Любовь с чистого листа

Кейт Клейборн, 2020

Некоторые знаки судьбы невозможно игнорировать. «Любовь с чистого листа» – лучшая книга года по версии PopSugar и романтическая история месяца по версии Amazon. Роман входит в список десяти лучших романтических историй года по версии Entertainment Weekly. Это роман о сюрпризах, которые преподносит нам жизнь, и о судьбоносных встречах, которые навсегда меняют нас. Начиная жизнь с чистого листа, не забудь подобрать правильный шрифт. Талантливая Мэг Макворт разрабатывает дизайны журналов, открыток и приглашений. Она выводит красивые символы на бумаге и отлично разбирается в шрифтах. А еще Мэг отлично разбирается в знаках судьбы, которые другие попросту игнорируют. Она обожает оставлять секретные сообщения в своих работах, но до сих пор никому не удавалось их найти. Судьба сталкивает Мэг с Ридом Сазерлендом, ее бывшим клиентом, в чьих свадебных приглашениях Мэг оставила послание «ОШИБКА» – и оказалась права. Рид лишь хочет понять, как ей это удалось. Буквы открывают правду не только обо мне. Иногда они говорят о других людях. Рид Сазерленд оказался как раз таким человеком. А еще Рид Сазерленд оказался тем, кто заставил сердце Мэг биться чаще. Ведь иногда ошибка – это не конец, а начало. «Эта книга разбудит вас посреди ночи, потому что вы успеете соскучиться по ее совершенно несовершенным героям». – Сонали Дев «Персонажи Кейт Клейборн настолько реальны, что я забыла, что читаю художественную литературу». – Жасмин Гиллори

Глава 2

Поговорим об озорном.

Не сейчас, конечно. Сейчас больше подходит: «Насколько заметно будет, если меня вот-вот вырвет от нервов прямо в мусорную корзину под прилавком?»

Что же касается свадебной программы, которую Рид положил передо мной? Программы, образовавшей абсолютный вакуум в помещении и напомнившей мне о моей беспечности?

Вот это безусловное озорство.

Эйвери пришла в голову идея оформить все в тематике «Сна в летнюю ночь»^[4], связанной с их первым свиданием. «Шекспир в парке»?^[5] — спросила она, как будто я о нем никогда не слышала, а на самом деле точно слышала. Мы с Сибби ходили как-то раз. Я тогда только переехала, а она все еще была для меня и лучшей подругой, и профессиональным гидом — мастером отвлечения. Не сказала бы, что пойти на спектакль в парк — отличная идея для первого свидания, но только потому что на улице было минус 100500, а на сцене играли «Троила и Крессиду»^[6], которая, насколько я поняла, повествует о торговле людьми и сексуальном рабстве.

«Сон в летнюю ночь» — о любви, по крайней мере в некоторых частях. Леса и феи, влюбленные пары, а у Эйвери, кажется, достаточно авторитета, чтобы контролировать изменения погоды — свидание с Ридом наверняка было просто идеальным.

Разработать дизайн было несложно. Много орнаментальности и художественных деталей, украшающих буквы, переплетенных с ними. В этом проекте я поозорничала, и всем, кто видел, понравилось.

Кроме Рида.

Сейчас выражение лица у него почти такое же, как и при взгляде на макет дизайна в нашу первую встречу. Можно подумать, он окончил курсы по нахмуриванию, а рот его словно на тетиву натянут. Пугающе сосредоточен, он точно заметит, если меня вырвет от нервов.

— Понятия не имею, о чем вы, — нервно отвечаю я. Попытки контролировать голос у меня выходят настолько же плохо, насколько хорошо Рид контролирует каждую частичку своего существа. Звучит почти смешно. Так и хочется выкрикнуть: «У меня бы все получилось, если бы не эти глупцы и их пес!»^[7] Крепко сцепив руки в замок, я отодвигаюсь от программы, будто боюсь обжечься.

Но Рид не настолько брезглив. Он протягивает руку — большую кисть с широкой ладонью, длинными пальцами, к черту какие-то там намеки — и касается края листа. Я не смотрю на него, но надеюсь, что он передумает, решит, будто ему привиделось. Не знаю, что произошло между ними с Эйвери, но расставания — дело сложное: можно бесконечно размышлять, что же пошло не так? Два года назад у Сибби возникла теория, будто банджист, с которым она встречалась, не был готов к серьезным отношениям, потому что банджо «поет как странник».

Надежда, конечно, слабая, даже несмотря на то, как Рид рассматривает программу. Он не из тех — в отличие от меня, — кто врет самому себе.

— В программе спрятан код, — говорит он, все еще смотря вниз, — секретный шифр.

О, нет. Полчаса назад я сетовала на тишину в магазине, а теперь так за нее благодарна. Если бы Сесилия услышала этот разговор, если бы кто-то из покупателей услышал — боги мои, если бы это просочилось в СМИ, — представить себе не могу, какой вред это нанесло бы моей карьере. В каком свете предстала бы я после всех конференц-звонков, на которых я пообещала то, что, возможно, даже не могу выполнить. На самом деле это бы все разрушило.

— Я…

Не дав мне шанса на очередное неубедительное отрицание, он двигается, пробегает пальцем вдоль первой строки, останавливается на седьмом слове: «Обещания». Кончик пальца указывает на букву «О», вокруг которой я нарисовала первую фею: она смотрит влево, слегка касаясь вершины буквы и как бы падая, ее крылья с прожилками — для них я брала особо тонкий линер — расправлены. Я сделала ее светловолосой, чтобы придать схожести с Эйвери, хотя фея настолько крошечная, что схожести в схематичных чертах лица не увидеть.

Он передвигает палец на вторую строку, где их имена соединяет оплетенный виноградом «&». Я особенно им горжусь. Рид останавливается на втором имени невесты — Шеннон, указывая пальцем на букву «Ш», между вершинами которой я разместила капли любовного зелья из второго действия. Чуть выше капель изображен озорник пак с согнутой рукой, будто он только что свершил свою шалость.

На третьей строчке я украсила первую «И» в названии отеля «Интерконтиненталь», превратив перемычку в лиственное ложе, а длинные локоны Титании — в ножку буквы.

О-Ш-И..

Рид ведет палец дальше. «Б» в «Бракосочетании»: очередная веселая, румяная фея висит, одной рукой держась за крышечку буквы. Затем заглавная «К» в имени скрипача Криса: фея, спрятавшись в пространство между ножками буквы, подняла брови и приложила палец ко рту, игриво напоминая всем соблюдать тишину. И наконец, «А» в сочетании «Счастливое событие»: ослиная голова Основы выглядывает из отверстия, длинное ухо согнуто. Рисунки распределены по всей программе, но даже так слово читается…

О-Ш-И-Б-К-А

— Но есть и другие рисунки, — говорю я. Все еще опасаясь прикасаться к программе, киваю на цветочную арку над первой строкой. Иллюстрации в программе повсюду: какие-то на буквах, другие внутри. Цветы и лозы, фе…

— Но не таких, — прерывает он и ведет пальцем вверх по зашифрованному слову, останавливаясь на «О».

— Не фе… — начинает он и спотыкается, между нахмуренных бровей уже пролегла борозда. Думаю, Риду нечасто в жизни выпадал случай поговорить о феях. Кроме, наверное, первого свидания со своей первой женой. Он кряхтит:

— Не персонажей. Здесь только узоры.

— Это случайность, просто совпадение.

Уже произнося это, чувствую неприятный укол где-то в животе, не похожий на ощущение тошноты от нервов. Мало того что я сделала, так теперь еще и буду отпираться, пытаясь выставить его сумасшедшим? Ужасно подло. Напоминает «Троила и Крессиду» или того хуже — дом.

— Нет. — Это самый человечный слог, произнесенный им с момента появления сегодня в магазине. Он поднимает глаза от программы, смотрит прямо на меня и… как будто сквозь. Вот оно что, вот почему Рид Сазерленд показался мне таким грустным и потерянным. Это все его взгляд. — Я вижу это, — произносит он, — я разбираюсь в шифрах.

Моя бровь дергается на этих словах. Как будто я настолько тупая, что зашифровала слово «ОШИБКА» в свадебной программе парня, который азбуку Морзе придумал или вроде того.

— Вы разве не в банке работаете? — спрашиваю я. Расплывчато помню слова Эйвери о том, что Рид работает на Уолл-стрит, которая всегда виднелась мне целым банкирским роем клерков в черных и темно-синих костюмах, а вместо зрачков у них символы валюты.

— Я биржевый аналитик, — отвечает он, будто я знаю, кто это.

— А специализация?

Покачав головой, он отвечает:

— Построение математических моделей для инвестиций. Прогнозирование рисков, числа, коды. Понимаете, к чему я?

Не понимаю я, к чему он. На словах о математических моделях я вспомнила, как в десятом классе на уроке геометрии учитель смастерил нам куб из коктейльных трубочек и пластилина. Вряд ли Рид этим на работе занимается.

— Да, понимаю, — говорю я. Забавный факт: то же самое я ответила когда-то мистеру Местеллеру на вопрос, поняла ли урок с трубочками и пластилином. По геометрии у меня была двойка.

Тишина затянулась. Так кажется, хотя в действительности прошло всего несколько секунд. Программа между нами — словно надгробие. Надпись совершенно не жизнелюбиво гласит: «На этом месте покоится все, ради чего ты работала столько лет. Оно погибло от твоей вздорной, лезущей не в свое дело руки».

Я делаю вдох через нос перед тем, как сказать:

— Сожалею о вашем разводе.

— Развода и не было. Я не… Мы даже не поженились.

Если раньше я думала, что меня вырвет в мусорную корзину, то теперь я сама готова отправиться туда на правах отброса, которым и являюсь.

— Мне так…

— Дело не в послании, — перебивает он, схватив программу за уголок, а затем убрав руки назад в карманы и отступив. — То есть не только в нем.

Интересно, поместится ли со мной в мусорку одеяло? Подушки-то я определенно не заслуживаю.

— И все равно я бы хотел узнать. Узнать, как вы это поняли.

Он смотрит на меня с каменным лицом и печальным взглядом. Можно придумать множество ответов. Например, что я имела в виду себя, что оформлять свадьбы для меня всегда ошибка; просто это привычка, иногда я даже не осознаю, что снова взялась за такой проект; я не ожидала, что все так обернется, вы с Эйвери были хорошей парой.

Могу представить, чем это закончится. Он не так-то прост и сразу бы понял, что половина из сказанного — неправда. Однако он слишком сдержан, слишком воспитан, чтобы давить, и пусть я не выгляжу столь же воспитанной и сдержанной, все же. Все же я знаю, чем это закончится. И знаю, насколько легко умолчать самое важное. По напряженной челюсти — даже уши приподнялись — ясно, что, не получив ответа, Рид за ним не вернется, он лишь кивнет (явно неодобрительно) и уйдет из магазина. А я закрою смену и пойду домой. Переступлю порог квартиры и скажу Сибби: «Не поверишь, что сегодня случилось…»

Нет, не так. Я ничего ей не скажу, ведь Сибби едва ли понимает, что я существую не только ради половины оплаты за квартиру и счетчики. Я просто солгу Риду, и он уйдет, а я буду смотреть на М-А-Й, пока в глазах не помутнеет, в беспокойстве за свои вздорные руки, приближающийся дедлайн и полное отсутствие вдохновения. Подожду здесь, пока не придет время Сибби ложиться спать, затем пойду домой, подавленная, как до встречи с Ридом. Буду загонять себя в личный и профессиональный кризис, думая, что, МОЖЕТ быть, Рид расскажет кому-то о том, что я натворила.

Нет — я расцеплю руки и возьму программу. Вряд ли я сейчас могу посмотреть ему в глаза, поэтому гляжу вниз, на буквы — на те, что он увидел. На шифр, на код. На ошибку.

— Давайте я угощу вас кофе и мы поговорим об этом?

♥ ♥ ♥

Мы идем в уютный эспресс-бар на углу Пятой авеню и Беркли. Поближе есть еще один, в полутора кварталах от магазина, но он раньше закрывается, к тому же я нередко вижу там своих клиентов. Неловкая прогулка в пару кварталов стоит того, чтобы наш с Ридом разговор не коснулся лишних ушей.

Она, конечно, оказалась куда более неловкой, чем я рассчитывала, — мы все время молчали, за исключением того момента, когда я закрыла магазин и посильнее запахнула кардиган от холодного воздуха этой затянувшейся зимы. Рид кашлянул и сказал:

— Отдать вам пиджак? — в этом даже недовольства не было, только автоматизм, как и в его воспитанном «Добром вечере». Я так удивилась, что резко ответила:

— Не надо со мной любезничать. — Он снова кивнул, и мы направились в кофейню, даже не смотря друг на друга.

А там он открыл передо мной дверь.

За столиком Рид все такой же скованный: спина прямая, плечи (все еще очень красивые) расправлены, локти прижаты к туловищу. Не дай бог он поставит их на стол, как обычный человек. В нем все еще чувствуется некая неприязнь — как будто все вокруг у него вызывает подозрение. Рид рассматривал тяжелые стеклянные банки с бискотти, ужасно большим печеньем и шоколадными шариками в кокосовой обсыпке так, будто это выставка самых отвратительных мертвых насекомых, приколотых на булавочки только для того, чтобы его выбесить. Когда я спросила, какой кофе он хочет, он ответил: «Поздновато для кофе» («поздновато»!) — и заказал травяной чай.

Мы тут словно «Антологию драмы» косплеим. Не успеваю я отпить от своего кортадо^[8] (выбор неудачный; я не смогу заснуть, но что мне остается делать после этого «поздновато»?), как Рид произносит:

— До города ехать не близко. — Бессмысленное начало разговора на первый взгляд, но затем я поняла, что это намек поторопиться и все объяснить.

— Ээ… — начинаю я, но прерываю этот звук-паразит. Я осознала, что у меня есть такая проблема, только начав снимать видео для соцсетей. На первом ролике я говорила «ээ» на каждом третьем слове: «Для одних букв, ээ, отлично подходят карандаши, ээ, Blackwing Pearl^[9] с, ээ, замечательным графитовым стержнем». Лишь спустя четыре дубля я смогла свести количество «ээ» к терпимому минимуму.

В последнем видео доказательство того, как далеко я продвинулась, — я вообще ни разу «ээ» не произнесла.

Начинаю снова.

— Думаю, мой ответ вас не очень устроит.

— Вы этого не знаете. — Ладонями вверх он обводит окружающее нас пространство. Неловкой прогулки было недостаточно, теперь еще и жесты.

Я слегка ерзаю в кресле, безуспешно пытаясь поправить ткань платья, прилипшую к ягодицам и бедрам. Размышляю, что сказать, как объяснить чувство, возникшее в тот день, когда я увидела их с Эйвери вместе. Чувство, с каким я оформляла их программу.

— Конечно, я и раньше встречала незаинтересованных клиентов. Были встречи, на которых жених ни разу не оторвался от телефона, чтобы что-то сказать.

— Кажется, я не брал телефон на нашу встречу.

В твоей эпохе их еще не изобрели. В твоем киномире «Антологии драмы», думаю я, но он говорит:

— Я из Мэриленда^[10].

Не могу понять, шутит он или нет. Если да, то он стер весь юмор со своего лица, пока я не увидела. Ясно лишь то, что он хочет вернуться к этому заказу и все выяснить, и, думаю, надо ему рассказать. Впервые меня о таком просят.

— Наверное, потому что вы… ээ, вы… казались отстраненным, пусть и пришли на встречу. Очень несчастным… если честно, она тоже. Она не была такой несчастной, когда мы только вдвоем встречались.

Он отодвигается в кресле. Кажется, его спина впервые за вечер коснулась спинки мебели.

— Вам не понравилось ничего из ее выбора. Это по виду было ясно. Но вы просто моргнули и как бы стерли все эмоции с лица. — Как мне знакомо это стирание эмоций с лица. Я наблюдала, как родители делают это годами, с каждой ссорой все больше отдаляясь.

— Она хотела услышать и ваше мнение. Она была разочарована.

— Да, — произносит он совершенно серьезно, — я часто ее… разочаровывал.

Мне сразу же захотелось взять свои слова назад, смягчить как-то этот разговор, сохранить мир между нами.

— Послушайте, я вас не знаю. И не знаю Эйвери. Может, у вас в тот день была ссора или не знаю. Может, это было нормальным для ваших отношений, а я все не так поняла. Совершенно неправильным с моей стороны было…

— Вы все верно поняли, — быстро произносит он. Затем чуть сдвигает ладонь и обхватывает пальцами свою чашку, поворачивает на четверть вокруг оси. Движение выходит удивительно точным. Кажется, он не собирается продолжать, и я сижу, уставившись в свою чашку. Вдруг он заговорил, но так тихо, будто вообще не ко мне обращается.

— Я… подстраивался. Она была главной, а я следовал, потому что так было легче. Вот такие отношения.

В удивлении я смотрю на него, и в воздухе между нами вычерчивается шрифт Спенсериан — первая за месяцы искорка вдохновения. Мне это чувство знакомо, гласит надпись, но я молчу. Мы в тишине потягиваем напитки, а поскольку мой — это настоящий дефибриллятор в чашке, я первая возвращаюсь в игру.

— Я ничего подобного не планировала, — обыденно говорю я, стирая, как ластиком, уже образовавшуюся между нами связь. — Это просто случается само собой, я только потом осознаю. — Какое-то странное и новое ощущение: хочется все ему рассказать. «Иногда буквы открывают мне правду: когда мне нервно, трудно, одиноко. Когда я в ступоре… ничего не могу нарисовать, а если пытаюсь — высказываю в рисунках больше нужного».

Но что хорошего ждать, если я все расскажу? Ему это не поможет, а меня и вовсе погубит. Я не хочу, чтобы об этом пошли разговоры, ведь я многого добилась и продолжаю добиваться. Думала, что могу исправить все, отказавшись от свадебных заказов; думала, что после усилий, затраченных на собственное дело, обрету чувство собственности, чувство контроля. Конечно, планы чужие, но ведь идеи для планеров, их исполнение — это моя придумка, мое видение.

Я снова выпала из реальности в очень важный момент, и Риду лучше об этом не знать.

— Мне очень понравилось работать над оформлением, — говорю я, взяв бодрую ноту. — Правда. Мне нравятся пьеса, отсылка к вашему первому свиданию…

Снова борозда меж бровей:

— Какая еще отсылка?

— К вашему первому свиданию. «Сон в летнюю ночь», спектакль проекта «Шекспир в парке»?

— При чем тут наше первое свидание? На первом свидании мы пили кофе в вестибюле здания, где я работаю.

— Оу, — произношу я. Внезапно кофейня, где мы сидим, превратилась в мой личный ад. Лучше бы мы занялись чем-то противоположным походу в кофейню. Как насчет вендингового автомата с таблетками снотворного? Что угодно, лишь бы не напоминало ему о свидании с бывшей невестой, чью жизнь я, возможно, разрушила.

— Встречу организовал ее отец.

— Как мило.

Совсем не мило: его борозда исчезла, теперь левая бровь вздернута вверх. «Ты это всерьез?» — будто спрашивает она.

— Он также является моим начальником.

— О бог мой, — сдавленно произношу я. — Вас уволили?

— Нет, я… — он переводит взгляд на чай, — ценный для него сотрудник. Мы решили дело полюбовно.

— Должно быть, очень неловко. — Вряд ли более неловко, чем сейчас здесь, но все же.

Рид слегка пожимает плечами, чуть небрежно и очень нехарактерно для него. Неожиданно.

— Это работа.

Должно быть, он говорит о своей должности, но кажется, что к этой «работе» относится и помолвка с Эйвери. И разрыв, каким бы полюбовным он ни был.

— Прошу прощения за то, что назвал вас продавщицей, — говорит он, резко сменив тему. Я даже не сразу сообразила, о чем он. — Само собой, мне кажется, что вы очень талантливы.

Как внезапно. Я даже прыснула чуть-чуть от смеха. Пусть этот утомительный вечер нас ни к чему и не привел, но интуиция у меня хорошая, особенно когда дело касается Рида Сазерленда. И можно с точностью сказать: сегодня, как и год назад, Рид ведет себя так, будто у меня вообще никаких талантов нет.

— Само собой?

— Да, — отвечает он. — Все вышло… эм, Эйвери очень понравилась ваша работа.

— А вам нет. — Я уже жалею о сказанном. Чего я пытаюсь добиться? Что за приманку разбрасываю? Нарываюсь на комплимент от парня, которого хочу забыть как можно скорее после этой встречи? Рид знает, как я воспользовалась своим талантом, пусть лучше не вспоминает о нем вообще.

— Я… — подвинул чашку, снова как стрелка часов. — Я был поражен. Взглянув на эти буквы, я… увидел в них цифры. То, что я понимаю. Увидел знак.

Знаю, каково это. Когда я впервые увидела, то есть по-хорошему рассмотрела рукописную букву, ей оказался старый городской знак. Тогда я тоже подумала, что понимаю его. Вижу его возможности, вижу, как много эта буква выражает. Втайне мне даже приятно, что Рид испытывает то же по отношению к моим буквам.

Но нельзя воспринимать, что он сказал — будто был поражен моей работой, — как комплимент. Я поступаю подло, мелко и незрело. Моя работа не посылать людям знаки. Моя работа — оформлять людям планы, которые они себе уже построили. Надо заканчивать. На благо всех надо найти способ, как это прекратить. Ожить, выйти из творческого кризиса. Сдать работу в срок, чтобы вывести мой все еще стартап на новый уровень.

— Больше такого не повторится, — произношу я больше для себя, чем для него. Лучше бы я сказала это про себя. Про себя и перед зеркалом в ванной. В моем обещании звучит мольба, чтобы он никому не говорил, но по натянутым губам Рида я понимаю: ему вся эта ситуация не по душе.

— Могу заверить вас, что не намерен с кем-либо это обсуждать.

Видимо, это обещание в ответ — его вариация слов «я никому не скажу». Я должна быть довольна или хотя бы спокойна. А чувствую себя так, будто совершила наркосделку по версии «Антологии драмы». В прошлой эпохе.

Рид двинулся, будто собираясь встать, и мне стало страшно, что эта недоговоренность так и застрянет между нами, поэтому я решилась спросить… первое, что пришло в голову:

— Почему нет?

Вздернув левую бровь, он молча возвращается в кресло. Точным движением поворачивает чашку, затем смотрит на меня.

— То есть, если вы все знали еще тогда, почему пришли ко мне сейчас? Почему не… не до свадьбы?

— Это не было самым срочным делом в моем списке. — Этим сухим ответом он все же умудрился донести до меня мысль: я разрушила каждую деталь его жизни — отношения, конечно же, благосостояние, карьеру, возможно, даже дружбу. — И, кажется, время меня поджимает.

— Время поджимает? — Я почти визжу. С ним что-то не так? Я что, вхожу в его предсмертный список дел? Кажется, у меня глаза выскочили из орбит и полетели через стол, прямо как в мультиках. Пожалуйста, пусть с ним все будет хорошо, думаю я, переполняясь эмоциями.

— Ох, нет, что вы, — быстро говорит он, явно обеспокоившись моими мультяшными глазами. — Я переезжаю из Нью-Йорка. К концу лета, скорее всего.

— О, мне жаль.

Жаль? А чего мне жалеть? Его отъезд мне только на руку. В конце концов, это лучшее окончание такого вечера, разве что Рида вдруг поразит выборочная амнезия, и он забудет обо мне и свадебной программе.

В ответ он… усмехается? Нет ничего небрежнее фырканья:

— А мне нет.

— Не любите Нью-Йорк?

— Я его терпеть не могу.

От его тона я почти отшатнулась. Резкого, как гротеск. Никаких заглавных — терпеть не могу. Это не безобидное высказывание вроде: «Терпеть не могу эту песню» или «Терпеть не могу эти шоколадные шарики с кокосом». И вовсе не похоже на маленькие, незначительные проявления ненависти, лишающие слово его истинного смысла.

Когда Рид говорит, что терпеть не может Нью-Йорк, он совершенно серьезен.

— Почему? — В голове у меня всплывает довольно причудливая комбинация букв, спрашивающая, «почему» я вообще решила это узнать. Я не привыкла давить на людей — тем более так настойчиво. Всегда стараюсь быть легче, приятней.

Сохранить мир.

Но с Ридом все выходит совсем не как всегда.

Его ладонь все еще на чашке. Стоит повернуть чашку, и это закончится, думаю я, что бы это ни было. В задумчивости он поджимает губы в сторону. Пусть я понятия не имею, что значит его профессия, но уверена: свои математические модели он строит с таким лицом. И с ним же он впервые увидел мои буквы в свадебной программе.

— Остановимся на том, что я так и не нашел с этим городом общий язык, — наконец произносит он. Поворачивает чашку в последний раз и смотрит на меня. — Не встретил здесь знаков.

Мне сразу хочется возразить. Да здесь знаки повсюду! Дорожные знаки, вывески, билборды, рекламные плакаты, наклейки с меню и часами работы…

Конечно же, он имеет в виду другое. Но Нью-Йорк много для меня значит, и эти знаки — его неотъемлемая часть.

Я не успеваю собраться с мыслями, он встает, собираясь унести блюдце с чашкой.

— Но вашим знакам я, можно сказать, благодарен, — говорит Рид, протягивая мне свободную руку. Я автоматически пожимаю ее — сухая и теплая ладонь крепко обхватывает мою. Совсем не по-деловому, или это мне так кажется? Хорошо, что мы больше не встретимся: совершенно не подобает думать так об этом мужчине.

Отпустив мою руку, Рид кивает в своей обычной обескураживающей манере.

— До свидания, Мэг, — говорит он и, остановившись на полпути к двери, чтобы поставить блюдце с чашкой на столик для грязной посуды, этот высокий, загадочный, старомодный Рид Сазерленд покидает кофейню.

Примечания

4

Комедия Уильяма Шекспира.

5

Театральная программа, в рамках которой постановки шекспировских пьес проходят в театре Делакорте, театре под открытым небом в Центральном парке Нью-Йорка.

6

Пьеса Уильяма Шекспира, относимая к трагедиям.

7

Классическая фраза злодеев из мультсериала «Скуби-ду».

8

Напиток на основе кофе и молока, который готовится из эспрессо с последующим добавлением горячего молока в пропорциях 1:1. Родиной напитка считается Испания, а его название происходит от испанского слова cortar, что означает «резать».

9

Фирма, производящая карандаши с белым корпусом и сбалансированным графитом.

10

Небольшой по территории штат на востоке США.