Леди Горничная

Кирилл Кащеев, 2022

Хорошо вернуться домой дипломированной магичкой: известной, богатой, при муже и детях… Но если за годы разлуки все, чего ты добилась, это должность прислуги в богатом доме, тебя ждут презрение, насмешки или снисходительная жалость. Но вернуться придется: иначе кто поднимет почти разорившееся хозяйство, восстановит магический алтарь и раскроет убийство главы рода? Леди Летиции предстоит отбиться от демонов Междумирья, вампиров и оборотней, приструнить зарвавшихся полицейских, родичей и соседей… но главное, встретиться с бывшим женихом. И кто знает, к добру или худу эта встреча? Все ложится на хрупкие женские плечи… Но леди-горничные и не на такое способны!

Глава 15

Возвращение к Алтарю

Шестьсот лет назад мир для людей был огромным и страшным, но были и те, кто отважно отправлялся в неведомое — на поиски лучшей доли: бедняки, которым нечего терять, разбойники и авантюристы всех мастей, младшие сыновья, лишенные наследства… Кто-то нашел верный заработок, кто-то — ничего, многие попросту сгинули. Но некоторые… некоторые исчезали, надолго, так что в родных землях о них и думать забывали, но потом вдруг возвращались, привозя с собой очень странных жен, с не менее странным приданым — искрой! Искрой, которую первые главы родов помещали в алтарь, обязательно сделанный собственными руками. Наш алтарь первый лорд де Молино, похоже, делал под руководством корабельного плотника — больше всего тот напоминал матросский сундук! Светящийся матросский сундук.

Алтарь ощутимо обиделся.

— Ну прости… Красивый ты, красивый… — я медленно двинулась к нему, аккуратно, бережно, плавно протягивая руку. Как к большой собаке. Или только что обретшему силу маленькому магу.

Невозможно объяснить, что такое алтарь тому, у кого его нет. Невозможно рассказать, невозможно описать то, с чего началась человеческая магия, позволившая людям выжить, встать на равных с другими расами нашего мира, а потом и превзойти их.

Алтари не мыслят, их ни в чем нельзя убедить, как бессмысленно доказывать луже на мостовой, что на траве в парке гораздо веселее будет ей и удобнее окружающим. Сколько ни говори — а лужа как была, так и останется поперек дороги. Но лужу на траву можно перенести силой — любой маг-водник, одним движением брови сделает это. К алтарю тоже можно применить силу… если ты такой рисковый и слегка сумасшедший. И чем демоны не шутят, пока боги спят, алтарь даже может подчиниться — если сам захочет. Потому что алтари, вне всякого сомнения, умеют хотеть. И хотят они блага рода. А вот как они понимают, что для рода благо, это уже другой вопрос, потому как… смотри выше — думать алтари не умеют!

Обычно благом считаются вещи достаточно простые: чтоб живы, здоровы, народу побольше, и богатств (вот откуда алтарь знает, сколько у рода на счетах в банках? А ведь знает же, при каждом существенном пополнении начинает нежно переливаться и всячески излучать довольство, а при потерях — шелушиться и трескаться!). Странно, но ценится такая нематериальная вещь как слава. Материи еще более тонкие, вроде счастья и уважения, на первый взгляд кажется, нет, что и приводит иногда к фокусам вроде раздачи девушек рода «в хорошие руки». Но потом вдруг — хлоп! Внешне успешный род с несчастными и обиженными родовичами начинает стремительно хиреть, а алтарь тускнеть и покрываться чем-то вроде темной плесени. В одном таком роду, из мелких центральных баронов, единственная уцелевшая женщина взяла сына и уехала в имение — просто жить и радоваться. Алтарь очистился и потихоньку начал светиться снова.

Алтари — самая насущная и потому самая обсуждаемая загадка нашего мира. Распространенная идея, что в алтарях частицы души, или разума, или магии, или вот еще крови основателей рода. Волосы и обрезки ногтей как-то не упоминаются, хотя почистить щетку для волос на алтарь или постричь на него ногти — дело привычное (просто мы это не обсуждаем). Еще на алтарь можно… так, мы это не обсуждаем! Много чего можно на алтарь, и он примет это с радостью и удовольствием если ты — член рода. Гхм… да… Что-то меня на пошлости потянуло… Новых родовичей алтарь тоже принимает, не одних лишь женщин, мужчин тоже, но только через ребенка! Зачать недостаточно, ребенок должен родиться и быть принесенным на алтарь, и только тогда в род может вступить родитель, не раньше. То, что провернули мои родители с Тристаном — совершенно уникальный фокус, возможный лишь при слиянии алтарей. Да и то усыновить его мама смогла (и захотела!) когда родилась я, и мое рождение сплавило наконец зелень де Молино с льдистой голубизной Тормундов.

Словно в ответ по тускло светящемуся алтарю пробежали цветные сполохи: сочная зелень виноградных листьев сменилась холодной синевой замерзшего металла и снова утихла.

Я родилась девочкой: как известно, алтари девочек не любят. Потому что мы уходим — в другие роды, рожать детей для других алтарей. Ожидать, что у моего немолодого отца получится еще один ребенок было рискованно, требовать от агукающей в колыбели меня привести мужа, согласного войти в род — долго, поэтому Тристана тоже сделали немножко Тормундом. Явно недостаточно.

Я снова окинула алтарь задумчивым взглядом: зелени много, голубизна едва проблескивает, отчего алтарь выглядит как пес, которому оторвали лапу. Скособочился, бедный…

Алтарь печально нахохлился — свечение почти погасло, мерцая слабенько-слабенько, как прикрученный ночник в детской спальне.

— Несчастный ты мой… — мне стало до слез, до кома в горле его жалко.

Ребенок Мариты так и не пришел сюда — а ведь он так его ждал, так хотел светить, хотел нравиться! Хотел, чтоб зелено-голубое свечение отразилось в маленьких, пока еще почти бессмысленных глазенках, и малыш загукал, жмурясь от яркого света и суча ножками. Алтари маленьким нравятся, а уж как маленькие нравятся алтарям! Марита тоже не пришла: он знает, что она есть, ходит совсем рядом, за стеной, но не способна увидеть ведущую к нему дверь, точно также, как слуги. А я… пусть я и осталась его частью, но я так далеко, и ничего, ничего от меня! Только всплески боли и потеря сил, когда он тащит меня обратно к себе, к свету, из постоянно норовящих засосать черных воронок. Он вытаскивал, а я все равно не приходила! Не приходила и не приходила, один только Тристан, с каждым годом все более уставший и недовольный, являлся и… требовал, требовал, требовал! Силы для себя, энергии для шумной и вонючей фабрики, брал, и снова уходил, бросал одного, никому не нужного, никому до него нет дела…

Под невысокими каменными сводами стало невыносимо, жутко, непроницаемо темно, и трудно дышать, и только тоненький, жалобный, горький, как отвар полыни, скулеж несчастного, одинокого, заброшенного существа заставлял безнадежно дрожать сгущавшийся воздух. Я слышала его стон не ушами, а током крови в своих жилах. Ему было плохо-плохо-плохо, бросили-бросили-бросили!

И тогда я пошла на свечение — слабенькое, как угли под пеплом погасшего костра, но такое родное! Мое!

Я шла, и шла, и шла, и дорога сквозь темноту в крохотной алтарной комнате все тянулась и тянулась, и мерцание было все дальше и дальше, мелькало обманным огоньком на болоте, ускользало… Угасало.

— Подпусти меня, — прошептала я — слова сорвались с моих губ облачками морозного пара. Влажная коса стала хрусткой от прихватившего ее инея. Я вытянула руки — мои ладони погрузились в сплошной чернильный мрак и пропали, я их не видела, лишь чувствовала. Я сделала шаг — и пошла вперед. Каменный пол обжег босые ступни ледяным холодом. Я тихо вскрикнула — больно! И сделала еще шаг. — Подпусти…

Воздух размашисто ударил меня по лицу. Меня отшвырнуло, приложив спиной об каменную стену, так что с маху вышибло дух, а тьма надо мной вскипела яростью, обидой, болью, почти ненавистью… «Ты не хотела ехать…», «Я тебе не нужен…», «Тебе все равно… Все равно! Все равно! Все равно!» С каждым неслышным беззвучным вскриком тьма лупила меня по лицу точно мокрым холодным полотенцем!

— Не все равно… — прохрипела я, вытирая кровь из разбитой губы. — Я просто не могла! Меня бы не приняли! Ты бы меня не принял — Тристан велел, и ты бы не принял, что, неправда?

Тьма взбесилась. Слабенький зелено-голубой свет полыхнул неистовой вспышкой и погас совсем. Мрак обрушился на меня гранитной плитой, вдавливая в стену, потом отскочил, ударил снова, едва не размазав по камням, и снова…

— Прекрати! — прохрипела я. — Прекрати, или подарок не получишь!

Меня еще раз вдавили в каменную кладку так, что ребра заскрипели по камням… и зелено-голубой свет замерцал снова. Потянулся, точно принюхиваясь к моей протянутой руке и… невидимый язык попытался слизнуть кровь с ладони…

Я быстро отдернула руку.

Свет полыхнул снова. Свет орал — без слов, какие слова, но и так все было понятно… «Дай!» «Дай-дай-дай-дай!»

— Подпусти! — упрямо набычившись, крикнула я. — Подпусти и получишь! Подарок! Тебе! Подпусти!

От беззвучно визга заложило уши, кровь в моих жилах вскипела, кажется, норовя сварить меня изнутри… и давление исчезло. Я хлюпнула носом и шагнула вперед, потом еще и еще. Свечение усиливалось и на подгибающихся ногах я, наконец, доковыляла до настороженно поджидающего меня алтаря. Сунула руку в кармашек под юбкой… и принялась вытирать с алтаря прячущуюся под свечением пыль тоже не особо чистым платком. То и дело поглаживая его окровавленной ладонью… как гладила бы озлобившегося, голодного, нечёсаного, но отчаянно тянущегося к людям пса.

Всё замерло. Застыл свет, точно замороженный, замер воздух, неподвижный настолько, что не вдохнуть, исчезли звуки, запахи, чувства. Единственное, что я ощущала — камень под ладонями. Теплый, как лучи солнца поутру. И прохладный, как вечерний ветер с моря. Сухой. Влажный. Гладкий. Колючий. И даже немножко пушистый! Живой.

Словно жесткий, как терка, язык прошелся по моим ладоням, слизывая кровь и… я ощутила безграничное, почти человеческое изумление и разгорающееся под ним робкое счастье.

Да что там разгорающееся — как полыхнуло! Зелено-голубое пламя взвилось костром, ударило в сводчатый потолок, заметалось, облизывая стены. Воздух над алтарем задрожал от напряжения, предвкушения, надежды…

«Это что, мне?» — звука не было, связных слов не было, но звучало… чувствовалось именно так.

— Тебе, тебе… — проворчала в ответ я.

А кто-то меня, между прочим, даже подпускать не хотел!

Это самый «кто-то», кажется, даже хотел извиниться — ну, насколько это вообще возможно для алтаря. Но не смог — от жадности. Скорее, как можно скорее, схватить, завладеть, присвоить, удержать…

Двухцветное пламя налетело на меня горячим вихрем, обернулось тугим коконом, и я вспыхнула вся, от кончиков босых ног до влажных волос. Меня обжигали, холодили, передо мной танцевали — внутри и снаружи — кажется, меня кусали и облизывали, прыгая и скуля от счастья. И я сама уже шагнула навстречу и обняла алтарь обеими руками, прижимаясь к нему всем телом.

Конец ознакомительного фрагмента.