Мистический шейх. Эзотерико-философский роман-аллегория

Исабек Ашимов

Тегерек — гора-саркофаг, напоминающий чернобыльский саркофаг. В обеих сарокофагах погребено Абсолютное зло в виде, соответственно, дракона (ажыдара) и радиации, направленное на уничтожение человеческой цивилизации. Широз-бахши — это шейх, знающий тайну Тегерек. «Тайна твоя — твой пленник, и если упустишь его, то сам станешь его пленником», — говорил Омар Хайям. Широз-бахши — это пленник тайны и воин Зла, а смерть Зла (ажыдар, радиация) лишь временна. Вот о чем люди должны знать и всегда помнить!

* * *

В тот год лето на редкость было не жарким. Тем не менее, подождав пока спадет полуденная жара, Сагынбек-ава, Суванкул-ава, Дамир, дедушка и я, ближе к вечеру выехали из Исфаны. Пыльная грунтовая дорога Исфана — Джар-кишлак серой лентой вьётся среди адыров и небольших предгорий. После получасовой езды, выехали на открытое пространство. Сагынбек-ава остановил машину у единственного дерева, растущего на перекрестке двух дорог. Это был густой раскидистый чинар, как говорят у нас тупсад, в тени которого, как сказал Суванкул-ава, путники обязательно останавливаются, чтобы не только передохнуть, освежится, но и полюбоваться окружающей природой.

— Эта местность называется Талпак, — сказал он, поясняя, что слово «талпак» означает возвышенная плоскость или же широкий простор.

Действительно, Талпак и был настоящим простором, отсюда открывался панорамный вид на все четыре стороны света. Создается впечателение, что именно отсюда во все стороны вкруговую простираются долины, пашни, поля, мелкие адыры и лощины. Далеко-далеко на юге и западе они упирались в основание гряды белоснежных гор, а на востоке и севере простираются до основания скалистых адыров и пологих пригорок и лощин между ними.

— Вон та высокая гора с крутыми склонами, покрытая арчовыми лесами, называется Кайнар, чуть правее высится сопка Кутчу, — пояснял Сагынбек-ава, показывая на юго-запад. — На склонах этих гор наш род издавна устраивает летовку. А вон видишь, позади этих гор тянутся хребты, покрытые уже снежными шапками — это продолжение Туркестанского хребта. За ними лежат уже таджикские земли.

Сидя в тени чинара, я подумал: — Теперь понятно, почему путники останавливаются здесь, чтобы передохнуть, полюбоваться. И на самом деле, здесь было на редкость свежо и прохладно, густая тень дерева, открытое во все стороны простор и постоянный освежающий ветерок со стороны гор, как бы зазывал путников передохнуть от пыльной дороги и духоты. Наверняка, увиденная отсюда панорама природы никого не оставляет без приятного впечатления и удовлетоврения. Между тем, это оказалось лишь одним оттенком серого. Настоящий контраст ждал нас впереди.

Немного отдохнув от жары, мы вновь загрузились в машину и поехали. Метров через тридцать отсюда дорога соврешенно неожиданно для любого человека, как бы уходит вниз по серпантинам. Такое ощущение, — подумалось мне, что дорога проваливается в каньон и, вместо только что зримого и необъятного простора Талпак, вдруг и сразу взору представляется уже мрачные высоченные каменные стены, как бы давящие на человека со всех сторон. Такое ощущение, как будто человек попадает в закрытое мрачное пространство.

Серпантин заканчивается у самого дна сухого русла. Отсюда еле различимая автомобильная колея дороги идет уже по сухому саю, петляя между скалами. И справа и слева от дороги серые стены причудливых каньонов, испещренные расщелинами и пещерами самых разных размеров, зловеще зияющие своей темнотой.

Разговоры смолкли. Извилистый путь в самом дне высоких каньонов, куда почти не попадают лучи солнца, многочисленные зияющие пещеры и гроты вокруг, выражающие безмолвие, не допускало такой роскоши. Я в полной мере ощутил то состояние, о котором говорил Дамир, впервые попавшем в этот каньон в его предыдущей поездке.

Действительно, человек, попадающий в темень узких каньонов начинает, как бы уже страшится своей дерзости, остро осознавая, что он всего лишь букашка в этом причудливом темном мире. У него сами собой возникают беспокойство, боязнь и странные мысли, сама тайна глубоких каньонов и пещер как будто бы начинает искать своего выражения. Наверняка, к такому лицезрению привыкнут невозможно. Дамир признавался, что ему и на этот раз также стало не по себе.

— Видишь, Расул. Одни каньоны и пещеры. Вот почему этот край Ляйляка — особенный и, называют его «краем каньонов и пещер», — сказал Суванкул-ава.

Точно! Этот край сама древность, тут таинство пещер и многочисленных темных каньонов, в отличие других земель Ляйляка, отличающейся экзотической красотой долин, горных скал, рек, лесов. Пожалуй, это, действительно, особый край, — восхитился я.

Живописные тропы, извиваясь между стенками каньонов, выводят на массивные скальные монолиты, которые играют на солнце всеми оттенками малинового, рыжевато-коричневого и оранжевого цветов. Вот так среди гор и пересохших рек раскинулась этакая природная галерея творений времени, ветра, дождя и солнца. Этот сказочный край они творили день за днем, год за годом, век за веком. Так как горные породы здесь в основном кирпичного цвета с бурыми прожилками, создается прямо-таки сюрреалистический, не то марсианский, не то лунный пейзаж.

— А вот это аил Кара-камар (пер. с кырг. — черная пещера), по названию огромной и глубокой пещеры, — сказал Сагынбек-ава, указывая на пещеру, занимающую почти треть высоты скальной стены напротив села, зияющая своей черной пустотой.

Крошечный аил, маленкие серые глинобитные дома, которые как пауки облепили узкую полоску косогора между высоченными стенами каньона и саем (сай в пер. с кырг. — приречье). На этом фоне пещера Кара-камар выгядела еще более огромной, а ее зияющий широкий вход выделялся своей зловещей чернотой. Удивительно, как можно жить в этих домах, расположенных прямо у основания каньона? — наверняка, читалось на наших с Дамиром лицах. Дальше каньон становился все шире и шире, по широкому саю росыпью текла небольшая речушка Сумбула, а впереди показался другой кишлак.

— Вон тот аил, что впереди — это Замборуч, — пояснил Сагынбек-ава.

Аил расположился на широком и высоком плато, расположенном между саем с запада и вертикальной стеной каньона с востока на широкой полосе полого склона. Единственная дорога петляла меж домов. Где-то в середине села с возвышенности открывается вид на другой широкий каньон с таким же широким саем и с такой же россыпью протекающей рекой Джизген, которая, смыкаясь с речкой Сумбула образует довольно полноводную реку Ак-суу (пер. с кырг. — белая вода).

Когда мы проезжали Замборуч, Сагынбек-ава задал нам непростую задачку на наблюдательность.

— Расул, Дамир. Справа от дороги в предгорьях распологаются дома кыргызов, а вот слева от дороги, ближе к реке, располагаются дома узбеков. Найдите пять признаков отличия кыргызских от узбекских построений и огородов, — шутливо рассмеялся он.

Мы с Дамиром, уже более внимательно начали наблюдать за аилом и почти на перегонки начали перечислять отличительные признаки. Дамир перечислил два признака:

— На кыргызской, скажем условно, стороне, дома на предгорье располагаются довольно хаотично, то на разных уровнях — на пригорке или на ложбинках и ориентированы они, главным образом на юго-запад. Между тем, дома на узбекской стороне села, были размещены на относительно ровной террасе, повторяя линию центральной дороги. Причем, все дома ориентировны в сторону реки.

В свою очередь и я попытался перечислить два признака.

— Сразу бросается в глаза то, что вокруг кыргызских домов деревья и зелень довольно скудны, тогда как у соседей-узбеков дома утопают в густой зелени садов и огородов. Кроме того, на кыргызской стороне я не увидел глинобитных дувалов (пер. с кырг. — заборы), а вместо них были загоны для животных из жердей и колючих веток, тогда как на узбекской стороне, эти глинобитные дувалы четко очерчивали каждый участок с домом, хозпостройками и огородом.

— Правильно! Молодцы! — похвалил нас Сагынбек-ава. — Ну, а пятый признак? Мы с Дамиром переглянулись, незная что ответить. Видя наше замешательство Сагынбек-ава сам подсказал, что таковым является то, что на кыргызской стороне вы не найдете арыка (пер. с кырг. арык — канава), тогда как на узбекской стороне все участки пронизаны арыками, на подобие кровеносных сосудов организма.

Первое, что мы увидели, выйдя за околицу Замборуч — восхитительную панораму долины, раскинутой между гряды высоких гор по обе стороны реки, протекающей внизу широкой росыпью по саю, ширина которой составляет не менее два километра. После мрачного, душного и извилистого каньона выше села, здесь возникает ощущение оазиса — прохлада, простор, шум реки, зелень долины.

Долина встретила нас ароматом луговых трав, зеленью деревьев и тутовников. У самого берега реки — терраса, от которой вглубь гор как бы прорезаются каньоны. По одному из них в Ак-суу стекает небольшая прозрачная речка. Две конусообразные сопки по обе стороны от нее образуют как бы ворота. Поодаль расщелина резко сужается, делает поворот и сразу уходит на новый вираж.

Дорога продолжает витать по правой стороне, вдоль известняковых скальных стен хребта. Вверх, вниз раскачивали машину волны грунтовой дороги. Отсюда еще километров десять до крохотного аила Чоюнчу — исконно малой родины деда. Машина поднимается по пологому подъему и останавливается, свернув вправо от дороги. Отсюда открывается еще более потрясающая картина далеко-далеко простирающихся красно-буроцветных горных кряжей по обе сороны широчайшего и живописного сая.

— Вот она природа родного края! — восхищается дед. — Открывающаяся с высоты даль времени и вечности, красоты и блаженства — все это можно ощутить и увидеть только здесь, в родных мест! — не без поэтики восклицает он, любуясь видом отечественного края.

Вот, что значит для человека его малая родина, где он родился и вырос. Тысячу раз прав наш Чынгыз Айтматов, когда говорил, что именно с аила начинается путь во Вселенную, — подумалось мне. — Именно отсюда наш дед шестнадцатилетним паренком ушел покорять столицу. С той поры прошло больше полвека, дед стал настоящим горожанином, много добился, познал, понял. Тем не менее, малая родина для него имеет самое сакральное значение его жизни, есть и будет сакральным местом в его жизни и истории.

— Вон видишь ту высокую гору? Это и есть Тегерек, — задумчиво сказал дед, указывая на сферическую гору.

За невысокими горами, сквозь слабую, как в этих случаях говорят, нейлоновую дымку, виден был тот самый Тегерек, о котором так часто упоминали в разговорах дед, бабушка и родственники. На нее невозможно было не обратить внимание. Посреди горных окружений, возвышается огромная гора, сферической формы. Внешне она напоминает огромную юрту, обрывистые стены взлетают на высоту почти в полкилометра. Отсюда Тегерек выглядит как непреступная средневековая крепость Бастион.

— Вот он какой! — восхитился я, любуясь видом этой необычной горы.

Когда первый приступ естественного изумления прошел, я внимательно посмотрел на гору. Действительно, предо мной высилась, завараживающая своими размерами и красотой, огромная сфера. Взгянул на деда и увидел, что у него по-настоящему сияющие лицо и глаза. Видя все это, почему-то во мне заговорил биолог. Перелетные птицы, рыбы всегда возвращаются туда, где родились, чтобы снова зародилась новая жизнь. Малая родина завет их, и они являются. В этот момент мне подумалось, что вот и моего деда позвала и встретила земля, где он родился и вырос. Его приезд сюда, наверняка, и есть ответ на тот самый зов родной земли. Мне казалось, что встретились два светлых лика — дед и его малая родина, что их радость сейчас обоюдна. Дед счастлив тем, что вновь повидал свою малую родину, а она, в свою очередь — возвращению блудного сына.

Мы все с восхищением смотрели на Тегерек. В окружении, протяженных в обе стороны гор, она выглядела как рукотворное грандиозное сооружение, схожая с египетскими пирамидами. Когда дед или наши родственники, рассказывая об этой горе говорили, что это величественное видение, как магнит, притягивает всех тех, кто проезжает по этой дороге, кто неравнодушен к великим творениям крастоты природы, притягивает и тех, кто когда-то прослышал миф о нем или просто не равнодушен к давним мифам и сказаниям этого края. Сейчас я полностью согласен с этим.

— Потрясающая панорама! — не перестовал восхищаться и Дамир.

Как на объёмной картине все главное было расставлено в дали — Тегерек, а за ней волны холмов, вершины седеющих гор смешивались с очертаниями горизонта. Вблизи и вокруг нас одеялом расстилалась зеленная долина по обе стороны реки Ак-суу. Основное, не меньше двух километров шириной, русло реки, усыпанное разноцветным крупным галечником, где вода растекалась десятками широких и тысячами мелких ручеек. Так река искала, ищет и будет искать себе путь, чтобы внизу, через сотни километров, соединится с великой рекой Сырдария. Вот на этом пути потоков воды как бы встает Тегерек — могущественный природный монумент, напоминающий знаменитую пирамиду Хеопса.

— Расул, Дамир. Посмотрите вон туда. Видите? Река Ак-суу, собирает свои воды в одно русло и делает довольно резкий изгиб влево, — поясняет Суванкул-ава. — Получается, как будто бы река избегает гору Тегерек.

Я молча смотрел туда, куда указывал Суванкул-ава и ничего не понимал. Все мысли у меня спутались, голова не сображала. Вероятно, то же самое чувствовал и Дамир. Что-то было противоестественным в том, что вдруг, на ровном месте река делает причудливый крюк. Мне подумалось, что в природе ведь тысячалетиями исчисляется противостояние рек и гор, как мягкого и твердого. Причем, как говорил китайский философ Конфуций, мягкое, то есть вода, всегда выходит победителем твердого, то есть камня. А здесь река, как будто бы по своей своей доброй воле огибает гору, а далее течет по-прежнему россыпью, разливаясь по всему саю. Кто знает, возможно, потому эту реку и назвали Ак-суу, имея ввиду не только чистоту ее вод, но и вероятную справедливость намерений самой реки — не подтапливать и не разрушать основание горы Тегерек. Какая-то невероятная сакральность — река, как одущевленный объект.

— Расул, Дамир! Вот это и есть ваш родной край, имя которому «край каньонов и пещер», — не без гордости сказал Сагынбек-ава. — Здесь своя жизнь, своя история, своя поэтик, а также своя философия. Ты только взгляни на эти причудливые и грандиозные каньоны.

— Впечатляет! — восхитился я, искренне удивляясь и с трудом осмысливая увиденное и услышанное.

Если честно, у меня было странное ощущение. Все вокруг казалось по-настоящему материальным, вещественным. Вот, вокруг меня мои сородичи, я их вижу, слышу, разговариваю с ними. Немногословные, но очень сердечные, отзывчивые и добрые, никто из них не произносил ни пафосных, ни патриотических речей, не разглагольствовал и не раздувал былую героику своих предков. Нет! Простой, доступный и по-своему мудрый народ. Было ощущение того, что здесь время застыло в прошлом. Но мы то знаем, что время можно остановить лишь в абстрактном, так называемом римановом, пространстве и то ненадолго. Другая мысль меня в тоску вогнала: понял я, что довелось мне увидеть в эту минуту малую частичку настоящего большого мира этих людей. Я, а, возможно, и Дамир, поняли и другое, что никогда не станем таким, как они, оставаясь все же бесчувственными городскими чурбанами. Если честно сказать, дефицит собственной чувстввенности я ощутил именно тут.

Солнце уже совершило половину своего земного пути, но тем не менее даже в полдень отбрасывало на Тегерек яркие лучи. Мне показалось несколько странноватым, что даже в такие часы Тегерек отбрасывала тень. На восточной стене уже появлялись косые полосы невероятно желто-оранжевого света. Вокруг царило безмолвие, как будто природа замерла. Казалось ее неподвижность таит в себе какое-то непонятное ожидание. Наступившее молчание быстро рассеялось от обращения ко мне Сагынбека-ава.

— Знаешь, Расул. Существует много легенд относительно этих каньонов. Как говорили наши пра-пра-деды, настолько каньоны обширные, глубокие и запутанные, что любой человек, любая домашняя живность, потерявшаяся здесь, уже не появится живой.

Мне в это верилось. Действительно, здесь в этом причудливом краю своеобразие гор, адыров, каньонов, пещер и гротов резко отличаются от таковых в других регионах страны, — подумал я. Из уроков физической географии знаю, что такая гряда гор образовались много миллионов лет тому назад в результате отложений ледников и их движения. Вот цепь гор и предгорий, а между ними горная река, которая как бы «пропиливает» себе дорогу образуя широчайший сай, а река, ежечастно меняющая свой путь, до сих пор продолжает отрезать приречные земли то справа, то слева. А ведь так продолжалось миллионы лет.

— Местность, безусловно, диковатая, но исключительно живописная, — соглашался я. Если бы мне задали вопрос о том, в чем же заключается живописность этого края, я, наверняка, ответил бы, в том, что ландшафты здесь в двух плоскостях — горизонтальном и вертикальном. Обширные плато на самом верху, а долины рек и каньонов внизу. Все остальное вертикальный мир. Причем, везде тени, тени, тени…. Высокие горные хребты по обе стороны реки протянулись с юга, где высятся горы с белоснежными пиками, на север, где смыкается горизонт, а это оказываются сотни километров.

Слева от дороги за рекой Ак-cуу тянулись высокие горы слабо-оранжевого цвета, испещренные, как кажется издалека, сетью мелких и длинных вертикальных трещин. На самом деле, эти склоны таят в себе многочисленные, большие и малые, промытые в толще глины и песка, углублений. Стекая по склону горы, дождевые воды проложили себе путь и оставили неизгладимый, но очень красивый след. Справа от дороги такие же горы. Одним словом, вокруг все безумно красиво. Я поймал себя на мысли о том, что именно здесь расцветает вся политра теней — от слабого до черного.

Проехали километров пять, по грунтовой дороге, проложенной прямо по склону у подножья горного хребта. Внимание привлекло широкое плато прямо на повороте, откуда открывалась настоящая панорама. Сагынбек-ава снова остановил машину, все мы поспешили наружу.

— Вот это красота! — читалось восхищение у всех у нас в глазах и лицах.

Дух захватывает от той картины, что открывается взору. Широчайшая речная полоса, веками намытая белая речная галка, россыпью течет река Ак-cуу. С высоты обрыва россыпь ручеек реки кажутся ниточками ртути на изумрудном дне долины. За саем виден широкий прибрежный луг, тянущейся прямо к подножью горы, а там, взору предстают маленькие аккуратные квадратики рисовых полей и ровные ряды тытовников.

— Вот мы и приехали к Тегерек, — сказал Суванкул-ава, и голос его был торжественным и возбужденным. — Теперь вот посмотри, каков отсюда вид на Тегерек.

Под яркими лучами солнца гора горела кроваво-красным пламенем. От того она выглядела еще более необычной и величественней.

— Наверняка, дед много раз рассказывал об этой горе? Она для нас, для нашего рода является культовой, — продолжал Суванкул-ава.

— Да! Гора действительно величественная и загадочная. А вблизи, наверное, громадье необъятное. Подойти бы к ее основанию.

— Жаль, но туда нельзя, — заметил Суванкул-ава.

Сказал и замолчал. Жду. Он молчит. Потом он чуть поворачивает голову ко мне и снова повторил: — Жаль, но туда нельзя.

Я не стал допытываться. Нельзя, так нельзя. Хотя почему нельзя? Идти в противоположную сторону от того, чего хочешь познать. Это было не по моему характеру. Сожаление, и еще какое-то физическое ощущение неудовлетворенности боролись во мне, когда дед почему-то издали отдавал поклоны Тегереку, а затем Суванкул-ава, Сагынбек-ава минуты двадцать читали молитву. Теперь, я уже осознавал, что так же не способен понять то, чем полна эта мифическая, по сути, гора, как непостижима природа, включая ту скрытую, тайную жизнь в черной земле под этими вечными камнями, о чем непереставали говорит вся моя родня. Ведь мне не впервой приходилось слышать о некой глубинной тайне, связанной с Тегерек.

Вообще в той поездке я не раз, и не два удивлялся некоему телепатическому феномену. Не успевал подумать о чем-то, как тут же мои родственники, как бы успевали их предугадать и высказаться либо пояснением мне, либо очередным вопрощанием ко мне. Вот и на этот раз.

— Обычно с какими словами начинаются легенды и предания? — вдруг спросил Суванкул-ава, обращаясь к нам с Дамиром, и сам же продолжил: — «Было так или не было — кроме бога, свидетелей не было». Ведь так начинаются многие народные сказки, мифы и легенды, — сказал он. — Так вот, как бы то ни было, есть такая легенда и часто можно услышать от людей, что из всех магических и святых мест юга Средней Азии лучше всего запрятан Тегерек. Причем не только от людских глаз. Секреты, скрытые в этой горе упрятаны и в генной памяти и сердцах жителей его окрестностей. Немного помолчав, он задумчиво продолжил: — А также… глубоко в земле под его основанием. Разумеется, сейчас мало, кто знает, что гора то рукотворная.

Мы с Дамиром, шокированные услышанным стояли в недоумении. В голове звучали тысячу вопросов — как, когда, почему, отчего? Возникла небольшая пауза. Затем Суванкул-ава продолжил свое повествование: — Было так или не было — кроме его величества Природы, свидетелей нет. Прошли века с тех пор как свидетели и строители этого каменного саркофага покинули этот бренный мир, а большинство же смертных даже в этих окрестностях в настоящее время совершенно забыли об истинной природе и сути этой мифической горы и представляли их лишь по искаженным былинам дедов и прадедов.

К разговору подключился Сагынбек-ава: — В таких случаях говорят: «Прадеду рассказал его прадед, а тому прадеду — его прадед», — сказал он. — Ясно одно — это было в стародавние времена. Но среди наших сородичей, проживающих здесь, в окрестностях Тегерек — приветливых, простых и добрых, но почему-то скрытных и замкнутых в себе людей, когда речь идет о Тегерек, во все времена были и те, которые смотрели на эту гору с некоторой боязнью и предосторожностью.

— До сих пор? Почему? Что их пугает? — спросил я, вообще переставая понимать услышанное.

— В чем причина этого, никто не знал, и никто всерьез не интересовался, — сказал Сагынбек-ава. — Живут и живут они в своих заботах и в своем мирке. Это очень длинная и запутанная история нашего рода-племени сродни легенды или предания.

Лишь теперь становится понятным догадка о том, что, возможно в наших сородичах говорила и генная память предков, и предания тех далеких времен истории еще сакской цивилизации. Я понимал, что иногда бывает достаточным то, что «в жизни так бывает», что «такое иногда случается». А если мы будем слишком докапываться до сути различных мифов и историй, то мы рискуем потерять чудесную веру в то, что принято называть целесообразностью сущего. Предания и есть предания, отношение к ним, наверное, и должно быть соответствующим, — подумал я и целиком отдался своему слуху.

Суванкул-ава продолжил свой рассказ: — Тегерек, его окрестности, испещрены каньонами и пещерами. Легенды вторили им, что здесь всегда следовало бояться не только диких зверей. Всех, кого судьба и обстоятельства забрасывали в эти каменные края, подспудно не покидало чувство опасности. Но что за опасность — никто и никогда, а тем более наши современники не смогли бы объяснить. Ведь, как говорится «земля полнится слухами», — закончил он.

— Рассказывали, что будто бы на вершине этой горы видели странные огни, были случаи таинственных болезней и несчастий, случающихся с забредшими сюда чужаками, — добавил Сагынбек-ава. — Здесь могли поджидать и другие, гораздо более прозаические опасности: люди, обычно чуждые, могли потеряться, свалиться в расщелину скалы, могли упасть, покалечиться, сломав руки-ноги.

— Да-да. Рассказывали, что люди зачастую переоценивали свои способности ориентироваться в каньонах вокруг Тегерек, заблуждались, помногу дней не могли найти обратную дорогу в лабиринтах Ажыдар-сая, — продолжил Суванкул-ава. — Существовало поверье о том, что будто бы напившись воды из скудных родников, которые появлялись у подножья горы то там, то тут, человек терял память, лишался рассудка, либо заболевал неизлечимой болезнью.

Если признаться, мне не раз и не два доводилось слышать небылицы, связанные с этим необычным краем. Поговаривали о том, что у чужаков прибавляется новое страдание — страх темных каньонов и пещер. Рассказывали о том, что страх — неразлучный спутник в этих краях, что страх связан с безмолвием в глубинах каньонов и пещер, в особенности в ночи, когда солнце скрывается за горной кряжей на востоке. Этот страх действовал на чужаков по-разному, но главным образом, они поподали под власть суеверий и мистификаций, им мерешились какие-то невнятные существа и звуки в темных закаулках каньонов.

Странные места, странные люди. Лишь потом уже я понял то, что разумы нынешних людей, живущих на низинах горной кряжи, за которым высился Тегерек, — чутких, добрых, даже сегодня почти не тронуты логикой. Когда речь заходила о горе Тегерек, которую они рассматривали, как тотем своего рода — «кара-кулы», мысли их всегда воспламенялись, как маяки, захлестываемые волнами эмоций от незримого присутствия в их сознании исторической памяти об истинной природе этой горы.

Я вновь взглянул на Тегерек, но уже совсем другим взглядом. Вот она та самая огромная гора, которая возвышается перед нашим взором. И вправду, в отличие от своих соседей эта гора взмывала вверх, как голова закопанного в землю гиганта, с короной из крупных глыб камней по краям вершины. Громадная, устремленная ввысь и вширь гора, стены которой за многие века побиты непогодой, гордо возвышается над остальными горами и над Ак-суу, что протекает неподалеку от ее основания. Она особенно восхитительна в свете заходящегося солнца, когда его неровный свет расцвечивает гору полосами.

Когда мне говорили о том, что, когда люди проезжают или проходят по дороге Замборуч — Чоюнчу, создается впечатление, что Тегерек поворачивается вокруг своей оси, глядя им вслед, я неверил. Но на этот раз я убедился раз и навсегда в правоте такого высказывания. И вправду, гора выгядит как голова закопанного в землю гиганта с эффектом 3D.