Глава 6
Проснувшись утром, я сразу поняла, что вернулась в свой прежний дом, в тот странный, непривычно яркий мир, природу которого не могла постичь. И, задохнувшись от счастья, закрыла глаза и поблагодарила Господа, — пусть даже за то, что схожу с ума. Потом снова приоткрыла глаза и увидела, как танцуют пылинки в солнечном луче. Я повернула голову — Патрик лежал рядом со мной.
Замерев, я следила, как приподнимается и опускается его грудь. Что я плачу, я догадалась, когда все стало расплываться перед глазами. Патрик пошевелился, повернулся по мне:
— Доброе утро, Кэтили! — Его голос, его зеленые глаза с лучиками морщинок, его широкая улыбка, чуть неровный ряд нижних зубов.
От нахлынувшего счастья и благодарности я не могла произнести ни слова. Только положила голову Патрику на грудь — он обнял меня. Я гладила его волосы, — сколько же в них седины, а раньше совсем не было. Все-таки удивительно, как меняют нас годы.
— Я бы хотела увидеть, как ты состаришься, — шепнула я, проводя рукой по его все еще мускулистой груди, где тоже начали пробиваться седые волосы. Насыщенные краски комнаты слегка замерцали, сердце пропустило один удар. Я напомнила себе: нужно подыгрывать, внушать себе: моя жизнь — здесь. И ведь так оно и есть, иначе откуда я все это знаю?
Патрик рассмеялся, я чувствовала, как смех сотрясает его тело.
— Пока я для тебя недостаточно старый?
Я не смогла отшутиться, даже выдохнуть не могла. Он еще крепче обнял меня, ласково поцеловал, погладил по голове. Его щетина за ночь отросла и кололась, губы были теплые. Когда его язык проник в мой рот, я не удержалась и заплакала.
— Кейт! — Он прервал поцелуй, с тревогой поглядел на меня. — Что ты, Кейт?
Я покачала головой, боясь развеять волшебство. Может, сменить тему?
— А что наша… дочка? — Я не знала, что можно спросить о ней, не нарушив тонкой ткани сновидческого мира, поэтому остановилась на полуслове.
Патрик погладил меня по щеке, присматриваясь:
— Ханна? А что такое?
Словно дверца отворилась внутри.
— Ханна! — пробормотала я. — Какое чудесное имя. Патрик взглянул на меня встревоженно:
— Снова ты чудишь.
Комната стала тускнеть, и я поспешно исправилась:
— Я только подумала, какие же мы счастливые.
Он широко улыбнулся:
— О, я — безусловно, самый счастливый человек на свете. А теперь давай, чудачка моя, подъем.
Он вылез из постели, но я последовала за ним не сразу. Его слова — что он самый счастливый — поразили меня в самое сердце. Ведь на самом деле у него ничего этого не было и не будет — ни детей, ни прекрасного среднего возраста, ни радости просыпаться рядом с одним и тем же человеком из года в год, горестно думаю я.
А Патрик тем временем наливал воду в кофейник — я застала его на кухне, выбравшись наконец из постели. Подошла сзади, прижалась лицом к обнаженной спине. Глубоко вдохнула его запах. Был бы у меня такой пульт — чтобы нажать кнопку «стоп» и застыть в этом мгновении навеки…
— Прости, я, наверное, веду себя странно, — сказала я, когда он завернул кран. — Не могу толком объяснить, что со мной происходит. Мне кажется, словно… словно тебя очень давно не было…
Он поставил кофейник на плиту и обернулся, обеими руками обхватил меня.
— Я всегда тут, моя хорошая, — сказал он. — Всегда с тобой. И ты, пожалуйста, кончай это дело — не веди себя так, словно ты не отсюда. Ты меня уже немножко пугаешь.
— Прости. Конечно же я отсюда. — Я судорожно цеплялась за эти слова, уповая, что они каким-то образом станут правдой. Цвета вокруг сделались еще ярче, предметы проступили отчетливее. В очередной раз я поразилось, какие здесь живые краски, как все словно течет и переливается.
— Конечно отсюда. — Снова на его лице промелькнуло недоумение. — И давай-ка позавтракаем. Может, это ты с голоду? Как насчет омлета и хрустящего жареного бекона?
О, эта незаживающая рана! Таким же точно завтраком он угощал меня в день своей смерти.
— Замечательно! — пробормотала я.
— Прекрасно! — Он достал из холодильника бекон и картонку с яйцами, повернулся к шкафчику за сковородкой, а я сквозь слезы следила за каждым его движением. Пока мой муж разбивал над миской яйца и взбивал их, подробности нашей с ним жизни нахлынули непонятно откуда, и я вновь убедилась, что знаю здесь все до мелочей. Например, что Патрик девять лет назад бросил работу страхового консультанта, потому что она ничего не давала душе, и я поддержала его, как в свое время он поддержал меня — чтобы я получила дополнительное образование. Теперь он работает в мэрии, в департаменте стратегических инициатив, а в свободное время занимается новым общественным парком в нескольких кварталах от нашего дома, который назвали «Садом маленьких бабочек», потому что, когда парк только начали разбивать, восьмилетняя Ханна их обожала. Я вспомнила, что по деньгам Патрик существенно проиграл, бросив прежнюю работу, зато теперь он в тысячу раз счастливее, потому что приносит пользу всему городу. И почувствовала гордость за моего замечательного мужа.
Прикрыв глаза, я припоминала, что мне известно о Ханне, однако о ней я почему-то знала меньше. Точечно. Вспоминались отдельные моменты: как совсем крошкой она поскользнулась на игровой площадке и сломала ногу; а еще до самой школы была твердо убеждена, что она — фея, просто у нее пока не отросли крылья; первый зуб у нее выпал только во втором классе, и она очень из-за этого переживала, потому что все подружки ее опередили, — но больше ничего в голову не приходило. Патрик для меня был как открытая книга, а Ханна — словно роман, из которого вырваны самые важные главы.
Когда я вновь открыла глаза, то словно вызвала ее мысленным усилием: она уже брела в кухню по коридору, в пижамных штанах и в футболке с Микки-Маусом, кое-как заплетя в косички густые темные волосы.
— Доброутро. — Она улыбнулась нам с Патриком, и я впервые отметила странность ее произношения: что-то не то, но непонятно, что именно. Даже в этом коротком приветствии она слишком растянула гласные, а согласные прозвучали чересчур мягко. Какое-то нарушение речи, как у многих моих пациентов? Что-то пыталось проклюнуться в памяти, что-то, что я должна знать, но никак не припомню.
— Доброе утро. — Я улыбнулась в ответ. Эта девочка — о ней я столько мечтала и плакала все эти двенадцать лет! Дочка Патрика, его продолжение. Сморгнув слезы, чтобы никто из них не заметил, я стала торопливо накрывать стол к завтраку. Полезла в шкаф, дрожащими руками достала три тарелки. Звякнула ими о стол, не удержав.
— Кейт? — окликнул меня Патрик, но я поспешно перебила:
— Все в порядке, накрою пока на стол.
Полезла в ящик с приборами — где он, я тоже прекрасно помнила, — но руки тряслись и слезы застилали глаза, так что вместо ножа для масла я ухватила разделочный. Лезвие выскользнуло из неловких пальцев, срезав краешек мизинца.
— Ой! — вскрикнула я, глядя, как тянется по ладони алая лента.
Патрик бросился ко мне, схватил за руку.
— Ничего себе поранилась! Ханна, принеси маме пластырь, пожалуйста.
Ханна кивнула и выбежала из кухни. Патрик снова обернулся ко мне, но я глядела не на него, а на свою руку.
— Я порезалась! — выговорила я в изумлении.
— Вижу, милая. — Патрик схватил бумажное полотенце, осторожно прижал бумагу к пораненному пальцу. — Подержи так минутку, хорошо? Сильно болит?
Но я по-прежнему в немом изумлении глядела на собственную кровь.
— Я порезалась! — повторила я. Если это сон, то от боли я ведь должна была проснуться, как возвращается к реальности ущипнувший себя человек?
Вернулась Ханна, протянула Патрику упаковку с пластырем, тот быстро ее вскрыл и заклеил мне ранку.
— Ну вот, — сказал он. — Как новенькая.
— Как новенькая, — эхом отозвалась я, все еще глядя на свою руку и не веря глазам.
Патрик слегка сдавил мне плечо, потом обернулся к Ханне и улыбнулся.
— Так, детка, — сказал он, хватая лопатку и преувеличенно ею размахивая. — Будешь французские тосты или яичницу с беконом? Заказы принимаются.
Ханна рассмеялась — чудесный смех, — склонила голову набок.
А потом она сделала то, что застало меня врасплох: ответила Патрику на языке жестов.
Еще больше меня поразило, что я понимаю каждое слово.
«Яичницу, пожалуйста! — изобразила она знаками, а потом глянула на меня и добавила, тоже знаками: — Что такое? Почему ты так странно на меня смотришь?»
У меня буквально отвисла челюсть.
— Она глухая, — прошептала я, обращаясь к себе, а не к Патрику, но он оглянулся в тревоге, и по лицу Ханны тоже скользнула тень. Я подняла руки, чтобы ответить ей жестами: «Все в порядке, Хан-на, извини», — но вдруг осознала, что, хотя в этом сновидении я прекрасно понимаю Ханну, сама говорить на языке жестов не умею.
Я обернулась за помощью к Патрику, меня охватила паника, и я увидела, что он уже тает, как и вся кухня.
— Нет! — закричала я. — Нет! Я не готова!
— Кейт? — Патрик шагнул ко мне, но в окна хлынул свет, стирая и его, и кухню.
— Я люблю тебя, Патрик, — и Ханну, скажи ей, что я ее люблю! — успела я крикнуть, прежде чем свет ослепительно вспыхнул, а затем все поглотила тьма.
