Покорять, а не быть покорённой

Крицеже Александра (2023)

Дорогие сигары, оружие, шлейф арабского одеколона и сладкий азарт. Мир, в котором живёт Горденко Александра — каждый день пытается её убить и напомнить о самом больном, потерянном, но не забытом. Казалось, худшее уже позади. Но неожиданно в самом могущественном клане России появляется крыса, в Pieta Morte грядут перевороты, а отец — глава русской мафии нанимает ей телохранителя, не представляя, что у него есть личные цели и мотивы пребывания в их семье, а у неё цель — убить телохранителя.

6 глава

Во сне мне приснилось подобие кошмара. Я стояла на широкой и длинной улице, на коленях. У меня что-то болело, я посмотрела вниз и увидела под собой лужу из своих же слёз. Мои щёки были мокрыми и солёными, слёзы разъедали кожу. Я заглянула в лужу и в отражении увидела человека, больше похожего на палача. Он держал в руке кусунгобу, которая сверкала под яркими солнечными лучами. Было так жарко, что капля пота с моей шеи упала прямо в маленькую лужу подо мной. Звук разбившейся капли о гладь солёной воды заполнил всё пространство вокруг. Захотелось закрыть уши, но руки не двигались, звук превратился в длинный гул и вскоре вытек в стук в дверь. Я открыла глаза.

Уже секунд десять я слушала с открытыми глазами какие-то настойчивые постукивания. Попыталась приподнять голову, но казалось, что она приклеена к кровати. Стучал папа, и это было понятно даже в такой полудремоте.

— Входите. — лениво протянула я.

Папа открыл дверь и зашёл в комнату. Мне снова стало некомфортно при виде его, у себя в комнате. Я приподнялась, осмотрелась и потёрла глаза. Было чувство, будто я забыла что-то очень важное.

— Где был? — поинтересовалась я, осматривая его с ног до головы. Вид у него был официальный, а волосы уложены лаком. Смотрел он на меня грозно, сжимая челюсти и щуря глаза, будто что-то случилось, либо это что-то учудила я.

— Собрание, экстренное. — папа облокотился на стенку в проёме.

Экстренное собрание — это не то что было в офисе, когда я была там с папой. То было просто обычное совещание, а есть экстренные собрания — высокой важности. И это то, что по словам папы, меня должно касаться меньше всего. На таких мероприятиях обычно обсуждается что-то неожиданное, опасное, какой-то невыгодный нам шаг врага или достижение выгодного нам партнёра. Так же на таких собраниях решается судьба некоторых людей: предателей, людей из другого клана, попавшихся шпионов и т.д.

— А где ты была? — медленно спросил он, и мне самой стало интересно.

Я попыталась вспомнить хоть что-то и, на удивление у меня получилось; картинки в моей голове медленно появлялись, и вопрос теперь был в том: что сказать папе?

— Здесь. — не меняя интонации и с непонимающим взглядом ответила я. — Где мне ещё быть?

Он улыбнулся.

— А как насчёт"Poison"?

— Что это такое? — спросила я.

— А ты не знаешь… — с издёвкой сказал он. — Это такой бар,"на богом забытой улице". — он нахмурился ещё сильнее. — Не твои слова случайно?

— А ты докажи.

— А если я скажу, что там был в этот момент.

Тут я сделала паузу, и прищурилась. Теперь надо отвечать аккуратнее. И желательно проснуться.

— Ложь, ибо меня там не было, и ты не мог меня там видеть, значит тебя там тоже не было.

— От тебя пахнет алкоголем.

— Я недавно разлила бутылку мартини на коврик.

— Он уже давно в химчистке.

— Значит, исключено, ещё бутылки с нашего бара я не открывала.

— Я был дома всё это время и только час назад уехал. Тебя…

— Ну значит тебе как всегда было не до меня, и ты даже не заметил моего присутствия. — я знала, что он блефует, чтобы вывести меня на чистую воду.

— А если я скажу, что у меня есть видео-доказательство?

— Ну так покажи.

Папа подошёл и поднёс телефон к моему лицу. На экране на самом деле было видео с этого бара. И был именно этот момент, где я сказала про"богом забытую улицу". Кто-то снимал видео исподтишка, этот кто-то был слева от нас. Я задумалась.

— Можешь не думать, о том: кто это. Не догадаешься.

Я пристально смотрела в телефон и пыталась что-то придумать. Мне совсем не хотелось так легко сдаваться.

— А на видео не я. — смело сказала я и подняла глаза на папу.

Он громко засмеялся смехом, больше похожим на шипение змеи, поставил руки в боки, отвернулся, прижал ладонь ко рту, опустил её и, повернувшись, вцепился в меня своим взглядом.

— Ты хоть понимаешь, что ты натворила? — начал он. — Во-первых, ты сбежала с дома, во-вторых, ты таким тоном заговорила с очень важными людьми на той встрече, и в-третьих, ты чуть не убила человека.

— С какими людьми? Те брат и сестра? Да разве ты бы позволил кому-то так к себе относиться? — воскликнула я и встала с кровати, оказавшись напротив него.

— Это дети важных партнёров, которые нужны нам для очень хорошей сделки. Ты хоть знаешь сколько в это вложено сил и денег? Ты хоть догадываешься?

— Ты не ответил на вопрос.

— Да плевать я хотел на эту гордыню и чувство самолюбия, когда речь идёт о таких масштабах. Ты вообще не должна была уходить из дома, тем более туда, тем более… — он затряс руками в воздухе и выпустил большое количество воздуха.

— А с каких это пор моё желание выйти, стало равносильно побегу из дома? — спросила я.

— Кто тебя отвёз туда?

— Я не скажу.

— Да больно надо. Сам узнаю!

Я хихикнула.

— Удачи!

— Тебе нет восемнадцати, и поэтому ты обязана отпрашиваться у меня. — грозно заявил он так, что я уставилась на него, готовая взорваться.

— Ты больше не имеешь надо мной никакой власти. — ответила я грубо, но по факту. — И как мне готовиться к тому, чтобы стать главой Pieta Morte, если ты запрещаешь мне участвовать в таких важных вещах!

— Тебе не обязательно совать свой любопытный нос в дела взрослых. — низким голосом начал он, смотря мне в глаза. — Сиди и занимайся вещами, которые твоего ума разума! Это от тебя и требуется.

Я почувствовала эту точку, которую он поставил в самом начале нашего начинающегося общения, спустя очень долгое время. Всё таки мы оба ещё не готовы к тому, чтобы начинать новую жизнь без мамы. С полминуты мы стояли и смотрели друг на друга в полной тишине. От брови до скулы, по лицу его потекла капелька пота.

— Ты на домашнем аресте. — сухо сказал он и вышел из комнаты, добавив: — И попробуй только ослушаться, ибо Стасу придётся очень несладко за его ослушание.

— Ненавижу. — прошептала я, закрыв глаза, чтобы сдержать слёзы.

...

Люди, машины, собаки, вот смех слышен с конца улицы, жаркое позднее осеннее солнце. Я сидела на подоконнике свесив ноги вниз, к кустам. Хоть это и был второй этаж, всё же очень высоко. Я пристально наблюдала за тем, как папа садится в свой мерседес и отъезжает от ворот. Когда он исчез из виду, зубы недовольно проскрипели.

Я посмотрела вперед. Почти голое дерево, в метре от меня, отдавало прохладой и цепляло мои волосы где только можно было. Персиковое или абрикосовое, я не помню… Хотя это было не важно, важно было сейчас — не отвлечься. Я полезла верх, обхватывая ладонью удобную ветку. Я уже знала наизусть куда ставить стопу и на какую ногу переносить вес. К тому времени, как я поднялась на самую верхушку этого невысокого дерева, я поняла, что мой идеально собранный хвостик уже не хвостик, а какая-то швабра для мытья полов.

"вот чёрт"

С конца улицы доносилась ссора молодой пары. Мне показалось, что меня кто-то зовёт. Я обернулась, крепко держась одной рукой за толстую ветку и пригляделась. По середине дороги, на улице, стояла маленькая девочка — дочка наших соседей. Она приветливо помахала мне ладошкой и наклонила в бок голову. Я сделала вид что не заметила её и отвернулась обратно к крыше, приготовившись к прыжку. Но остановилась. Закрыла глаза и глубоко вдохнула.

— Вкусно? — спросила я, наблюдая за малышкой, поглощающей ложками остатки моего любимого мороженного.

Мы сидели на бордюре у проезжей части, у нас на улице. Было уже прохладно. Девочка кивнула, и я слабо улыбнулась.

К сожалению, я не помнила её имени, но она знала даже мою фамилию и возраст. Когда-то наши мамы дружили, общались, ходили друг к другу в гости. Я пеленала эту девочку, когда она была совсем крохой, катала в коляске, на санках, на велосипеде. На рождество я всегда к ним приходила и получала несколько сотен рублей, а потом к нам приходила малышка и получала несколько тысяч.

Сейчас, если я не ошибалась в расчётах, ей должно было быть семь лет. Её маленькое личико было очень милым и привлекательным, полностью соответствующим возрасту. Её большие голубые мамины глазки буквально смотрели мне в самую душу, а хрупкие плечики подрагивали всегда, когда она хотела смеяться. Сейчас ей было смешно… или холодно.

Я перевела взгляд на наш дом. За крышу почти зашло осеннее солнце, окрасив своими лучами весь горизонт. Небо было ослепительно красивым. Всё казалось оранжевым. Я будто смотрела на мольберт, разрисованный всеми оттенками оранжевого, по которому в конце провели мокрой кисточкой, размыв все цвета и создав шедевр с нежными переходами, красочными линиями и пёстрыми пятнами. Массивные облака, словно вата, окунутая в стаканчик с водой, цвета осенних красок, не оставили бы меня равнодушной, если бы не наш недавний разговор с папой.

— Моя мама тебя убьёт, если узнает, что я съела столько мороженного.

Я рассмеялась.

— А ей не обязательно это знать. Верно? — я повернулась к ней и подмигнула.

Мои руки потянулись к пачке сигарет. Грехом было не закурить под такой красивый закат. Девочка закивала.

— Да! Я люблю хранить секреты! — воскликнула она.

— Только потише! — шикнула я, и она засмеялась. — Иначе об этом секрете будет знать вся Москва.

Сделав долгий затяг, я выпустила облачко сладкого дыма изо рта и закрыла глаза, вдыхая прохладный воздух носом.

— Не смотри на меня так. — проворчала я.

— Мама, говорит, что курение очень вредно… Если ты куришь, значит ты умрёшь.

— Мы все рано или поздно умрём. — не открывая глаз сказала я. — Курение лишь приближает к смерти, что мне и на руку.

— Ты хочешь быстрее умереть? — испуганно спросила малышка. — Это же страшно…

— Совсем нет… умерев, ты не будешь чувствовать боли. Ни телесной, ни душевной. — я выпустила ещё одно облачко дыма.

Прошла минута.

— Значит курить — неплохо? — спросила она. Я остановилась перед тем как выпустить следующий затяг и тут же закашляла.

— Нет! — возразила я, пытаясь отмахнуть дым руками от своего лица и от лица ребёнка. Пришлось выкинуть сигарету. — Это вредно. Конечно вредно… Тебе умирать ещё очень рано. — я посмотрела на неё и улыбнулась. — Я просто вредная.

— Мама говорит, что я тоже вредная, очень сильно.

Левый глаз дёрнулся. Я пожалела, что не полезла всё-таки на крышу.

— Я вредная в плохом смысле, а ты в хорошем. — сказала я и обхватила себя руками.

Солнце забрало с собой не только свет, но и тепло. Последние лучи, коснулись светлых локонов маленькой девочки, окрасив их в ярко рыжий и быстро пропали, будто растворившись в воздухе. Удивительно, но сидящая рядом кроха каким-то образом излучала и свет, и тепло. Я придвинулась ближе к ней и закрыла глаза. Её голова нежно легла мне на плечо.