Кара Булганака. Роман

Константин Стерликов

В мае 1942 года солдаты 510-го зенитного дивизиона вместе с медиками полевого госпиталя Крымского фронта, попав в окружение и не пожелав сдаваться врагу, спустились во мрак Булганакских каменоломен… Они создали грозную подземную цитадель, не дававшую покоя оккупантам ни днем, ни ночью… Они сражались на грани всего мыслимого. Они победили, несмотря ни на что. Они выиграли невозможную схватку, многие так и не увидев голубого неба, уйдя в угрюмый камень бескрайнего подземелья Булганака… Книга содержит нецензурную брань.

Глава 12. Нас кто-нибудь услышит?

В глухой дальней части катакомб, в опустевшем штабе, в полутемном углу сидит радист Гегечкори, колдуя над рацией, и не сразу замечает вошедшего политрука Кагина. Тот деловито проходит в центр отсека и вопросительно осматривается…

— Привет Дементий! А где наши лихие командиры?

— На участках! — поднимает голову Гегечкори, — С фашистским газом разбираются. Здравия желаю, Николай Александрович!

— Понятно, тогда подожду, вопрос есть…

— Как со связью? Подвижки есть?

— Делаю, что могу! Эфир почти весь немцами забит. До наших не достучаться… Мощности не хватает! Нам бы рацию посолидней, да и не из — под земли радиоволны ловить! В низинах бывает передача плохая… А мы вообще в глубине каменной сидим. Удивляюсь, как вообще что-то доносится! Такая толща породы над нами…

— Сходим к фрицам в гости, возьмем… Принесем тебе презент!

— Было бы неплохо… А то и У Вас как?

— А у меня что? Стенки заградительные строили опять и проводим политсобрания регулярно, беседую с личным составом, укрепляем дух! Хотя все и так знают друг друга как облупленные! Не первый день вместе… Уже притерлись так — коснись и искры посыпятся!

— Это точно, мы уже как одна семья! Армия вообще сближает, а фронтовая закалка особенно…

— Да тут другой отсчет идет… А когда смерть каждую минуту над тобой кружит, на все начинаешь смотреть по-другому, и чувствовать все совершенно в другом измерении, ценить каждый вздох…

— Да жизнь — великий дар! И часто многие растрачивают его непонятно на что… А терпкое вино жизни вытекает из бутылки судьбы и каждый глоток опустошает нас, и ничего другого никто не нальет…

— Вино — это да! Хорошо сказал, прямо поэт… А ваше кавказское вино — это просто дар богов! Иначе не скажешь… — Кагин достает папиросы из кармана, — Черт! Курево заканчивается…

— Да, наше вино — это целый мир! В нем наша кровь, страсть, огонь,…Взлет к облакам! Проникновение в тайны души!

— Угощайся! — протягивает пачку политрук, — Еще кое-что осталось! Пора к фрицам в гости наведаться, сигаретами да продуктами разжиться!

— Спасибо, Николай Александрович! Вы же знаете, я не курю…

— Я до войны тоже не курил. Но после первых боев с матерыми волками из Люфтваффе и бомбежек, задымил как шайтан в преисподней! Успокаивает…

Но пил всегда, сознаюсь… И буду! Без этого как-то все не то. Жизнь теряет вкус… Без хмеля… И ощущения полета! Когда вся набившая оскомину скука оцепеневшая затхлая начинает рушиться, и мир расцветает… Во всем великолепии красок и эмоций!

Я из Рязани. У нас там все дают жару в этом плане, будь здоров! Особенно в Михайлове и его окрестностях. Я как раз оттуда, из села Красное.

Оно хоть и село, а историю имеет очень даже интересную! — Кагин выпускает кольца табачного дыма к потолку, — Есть у нас местечко знатное. Дело так было… Один из фаворитов царицы Екатерины Второй, генерал Ермолов еще в конце 18 века выстроил у нас в Красном селе шикарнейшую усадьбу, И она брат, не простая, а по всем правилам английского парка выстроена. По всей науке изящного искусства! Там и пруд и дома барские роскошные и церковь, и скотный двор… А в церкви был сам архангел Михаил намалеван, покровитель города Михайлова.

Ну, сейчас всей этой буржуйской спеси поубавилось, а архитектура сохранилась, во всей своей красе…

Так что знаменитое оно у нас место на Рязанщине. Но мне больше название нравится — Красное! Это и красота по-русски, и смысл революционный… Все вместе! Переплелось, как узор.

— Я тоже из села. Инчхури на западе Грузии, Гегечкорский район.

— В честь тебя назвали? — шутит Кагин.

— Нет, — смеется Дементий, — скорее наоборот. Меня в честь земли, где живем. У нас многие живут с такой фамилией, почти все соседи. И по области раскиданы тоже. Места у нас в историческом смысле скромные и тихие. Но неописуемо красивые! Красоту гор передать невозможно… Ни в стихах, ни в картинах, ни в музыке! Она только в сердце живет… В любви к дому родному! Скучаю я сильно — по запаху цветущих долин, по изумительным рассветам, по мычанию стада, уходящего на пастбище, по вечерним песням, по россыпи сверкающих звезд, по детскому смеху во дворе…

— Да, дом — это все! То, что мы создаем годами! Холим и лелеем. Часть нас, оторванная… Сейчас вот у нас новый дом, странный и грозный! И еще одна часть нас останется здесь, навсегда — все наши чувства, боль и радость побед — все вольется, впечатается в этот горький камень! И наши павшие товарищи уйдут туда же — в эти угрюмые и непокорные скалы… Может кто-нибудь, через много лет заметит в затерянном суровом камне промелькнувший лик!

— Да, человек не может умереть совсем. Что-то от нас остается, может самое главное, а все лишнее уходит! И оно продолжает жить в других формах и стихиях! В этом наверно, и есть смысл всей Жизни — в изменении и перерождении, и постоянном движении вперед!

— Все верно, вся наша страна, весь наш народ, и каждый из нас должен мчаться как поезд на всех парах! Вперед к светлому коммунистическому будущему! И работать над собой как кузнечный молот — выдавать качественное несгибаемое железо воли! Мы перекуем весь старый мир! Создадим небывалое царство свободы и счастья! Покончим со всем темным, лживым и паскудным! Очистим планету от скверны…

— Все люди заживут наконец-то нормально и безопасно. Земля станет прекрасным садом!

— Ради этого стоит и во мраке подземелья побегать! Веками народы стонали от угнетения и рабства. Теперь мы все изменим! Нигде больше не останется ни хозяев, ни господ… Все будут равноправными товарищами. И общество будет развиваться в любви и согласии. Как одна большая семья!

— Дотянем ли мы до этого чудесного благоденствия?. Все естественное человеческое, что знали и кем были — все пропадает, как будто его и не было, а мы все глубже погружаемся, как будто корабль, который тонет, в море мрака! И не только краски и образы исчезают…

Ведь, и не слышно, становится ничего! Как будто отрезало нас… от всего! Я как радист говорю! Словно выпали мы из хода всех вещей и привычных процессов! И оказались в каком-то жутком затерянном месте! Как в каменном коконе странного проклятия.

— Не все так мрачно, Дементий! Просто тьма и камни давят… Это больше психология, чем что-то внешне реальное. Выход есть везде и всегда! В нашем случае — вон, пройди с десяток другой метров и снова окажешься в привычном мире, где чистый воздух и солнце яркое… Беда в том, что фашист там сидит. Пока…

— Не знаю, мне порой кажется, что провалились мы в какое-то безвременье, безысходную пропасть, тягучее болото… Заколдованный чертог и выбраться отсюда будет очень трудно. Что-то мы тут потревожили… Сами того не сознавая!

— Брось, Дементий! Не нагнетай на пустом месте… Нет такой силы, которая могла бы нас одолеть! Мы — воины Красной Армии! И этим все сказано… Мы можем сражаться с кем угодно, как угодно, и где угодно… Что и успешно доказываем каждый день. Бомбами нас взрывали, газом травили и что? Мы все равно ночами фрицу в рыло даем, со всей пролетарской силой!

— Фашист — это чудовище! Натуральное. Додуматься до такого! Душить людей газом… Разве так воюют? Это же зверство немыслимое… Инквизиция средневековая! Чума беспробудная…

— Она эта инквизиция там и родилась, и к нам в обновленном варианте пожаловала — из просвещенной буржуйской Европы! Все они там, в изысках и красотах купаются, которые из трудового народа с кровью выжали… Упыри!

— Фантазии нацистским палачам предела нет… Как только не изворачиваются! Адское воображение, которое рушит целые цветущие миры! Оживший кошмар….

Как, кстати с газом будем бороться? Это не снаряды и бомбы, от них толща камня не спасет, эта зараза везде заползет, как ядовитая гадюка….

— Решим. Помозгуем совместно, — твердо заверят Кагин, — если мы смогли фрица с катакомбой обмануть, и здесь базу создать и оборону держать, то уж с этой ядовитой вонючкой, и подавно что-нибудь придумаем! Главное не поддаваться панике и страху! А фашист на это рассчитывает. Любят они всякие эффектные театральные номера… Только с нами это не прокатит!

— Что-то противопоставить будет сложно. Здесь другой отсчет… Ни пуля, ни мина. Даже облика врага нет! И все в воздухе растворено… Дышать же не перестанешь! И скрыться негде… Мы в замкнутой системе!

— Не дрейфь, джигит! Прорвемся…

— Я не боюсь! Глупой смерти не хочу… Чтобы тебя как мышь в норе отравили! Я готов умереть, но хоть одного ганса с собой утянуть! А не так, как грызун в поле… Уж лучше выскочить с гранатой в руке, чем в тупике штолен в конвульсиях задыхаться! Воин должен умирать в бою!

— Никто умирать не будет, Дементий! И вообще мысли о смерти выбрось! Хоть героической, хоть обычной! Это приказ… Думать надо только о Победе, и Жизни! И не пускать в себя смурные опасные думы! Это опасно. Как искра к пороху! Пустишь Смерть в себя, хоть на шаг — она в тебе и поселится, и обживется, и заберет… И страх ей двери отворяет! Поэтому наш разум должен быть как дот или броня танка! Ничего чужого и сомнительного не пропускать! Быть всегда в дозоре, за самим собой!

— Ясно, — вздыхает Гегечкори, — будем стараться, товарищ комиссар! Если забытая сила из Глубины не снесет нас штормовой волной… Мы и так сидим в ее каменном чреве! В ее Власти. А вокруг громады чужого непредсказуемого мира! И мы плывем в кромешной тьме по бурлящему морю камня в утлой лодчонке… И где мы окажемся? Скорей бы уже на воздух, на солнце! Там и воевать, как положено, а не под землей, в сырых пещерах ползать…

— В нас живет Сила, которая превосходит все эти титанические нагромождения Тьмы! Свет, что горит у нас внутри могущественней любой страшной стихии! Человек — хозяин этого мира! Венец природного развития… И никто и никогда нас не сломит! Тем более советского гражданина! У нас закалка покрепче стали будет…

— С одной стороны это так! Мы как грозный отточенный клинок, безусловно… И ни один враг во плоти перед нами не устоит! Но есть и другие измерения. Можно ли сверкающим кинжалом разогнать мрак? Одолеть пропасть…

— Почему нет? Когда убьешь заветным клинком то, что скрывается во тьме, она потеряет свою мощь и коварство! Чем больше пафоса и запугиваний, тем ничтожней противник! Это надо всегда помнить и бить быстро, дерзко и решительно! Ни в коем случае не дать темной силе зачаровать тебя…

— Воевать мы умеем, ни одному человеку нас не одолеть! Но вот все неявное другое… Ну да ладно, чтобы ни было, будем биться до конца!

— А как иначе? Перед нами никто не устоит! Ни броня самой лучшей армии, ни черная стихия! Мы — алые, пылающие звезды во мраке! И мы его победим…

Неожиданно в динамике рации раздается треск, обычные завывания, потом странные хрипящие звуки, и как будто нечленораздельная речь…

— Это что? — оборачивается Кагин, — Кажись, твое хозяйство ожило! Никак кто-то на связь пробивается? Может наши?

— Вряд ли, — хмурится Гегечкори, и почему-то слегка бледнеет, — наших уже давненько не слыхать! На немцев тоже не похоже. Это опять… неважно!

— Тогда что это? — удивляется комиссар, — Если не Тамань и не фашисты?

— Помехи… — как-то странно отвечает радист, отводя взгляд в сторону, — Тут скалы дают очень необычные эффекты, и сбивают с толку…

— Какое подозрительное бормотание электрическое, как живое, — напряженно вслушивается Кагин, — я такого не слышал…

— Может быть, стрекот нехарактерный для радиоэфира… Напоминает человеческие голоса, катакомбы шалят наверно! Тут все искажается, как в кривом зеркале. И при кажущейся однообразной унылой простоте, не все так примитивно в этих камнях, они что-то скрывают… Никогда нельзя увидеть, предугадать, что родится во тьме!