Река, трава, чайник и некоторые коты

Кирилл Серебренитский, 2015

Пыль, полынь, степное солнце, резкий ветер с реки… неспешное путешествие, в которое увлекает нас автор, может оказаться занимательным и даже отчасти ностальгическим. Для широкого круга читателей.

© Кирилл Серебренитский, 2015

© Арина Смирницкая, иллюстрации, 2015

Редактор Вера Щербина

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Мемуары.

Фрагменты предисловия

Писать от первого лица в любом случае — дело не особенно пристойное.

Якающий автор мчится по собственным своим страницам, как Главный Герой, во всей красе своего героического главенства.

«Усилием своей несокрушимой воли я прогнал чувство подступающего липкого ужаса — и мощные мышцы взбугрились на моих атлетически сложенных плечах. Я прищурил свой заискрившийся отвагой карий глаз, спустил цифровой курок пропанолазера — и монстры были сметены огненной лавой.

Цивилизация Каэ была спасена.

— Я люблю тебя, Агор, люблю, — прошептала, приходя в себя, Оо. И вдруг я почувствовал, как её нежное стройное зеленоватое тело доверчиво отдалось моим мощным ладоням. Я улыбнулся растерянно, добродушно и мужественно».

Или:

«Усилием своей похмельной воли я разлепил правую мутную гляделку. Воняло. Скорее всего, я сам и вонял. Вторая зенка не разлеплялась, наверняка она была подбита вдрызг. Но тут я вспомнил, как в жижу размазал вчера в казино тех девятнадцать мудливых бритых амбалов — и мне стало попроще жить на свете.

На моих девочек по вызову наездов больше не будет.

— Бля, я люблю тебя, Гена, люблю, бля, — прошептала Людка. И я почувствовал, как её стройное, нежное, давно не мытое тело доверчиво отдаётся моим волосатым коленям».

Хоть бы авторы, пишущие такие романы, брали себе соответствующие космические псевдонимы: Дар Ветер, Жар Запор. На Западе, кажется, так чаще всего и делают. Но у нас — нет. Употребляется настоящая, по паспорту, какая-нибудь бытовая, серая, как асфальт, фамилия — Кузнецов, Бабенко или Лейзерман.

Чтобы знали, — кто на самом деле спас мироздание.

Но в данном случае я всё же вполне сознательно становлюсь в эту дурацкую позу.

У меня нет иного выхода.

Дело в том, что всё, что я здесь написал, — правда. Настолько, насколько вообще может быть правдива память человеческая.

Город, где я родился, называется — Самара. Он на Волге. На холмах над Волгой.

Этот город основал в 1586 году воевода князь Григорий Осипович Засекин, по прозвищу Зубок.

Перед этим именем и прозвищем Кортес, Писарро и Магеллан вполне могли бы почтительно совершить поклоны, сняв свои яйцевидные, с плюмажами из перьев сказочных карибских птиц, сверкающие шлемы.

Князь Григорий Зубок-Засекин был из рода Рюрика, из Дома князей Ярославских, и, кажется, десять святых насчитал я среди его предков. Был он нищ. От отца ему достались только пустопорожние, не приносившие дохода земли где-то на Вологодчине.

Этот воевода за несколько лет создал заново азиатскую границу нашей державы. Азия тогда начиналась прямо за Волгой, это потом уже Пётр Первый отодвинул её за Урал.

Далее держава, опираясь на эту границу, перевалила через Волгу и стала подминать под себя дальше всё — до самого Тихого океана.

Во главе маленького отряда, таща за собой несколько обугленных пушек, князь появился на Волге, и на пути его, к югу и к востоку от недавно ещё покорённой Казани, лежали государства кочевников. Князь Григорий выстроил Уфу, затем Самару, затем

Саратов, затем Царицын, нынешний Волгоград. Четыре современных областных центра. И наконец, в 1589 году, пришёл на Кавказ, на берега Каспия. Где и погиб в битве на реке Терек.

На месте Самарской области, точнее, в южной её половине — начиналось, и по огромным пространствам длилось, до реки Урал, чуть ли не до Арала, — государство Ногайская Орда. Сами её обитатели, ногаи, именовали свою державу — Мангыпт-улус.

В обширной этой стране почти не было городов. Разве что два-три, и то случайные какие-то.

Вся эта страна была — степь кочевая.

Место, где сейчас Самара, находилось на границе. Похоже, достаточно важная была это точка на не нарисованной ещё карте. Скрещение многих дорог. До неё весной докочёвывал сам мирза Мангыпта, потомок Едигер-хана.

Этот Едигер, как известно, был только наполовину человек, по отцу; а мать его была Убэдэ — такое огромное, косматое существо, не знавшее ни одежды, ни железа, ни огня и жившее в лесах. Женщины-самки Убэдэ были достаточно человекообразны, чтобы породить потомство от человека.

И ведь находились желающие.

В 1586 году с большой неохотой Урус, мирза Мангыптский, позволил русским поставить малую крепость за Жигулёвскими горами, на самой границе своих владений, там, где сейчас село Переволоки. Была подписана договорная грамота, и мирза со своими женами, рабами и войсками, со стадами и табунами откочевал на летние пастбища, на другой конец своего степного государства.

Князь Григорий Засекин поставил крепость — на холме, там, где река Самара впадала в Волгу. Не за Жигулёвскими горами. А перед ними. Перехватив рукой в железной перчатке важнейший торговый путь; отрезав одним махом всё Жигулёвское нагорье от мангыптских владений.

Когда Урус прикочевал на следующее лето, было поздно. Уже стояли бревенчатые укрепления, с них на возмущённых кочевников смотрели пушки. Ногаи повоевали, сколько смогли. И покочевали назад.

Самара в последующие сто лет часто отбивалась от нападений ногаев, калмыков, башкир. Прямо от неё начинались крайне опасные границы. До сих пор южная окраина города — это посёлки Рубежка и Гранный, память о рубеже и границе. И из окон многих самарских многоэтажек видны тянущиеся вдоль города, зеркально сверкающие при ярком солнце, Гатные озера — через них шли гати, по которым переправлялись заграничные купцы.

В том же 1586-м к строящейся Самаре вышли измученные и израненные казаки: остатки отряда Ермака, вырвавшиеся из Сибири. Вели их атаманы Мещеряк и Барабоша.

Князь Засекин приютил их, позволил встать лагерем к северу от Самары, на берегу Волги, на горах. Через некоторое время — Бог знает, что там у них вышло, — воевода и казаки стали друг против друга точить сабли. Вряд ли Ермаковы казаки, еле выбравшиеся из Сибири после полутора лет непрерывных сражений, решили напасть первыми на Самару — это было бы глупо, гарнизон в городе был крепкий. Похоже, что князь Зубок решил, что привезённая из Сибири добыча — стоит того, чтобы рискнуть. Он заманил обоих атаманов обманом в свой стан. Иповесил Мещеряка и Барабошу. До сих пор осталась, теперь уже в черте города, Барабошина поляна. Где, вроде бы, — на крутом склоне, нисходящем к Волге, — были повешены атаманы. Теперь этот район именуется:

Поляна имени Фрунзе.

Так я вот о чём. Выходит, что мой родной город стоит на вероломстве и на крови.

Дважды проклятый этот город. Два раза должны были проклясть Самару страшными клятвами: степняки Мангыпта и сибирские казаки.