Любовь с чистого листа

Кейт Клейборн, 2020

Некоторые знаки судьбы невозможно игнорировать. «Любовь с чистого листа» – лучшая книга года по версии PopSugar и романтическая история месяца по версии Amazon. Роман входит в список десяти лучших романтических историй года по версии Entertainment Weekly. Это роман о сюрпризах, которые преподносит нам жизнь, и о судьбоносных встречах, которые навсегда меняют нас. Начиная жизнь с чистого листа, не забудь подобрать правильный шрифт. Талантливая Мэг Макворт разрабатывает дизайны журналов, открыток и приглашений. Она выводит красивые символы на бумаге и отлично разбирается в шрифтах. А еще Мэг отлично разбирается в знаках судьбы, которые другие попросту игнорируют. Она обожает оставлять секретные сообщения в своих работах, но до сих пор никому не удавалось их найти. Судьба сталкивает Мэг с Ридом Сазерлендом, ее бывшим клиентом, в чьих свадебных приглашениях Мэг оставила послание «ОШИБКА» – и оказалась права. Рид лишь хочет понять, как ей это удалось. Буквы открывают правду не только обо мне. Иногда они говорят о других людях. Рид Сазерленд оказался как раз таким человеком. А еще Рид Сазерленд оказался тем, кто заставил сердце Мэг биться чаще. Ведь иногда ошибка – это не конец, а начало. «Эта книга разбудит вас посреди ночи, потому что вы успеете соскучиться по ее совершенно несовершенным героям». – Сонали Дев «Персонажи Кейт Клейборн настолько реальны, что я забыла, что читаю художественную литературу». – Жасмин Гиллори

Kate Clayborn

LOVE LETTERING

Copyright © 2020 by Kate Clayborn

Cover design by Kensington Publishing Corp.

Cover design by Kristine Mills

Cover photographs © Shutterstock

© Четверикова Ю., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

«Любовь с чистого листа» — это калейдоскоп удивительных открытий. Подобно искрящемуся на солнце бисеру, из которого складываются волшебные узоры, Кейт Клейборн подсвечивает самые главные темы нашей жизни, и ты вдруг понимаешь, что никогда не смотрел на любовь и дружбу под таким углом. Эта добрая история дарит надежду, которой хочется поделиться со всем миром.

Марина Петрова, редактор

«Эта книга разбудит вас посреди ночи, потому что вы успеете соскучиться по ее совершенно несовершенным героям».

Сонали Дев

«Персонажи Кейт Клейборн настолько реальны, что я забыла, что читаю художественную литературу».

Жасмин Гиллори

* * *

Посвящается маме, научившей меня всему о жизни в искусстве

Глава 1

Воскресенье, я работаю в гротеске.

Жирный шрифт для заголовков — так пожелал клиент, — макушки сплющены, как крыши и столешницы, каждая буква тянется, старается и требует, чтобы ее увидели.

Все буквы прописные, но не потому, что ей нравится кричать — по крайней мере, мне так кажется, хотя однажды я увидела, как ее муж дал их малышу глотнуть немного кофе, и от ее взгляда у него, наверное, весь подбородок облысел за сутки. Нет, я думаю, что ей просто не нравится, когда что-то выходит за дозволенные рамки. Все ровное, однообразное, без отвлекающих факторов, чтобы глазу было не за что зацепиться.

Черные и серые чернила — с этим она еще будет мириться, но не более. Это не шутка. Однажды я увеличила трекинг и добавила чуть-чуть металлика — тонкие золотистые линии к вертикальным элементам каждой буквы. Строгая нота ар-деко, с которой, я была уверена, она смирится, но открыв планер (черный, в точку, формат А4, никакой вычурности), она захлопнула его, не прошло и десяти секунд, и двумя пальцами отодвинула от себя. Рукав ее черного кашемирового свитера точно был частью этого заявления.

— Мэг, я плачу тебе не за декор, — сказала она. Будто декор — это удел хламосборщиков и наемных убийц.

Это женщина в стиле гротеск.

А я? Все эти бренды вроде транспортных компаний — большие, массивные, строгие буквы — не в моем стиле. Не в моем привычном… как там написали в прошлогоднем «Нью-Йорк таймс»? Причудливый? Жизнелюбивый? Озорной? Вот, точно: не в моем привычном причудливом, жизнелюбивом и озорном стиле. Но еще в «Нью-Йорк таймс» написали, что с буквами я могу сделать что угодно. Этим я и занимаюсь в воскресенье.

Вздыхаю и смотрю на лист передо мной, где набросала своим карандашом Staedtler^[1] буквы:

М-А-Й

для наступающего месяца. Достаточно крупно, «А» даже пересекает центральную линию. Слово очень… очень короткое, у него мало возможностей, в отличие от моих клиентов, которым хочется красивый весенний узор перед разворотом на месяц: крупные мазки, изящные завитки на концах букв, провозглашающих радость нового месяца. Я сделала уже четыре «Цвети на своей клумбе», три «Май цветет!», а также индивидуальный запрос на «Страстный месяц май» от сексолога, у которой офис в элитном квартале Бруклина и которая сказала мне поразмышлять, не намекает ли моя коллекция карандашей на что-нибудь конкретное.

— Конкретнее моей работы? — спросила я, на что в ответ получила очень осудительно вздернутую и очень ухоженную бровь. Бровь сексолога, которая будто говорит: «Я знаю, какая пустошь у тебя в половой жизни». Планер у нее в розовой кожаной обложке с золотистой кнопочкой. Надеюсь, она понимает всю иронию.

Я беру свой любимый линер из линейки Micron, тонкий и острый — ни на какие перспективы в половой жизни, я надеюсь, не намекающий — и безразлично тычу им в обшарпанную деревянную столешницу. Сегодня это мое рабочее место. В магазине тихо, осталось полчаса до закрытия.

Местные по выходным нечасто заходят, потому что здесь собирается толпа приезжих с того берега реки и туристов, прочитавших о «ламповом канцелярском магазинчике» в Бруклине, которую Сесилии удалось превратить в обязательную для посещения достопримечательность, по крайней мере для тех, кто не прочь закупиться. Но и такие покупатели давно разъехались, набрав полные пакеты милых открыток, коробочек с дизайнерской бумагой, профессиональных ручек, маркеров и карандашей, кожаных блокнотов и, возможно даже, купив парочку довольно дорогих дизайнерских подарков, которые Сесилия выставляет перед входом… В былые времена, когда я работала здесь чаще, мне нравились эти моменты тишины, когда в магазинчике нет никого, кроме меня, моего ни на что не намекающего линера и листа бумаги. И вся моя работа в этот миг — творить. Играть буквами, экспериментировать с их формой, раскрывать их возможности.

Сегодня это затишье меня не радует. Наоборот, мне хочется, чтобы вернулась эта воскресная суета, потому что она мне нравится: шум, люди, лицом к лицу с новыми лицами. Сначала я думала, что чувствую себя так с непривычки, оттого что долго не прикасалась к телефону — вынужденный отдых от всех этих красных кружков с уведомлениями, которыми кишат иконки моих соцсетей. Это лайки и комментарии к видео, которые я когда-то выкладывала ради удовольствия, а теперь почти всегда для спонсоров. Видео, где я демонстрирую брашпены^[2], которыми вообще-то почти не пользуюсь, или плавным движением руки делаю изящный росчерк, где пролистываю толстый планер с уголками, отделанными фольгой, который я не смогу продать и в итоге просто подарю.

И все-таки я поняла, что это не только из-за смартфона. Все дело в отдыхе от списка основных задач, который я прикрепила над рабочим столом в своей комнатушке. Причудливо оформленный, но насыщенный ожиданиями дедлайн с треском приближается, а я в его сторону и шагу не сделала. Я расслабилась вдали от дома, где когда-то царила теплая и радостная атмосфера, а теперь Сибби меня как ножом режет своей сдержанной вежливостью, и я не нахожу места от грусти и обиды.

Поэтому в пустоте магазина мне тяжело и одиноко. Она напоминает об ужасе, который я теперь испытываю в подобные моменты тишины. В голове пустота и никакого вдохновения. Сейчас передо мной лишь слово М-А-Й, это должно быть просто. Должно быть легче легкого, это просто заказ, нет никакого риска, повода неделями прокрастинировать над этим заданием. Ничто здесь не требует моих идей, воображения, уникальности.

Гротеск. Жирный. Прописные буквы. Никакого озорства.

Но ведь я чувствую что-то, смотря на это слово. Что-то знакомое, что-то, от чего я все эти дни пыталась убежать.

Я чувствую, что делают эти буквы. Говорят правду, которую я не хочу признавать.

МОЖЕТ быть, у тебя ступор, говорят они. Я моргаю, чтобы прогнать это видение. Я пытаюсь ненадолго расфокусировать зрение, мысленно добавить надписи декор, представить, что мне не надо сдерживать данные клиенту обещания. Что бы я сделала с шириной нижних элементов? Поиграла бы с отрицательным интервалом или…

МОЖЕТ быть, ты одинока, перебивают буквы, и зрение снова фокусируется.

МОЖЕТ быть, говорят они, ты просто на это неспособна.

Я положила линер и отшатнулась.

И тут зашел он.

♥ ♥ ♥

Дело в том, что буквы открывают мне правду не только обо мне.

Иногда они говорят и о других людях; Рид Сазерленд оказался как раз таким человеком.

Помню его, будто вижу каждый день, хотя с нашей первой и единственной встречи прошло уже больше года, к тому же в тот раз я провела не больше часа в его молчаливой, неприветливой компании. Он тогда опоздал. Невеста ждала его в магазине, чтобы одобрить мой проект шрифтового оформления их свадьбы. Даты, приглашения, карточки гостей, программа мероприятия — я занималась всем, что содержало буквы и, честно говоря, к тому моменту отчаянно хотела побыстрей закончить, чтобы наконец отдохнуть. До переезда в Бруклин я несколько лет жила фрилансом, но с тех пор как начала работать только с Сесилией и брать заказы на оформление свадеб и помолвок, которые поступают через магазин, молва обо мне разошлась с такой скоростью, что я не знала, радоваться или пугаться. Ко мне поступало столько заказов, что от части из них пришлось отказаться. Но это лишь усилило ажиотаж. Днями напролет голова моя была забита требованиями клиента и дедлайнами, а ночью руки ныли от усталости и напряжения. Я часто сидела на диване, держа в правой руке мешочек теплого сухого риса, чтобы унять боль, и выдыхала стресс от встреч с парочками и их семьями. От предсвадебной суеты они все были как на иголках, а я с улыбкой успокаивала их, набрасывая на бумаге красивые романтические надписи, от которых они умилялись. В те времена я думала навсегда уйти из свадебного бизнеса.

Невеста — Эйвери, светловолосая и тонкая, почти всегда одета в персиковый или кремовый, или пастельно-голубой, или в любой другой оттенок, который я неминуемо заляпала бы чернилами, кофе или кетчупом — оказалась очень приятной девушкой, вежливой и сосредоточенной, прекрасно знающей себя и свои желания, однако совершенно не противящейся предложениям Сесилии касаемо бумаги и моим, касаемо леттеринга. На нескольких первых встречах я спрашивала про ее жениха: надо ли и ему тоже отправить сканы по электронной почте, или, может, найдем время на выходных, чтобы он смог присоединиться к обсуждению. В ответ она лишь взмахивала левой кистью с тонкими пальцами, на одном из которых было миниатюрное серебряное кольцо, почти неотличимое от колец еще по крайней мере трех невест, с которыми я работала той весной, и мягко произносила: «Риду понравится то, что нравится мне».

И все же я настояла, чтобы он пришел на нашу последнюю встречу.

А потом пожалела. Что увидела его. Увидела их вместе.

Теперь еще больше жалею.

Та встреча состоялась в воскресенье, так что вдвойне странно увидеть его снова в этот же день недели. В моей жизни много всего произошло, хотя сейчас я в том же магазине, за тем же прилавком, одета в то, что вроде бы соответствует моему обычному стилю — вязаное платье, не очень облегающее, с принтом — сегодня это лисьи мордашки. Поверх него немного мятый кардиган, который я всего час назад достала из сумки. Темно-синие колготки и винно-красные ботинки на низком каблуке. Сибби сказала бы, что в них мои ноги кажутся больше, но глядя на них, я улыбаюсь как минимум раз в день, несмотря на отсутствие шуток Сибби.

В прошлом году он одевался в стиле, который все называют «бизнес-кэжуал», а я — «выходные в одном месте чешутся»: брюки чинос наглажены до того, что кажутся накрахмаленными, белая рубашка с отложным воротом выглядывает из-под дорогого темно-синего джемпера. Лицо сбивает с толку, его надо разгадывать: одна половина тебя пытается вспомнить, не видела ли его по ТВ, а другая понять не может, кому вздумалось посадить эту голову к телу в форме школьной команды умников и умниц.

Теперь он стал другим. Ну ладно, лицо то же: квадратная челюсть; гладко выбритые щеки и подбородок; высокие и острые выточенные скулы, тень от которых спускается к самому подбородку; пухлые губы; слегка опущенные уголки рта; выразительный, как и все черты его лица, нос; сияющие голубые глаза; густые брови, чуть светлее его золотисто-рыжеватых волос. Правда, книзу от шеи никакого бизнес-кэжуала: оливковая футболка, поверх нее темно-синяя куртка с чуть выцветшей у молнии тканью. Темные джинсы, руки в потертых карманах… и кажется, эти потертости не дань моде. Серые, заношенные кроссовки.

МОЖЕТ быть, размышляю я, его жизнь тоже стала другой?

И тут он говорит:

— Добрый вечер, — иными словами, у него все еще чешется в одном месте. Кто вообще так приветствует? Мой дедушка, вот кто. Когда звонишь ему по городскому телефону.

Такое ощущение, будто простое «привет» в ответ на это прорвет дыру в пространственно-временном континууме, ну или как минимум заставит его поежиться и затянуть несуществующий галстук. Не стоит судить книгу по обложке. Может быть, по пути сюда на него налетел свирепый капитан команды по дебатам и отобрал одежду? И вот почему Рид в таком виде?

Мой выбор падает на «здравствуйте», но в легком и радостном — жизнелюбивом, если хотите, тоне. Я почти уверена, что он кивнул, как будто говоря: «Что ж, это приветствие меня достойно». Мимолетно представляю его на свадьбе — наверняка он точно так же кивнул, когда регистрирующий брак сказал: «…мужем и женой». Возможно, он и Эйвери вместо поцелуя пожали руки. Думаю, она не возражала бы — ее губы всегда были идеально накрашены.

— Добро пожаловать в… — начинаю я, и он меня перебивает.

— Вы все еще здесь работаете, — произносит он тем же ровным безразличным тоном, как и всегда, но в его голосе прячется нотка вопроса, удивления.

Возможно, он знает, чем я занималась с тех пор, как оформила каждую бумажку на его свадьбе. Но, само собой, он не может знать — откуда же ему знать, — почему его свадьба стала последней в моей карьере.

Я сглатываю.

— Я подменяю владелицу, — говорю я не так жизнелюбиво, скорее осторожно. Она в отпуске.

Он стоит прямо в дверном проеме, под яркими бумажными журавликами, которые Сесилия развесила у входа. На витрине за ним выставлены обрезы дизайнерской упаковочной бумаги, о которой она рассказала мне пару недель назад, когда я приходила за покупками. Все они такие разноцветные, искрящиеся весенними розовыми, зелеными и бледно-желтыми оттенками — радостное убежище от унылой серости городских улиц. А теперь сюда будто вошел небоскреб.

Напоминает мне кое-что о Риде Сазерленде.

Каким потерянным он был тогда. Каким печальным.

Я снова сглатываю и шагаю вперед, беру линер со сгиба клиентского планера, хочу закрыть его и отложить в сторону. М-А-Й, зовет он, но тут я кое-что понимаю. Я не приму заказ на их первую годовщину. День их свадьбы — второе июня, и он наверняка планирует праздник заранее, а может, он вообще все планирует заранее. Может, у него на телефоне стоит напоминание, а Рид точно из тех, кто следует всем правилам, всем традициям. Бумага — традиционный подарок на первую годовщину, и он наверняка здесь именно поэтому. Очень мило — проделать целый путь до Бруклина, туда, где они вместе выбрали бумагу для свадьбы. Ну, или она выбрала, а он как бы… моргнул на образец так, что она посчитала это одобрением.

По мне разливается облегчение. Для его прихода есть логическое объяснение. Он ничего не знает.

И никто, кроме меня, знать не может.

Я резко отодвигаю планер и кладу руки на прилавок в готовности помочь. Конечно, с куском гранита в человеческом обличье сложно поддерживать тот дружелюбный тон, которым я здесь так известна, который помогает мне не падать духом весь этот рабочий день. По нелепости случая, на ум мне приходят лишь фразы в стиле Джейн Остин. «Не нуждаетесь ли вы в помощи, сэр?», «Чего вы желаете в такой вечер?», «Какие бумажные изделия вас интересуют?».

— Что ж, этого стоило ожидать, — говорит он, опередив мой ответ. — С вашим успехом нет никакой необходимости браться за подобную работу.

Он говорит, не глядя на меня. Слегка повернув голову влево, смотрит на стену с дизайнерскими поздравительными открытками, которые создала Лашель, каллиграф, часто сотрудничающая с Сесилией. Яркие, чистые цвета — Лашель в основном использует перламутровые оттенки и на каждую открытку добавляет крошечные бусинки, орудуя пинцетом, как ювелир. Мне они очень нравятся, я повесила три такие у себя над прикроватным столиком, но Рид, кажется, их не замечает и переводит взгляд на меня.

— Я видел статью в «Таймс», — начинает он, видимо, намереваясь объяснить сказанное, — и еще в… — сглатывает, собираясь с духом, — BuzzFeed^[3].

Забавно, думаю я, нет, даже представляю: гротеск, жирный шрифт, все заглавные, на ярко-желтом фоне. Рид Сазерленд прокручивает ленту BuzzFeed, просматривает эти двадцать гифок, на которых я вывожу буквы. Подписи под гифками кричат о том, какое порнографическое удовольствие смотреть, как плавно и безупречно я вывожу кистью «Е».

После этого у него со всей вероятностью задергался глаз. А затем он почистил историю браузера.

— Спасибо, — отвечаю я, хотя не думаю, что это был комплимент.

— Эйвери очень гордится. Чувствует себя первооткрывателем, поскольку наняла вас. До того, как вы стали… — он замолкает, но оба мы понимаем, что имеется в виду. Теперь я «Парк-Слоупский планировщик». Вот благодаря чему я больше не в свадебном бизнесе, вот почему обо мне написали в прошлом году в «Таймс», вот что привело меня к участию в трех конференц-звонках лишь за последний месяц, вот откуда передо мной стоит дедлайн, которого я всячески избегаю. Авторские планеры и блокноты, настольные календари, бывают и нарисованные мелом настенные календари в богато отделанных особняках моих особо одержимых творчеством клиентов. Вроде тех, которые называют детей Агатами и Себастьянами, а на отделанных псевдобассейной плиткой кухнях, с цветами в вазах, стоят дубовые столы в деревенском стиле, которые и в деревне-то ни разу не были. Я не столько помогаю им планировать свою жизнь, сколько заставляю это планирование — загородные поездки с коллегами и выходные, детские праздники и уроки музыки — выглядеть особенным, красивым и легким.

— Хотите заказать для нее оформление?

Сосредоточившись на крупном проекте, я перестала брать другие заказы, но совсем не против придумать что-нибудь для бумажной годовщины. Дизайнерский блокнот, например. К тому же я как бы чувствую себя перед ним виноватой. Правда, если я угадала, то он опоздал, особенно если ему нужен дизайн на целый год вперед, что очень популярно. Клиенты из Бруклина чаще всего приходят за планером на месяц, но Рид и Эйвери, скорее всего, почти всегда на Манхэттене. На момент помолвки у Эйвери был крутой адрес на 62-й авеню. У нее столько денег, что я себе и вообразить не могу, не то что распоряжаться такой суммой.

Вдруг впервые для меня что-то в его лице меняется, как будто дрогнули опущенные уголки рта… Он улыбается? Господи, я уже забыла, что такое улыбка, с тех пор как он вошел. Удивительно, но даже мимолетная вспышка эмоции резко его меняет. Лицо, которое надо разгадывать, становится еще загадочнее. Лицо, которое лучше сфотографировать и затем проконсультироваться у друзей.

У него очень большой рост. Просто выдающийся. Я бешусь от того, что сразу вспомнила, на что якобы намекают мои карандаши и линеры.

При слове о женатом человеке, не более.

— Нет, — отвечает он, улыбка пропадает.

— Что ж, — говорю я излишне радостно, — у нас есть другие идеи подарков, а также…

— Мне не нужна продавщица, — прерывает он.

Извините… «продавщица»?

Теперь это он сделал дыру в пространственно-временном континууме или, по крайней мере, в моем обычно озорном фасаде. Как бы мне хотелось «расстегнуть» свой череп и спустить на этого человека всех своих валькирий. Это уж точно будет куда хуже грабителя-капитана школьной команды дебатов. Гарантирую.

Стою и моргаю на него из-за стойки, стараясь перетерпеть раздражение. Но затем, не успев закрыть дыру в фасаде, я наклоняюсь вперед и демонстративно смотрю сквозь стекло у него за спиной (красивой, широкой спиной, хотя какая мне разница) на улицу. На темно-зеленый козырек модного барбершопа, трепещущего на весеннем ветерке.

— Вы сюда на машине времени приехали? — мило спрашиваю я. Переношу вес на пятки, смотрю ему в глаза, надеясь усмотреть в них какую-то реакцию.

Пусто, голо. Ни злости, ни веселья. Шрифт гротеск в человечьем обличье.

— На машине времени? — повторяет он.

— Да, на машине времени. Потому что никто уже не говорит «продавщица» с… — как назло в голову лезут одни «бумажные изделия». Так что заканчиваю я разочаровывающе, — давних времен.

Я сразу поникаю. Совершенно не умею парировать, хотя, глядя на этого мужчину с его красивым и каменным лицом, хочется научиться.

Рид кряхтит. У него светлая кожа, идеальное по эстетике сочетание с рыжевато-золотистым оттенком волос. Отчасти мне хочется, чтобы он вспыхнул от смущения, выказал какую-то физическую реакцию, которая напомнила бы мне о том Риде, которого я видела год назад. Хоть что-нибудь, доказывающее, что он не ходячая грозовая туча в сезон дождей, который и так успел завладеть мной до его появления.

Его лицо не дрогнет.

Должно быть, в тот день я ошибочно решила, что он потерянный или печальный. Может, он просто робот, у которого все время в одном месте чешется. Было бы неплохо, если бы подобные размышления облегчали чувство вины за то, как я с ним обошлась, но этого совсем не происходит. Я поступила очень…

Очень заносчиво. Непрофессионально.

Но сейчас мое терпение лопнуло, и мне все равно за совершенную ошибку, тем более что он про нее не знает. Может, я не так хорошо парирую, зато великолепно, превосходно избегаю споров. Я натяну улыбку и завершу рабочий день ради Сесилии, и выпровожу его прочь, в его шикарный дом с швейцарами, к его идеальной жене, которая никогда не посадит пятно кетчупа на одежду. «Продавщица», чтоб его.

— В любом случае, — говорю я, стискивая челюсти в некое подобие улыбки. — Может быть, я могу помочь с выбором?

М-А-Й, думаю я в образовавшейся паузе. Пусто, пусто, пусто.

— Может быть, — отвечает он и вытаскивает наконец руки из карманов.

Не знаю почему, но кажется, сезон дождей — слишком слабая метафора, ведь это целый потоп. И не могу сказать, что я заметила раньше: отсутствие обручального кольца на пальце или уголок плотной бумаги, которую он стал доставать из внутреннего кармана куртки? Матовая и кремовая. Помню, как Эйвери проводила по ней пальцем — с легкой улыбкой и удовольствием? Промельк цвета — цветов, которые я использовала для завершения: лозы и листья винограда, переливчатые крылья, которые я нарисовала?..

Я знаю, знаю, о чем он пришел спросить.

МОЖЕТ быть, думаю я, мое слово отозвалось эхом и стало предчувствием.

Он молча кладет передо мной листок бумаги.

Их свадебная программа.

Я наблюдаю, как его глаза пробегают по словам, понимая, на что он смотрит. Понимая, что я оставила в тех словах и как они на меня повлияли.

Но я и не думала, что кто-то еще поймет.

Затем он поднимает на меня глаза. Ясные, голубые. Его слова обрушиваются как потоп.

— Может быть, вы расскажете мне, как узнали, что мой брак обречен?

Примечания

1

Бренд канцелярских товаров. (Здесь и далее прим. ред.)

2

Брашпен (англ. brushpen) переводится буквально как кисть-ручка и представляет собой ручку с чернильным картриджем и кисточкой-наконечником из полимерного или натурального материала, предназначенную для рисования.

3

Американское интернет-издание.