Потомокъ. Князь мертвецов

Кирилл Кащеев (2024)

Заключительная книга цикла «Потомокъ», в котором вы сможете окунуться в мир альтернативной Российской Империи конца XIX века! Мир, где все высокородные дворяне — это потомки славянских богов, а разные проявления нечисти кажутся столь же обыденными, как и обычные преступления. Митю Меркулова, любителя дорогих сюртуков и изысканного общества, ждет великая судьба. Однако он… категорически против! Митя как никто другой отлично понимает: великая судьба и приятная жизнь — понятия несовместимые. Увы, пока выкрутиться не выходит. Он уже упокоил не-мертвое и сделал мертвым живое, осталось… умереть самому. Но за свою жизнь Митя готов сражаться! Героя на паровом коне поджидают существа из иного мира, продажные полицейские, наемные убийцы и прелестные барышни. И еще не известно, кто из них опаснее! Однако самое главное — это встреча с самой Смертью…

Глава 10

Сапожники и дворяне

Митя пронесся темным коридором, бесшумно закрыл за собой дверь, проскочил двор, вылетел в проулок и, не сбавляя шага, ринулся прочь. Остановился, только вновь выбравшись в чистую часть города, да и то лишь когда от «Дома модъ» его отделяли три улицы. Коротенький проулок был застроен новехонькими доходными домами, еще даже толком не заселенными. Не иначе строили их в расчете на скорый приезд заводских инженеров с семействами и прочий приличный люд средних капиталов, который должен был нахлынуть с открытием железной дороги. Но сейчас проулок был тих и пуст, так что Митя позволил себе шумно и рвано перевести дух. Прошелся взглядом по фасадам, не глазеет ли кто в окна, и обессиленно оперся рукой о стену.

А ведь он сегодня чуть не погиб! Если бы Йоэль не поймал его, он бы лежал там, на полу модного дома, с разбитой головой и вывернутой шеей… На радость маре!

И это когда у него начало все получаться! И появилась надежда на гардероб, сшитый настоящим альвом! И может даже — из альвийского шелка! Не верил он, что Альшванги все потратили на сестричек Шабельских!

А он был бы мертв! И даже порадоваться не успел бы!

Митя зажмурился, чувствуя, как на глазах вскипают бессильные злые слезы:

— Не хочу умирать!

— Эй ты! Чего встал? — Голос с гортанным акцентом заставил Митю вздрогнуть. Он торопливо заморгал, пытаясь скрыть слезы, — светский человек не позволит никому видеть его слабость.

За спиной стоял немолодой татарин в дворницком фартуке, а в руках у него была зажата лопата. Заглянувшее в переулок солнце сверкнуло на заточенном железном крае, дворник глянул на Митю исподлобья черными мрачными глазищами и перехватил черенок покрепче.

Митя сделал шаг назад.

Вот сейчас дворник прыгнет вперед, занесет лопату над головой…

Дворник и впрямь шагнул вперед… и расплылся в белозубой улыбке.

— Извиняйте, барич! Думал, пьянь какая… того… по неприличной надобности забрела. Может, помощь какая нужна? Позвать кого или за коляской сбегать?

— Благодарю, любезнейший, ничего не нужно, — надтреснутым голосом ответил Митя, с усилием заставил себя отшагнуть еще и повернуться к дворнику спиной. — Я… пойду.

— Доброго вам дня, барич!

Спотыкаясь и отчаянно запрещая себе оглядываться, Митя зашагал к выходу из проулка. Дмитрий Меркулов, усмиритель мертвецов и победитель варягов, в страхе бежал от дворника с лопатой! Хорошо хоть, об этом никто не знает, даже сам дворник.

Прилагая усилия, чтоб удержать нервное хихиканье, Митя свернул на проспект и двинулся в сторону дома.

— Дмитрий, здравствуйте! Произошло нечто прекрасное, что вызвало на вашем лице столь… блаженную улыбку?

На молодых людей у края тротуара Митя обратил внимание, лишь когда сворачивать стало совершенно неприличным.

Алешка Лаппо-Данилевский скользнул по свертку у Мити в руках таким ироническим взглядом, что Мите пришлось сделать усилие, чтоб не спрятать сверток за спину. Да, покупки должен доставлять приказчик, а вещи из починки забирать горничная, но… Великие Предки, вот он еще перед Алешкой не смущался! Митя перехватил пакет покрепче и сам придирчивым взглядом окинул своего давнего… нет, не врага, много чести ему! Просто — крайне неприятного типуса, замешанного разом со своим папенькой во многие преступления. Только вот не пойманного пока.

Преступный типус Алешка был хорош! Шитый сюртук отличного сукна делал его плечи шире, а талию — тоньше. Крой панталон был наимоднейшим, по крайности, в начале лета, когда Митя уезжал из Петербурга.

«А ведь ему шил кто угодно — но не Йоэль! Если все получится, только у меня будет гардероб от альва-портного, в жилах которого течет кровь старших детей богини Дану! Тут не то что Алешка, сам младший князь Волконский от зависти изойдет!» — Митя заулыбался еще радостнее.

Алешка при виде его счастливой физиономии насупился:

— Неужели тоже радуетесь указу государя? Или… что приняли его только сейчас?

«У тебя никогда не будет шитых альвом сюртуков! — мысленно повторил Митя и даже веки прикрыл, упиваясь сознанием своего превосходства. — И я позабочусь, чтоб ты прочувствовал это во всей полноте прежде, чем уничтожу тебя окончательно!»

Двое других, смуглый кудрявый гимназист и широкоплечий реалист, в чистых, но притом весьма поношенных форменных мундирах, были бы Мите и вовсе не интересны, если бы не их явное противостояние с Лаппо-Данилевским.

— Господа, если уж Алексей не удосужился нас представить, позвольте, я сам… Дмитрий Меркулов. — Он резко, почти по-гвардейски, наклонил голову.

— Тысячу извинений, Митя, я должен был сообразить, что знакомство с сыном еврейского сапожника вас порадует, — ехидно протянул Алешка. — Захар Гирш, ученик шестого класса гимназии. Пока еще… — многозначительно добавил он.

«Сапожника? — в смятении подумал Митя. — В Петербурге я, конечно, был знаком с парой сапожников, но… это знакомство касалось только и исключительно сапог. А не вот так, представиться как равному».

— А вы, значит, сынок полицейского, — скривился гимназист. Его знакомство, кажется, тоже не порадовало.

Алешка аж прижмурился, как довольный кот:

— Уверен, вы найдете много общего! — сладко протянул он. — Ведь если бы нынешний указ государя приняли раньше, никаких господ, — последнее слово он будто выплюнул, — Меркуловых и вовсе не было!

Митя внимательно посмотрел на Алешку. А может, и ладно… Ну — смерть… Что такое собственная смерть в сравнении с возможностью совершенно законно и безнаказанно убить эту наглую тварь? Можно даже не сразу. Язык сперва оторвать. Еще что-нибудь… Послушать, как он визжит. Полюбоваться, как ползает, заливаясь кровью. А потом…

Алешка почему-то нервно сглотнул и перехватил трость, будто собираясь отбиваться.

— Алексей имеет в виду новый указ, — отрывая Митю от мечтаний, вмешался гимназист Гирш. Губы его кривились в гримасе: то ли болезненной, то ли презрительной. — Господин министр просвещения Делянов предложил, Его Императорское Величество государь Даждьбожич, — в титуловании слышалось отчетливое презрение, — изволили согласиться! — Он вытащил зажатую под мышкой газету и с выражением зачитал: — «Директорам гимназий и прогимназий при приеме детей в учебные заведения учитывать возможности лиц, на попечении которых эти дети находятся, обеспечивать необходимые условия для обучения…»

— Да-да… — Алешка закивал, став удивительно похожим на тетушкиного любимого китайского болванчика — фарфорового уродца с качающейся головой. И продекламировал: — «Таким образом гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, — и Алешка торжественно, отделяя одно слово от другого закончил, — вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию»!

— А вы, Алексей, похоже, наизусть выучили, — сказал, как сплюнул, Гирш.

— Гениальные слова не худо и запомнить, — с явным удовольствием парировал Алешка. — Именно после таких деяний осознаешь величие и мудрость государя! Так что готовьтесь к исключению, сударь Гирш!

На скулах гимназиста вспыхнули алые пятна, и он шагнул к Алешке. Мысль о скорчившимся на мостовой Алешке, которого месят тяжелыми сапогами, пошитыми Гиршем-старшим, была приятной, но, увы, бесперспективной. Начнется драка, прибежит городовой… а Мите сейчас вовсе не нужно лишнее внимание

— Почему вас это волнует, Алексей? — Митя снова будто невзначай вклинился межу ними. — Вы ведь, кажется, на домашнем обучении.

— Господин Лаппо-Данилевский-младший в позапрошлом году был у нас вольнослушателем в гимназии. Но предпочитал покидать класс через окно и посиживать в кофейне, — усмехнулся Гирш.

— Алексей, так вы бездель… бунтарь? — вздернул брови Митя.

Лаппо-Данилевский скроил высокомерную мину:

— Мы с отцом решили, лучше будет, если я стану заниматься на дому. Я ведь, знаете ли, еще и в делах ему помогаю.

«Знаю».

Митя хорошо помнил, как легко и просто их с отцом приговорили к смерти в зубах восставших мертвецов — и не Алешкина вина, что не вышло, тот старался. Хотя сам, своими руками, пока не убивал: темной дымки, отмечающей убийц, на нем не было. Вот ведь как: порядочные люди — вроде самого Митя — могут и по десятку трупов за душой иметь, а Алешка остается мерзавцем, хоть с трупами, хоть без!

–…А дела у нас в последнее время расширяются, — продолжал заливаться соловьем Алексей. — Ведомство вашего батюшки, Митя, так и не смогло отыскать пропавшее после набега железо. — Глаза его довольно блеснули. — Если в ближайшие дни ничего не изменится, а это, сами понимаете, маловероятно… То бельгийским заводам придется взять на себя питерский заказ. В город уже прибыл представитель «Общества Путиловских заводов»…

«И это я знаю».

Мите пришлось сделать усилие, чтоб удержаться и не кивнуть.

— Вскоре отец ждет его к себе. Он как раз вошел с бельгийцами в долю…

— Своевременно! — протянул Митя.

— Всего лишь расчет и предвиденье! — нагло ухмыльнулся в ответ Алешка.

Митя и раньше не сомневался, что Лаппо-Данилевские причастны к набегу. А теперь этот наглец практически впрямую намекает… и думает, ему это обойдется?

— Столько дел предстоит! — Алексей помотал головой, как лошадь перед неподъемной телегой, которую хочешь не хочешь, а везти надо! — Отец настаивает, чтобы я во всем участвовал. Приятно сознавать, что самый близкий человек ценит твои таланты. — Его насмешливый прищур не оставлял сомнений — о разногласиях в семье Меркуловых он знает. Еще и невинным тоном добавил: — Жаль, что вас с батюшкой почти не видят вместе. Будто он вам вовсе и не отец!

«На каторгу вы с своим батюшкой отправитесь разом, по-родственному. Уж я позабочусь!» — холодно и даже слегка отстраненно подумал Митя.

— А что касается вашего вопроса, Митя…

Задумавшийся Митя невольно вздрогнул: какого вопроса?

— То я и впрямь рад государеву указу. Излишек образования заставляет представителей низших сословий забывать свое место. Они думают, что если справляются с математикой и гимназической латынью, так могут справиться и с университетским курсом, а потом уж и вовсе лезут в правления и в комитеты… Не только уездные, но губернские и столичные! Так говорит мой отец… и он прав!

— Или просто боится конкуренции? — сквозь зубы процедил Захар Гирш.

— Мне нравится наша кухарка — у нее получается прекрасное бланманже! Вот пусть она… и ее дети тоже… продолжают управляться на кухне, а дела серьезные, особенно государственные, оставят природой предназначенным для этого людям! — и Алешка ехидно добавил: — Ne sutor ultra crepidam!^[7]

Судя по выражению лица гимназиста, Алешку снова собрались бить.

— Жаль только, в империи нет столько Кровных, чтобы занять должности во всех комитетах. Особенно уездных, — обронил Митя.

И с наслаждением полюбовался, как лица что Алешки, что его противника вдруг приобрели одинаковое выражение.

— А что вы на меня так глядите, господа? Только Кровная Знать предназначена для государственных дел по своей природе, унаследованной от Чтимых Предков.

— Дворянство! — вскинулся Алешка.

— Всего лишь потомки дружинников, получивших надел земли от Кровных Князей.

— Землю, которую они должны были защищать! — нравоучительно поднял палец Алешка. — Земля эта полита кровью дворянской, дворянство — щит и меч империи, кто, кроме нас…

— Мой дядя, старший брат отца, погиб в семьдесят восьмом на Русско-турецкой. Он был из кантонистов^[8], — устало сказал Гирш. — А дед — в Крымскую.

— Вот видите, Алексей… — ласково подхватил Митя. — Не так уж велика разница между сыном сапожника… и сыном господина Лаппо-Данилевского. Во всяком случае, с точки зрения Кровных.

— Сыну сапожника как-то не слишком льстит! — буркнул Гирш.

Пальцы Алешки на набалдашнике трости побелели, он кинул на Митю убийственный взгляд и процедил:

— Есть еще образование и воспитание!

— То есть те же математика и латынь? — еще ласковей напомнил Митя.

Конечно, разница есть! Но если Лаппо-Данилевские выступают за привилегии дворянства, то Мите ничего не остается, как стать либералом. И может, даже чуть-чуть рэволюционэром. Как там у франков? Liberté, Égalité, Fraternité?^[9] Великие Предки, это он Алешке тоже припомнит!

— Полагаете, государь ошибается? — В голосе Алешки задрожало предвкушение.

— Полагаю, кровный правитель Даждьбожич не нуждается ни в моем одобрении… ни в вашем. Как верно подметил ваш батюшка: не следует забывать свое место! Честь имею! — Митя приподнял шляпу, давая понять, что разговор окончен.

Алешка неожиданно качнулся вперед, его лицо оказалось совсем близко от Митиного, и он тихо, на пределе слуха, выдохнул:

— Полагаете, ваше место выше моего? Сомневаюсь! Если уж вас сразу за своего не признали…

— О чем вы, Лаппо-Данилевский? — ровно, даже не думая понижать голос, спросил Митя.

— Да так… На псарнях тоже псари сердобольные случаются: чем топить случайных щенков, лавочникам их пристраивают, мастеровым… Это я к разговору о природе. Доброго дня! — И он направился прочь, с шиком постукивая тростью по мостовой.

— Что за глупость он тут болтал? Ума, что ли, от спеси дворянской совсем лишился? — сквозь зубы процедил Гирш.

Митя сделал вид, что не замечает устремленных на него взглядов. Алешкины слова, а тем более спрятанные под ними намеки были омерзительны и предельно оскорбительны, но… Митя бы их даже не понял, если бы не разговор с Урусовым! А он еще гадал, много ли Алешка увидел, когда Митя уничтожал мертвецов на бабайковском подворье. Что ж, кажется, достаточно, чтобы сделать выводы. Те же самые, что Урусов, и возможно — губернаторша. Что Митя — незаконнорожденный Мораныч. И что теперь? Как Лаппо-Данилевские намерены использовать это знание? Попытаются опозорить отца или самого Митю? Алешка с отцом, конечно, негодяи и убийцы… но не самоубийцы же, чтоб впрямую, а не как Алешка только что — завуалированным намеком! — лезть в дела семейные кровных Моранычей.

— Думаю, его слова предназначались не нам. И не стоит о чужих делах любопытствовать, — вдруг вмешался молчавший все это время спутник Гирша.

Спокойный и неожиданно напевный голос реалиста разорвал лихорадочный хоровод Митиных мыслей.

— Вы уж простите, что сразу не представился, но вы с Лаппо-Данилевским так чудно переругивались… — Реалист развел руками. — Боялся пропустить хоть слово!

— Мы не переругивались! — Митя поглядел на него надменно.

— Да-да, вы это… как там говорится… о, подпускали друг другу шпильки! — ухмыльнулся реалист. — Так что оба теперь смахиваете на подушечки для булавок: насчет дворянства вы его подкузьмили, но он вас тоже достал, хоть я и не понял чем!

— Слишком тонко для такого быдла, как мы, — фыркнул Гирш.

— Да успокойся ты! — добродушно цыкнул на него реалист. — Вы ж домой шли? — Он снова повернулся к Мите. — Пойдемте, нам по пути. — И зашагал рядом с Митей по улице. Через мгновение их догнал и Гирш, пошел рядом, но… одновременно на некотором отдалении. Точно не мог решить, с ними ему идти или нет. — А почему не спрашиваете, откуда я знаю, где вы живете?

— Вы знаете Ингвара Штольца, — равнодушно ответил Митя. Вот уж сложно догадаться!

— Точно! — Реалист снова заулыбался. — Он о вас часто говорит.

Раньше Митя бы не сомневался — ничего хорошего Ингвар о нем сказать не мог, но теперь их отношения из откровенно враждебных превратились в… странные. Ингвар перестал на него фырчать, как позабытый на печке чайник, а иногда Митя ловил на себе его задумчивый и словно чего-то ожидающий взгляд. Самому Мите по-прежнему было все равно: есть младший Штольц, нет его… если бы не автоматон! Точнее, автоматоны, его и Зиночки Шабельской. Изувеченные в ходе расследования паровые кони застыли в стойлах старой конюшни… и ждали. Невесть чего. Ингвар ничего с ними не делал. Митя ни о чем не просил. Зиночка не появлялась. И если сразу после набега их общее бездействие можно было списать на царящий в городе беспорядок, то теперь, когда все последствия устранены, надо что-то решать.

— Это ведь вы дрались с варягами возле женской гимназии? — Реалист покосился на Митю с любопытством.

— Я помогал княжичу Урусову, — сдержанно ответил Митя.

— Который истребил команду целого драккара? — скрипучим от сарказма голосом сказал Гирш. — Урусов — Симарглыч, будь дело в лесу, я бы, может, еще и поверил! Но нам рассказывали о возможностях Кровной Знати, а я, к вашему сведению, неплохо учусь, хоть ваш государь и считает, что не имею на это права.

— Он и ваш государь, — настороженно ответил Митя.

— Мой государь не сказал бы, что я от рождения не заслуживаю быть чем-то большим, чем сапожник! Как бы ни старался! — с горечью ответил Гирш.

— Знаете, что? — примирительным тоном вмешался реалист. — А давайте вы придете к нам завтра на собрание молодежного кружка? Вы хоть из самых реакционных слоев общества, а на Лаппо-Данилевского совсем не похожи! Ну и девушек защищали… Будет здорово с вами поспорить!

— О чем? — вырвалось у ошеломленного Мити.

— Обо всем! — решительно объявил будущую программу реалист, когда они свернули на Тюремную площадь. — Приходите часам к шести, — пригласил реалист, останавливаясь у ворот Митиного особняка.

— Куда? — вздернул бровь Митя.

— Тьфу, я ж так и не представился! — нимало не смутившись, рассмеялся реалист. — Я — Христо Тодоров, у моего отца мелочная лавочка на Полицейской. Так и называется — «Тодорова лавка». А квартира — над ней. Приходите, — и протянул руку для пожатия.

«А вот и мелкий лавочник». Митя на мгновение замер, глядя на эту руку… Но светский человек или не допустит, чтобы лавочник лез к нему с рукопожатиями, как равный, или если уж случилось такое, выйдет из ситуации с честью.

Митя протянутую руку пожал! Перевел взгляд на Гирша…

— Да ладно… не буду вас мучить, — криво усмехнулся тот. — Ингвару поклон передавайте. — И коротко поклонился. Получается, вовсе не Мите, а для передачи Ингвару.

Митя смотрел, как они уходят, и еще успел услышать сквозь уличный шум тихие злые слова:

— С ума сошел, на кружок полицейского сынка приглашать?

— Так интересно же: такой фрукт, когда еще познакомиться получится! Да и разве мы делаем что-то незаконное?

— В этой стране скоро все будет незаконное — даже улицу переходить! Так каждый по своей стороне гулять и станем, — буркнул в ответ Гирш, и оба скрылись за углом.

«Интересно им… Поздравляю вас, Дмитрий Аркадьевич! — глядя вслед, растерянно подумал Митя. — Сапожник вас оскорбил со всем светским изяществом, а лавочник пригласил в какой-то кружок… кажется, в роли цирковой обезьянки!»

Примечания

7

Да не судит башмачник выше обуви (лат.). Из рассказа Плиния Старшего в его книге «Естественная история» о греческом живописце Апеллесе, исправившем ошибку в сандалии на картине по замечанию башмачника, но на его остальные придирки предложившем не высказывать суждений «выше обуви».

8

Кантонисты — с 1827 г. дети-рекруты неправославного вероисповедания (в основном иудеи, но могли быть и цыгане, финны и поляки), являющиеся собственностью военного ведомства (напоминаем — тогда было крепостное право!), разлученные с семьями, если такие были, и отправленные в специальные поселения для подготовки к будущей военной службе. Закрепощение детей военным ведомством отменено коронационным указом Александра II.

9

Свобода, равенство, братство (фр.). Лозунг Французской революции.