Дитя ярости

Клэр Легран, 2018

Когда группа ассасинов устраивает засаду на своего лучшего друга, возлюбленного Риэль, смелая девушка рискует всем, чтобы вызволить его из беды. Теперь Риэль придется пройти через семь магических испытаний. Если она выдержит, станет Солнечной Королевой, а если потерпит неудачу – будет объявлена Кровавой Королевой и казнена. Спустя почти тысячу лет после этих событий в мире, где все королевства, за исключением Аставара, пали под натиском Бессмертной Империи, магия исчезла, а храмы святых разрушены, охотница за головами Элиана вынуждена убивать по приказу имперских властей. Элиана верит, что она неприкосновенна, – пока не исчезает ее мать. Чтобы найти ее, Элиана объединяется с мятежниками и вскоре обнаруживает, что зло, таящееся в сердце Империи, страшнее, чем она могла себе представить.

Глава 7

Риэль

Старый лодочник пел: берегись Совилье,

Красота чья подобна коварной луне,

И улыбка как вор, что крадется в ночи —

Украдет твою душу, и пощады не жди.

Заморочит, запутает — и ослеплен,

Зачарован навеки, будешь взят в вечный плен.

Селдарская дорожная песня

Риэль резко очнулась, вырванная из своих огненных сновидений внезапным приступом паники.

— Одрик! — прохрипела она. Ей было трудно говорить, слова словно царапали ее саднящее горло. Он должен был бы быть здесь, рядом. Неужели он умер, умер…

— Тише. — Прохладные руки поднесли к ее губам чашку с водой и помогли напиться. — С ним все в порядке. Он жив и здоров.

Риэль моргнула, и из тумана выплыло лицо Людивин. Длинные золотистые волосы волнами падали на плечи. Светло-голубые глаза сияли — единственная брешь в броне ее безмятежности. С распущенными волосами и свежим, без макияжа лицом она казалась совсем юной девочкой, гораздо моложе своих девятнадцати лет. Тем не менее она была старшей дочерью знатного лорда, леди из дома Совилье, кузиной и невестой наследного принца и будущей королевой Cелдарии — и даже в домашнем халате выглядела благородной дамой до кончиков ногтей.

— Наконец ты снова с нами, — сказала она, улыбаясь. — Все эти два дня ты то приходила в себя, то снова впадала в беспамятство. Нам удалось лишь чуть-чуть покормить тебя и заставить выпить несколько глотков воды. — На бледном лбу Людивин появились озабоченные морщинки. Она взяла руки Риэль в свои. — Ты очень напугала меня, дорогая.

— Расскажи мне, что случилось, — сказала Риэль, пытаясь сесть.

Людивин отвела глаза.

— Тебе надо отдохнуть, — немного помедлив, сказала она.

Но Риэль уже вспомнила, как билась в агонии ее несчастная лошадь, и ее резко затошнило. Людивин откинула с ее лица непослушные волосы и ласково гладила ее плечи, пока Риэль опорожняла желудок, выбрасывая его содержимое на пол.

Одна из служанок Людивин поспешила все убрать, а закончив, испуганно взглянула на Риэль и так поспешно, как только позволяли приличия, покинула комнату.

Риэль молча наблюдала за ней, и едва только служанка ушла и они с Людивин снова остались одни, попросила:

— Расскажи мне все.

— Убийцы мертвы, — тихо сказала Людивин. — Пятнадцать наездников погибли. Мы… не вполне уверены, как каждый из них умер, но в их смерти мы считаем повинными напавших на вас с Одриком убийц, не говоря уже об обстоятельствах, сложившихся на трассе во время скачек.

Риэль не могла заставить себя встретиться с Людивин глазами. Мысль, что она сама осталась жива, казалась ей сейчас почти невыносимой. Пятнадцать участников гонки погибли. Пятнадцать!

Ее кровь вскипела от воспоминаний о том, как это было, — сталкивающиеся друг с другом валуны, пылающая земля, падающие в пропасть всадники, их крики, ржание гибнущих лошадей.

Она сжала кулаки, зажмурилась, постаралась выровнять дыхание.

— Лю, мне так жаль.

— Все остальные в безопасности, — продолжала Людивин. — Тал и его помощники сумели справиться с огнем прежде, чем он достиг трибун и распространился на крестьянские земли.

Огонь. Это она его вызвала.

Риэль даже не могла вспомнить, как это все началось. Все, что произошло после того, как убийцы окружили Одрика, было для нее как в тумане, все смешалось в ее голове.

Стыд жег ее изнутри.

— Понятно. Я должна поблагодарить их лично.

— И это меньшее, что ты можешь сделать, — сказала Людивин, но голос ее звучал мягко. — И еще, твоя лошадь…

Риэль издала тихий, сдавленный звук. Она все еще чувствовала, как загорается от ее прикосновений тело бедного животного. Убийцы заслужили свою смерть, но не Малия и не пятнадцать всадников, участников скачки.

Она закрыла глаза.

— Одо будет в ярости.

— Он просто рад, что ты жива.

— А Одрик?

Людивин погладила ей руку.

— С ним все хорошо.

— Это правда? Он не ранен?

— Нет, он в полном порядке. Хочешь, я пошлю за ним? Ему не терпелось поговорить с тобой.

Риэль услышала холодные нотки в голосе подруги. Порой она могла бы поклясться, что Людивин знает о ее истинных чувствах к Одрику.

— Пока не надо. — Если я увижу его, то могу сказать нечто непозволительное. Я могу наговорить лишнего. — Мне нужно многое объяснить, а я…

— Да, это правда. Тебе многое надо объяснить. Я не знала, например, что ты маг земли, Риэль. И к тому же маг огня, не так ли?

Риэль застыла, различив обманчивую сладость в голосе Людивин. Та крайне редко использовала этот тон по отношению к подруге.

— Я ни то и ни другое, ты ошибаешься.

— Ты определенно нечто особенное. Столица в смятении. Все эти смерти мы еще можем как-то объяснить. Но разрушенные горные склоны, выжженная и растрескавшаяся земля? У многих людей появились вопросы.

— А королю нужны ответы.

— Вот именно.

— Что ж, ему придется вытрясти их из меня.

— Это не смешно.

— А я и не…

— Перестань врать мне. — Людивин встала и прошлась по комнате. Когда она обернулась, ее лицо пылало от гнева. — Как ты могла скрывать это от меня? Мы доверяем друг другу. Я бы никогда не позволила, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.

— Это не та правда, которую тебе следует знать, — с нажимом произнесла Риэль.

— И что же это за правда? Что произошло там, на перевале? И кто ты такая?

Это был удар ниже пояса. Голос Риэль сорвался.

— Хотела бы я сама это знать.

— Пророчество говорит… — Людивин на минуту умолкла, собираясь с мыслями. — «Они будут нести в себе силу Семи». Предсказано, что две Королевы, которым суждено явиться в наш мир, смогут управлять всеми семью стихиями, а не только одной.

Риэль устало фыркнула.

— Ты действительно собираешься пересказывать мне это Пророчество?

— Люди могут подумать, что ты одна из них.

— Мне это хорошо известно, Лю.

— Слухи уже появились. Горожане…

— В ужасе? — Риэль провела дрожащей рукой по лицу. — И не только они одни.

— Я думала, между нами нет секретов.

— Я смогу сама с этим справиться. Мне просто… нужно чуть больше времени.

— Сможешь справиться? Ты говоришь так, как если бы эта твоя ужасающая мощь была просто вызвана плохим настроением. Кстати, твой отец твердит то же самое, слово в слово.

Риэль закрыла глаза.

— Отец. Боже, помоги мне.

— Он сейчас у короля.

Риэль содрогнулась, но заставила себя поднять голову.

— Я не позволю им убить меня, — твердо сказала она.

Выражение Людивин смягчилось.

— Риэль, послушай…

— Они могут попытаться, я в этом уверена. Но я им не позволю это сделать. — Она приподнялась, чувствуя пульсирующую боль в голове.

Людивин нежно погладила Риэль по руке, потом взяла ее лицо в ладони. Риэль позволила себе закрыть глаза. Запах Людивин — запах лавандового масла и чистой кожи — окутал ее воспоминаниями детства: утренние прогулки по саду, где они бродили взявшись за руки, ночи, проведенные у широкого камина в комнате Одрика, когда она лежала свернувшись калачиком между ним и Людивин.

— Я не позволю им причинить тебе боль, — повторила Людивин твердым ясным голосом. — Никогда. Ты меня слышишь?

Риэль постаралась, чтобы ее ответ прозвучал как можно более беспечно.

— О, и что же ты сделаешь? Как я слышала, милая леди Людивин и мухи не обидит.

Людивин улыбнулась. Она уже было собиралась что-то сказать, но Риэль остановила ее. Мгновения спокойствия внезапно пробудили воспоминания.

— Мне почудилось, что кто-то говорил со мной, — резко сказала она.

Людивин нахмурилась и растерянно моргнула.

— Что? Сейчас?

— Раньше. Я увидела огонь и не смогла подняться. Одрик подхватил меня, и… потом я услышала, как кто-то пытается разговаривать со мной.

— Ты имеешь в виду, что с тобой говорил Одрик?

— Нет. Кто-то другой. Это было… — Риэль замолчала, пытаясь вспомнить точное ощущение, и ее кожа покрылась мурашками, как будто кто-то провел перышком по ее животу. — Эти слова звучали внутри меня.

Людивин выгнула бровь.

— Личный лекарь Одрика сказал, что у тебя может быть небольшая лихорадка.

— Нет, Лю, говорю же тебе…

Кто-то постучал в наружную дверь покоев Людивин.

В комнату вбежала перепуганная горничная.

Людивин сжала руку Риэль в своей.

— Что там такое?

— Прошу прощения, миледи, я пыталась им сказать…

— Это король, — сказала Риэль. — Ведь так?

Горничная избегала смотреть ей в глаза.

— Нам было приказано сообщить, как только вы проснетесь, госпожа.

— У его величества много вопросов к тебе, Риэль, — послышался так хорошо знакомый ей голос.

В спальню Людивин, распахнув дверь и даже не утруждая себя тем, чтобы постучать, твердым шагом вошел лорд-командующий Арман Дарденн. Он был весь словно выкован из стали — воплощение безупречной непогрешимости. Он смотрел на дочь со всем теплом, на которое способна статуя.

Риэль подалась вперед.

— А Тал…

— Великий Магистр Белоуннон уже был допрошен властями, — перебил ее отец, — так же, как и я. Ты следующая. Приведи себя в надлежащий вид.

Не говоря ни слова, Людивин и ее горничные помогли Риэль укрыться за ширмой и переодеться в скромное платье сумеречно-синего и кремового цветов с высоким воротником и рукавами, отделанными лентами. Оно было достаточно красивым, чтобы привлекать внимание, и достаточно скромным, чтобы не казаться вызывающим.

— Должна ли я рассердиться, что ты послала своих служанок рыться в моем гардеробе без моего разрешения? — полушутя, полусерьезно пробормотала Риэль.

— Мне все равно, сердишься ты или нет, — сказала Людивин, поправляя юбки Риэль. — Все эти годы я была твоей наставницей в вопросах моды, и я до сих пор не верю, что ты способна выбрать подходящее платье для конкретного случая.

— Некоторые сказали бы, что мое чувство стиля уникально и опережает время.

— Именно, но столь своеобразный вкус в одежде вряд ли стоит демонстрировать во время королевского допроса. — Людивин подняла бровь, глядя на одну из служанок. — Мне нужны гребни с драгоценными камнями, те, что на столе.

Как только Людивин забрала длинные темные волосы Риэль гребнями, та посмотрела на свое отражение в зеркале. Она показалась себе маленькой и какой-то незнакомой, скромность ее платья резко контрастировала с красными царапинами на лице и глубокими тенями под сверкающими зелеными глазами.

— Надеюсь, ты готова, — раздался холодный голос отца.

Риэль зажмурилась и глубоко вздохнула, но прежде чем она успела пошевелиться, Людивин заключила ее в нежные объятия и поцеловала в щеку.

— Помни, — прошептала Людивин, — если кто-то захочет навредить тебе, ему придется иметь дело со мной. И Одриком. И Талом. И многими, многими другими. Король не будет действовать необдуманно. Доверяй ему. Доверяй нам.

Риэль еще мгновение постояла, прижимаясь к Людивин, потом вышла из-за ширмы. Отец предложил ей руку, и она неохотно приняла ее.

— Отец, — начала она, — прежде чем мы спустимся вниз…

Он резко прервал ее.

— В данный момент все в этом замке жаждут повода для сплетен. Не говори ни о чем важном, пока они ведут нас вниз.

— Они? — переспросила девушка, но, выйдя из покоев Людивин, тут же все поняла.

Двадцать солдат королевской гвардии ждали их с обнаженными мечами.

Риэль запнулась лишь на мгновение, когда стражники вывели их в коридор с окнами, где утреннее солнце окрасило полированный камень в золотой цвет.

Она вздернула подбородок и стиснула зубы. Главное, Одрик был жив. Она не сожалела о содеянном.

«Очень хорошо, — возник успокаивающий голос в ее голове. — Ты ни о чем не должна сожалеть. Это все в прошлом».

Ее снова залихорадило. Это было невыносимо — слышать голос и не понимать, откуда он исходит.

И все же…

«Кто ты?» — мысленно спросила она.

Ответа не последовало.

Тишина раздражала ее, и, хотя это прозвучало по-детски, она не могла удержаться, чтобы не сказать отцу:

— А я ничего не боюсь.

— Дочь моя, — сказал он, и в его голосе послышалось какое-то новое, незнакомое ей прежде выражение безграничной усталости. — На самом деле тебе следует бояться.