Дело Габриэля Тироша

Ицхак Шалев, 2007

В романе, выдержавшем 18 изданий на иврите, описана удивительная, своеобразная и в то же время столь характерная для школьных лет в любой стране мира атмосфера. Это школьные будни и праздники, беспокойное время влюбленностей, сплетен и интриг. И это несмотря на тревожное время, что так напоминает школьные годы в романах «До свидания, мальчики» Бориса Балтера или «Завтра была война…» Бориса Васильева…

Глава четвертая

1

Сегодня я знаю, почему Габриэль придавал такое большое значение опыту крестоносцев в этих местах и вел нас в Джидин, в Каукаб-Аль-Ава, в Акко и другие места, чтобы показать нам развалины того периода. Тогда же мне это виделось немного странным. Касаясь этой темы, в прежних классах, учителя подчеркивали лишь катастрофу ашкеназских общин, страдавших от полчищ крестоносцев. Габриэль не задерживался на немецкой земле, называемой на древнееврейском языке — стране Ашкеназ. Он сразу же прибыл с воинством крестоносцев к восточным берегам Средиземного моря так же быстро, как и ходил по горам. Он словно хотел нам этим сообщить, что не в Европе, а на Востоке следует искать истинные результаты и выводы из трагедии крестоносцев, ее влияние на судьбу народа Израиля.

Только мы успели сбросить груз впечатлений и попытаться отдохнуть, как тут же нам представилась возможность ощутить разницу между обычным походом и учебной экскурсией. Каждому ученику было дано задание написать сочинение на тему, связанную с тем, что мы увидели и узнали. Начали мы лихорадочно искать дополнительный материал, рыться на книжных полках библиотек, и каждый старался обогнать остальных в поиске новых сведений. Мне досталась тема «Стратегическое положение крепостей-замков крестоносцев Монфор и Бельвуар». Другим же достались темы «Архитектонические особенности крепостей крестоносцев», «Как произошло решительное поражение крестоносцев у Хиттина», «Порт Акко сдается последним». На долю Айи выпало подвести общий итог темы «Причины поражения крестоносцев», и это помогло мне сыграть роль ее помощника в момент, когда она морщила лоб в поисках материала в библиотеке. Забыл сказать, что я считался среди учеников одним из лучших знатоков истории.

Господин Тирош назначал каждому время для консультаций. И мы приходили к нему в учительскую в послеобеденное время. Рассказывали о том, как продвигается наша работа, и жаловались на трудности, с которыми при этом сталкивались. Теперь-то я улыбаюсь, вспоминая факт, который тогда мне казался совершенно случайным. Я был включен в совет, в который входили кроме меня Аарон, Дан, Яир и Айя. Теперь-то я знаю, что соединил нас Габриэль с заранее намеченной целью. Через несколько недель мы поняли, что выбраны не только для того, чтобы советоваться и советовать по поводу учебного предмета истории, но и для другой цели, более важной. Но в момент, когда мы расселись вокруг большого стола учительской, покрытого зеленым сукном, мы ни о чем не подозревали и разглядывали исписанные им листы с наивностью малых детей. Позднее мы уже привыкли к этому качеству Габриэля растягивать некий процесс и события так, чтобы они разворачивались в естественной, насколько это возможно, форме, без столкновений и трений. Более всего он любил это гладкое, без сучка и задоринки, движение дел, совершающихся по хорошо продуманному плану. Называл он это «Эстетическим принципом свободного развития потока событий». Сегодня мы называем это слишком просто — планирование.

«Итак, — спрашивал он, — чем порадуете?» И мы один за другим рассказывали о том, как развивается та или иная тема. У меня, к примеру, были сомнения по поводу верности стратегического выбора места строителями Бельвуара и Монфора, и я спросил его, могу ли в своем сочинении выразить это сомнение. «Конечно же, конечно, — ответил он, — есть у тебя право, если ты хочешь видеть себя на каком-либо командном пункте крестоносцев выступающим против плана строительства и приводящим при этом решительные доводы».

Мы уже заметили, что господин Тирош старается развить в нас ощущение, что мы мыслим, как крестоносцы. Мы полагали, что это проистекает из его системы обучения, и только позднее поняли истинный смысл.

Вначале я не желал видеть себя одним из крестоносцев, принадлежать даже в воображении к тем, кто устраивал еврейские погромы в Майнце и резал евреев Иерусалима.

Но, увлекаясь учебой, я так проникся интересами носителей креста, что не единожды ловил себя на том, что восхищался их мужеством и мудростью, и огорчался их слабостью и поражением. Помню, как потряс меня рассказ господина Тироша о дерзком до удивления воинском походе Рино из Шатийона (Эйлата) на юг, в сторону Тростникового моря и Хиджаза. Воспламененным воображением я следил за караванами верблюдов, на горбах которых он перевозил части кораблей в Эйлат, чтобы там, заново их собрав, выйти в море. Я сопровождал флот крестоносцев на штурм Эйдава и Раважа, скакал веОрхом на приступ Медины, и все это безумие, растянувшееся на огромные пространства моря и суши, до того вошло мне в кровь, что я по-настоящему переживал их горький конец, когда они были разбиты и уничтожены в песках Хиджаза. Такое же наблюдалось у моих товарищей. И спустя много лет, когда Яир прокладывал путь на джипе подразделения разведки машинам и бронетранспортерам Девятого полка, который двигался по берегу Тростникового, ныне Красного, моря, в прорыве, сочетающем в себе дерзость с авантюризмом, рассказ Габриэля мерцал в его сознании, и бурлил в крови, днем и ночью.

2

Пришел черед Дана — задать вопрос, который открыл новую главу в наших отношениях с господином Тирошем. Тема Дана называлась «Внешняя политика крестоносцев», и в процессе изучения материала он был явно обескуражен возникшим в нем желанием сравнить тот период с нашим. «Стоит ли сравнивать, — спрашивал он, — отношения между арабами и крестоносцами с отношениями между арабами и нынешним еврейским анклавом?»

Бывают мгновения, подобные водоразделу, проходящему по высокому хребту настоящего, между морем прошлого и морем будущего. И мгновение это пришло в душу Габриэля. Я чувствовал внутреннюю бурю, которая сопровождала ясное и четкое отклонение линии водораздела от места, где сливаются и вливаются все ручьи лишь в море будущего. До этого мгновения он был учителем. С этого мгновения в будущем он будет для нас чем-то гораздо большим, чем учитель, но определить, кем он будет, я еще не мог. Казалось, он преследовал заданный Даном вопрос, как хищник преследует свою жертву, вглядывался в него сверкающими глазами, прежде чем наброситься на него.

«Спрашиваешь, стоит ли сравнивать?» — обратился он к Дану почти шепотом, в котором ощущалось ворчание хищника перед броском. Замолк на секунду, словно бы изучая то, на что собирался наброситься, и внезапно воскликнул стремительным, напористым голосом:

«Да ведь мы обязаны сравнивать! Мы должны извлечь уроки, если не хотим вернуться к ошибкам, которые привели их к поражению и уничтожению! Важно, чтобы мы сумели освоиться в этих местах, собрать по крупицам силу, способную действовать в нашу пользу, использовать любой конфликт между нашими врагами намного лучше, чем это делали крестоносцы».

Это вырвалось внезапно и спонтанно из уст Габриэля и потрясло нас, ибо обычно он всегда разговаривал с нами сдержанно. И все же это не было для нас совсем неожиданным. Даже в голосе его на уроках можно было различить едва скрываемое напряжение, которое впервые перед нами вырвалось в это мгновение. Дан выглядел смущенным, но тут же успокоился, услышав, как голос Габриэля быстро вернулся на низкие педагогические октавы.

«Следует выяснить, с какой целью вообще вы учите историю. Если кому-нибудь необходима оценка в аттестате, и он не жалеет ни дня, ни ночи, чтобы оценка эта была высокой, мне его жаль. Цель моя при обучении иная. Я хочу, чтобы мои ученики поняли, что происходит вокруг них, и действовали на основании правильного определения ситуации. Они не смогут этого сделать без знания прошлого, другими словами, без понимания закономерностей, приводящих к историческим событиям».

«Существует ли вообще такая закономерность?» — спросил я.

«Да, — отрезал Габриэль, — Хотя и бытует мнение, что история это хаос различных желаний и воль, которые то сталкиваются, то соединяются в случайную цепочку. Я же различаю закономерность в этом хаосе. Одинаковые ситуации приводят к одинаковым результатам, одинаковые условия порождают почти всегда те же события».

Последние его слова не очень были нам понятны, и он это ощутил.

«Вернемся к нашим крестоносцам. Главной их проблемой было неумение выстоять с помощью их качественного преимущества против окружения, у которого было явное количественное преимущество. Разве это вам ничего не напоминает?»

Мы улыбались, ибо тотчас поняли его намек.

«Потому и ясно, что причины их поражения при решении этой проблемы могут быть и причинами нашего поражения».

«Тут вы касаетесь моей проблемы», — сказала Айя.

«Да. И вообще нашего существования здесь. Сможем ли мы выстоять на этой полосе земли восточного Средиземноморья, или станем таким же мимолетным эпизодом, подобно крестоносцам? В этом вся проблема. Все остальное — суета сует».

Сидели мы и молчали какое-то время, чтобы заново привести в порядок наши мысли, которые разбежались во все стороны от шока поразивших всех нас слов учителя.

Помню, что я вовсе не легко сдался в плен угрозам будущего, начертанным перед нами господином Тирошем. Все еще виделись мне крепости крестоносцев как сказочные замки, которые не имели ничего общего с нашей реальностью. В глубине сердца я восставал против подхода, обращающего поэтический флёр истории в реальную политику. И я не видел в походах рыцарей-крестоносцев, закованных в латы вместе со своими конями, нечто похожее на будущую борьбу, которая предстоит мне и моим товарищам. Но в моем противостоянии я старался воздержаться от сентиментальности читателя, возмущенного тем, что страницы читаемого и, в общем-то, почитаемого им средневековья становятся политическим текстом, и старался подбирать доводы, которые в глазах Габриэля могли считаться в стиле — бей врага его же оружием.

«В ситуации, создавшейся между крестоносцами и арабским миром, отсутствует третий фактор, английский», — набравшись смелости, начал я, — а в наши дни именно этот фактор является решающим на весах истории нашего региона».

«Раньше или позже английский фактор уберется отсюда, — уверенно отвечал мне Габриэль, — уберется быстро в тот момент, когда его присутствие здесь станет невыгодным. В конце концов, англичане покинут этот район, и оставит нас и арабов решать спор».

«А если они не захотят уйти?»

«Мы должны будем их убедить, что им лучше всего убраться отсюда».

Тут и ребята начали понимать, о чем идет речь, переходя из области предположений в область действий.

«Вы хотите сказать, что нам надо силой изгнать их отсюда?» — без обиняков спросил Дан.

«Не вижу никакого иного пути. Проблему надо упростить изгнанием третьего фактора. Вы же знаете, решая уравнение с тремя неизвестными, надо перевести его в уравнение с двумя неизвестными».

«Мне кажется, — сказал я, — что вы решаете изгнать самый трудный и сильный фактор».

И тогда он произнес те слова, которые еще долго звучали в моих ушах, когда я увидел колонны британских войск, покидающих Иерусалим и оставляющих поле боя нам и арабам.

«Ты ошибаешься. Англичане уйдут отсюда с гораздо большей легкостью, чем ты или арабский феллах. Англичанин возвращается домой, а твой дом и дом феллаха здесь. И вырвать тебя и его отсюда можно только с корнем или срезав под корень, Вопрос — кто кого вырвет? Помни, что крестьянин-феллах на Ближнем Востоке может обернуться Салах-А-Дином».

Тут возбудился Яир со своим социалистическим пониманием братства пролетариев обоих народов.

«Разве это необходимость — вырывать друг друга с корнем? Разве мы не сможем жить рядом в мире?»

В этот момент господин Тирош посмотрел на часы.

«Эти вещи требуют долгого объяснения, но все же коротко отвечу. Любое столкновение, драка необходимы, чтобы возбудить искреннее желание мира. Настоящий мир дорог тому, который отчаялся достичь своей цели иным путем. Мы же и арабы еще не дошли до отчаяния».

Он замолк на минуту, затем добавил:

«Но я должен признать, что твой вопрос повис в воздухе из-за короткого, недостаточного ответа. Но времени у нас мало. И мы еще должны разобраться в деле Айи, Дана и Аарона».

Я увидел, что горячий блеск в ее глазах внезапно погас, и казалось мне, что они подобны раскаленным головешкам, которые залили водой.

«Можно ли назначить другое время для продолжения беседы?» — явно колеблясь, спросила она.

Аарон и Дан горячо поддержали ее просьбу, говоря, что урок, полученный нами сейчас, намного интересней всех остальных школьных уроков.

Яир же, припомнив субботние собрания в его клубе, ухватился за новую идею:

«Можно ли вас пригласить прочесть у нас лекцию на тему, которую мы сейчас обсуждали?»

«Нет. Все, что было здесь сказано, не предназначено для многих ушей, а лишь для самого узкого круга».

Он блеснул на нас зелеными своими глазами, и мы вдруг поняли, что мы, именно мы избраны в этот самый узкий круг. Гордость перехватила наше дыхание. Я же кроме гордости ощущал непонятный, но явный страх, который позднее становился агрессивным, когда я знал, что нельзя избежать определенного развития событий. Например, гибели героя романа, страницы которого вели его к смерти с железной неизбежностью, или ловли уличных собак, когда я видел ловца, появляющегося со своей петлей на палке и клеткой на нашей улице. Я чувствовал себя этим псом и даже жаждал быть преследуемым презренным ловцом.