дышал даже, хотя я так ждала его первого крика, что губу себе до крови прокусила и не заметила…Левка был надеждой. А теперь надежды не осталось.

И теперь я сломанную куклу несла и не знала, как от неё избавиться. Принесла в свою квартиру, усадила в белоснежное кресло. Ночью открыла глаза — смотрит на меня блестящими круглыми глазами.

— Завтра же выброшу, — пообещала я Рудольфу. — Иначе быть мне в психушке с Лялькой вместе.

Не выбросила. Но в шкаф спрятала.

Шёл второй день без Сеньки. Второй — без него в одном городе. А далеко друг от друга мы уже много лет. И последний его визит всколыхнул, поднял муть с самого дна моей души, словно показывая, что как раньше не будет, как бы мы ни старались. Всегда между нами будут стоять Димка, Лялька с её мертвым ребёнком и сотни, тысячи наших ошибок.

Я ходила на работу — все было обычно. Все шло своим чередом. Надоевшим до оскомины, но привычным. Я начинала верить в то, что тревожился Сенька зря.

А вечером третьего дня меня навестили. Вечер тоже шёл по заведённому порядку: кормежка Рудольфа, вытирание призрачной пыли, которая не успевала появляться, душ, попытка что-нибудь поесть… И старательно игнорирование боли, которая поселилась в моём теле. Я знала, что пора уже на плановое обследование, но тянула время, чему не находила причины.

В дверь позвонили, когда я пыталась съесть паровую котлету. Она была отвратительной, и я даже обрадовалась, что есть повод отложить её поедание. Затем мгновенно всполошилась — кто мог ко мне прийти? Сеньки в городе нет, да и не стал бы звонить, так бы вошёл. А кому я, кроме него, нужна?

Димка? Смешно.

Подошла к двери так осторожно, словно она была заминирована. Выглянула в глазок. Сердце пропустило три удара и захлебнулось болью. За дверью стояло моё прошлое, которое я старалась забыть.

Игорь. Я слышала, что его повысили с мелкого наркодилера. Теперь он бизнесмен, как все они, кого удача не обделила. Кого обделила, те либо умерли, либо в тюрьме. Или в психушке, как Лялька. Или, как я — нигде. Существуют.

— Катя, — позвал он. — Я знаю, что ты дома.

Я не боялась Игоря. Сенька бы любого убил. Я боялась прошлого. Да и Сеньки рядом нет. Я в который раз поразилась его чутью. И дверь открыла. Глупо прятаться за ней, никого это ещё не спасло.

— Привет, — поздоровался он, входя. Разулся. Головой завертел. — Цветешь и пахнешь. Обжилась, смотрю.

— Чай будешь?

Я старалась, чтобы голос не дрожал. И руки тоже. Игорь кивнул, прошёл в кухню. И чай взял. На мою котлету покосился с неодобрением. Пил, по сторонам глазел, словно и правда соскучился и на чай заглянул.

— Что тебе нужно? — не выдержала я, хотя обещала молчать, пока сам не заговорит.

— Долги, Катька, долги. И не мне, сама понимаешь.

Я отпрянула. Сохранить самообладание в данной ситуации — невозможная вещь, даже пытаться не стала. И во взгляде Игоря — жалость. От этого ещё паршивее.

— Сенька…

— Уехал, — перебил Игорь. — Можешь ему позвонить. Недоступен. И спасти тебя не успеет, Кать. Да и не так все страшно… ты же знаешь.

— Когда?

— Завтра в десять вечера. — Он одним глотком допил чай. Поднялся. Мне хотелось запустить кружкой ему вслед. Кружку жалко — мамина. Их всего шесть осталось. — Только не причиняй хлопот, Катя. Не надо бегать, все равно найдут.