Спаси меня

Ирма Грушевицкая

– Ты спасла мою сестру, Тереза. Никто этого не забудет. Ни я. Ни они. Парень кивает на своих друзей, а я смотрю в лицо каждому: запомнили ли? Запомнили. Мне было двенадцать, когда Тимур Яворский дал это обещание. Прошло время, и теперь спасать нужно мою семью. Хватит ли мне мужества просить о помощи сейчас, когда мы выросли? И что потребует от меня тот, кто теперь предпочитает держаться в тени?

Глава 6

И всё же я спасла Веронику. Ухватила за руку и дёрнула на себя. Сама пошла на дно, но девочку при этом вытолкнула наверх. Моего веса хватило и для этого, и для того, чтобы оттолкнуться ото дна ногами и всплыть.

На поверхность мы вышли одновременно. Дурацкая собака от радости залаяла, чем, возможно, и спасла нам жизни.

Их оказалось пятеро. Пятеро молодых парней одновременно рванули в нашу сторону: кто по берегу, кто с разбегу прыгнув в воду, поднимая большое количество брызг. Это последнее, что я запомнила, потому что почти сразу снова ушла под воду. По мне карабкались, цеплялись за голову, хватались за плечи: повинуясь инстинкту выживания, Вероника непроизвольно начала меня топить.

Воды я наглоталась так много, что на берегу меня довольно долго ею рвало.

Вокруг меня пронзительный девчачий рёв, радостный собачий лай и многоголосая мужская ругань, а я стою на четвереньках и блюю зелёным.

— Удавлю эту шавку, Ника! Удавлю, к чертям! Ты о чём думала, когда прыгала за ней в воду, а? Совсем мозги растеряла?

— Сука, я чуть в штаны не наложил, когда их головы над водой увидел. Утопленницы, мать их! Там же мелко должно быть!

— Должно. Но не было. Я даже не сразу понял, что произошло. Вот Ника есть, а вот её нет.

— Явр, там реально обрыв прямо у берега. Я проверил. Метра в два. Впадина, блять, марианская. Как девки не утопли, я вообще не понимаю, нахуй.

— А ну, заканчивайте ругаться!

— Извини. Правда, не со зла. Эмоции. Девчонки чуть не утонули.

— А как эта из зарослей рванула, а? Я сначала не понял, зачем. А она, оказывается, спасать кинулась. Как в грёбаном Малибу.

— Откуда только силы взялись? Худющая, как щепка. Ника её здорово притопила. Пока выуживал, думал поломаю.

— Живучая буратина!

От ругани до восхищения и хохота.

Сквозь шум в ушах и горловые спазмы до меня еле доходит смысл сказанного. Я стою на карачках носом в песок и натужно кашляю. Горло дерёт, из глаз текут слёзы. Мне и страшно, и больно, и жалко и себя, и Веронику, и глупую собачонку. Волосы висят сосульками, концы перепачканы в песке. Я мотаю головой, пытаясь убрать их с лица, но рукой сделать это боюсь: четыре точки опоры лучше, чем три, а упасть рачки перед взрослыми парнями совершенно не хочется. Всё же мне двенадцать, а не девять, как Нике, и за «буратину», честно говоря, обидно. Хорошо, что это сказал не Тимур, иначе от горя я бы точно умерла на месте.

Наконец, чьи-то руки поднимают меня с песка и держат, пока откуда-то берётся полотенце, и уже другие руки начинают активно меня им растирать.

— Её бы раздеть.

— Ты не охренел, часом, Гера?

— Да я без всяких дурных мыслей, Явр, ты чего? Вон, как девчонка дрожит.

— Это стресс. Её ещё долго трясти будет. Тебя как зовут-то, спасительница?

Всё ещё страшась взглянуть на Тимура, а это именно он меня спрашивает, я проклациваю одними зубами:

— Т-т-тесса.

— Инесса?

— Н-нет. Т-тесса.

— Тесса? Что за имя такое?

Это спрашивает тот самый, кто предлагал меня раздеть и кто сейчас активно вытирает мне голову, которая рискует быть оторванной от шеи, если он будет делать это чуть более рьяно.

— Тереза, — говорю я.

Полотенце над моей головой замирает.

— Как? — басит надо мной мужской голос.

— Тереза, — повторяю сердито.

Через мгновение парни начинают смеяться, на все роды склоняя слово «мать».

Точнее, ржут четверо, а Тимур стоит поодаль и широко улыбается.

Много после я буду смаковать этот момент, когда впервые заставила улыбнуться Тимура Яворского. У него на руках сестрёнка, которая, уткнувшись ему в шею, судорожно всхлипывает, а вокруг четверо друзей — такие же мокрые, как я, и, возможно, чуть менее бледные, — но даже смеющимися они производят впечатление серьёзных парней.

И эти серьёзные парни гогочат над моим именем.

«Спасибо, папочка!»

Моего отца звали Рудольф Новак.

Чем он думал, когда давал мне имя своей прабабки — польской графини, поехавшей вслед за мужем, учёным-химиком Збигневом Новаком, из Польши в советскую Россию, — не знаю. Как не знаю, чем думала мама, с ним соглашаясь.

Живи мы где-нибудь в Европе или в другом городе — большом, столичном, — возможно там имя Тереза не считалось бы чем-то необычным. В моей школе учились ребята разных национальностей, но их имена не вызывали столько вопросов, как моё. Особенно, в сочетании с фамилией.

Тереза Новак. Тереза Рудольфовна Новак.

Тройное бинго.

Мать Тереза. Коза-Дереза. Резак. Детская фантазия безгранична. Как и у большинства взрослых. Так что я предпочитаю сокращённый вариант своего имени — Тесса.

Почему я называюсь Терезой тем парням? Наверно, это последствие стресса.

— Заканчивайте ржать, идиоты.

Приказ исходит от Тимура, и в этот момент я влюбляюсь в него окончательно.

Он передаёт Нику на руки ближайшему парню и подходит ко мне.

— Ты спасла мою сестру, девочка Тереза. Никто этого не забудет. Ни я. Ни они. — Тимур кивает на своих друзей.

Я смотрю в лицо каждому. Они серьёзны. Ни следа веселья, ни намёка на улыбку. Молчаливое сосредоточение и твёрдая уверенность в том, что сказал их друг.

Запомнили.

Наконец, один из них, тот, что стоит за спиной, и которого я не вижу, говорит:

— По-хорошему, ей бы медаль за спасение утопающего выдать. Можно сообщить в МЧС. У меня там знакомый полковник есть.

— Хочешь медаль, Тереза? — спрашивает меня Тимур, и в его глазах появляются весёлые искорки.

Впервые в жизни я смотрю на него открыто, понимая, что вряд ли ещё когда-нибудь мне представится такой случай, поэтому пытаюсь заполнить каждую его чёрточку, впиваясь взглядом в склонённое надо мной лицо. Даже моргать боюсь, чтобы ничего не упустить.

Ореховые глаза, окаймлённые чёрными ресницами, немного выгоревшими на кончиках, смотрят на меня по-доброму. Я млею от того, что этот взгляд сейчас обращён на меня. У Тимура ровный нос, впалые щёки и едва заметная щетина на подбородке и над верхней губой. Это делает его похожим на Уилла Тернера из «Пиратов Карибского моря», что мне очень и очень нравится. Он стоит близко, и до меня доносится его запах — это же его запах? — свежий, с примесью табака и едва уловимой древесной ноткой. Мои рецепторы штормит. Морские ассоциации работают в полной мере, так, что меня даже пошатывает как на палубе корабля. Действительно шатает. До головокружения. До темноты в глазах…