1. Книги
  2. Современная русская литература
  3. Исабек Ашимов

Зигзаги поступков. Рассазы

Исабек Ашимов
Обложка книги

Афоризм гласит: «Прежде, чем лечь на операцию, приведи в порядок свои земные дела. Возможно, ты еще выживешь». Книга посвящена граням отчаяния в хирургии, ибо, хирург всегда на лезвии свого скальпеля. «Хирургия — это страдание и счастье», — писал Н.М.Амосов. Выдуманные истории о зигзагах профессиональных поступков хирургов поучительны, они нужны для воспитания хирургов, так как учат их быть готовым к этим проявлениям. Профессионализм, ответственность, сострадание — черты настоящих хирургов.

Оглавление

Купить книгу

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Зигзаги поступков. Рассазы» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

***
***

ЖИВ ВОПРЕКИ ОПЕРАЦИИ

Рассказ

Областная клиническая больница. Мирзопаязов закончил занятия и студенты, прощаясь, потянулись к выходу. Собрав свои бумаги, он тоже пошел к выходу. Там его ждал Рахимов — молодой врач-хирург, в тот день, дежуривший в приемном отделении. Они поздоровались. — Вохид. Чего такой грустный? — поинтересовался Мирзопаязов.

— Рустам Назарович. Не посмотрите больного? Он сейчас в приемном отделении.

— Ну, что же, пойдем, посмотрим, — сказал Мирзопоязов. И они отправились в приемное отделение.

По пути Вохид рассказал, что больного привезли из горного кыргызского кишлака. Со слов родственников, доставивших его, в течение недели больного беспокоят боли по всему животу, тошнота, рвота и вздутие живота.

— А тамошние врачи его смотрели? — спросил Мирозпоязов.

— Нет. Им ближе наш город, чем райцентр, где имеется хирург. А потому они решили везти больного прямо к нам.

— И ты им поверил? Да просто у них хирурги слабые. Чуть что сразу отправляют больных к нам, — с раздражением в голосе сказал он. — А сами упрашивают больного и их родственников не говорить нам о том, что якобы они к ним не обращались. Причина то ясна, не смогут они должным образом прооперировать таких больных. Вот потому они потихоньку переправляют всех тяжелых больных к нам. И куда смотрит органы здравоохранения? — возмущался он.

— Рустам Назарович. Правда, я не знал об этом, но отказать в госпитализации такому тяжелому больному, поверьте, я не могу.

— Пойми, Вохид. До каких пор мы будем принимать, и лечить граждан соседнего государства? Там у них свои больницы, свои кадры. На такие цели отпускаются средства, оборудования, а они живут у нас под боком, ничего не предпринимают. Почему мы должны изворачиваться, находить средства, тратиться на лечение их граждан, — не унимался Мирзопаязов. — Вот мы сейчас посмотрим. Если тяжесть состояния больного позволяет, направим их обратно.

— Но… Рустам Назарович. Он и вправду очень тяжелый. Как бы оправдываясь, сказал Вохид. Забежав вперед, он открыл дверь в комнату, где принимали того самого больного. — Вот этот больной Рустам Назарович. — указал Вохид на больного, лежащего на кушетке. Вокруг стояли несколько родственников — две мужчины и женщина.

— Ну, здравствуйте соседи! — поздоровался с ними Мирозопаязов, усаживаясь на стул рядом с кушеткой. Мельком взглянув на больного, он повернулся к родственникам. — Рассказывайте, что случилось. В разговор вступил старик в колпаке. Это был отец больного.

— Уважаемый доктор! Мы приехали из кишлака. Привезли к вам моего сына. Он заболел с неделю тому назад. Вначале появились боли в животе, тошнота и рвота. Думали, пройдет, ан нет. С течением времени состояние ухудшалось. А сегодня ночью стало совсем худо. Вот мы и решили привести его к вам. — Доктор! Помогите ему.

Мирозопаязов недовольно пробурчав, повернулся и начал осматривать больного. Уже с первого взгляда было ясно, что больной тяжелый: заостренные черты лица, кожа бледная с сероватым оттенком, живот вздут, в акте дыхания не участвует.

— Покажи язык.

Больной высунул язык, который был сухой, как щетка. Щупая пульс, Мирзапаязов вслух пробурчал, чтобы слушали.

— Пульс слабый, частый. Наверняка у него низкое артериальное давление…

— Как тебя зовут? — спросил он у больного. — Шарип, с трудом и тихо ответил он. — Ну, теперь давай посмотрим на твой живот.

Ощупывая живот, Мирзопаязов обратился к Вохиду.

— Видишь? Живот как доска, разлитая болезненность по всему животу. Постукивая по брюшной полости, он сделал резюме: — Так, все ясно. У больного разлитой перитонит. Причина пока не ясна, но в брюшной полости плещется жидкость. Давайте послушаем живот.

Взяв у Вохида фонендоскоп, он прослышал живот в нескольких точках и вслух сказал:

— Кишечных шумов не слышно, то есть в брюшной полости «гробовая тишина». Что это означает, ты, надеюсь, понимаешь, — сказал он, обращаясь к Вохиду. — Ну, что скажешь?

— Нужно срочно оперировать, — ответил он.

Доктор повернулся к родственникам, которые все время пока он осматривал больного, находились тут же рядом. — Ничего утешительного! — безапелляционно заявил Мирзопаязов. — У вашего родственника перитонит, то есть вся брюшная полость воспалена. Проще говоря, в животе у него пожар. Его нужно оперировать.

— А перенесет ли он операцию? — тихо спросила жена больного, все время до этого молчавшая.

— Трудно сказать, — честно признался Мурзапаязов. — Шансов очень мало. Он может не перенести операцию.

— В таком случае может повременить с операцией, а попробовать лечить так, — неуверенно сказал отец больного. Тут доктор сорвался.

— Эй, аксакал! Зачем тогда вообще привезли его к нам, если вы против операции. Тогда везите его к своим хирургам. Он резко встал и, обернувшись к Вохиду, почти приказал.

— Зарегистрируйте в журнале приема больных. Пусть родственники распишутся, что они против того, чтобы больного оперировать. И пусть они катятся к черту! — взревел он.

В это время, больной все время молчавший, обратился к своим родственникам.

— Ата! Соглашайтесь, может быть и вправду, выживу. Услышав такие слова, родственники запричитали, заплакали и стали всячески уговаривать госпитализировать больного и оперировать, если так суждено.

Мурзопаязов все не успокаивался.

— Что за темный народ. Да. Операция показана, но гарантию никто не даст. Если больной умрет, вы обязательно будете, винит нас. Ведь так? — спросил напрямик у родственников.

— Нет. Дорогой доктор. Раз суждено ему умереть, то он умрет. Если не суждено умереть, то вы дорогой доктор будете этому лишь пособником-спасителем, — спокойно и с достоинством ответил старик.

— Ладно, — смягчился хирург и, обратившись к Вохиду, сказал: — Подайте во второй операционный зал. Пригласите туда анестезиологическую бригаду, пусть они проведут необходимую подготовку в течение часа. Так и быть через час я сам прооперирую этого больного.

— А вы, — обратился он к родственникам. — Будьте здесь. Никуда не уходите, может случиться всякое.

Мирзопаязов и Вохид вышли в коридор.

— Вохид. Этот больной, конечно же, не жилец. Но что поделаешь — есть абсолютные показания к операции. У него терминальная стадия разлитого перитонита.

— А слушай.

Мирзопаязов вдруг остановился и повернулся к Вохид.

— Хочешь оперировать? Вохид без колебаний дал согласие и тут же попросил:

— Рустам Назарович! Спасибо за доверие. В таком случае мне бы хотелось, чтобы вы сами мне проассистировали. Я и приехал сюда, чтобы учится у вас. Я вас знаю давно и…

Мирзопязову было приятно слышать такое признание. Это тешило его тщеславие и самолюбие. Не дав ему закончить фразу, он молча кивнул ему в знак согласия.

— Ну, тогда я быстро организую операционную и второго ассистента, — сказал Вохид и помчался в направлении операционного блока.

Уже сидя в своем кабинете и попивая чай Мирзопаязов, задетый признанием своего молодого коллеги, приятно растянулся в своем мягком кресле, сбросив туфли. Из головы не выходило просьба больного «…соглашайтесь, может быть, я выживу…». Да и разговор с его родственниками не получилось. Скорее это был ультиматум с его стороны. Надо же, — чертыхнулся он. — О, Боже! С каких пор я стал таким черствым? — упрекал он себя в сердцах. Напрасно накричал на них, напрасно грозился отправить их восвояси. С каких пор он стал делить больных на своих и не на своих. Что за черт! — возмущался он.

Вспомнилось, с каким гостеприимством и добродушием такие же жители соседней республики встречают и провожают, когда он иногда приезжает на отдых в горы то ли с семей, то ли с друзьями, то ли с коллегами по работе. — Ого-го…! Они умеют принимать гостей. Тут же режут барана или козу. А ведь взамен ничего и не просят. Так у них заведено. Гость для них — это свято. А уж если ты им оказал, какую-либо хоть мало-малую услугу, то они умеют достойно отблагодарить. — А тут. Надо же обозвал их темными, безграмотными, — сокрушался он, допивая чай. — Видимо ты устал Назарович! — сказал он в сердцах самому себе. — Если ты в присутствии молодого коллеги, приехавшего к тебе учится, перенять твой опыт, допустил столько деонтологических нарушений.

Всё это для опытного хирурга, как Мирзопаязов, стало данностью. Есть — хорошо, нет — будет завтра. Выздоровел такой приезжий иногородний больной, прибежали сияющие от счастья родственники со своими конвертами, свертками, мешками, баулами, овцами, значит хорошо, если нет — не беда. Вот, только принесёт ли это радость? Ту искреннюю радость, что мелькает иногда в глазах человека? Его грустные размышления прервала медсестра, которая заглянула в ординаторскую.

— Рустам Ниязович. В операционной все подготовлено, можно идти.

И вот операция. Больной уже под наркозом, Мирзопаязов натягивает перчатки и подходит к операционному столу и как-то виновато обращается к Вохиду.

— Слушай, Вохид. — Извини. Сам понимаешь, случай сложный из ряда вон выходящий. Так что, позволь эту операцию, проведу я сам. Еще представится случай и тогда, обещаю проассистировать на операции. Хоп?

Вохид, конечно же, закивал головой и молча перешел на другую сторону операционного стола, уступая место своему патрону. Мирзопаязов широким средне-срединным разрезом вошел в брюшную полость. В нос ударил кисловатый запах гнойного выпота, которым была заполнена полость живота. Выпот осушили и, взору представилась такая картина: петли тонкого и толстого кишечника, большой сальник, печень и желудок спаяны между собой, покрыты рыхлыми спайками. Выделить что-либо из органов из этого конгломерата практически не возможно. Вход в полость малого таза замурован. Со стороны было видно искреннее разочарование хирурга.

— Ну, что здесь поделаешь? — Ничего-о-о! — читалось в его глазах. Удалив мутный с хлопьями выпот, он показал Вохиду стенку кишечника, который был весь покрыт мелкой сыпью и фибринным налётом. Перистальтика кишечника отсутствовало, петли кишок выглядели слегка раздутыми.

— Эх, дорогой коллега! — обратился он к Вохиду, который стоял и выжидал, что скажет Рустам Ниязович. — Хирургия здесь бессильна. Если будем раздирать спайки, то обязательно повредим стенку кишечника. А это, сам знаешь, свищи, повторный перитонит. Хирургия, к сожалению, не всесильна. Даже в наше время такой перитонит, как у этого больного, просто не победим. Говоря научным языком — случай инкурабельный, иноперабельный.

Сказав это, он попросил Вохида перейти на его место и закончить операцию.

— Значить так. Тщательно осушишь брюшную полость, а брюшную стенку ушьешь наглухо.

— Рустам Ниязовчи! Может задренировать полость живота? — спросил Вохид. — Зачем? — вопросом на вопрос ответил хирург.

— Ни к чему! Зашивай наглухо.

Отойдя от стола Мирзопаязов устало сел на предложенную ему табуретку. В это время Вохид с усердием молодого хирурга начал накладывать аккуратные послойные швы на рану брюшной стенки. Видя, как он старается, аккуратно сопоставляя края раны, Рустам Ниязович не выдержал и, усмехаясь, пожурил Вохида.

— Ну, зачем такое старание. Все равно больной умрет. А умершему ни к чему косметический эффект твоих швов. Так что наложи пять-шесть швов через все слои.

Разочарованный, усталый и злой, Мирзопаязов вышел из операционной и рухнул на диван возле сестринского поста. Давно не было у него такого стресса, когда ты, как хирург оказался бессильным, когда какой-то студент вздумал обвинить тебя в попустительстве смерти у этого больного… Причем при всем народе. — О Боже! Что за страдания? Стянул маску, вытер лоб. Медсестра — молоденькая девушка с огромными черными глазами, — принесла ему воды.

— Спасибо вам, — она виновато опустила ресницы. — Вы молодец, вы еще одну жизнь спасли.

— Спасибо! — поблагодарил он ее. — Ах, невинность наша! Знала бы, что жизнь больного мы не спасли. Открыли и закрыли живот, — подумал доктор в сердцах.

Медсестра поправила колпак, взяла стакан и отошла за стойку. Она знала своё место. Она боготворила Рустама Ниязовича, считая его человеком большой души. Не то, что эти молодые, но не в меру заносчивые хирурги. Мирзопаязов, сняв маску и чепчик, положил их на диван.

— Рано, уберёшь?

— Конечно. Как вы себя чувствуете? — спросила она обеспокоено.

— Что? Так плохо выгляжу? Девушка смущённо заморгала.

— Если честно, то да. Плохо» Я ни разу еще не видела вас таким обеспокоенным.

— Завтра буду в порядке, — сказал он и поймал себя на мысли, что врёт: когда хирург беспомощен, а побеждает болезнь — это не может, не отразится на его настроении. Всю жизнь пытался, тут же забывать неудачи, но это никогда не удавалось. А с годами лишь становилась настойчивой доминантой. Немного передохнув все трое — Мирзопаязов, Вохид и второй ассистент подошли к родственникам больного, ожидавшим в коридоре. Подойдя к ним, Рустам Ниязович открыто признался:

— Мы ничего не смогли сделать. Только открыли и закрыли живот. Все замуровано, все в гною, нет живого места в животе. Все поражено воспалением. Мы, конечно же, сожалеем, но оказались бессильными. Хирургия, к сожалению, не всегда всесильна. Могу сказать, что не только мы, но и все хирурги мира воспитаны в страхе перед богом и перитонитом! И если в наши дни с богом еще можно как-то договориться, то перитонит остаётся страшным, смертельным заболеванием, — грустно пошутил он.

Сын больного заплакал, жена запричитала. Старик не плакал, но было видно, как ему было тяжело. Ведь его дитя всего 46 лет, он мог бы еще пожить.

Было невыносимо тяжело смотреть на горе этих людей. К таким разговорам хирургам не привыкать. За свою долгую практику он перевидал много смертей. Больной на операции не умер, но умрет в скором времени. Возможно, он и не проснется от наркоза. Мирзопаязов понимал менталитет своего народа. В таких безнадежных случаях родственники больного ведут себя иногда мягко сказать неподобающим образом. Среди них встречаются и такие, которые требуют от хирурга невозможного, либо гарантий полного успеха операции или вообще не соглашаются на операцию, хотя сам больной такое согласие дал. Хирург в подобных случаях попадает в весьма сложную ситуацию. Особенно это касается тех больных, для которых операция — единственный путь к спасению.

Формально, в том случае, когда больной человек совершеннолетний и над ним не установлена официальная опека, достаточно только его собственного согласия на операцию. Согласия родственников не требуется. Но ведь если больной после операции погибнет или у него возникнут серьезные осложнения, такие родственники еще хорошо, если просто напишут жалобу или даже попытаются возбудить против хирурга уголовное дело. Иногда такие родственники, просто избивают оперировавшего хирурга. Но в данном случае никто слово плохого не сказали. Молча выслушали объяснения доктора и остались стоять возле двери операционного зала.

Мирзопаязов прошел в ординаторскую. Налил себе холодного чая, сел в свое кресло, запрокинул голову, закрыл глаза. Полумрак кабинета ритмично качалась по ту сторону сомкнутых век. Усталость и раздражительность, но с каждой минутой ему становились легче.

— Так нужно будет правильно оформить историю болезни, четко указав в клиническом заключении показания к операции. Не забыть при этом, прямо указать на самый высокий риск операции и наркоза, то есть V степень операционного и анестезиологического риска. Далее следует написать, что больной на операцию согласен, а родственники против операции не возражают. Однако это все-таки только формальная сторона дела, — рассуждал про себя Мирзопаязов.

— Нужно еще раз поговорить с родственниками с глазу на глаз. Вообще кыргызы народ великодушный, умеют прощать, бывать снисходительными, — думалось ему.

А из головы не выходила его же непростительная в таких случаях резкость. Ведь видел же, что больной все равно погибнет. Можно было бы объяснить помягче, — корил он себя в сердцах. Его размышления прервал Вохид, который вошел в ординаторскую с историей болезни больного и с операционным журналом.

— Рустам Ниязович! Вы сами продиктуете ход операции или мне самому оформить операционный журнал?

— Вохид. Давай повременим с оформлением протоколов. Сейчас пригласи сюда всех родственников больного, которого мы с тобой оперировали.

Не проронив ни слова, Вохид вышел с ординаторского. А спустя минут пять вернулся уже в сопровождении родственников больного. Мирзопаязов поднялся к ним навстречу, усадил старика в кресло, напротив себя. Жена и сын больного остались стоять возле двери. Обращаясь к отцу больного, сказал:

— Уважаемый аксакал! Я понимаю ваше состояние. Я очень сожалею, что так случилось. Вашему сыну обратиться бы несколько дней тому назад. Ему можно было бы помочь. Запустил он свою болезнь — это одно. Но вы поймите и мое состояние. Каждый раз к нам приводят или привозят больных уже в запущенной стадии, когда результат операции бывает очень сомнительным. Поверьте, с такой ситуацией я встречаюсь очень много раз. Ну, а когда результат операции в таких случаях бывает плохим, то родственники обычно обвиняют нас — хирургов. По крайней мере, это несправедливо в отношении нас. Надеюсь, вы поймете меня и простите мою резкость.

Старик, жена и сын больного дали понять, чтобы доктор ни в чем себя не винил, что доктор сделал все, что смог, что виноваты они сами — обратились поздно.

Мирзопаязов, обращаясь к ним, сказал:

— Мы с вами одних кровей, мы с вами добрые соседи. В трудностях и в счастье мы всегда были вместе. Вот что я вам посоветую. Сейчас ваш больной находится в реанимационном отделении. Трудно сказать, как долго он будет оставаться живым. Может быть час, а может полдня. Потому, как только восстановится у него самостоятельное дыхание, когда уберут горловую трубку, через которую он сейчас дышит, я скажу реаниматологам, чтобы вашего больного выдали вам. Подготовьте автомашину, чтобы довезти его своего дома. Если довезете живым, то он успеет попрощаться со своими домочадцами, а если нет, что же, такова воля Аллаха! — закончил он.

— Уважаемый доктор! Рустам! Спасибо тебе сынок за твою работу, за твои заботы! Мы все благодарны тебе, твоим сотрудникам. Извините нас, что отняли у вас столько времени. Что будет с моим сыном — это воля всевышнего. Он дал — он и возьмет его на небеса. Что мы сможем простые смертные. Было бы хорошо, если вы — уважаемый Рустам, стали бы тем самым ангелом-спасителем моего сына. Не вини себя, что не смог помочь ему. Значить такова его судьба! Прощай сынок! Пусть всевышний всегда подержит тебя и твой дом. О-о-мин!

Выйдя из ординаторской в сопровождении Вохида, они все спустились на первый этаж. Усадив жену и сына на скамейке в больничном садике, старик поспешил в автовокзал, чтобы договориться на счет доставки больного в свой кишлак. Прошли полторы часа. Прямо к подъезду хирургического блока подъехала старая «Волга», на переднем сидении рядом с водителем сидел старик.

— Ну, что там, Эргеш? — нетерпеливо спросил старик. — Что говорят врачи? Он боялся напрямую спросить, еще жив его сын или уже погиб?

— Я только, что был у заведующего реанимационным отделением. Он сказал, что больной уже дышит сам и можно его уже увозить.

Дальше никакой волокиты не было. Медицинские сестры, как бы торопясь, переложили больного на каталку и быстро повезли больного по гулким коридорам. Затем лифт и каталку выкатили на эстакаду. Там с помощью сына и жены больного переложили на заднее сидение потрепанного «Волги». Коротко попрощавшись с больными и его родственниками, медсестры покатили каталку обратно.

Утром первая мысль Мирзопаязова была о больном в реанимации. А не позвонить ли дежурному реаниматологу? Не спросить ли, как она там? Нет, этого недостаточно. Хирург поспешил в отделение, но вдруг остановился. Перед глазами заплясали разноцветные мушки, сердцу в груди стало тесно. Мир качнулся и растворился в его глазах. Что за черт? Немного передохнув на скамейке перед входом в хирургический корпус, он попросил проходящего рядом медсестру, что бы Вохид спустился к нему. Вохид не заставил долго ждать. Запыхавшись, он почти прибежал к нему.

— Что случилось, Рустам Ниязович? Когда он сказал, что почувствовал себя неважно, Вахид напомнил ему о том, что на сегодня запланирована операция.

— Вохид! Это ведь не срочно? Давай завтра заеду, а? Сегодня уезжаю, и в отделение уже не попаду.

По пути Мирзопаязов думал, что ничего не случится, если он несколько дней побудет в отдыхе. Он устал и имеет право отдохнуть, привести свои мысли в порядок. Потихоньку он втянулся в размышлении о пределах возможностей клинической хирургии. Не всегда хирургия всесильна. Зачастую приходится решать вопрос: позволить умереть или спасти? Такой случай был со вчерашним больным. В последние годы в чаще приходит предательская мысль: получается, логичнее и правильнее оборвать такую недожизнь.

Но если посмотреть с другой стороны, долг каждого врача — спасать и только спасать. Если он пройдёт мимо умирающего, от совести, потом спасения не будет. Выходит, совесть — сродни общественному мнению, и у врачебного альтруизма совсем не альтруистичные корни. Это эгоизм чистой воды: делаем так, как считаем правильным, но о судьбе спасённого не думаем. Не исключено, что он и его родственники нас будут проклинать за черствость. Ну, а что делать? Как поступить? Наконец, что нам до того? Мы своё дело сделали, наша совесть чиста. Чиста ли? Забыть бы всё это хоть на неделю! Но нет, цепные псы профессиональной памяти совести должны всегда быть на страже. Иначе в хирургии нельзя!

Так то оно так, но вчера он допустил такое…, — горько усмехнулся Мирзопаязов. Ему стало не по себе, вспомнив вчерашний спор со вторым ассистентом — студентом-старшекурсником — Кириллом Минеевым.

— Надо же такая упертость в этом тщедушном студенте. Гуманист хренов! Живот обозрели все. Было ясно, что масштаб воспалительного процесса у больного просто зашкаливает. Нет ни одного живого места. Вроде он достаточно мотивировал то, что нет смысла разъединять спайки, очищать брюшную полость, промывать его, как следовало бы. Наконец, задренировать ее. А он… стянул маску, потёр лоб и сказал, как отрезал: дальше, что-либо предпринимать больному не поможет. Так что, сворачиваем операцию, зашиваем живот без всяких премудростей.

Тогда Минеев сверкнул чёрными глазищами и возмутился:

— Но мы же таким образом просто списываем этого пациента? Надо же хотя бы попытаться промыть живот, очистить его, наконец, наладить послеоперационное лечение перитонита.

Мирзопаязов отрезал:

— Кирилл, не устраивай истерику! В конце концов, мы не боги. Здравый смысл мне подсказывает, что организм этого больного исчерпал свои возможности, а наши меры в конец его доконают. Пусть больной хоть по-человечески попрощается с детьми и близкими.

— А мне кажется, расширенная операция необходима, — продолжал настаивать Минеев.

Мирзопаязов подошёл вплотную, поднял голову, его обвислые веки почти прикрыли тёмные неподвижные глаза.

— Коллега! Не зарывайтесь. Всё, что я могу — это посочувствовать больному и его родственникам.

Немногие могли выдержать его взгляд. Вохид стоял в стороне и молчал. Кирилл не унимался, поджав губы, он четко и громко отчеканил:

— Я все же считаю нужным операцию довести до логического завершения. Иначе… в моем понимании речь будет идти о нашей профессиональной несостоятельности.

Тут Мирзопаязов взревел:

— Что? Как ты смеешь? Ты меня обвиняешь?

Вне себя от злости он сорвал с головы колпак и бросил под ноги и начал топтать, открыто ругаясь матом.

Негодовал и Вохид. Кирилл, обращаясь к Вохиду, процедил сквозь зубы:

— Понимаю ваше негодование, Вохид Саидович. Вы давали клятву Гиппократа? Так вот — исполняйте свой долг!

Сказав это, он повернулся и пошел прочь. Из операционной продолжали доноситься возмущённые возгласы заведующего.

Проходя в ординаторскую, Мирзопаязов обратил внимание на сидящего в стороне сгорбленного старика — отца больного: седые волосы выбиваются из-под колпака, в глазах — вселенская скорбь. Вот и прошла жизнь, в трудах и заботах, а сейчас погибает его сын, говорили эти глаза, а ведь по логике вещей сын должен хоронить отца, а не наоборот, говорили его глаза. Я уже вижу поцелуй смерти, а погибает мое дитя. Что за несправедливость? — вопрошали его глаза. О, Аллах! Ты бы распорядился моей жизнью, чем жизнью моего сына.

Мирзопаязов уже сидя в своем кресле, вдруг вспомнил своего отца. В его памяти ожили те счастливые времена, когда был еще жив старики отец и мать. Он увидел горные хребты и озёра, пожелтевшие от зноя поля и росинки на серебристых нитях ковыля, облака… Целый мир, родной и уютный. Именно этот случай привел к взрыву переживаний, трогательных, цветных, как картинки калейдоскопа. Именно это переживание доктора чуть не вывел его из оцепенения. Взять и вернуться в операционную, остановить санитарку, которая наверняка уже вывозит больного с операционной? А далее привычно скомандовать: продолжаем оперировать? Но этого не произошло. Больного повезли в реанимационное отделение. Операционные медсестры размылись, бестеневая лампа погасла…

— А ведь ты прав, коллега! Впервые в жизни я не уверен до конца — прав я или нет. Но чтобы проверить это я должен был бы все же рискнуть…

По пути домой Мирзопаязов думал о том, что случилось бы, если бы все люди осознали своё предназначение и сакральные заблуждения. Не отозвалось бы это волной самоубийств? Раньше он считала позорным плакать. Сейчас же он расклеился, и в глазах потекли слезы. Он еще долго сидел в полумраке своего кабинета. Возвращаясь, домой, он по-новому и с удовольствием наблюдал, как редели облака. Прохожие радовались солнцу, казалось, что даже автомашины ликуют, поблёскивая отражёнными лучами.

***
***

Оглавление

Купить книгу

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Зигзаги поступков. Рассазы» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Вам также может быть интересно

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я