Базовая машина

Ксения Ефимова

Город – единственный остров жизни посреди пустыни. Город это сложнейшие механизмы и мощнейшая система коллективного разума. Город дает еду и воду, одежду и лекарства, защиту от солнца и бурь. Город преодолевает нехватку ресурсов централизованным распределением, перенаселение – кастовым законом, вырождение одаренных – селекцией. Благо одного относительно, благо всех – абсолютно. Только объединившись можно выжить.Но какой ценой?

ГЛАВА 02 — К Эргокресло

Скрипя ходовой частью поезд медленно входил в крутой поворот. Грузовой вагон шестого класса ехал вхолостую, а оттого гремел ещё сильнее. Привинченные к полу полки дребезжали и щелкали, а потолочные ремни с лебёдками глухо стучали друг об друга. Убранные под решетки потолочные лампы заливали вагон синеватым светом. Внутри царила духота, перемешанная с едким запахом от недавно обновлённого пола.

Посередине вагона стояло старое массивное эргокре́сло с красной потрескавшейся обивкой. Под его разбитыми заслонками мертвели подлокотные датчики, держатель для инъекционных бутылей уныло свешивался с погнутой ножки, а сзади торчали вырванные провода подключения. Это кресло имело бы сомнительную ценность, даже если бы было исправно. Но его новый владелец, мужчина тридцати пяти лет в засаленной форме идеолога второго уровня, лежал на нём с чрезвычайно довольным и даже мечтательным видом. Он задумчиво ковырял бородавку на заросшей щетиной щеке и чопорно касался пальцем бруска гро́йи, которую пристроил в выжженую дырку на обивке подлокотника. Сразу после он причмокивал, касаясь языком гнойной лунки на месте выдранного на днях клыка, и снова принимался теребить бородавку. Па́рма Э́лой готовил отчёт.

Рядом, на прикрученных к полу сидениях, насуплено сидел его молодой ученик — Кира́н. Юноша был из высших, о чем кричал весь его холёный вид: начиная от формы последних образцов из дорогой технологичной ткани, заканчивая здоровым румянцем достатка на щеках. Белокурый парень будто сошел со старых идеологических агиток, являя собой образец «чистокровного пустынника»: высокий, голубоглазый, моложаво поджарый и классически красивый. Но этот образ безвозвратно устарел и превратился в карикатуру, ходячей иллюстрацией которой, к своему разочарованию, Киран являлся уже семнадцать лет. По логике многих, если уж ему досталась такая внешность, то к ней в комплекте обязательно должна идти врожденная гениальность высшего вадара, уровня Инженера, не ниже. Поэтому если Киран в пятилетнем возрасте не изобрел новую Базовую машину, то его смело можно списать в паразиты.

Причина обиды, затаившейся между двумя пассажирами старого вагона, заключалась как раз в этом.

— Вы не могли бы… — не выдержал Киран и испепеляющим взглядом пробуравил парму. Чавкающий звук, который тот издавал каждые пять секунд, раздражал неимоверно.

— Ну, наконец, — улыбнулся Элой и снова причмокнул. — Я думал, ты лопнешь.

— Вы специально это делаете?

— Что?

— Звук вот этот издаёте!

— Я бы посмотрел, какие ты звуки будешь издавать, когда тебе передний зуб накануне отчитки выдерут, — проворчал Элой.

— Вот и дали бы отчитку мне вести, раз у вас зуб болит, — буркнул Киран. Парма захихикал. Киран посмотрел на него и с трудом удержался от гримасы отвращения. Гнилых зубов во рту у наставника было предостаточно.

— Ну, давай, выкладывай.

— О чём вы? — спросил Киран, пытаясь вдыхать ртом, чтобы не чувствовать запах, источаемый старшим идеологом. Поезд ощутимо тряхнуло, и он стал с воем набирать скорость. Киран расставил ноги, чтобы случайно не свалиться.

— Ты явно хочешь мне что-то сказать. Разрешаю, — Элой снова причмокнул.

Киран смерил парму брезгливым взглядом и отвернулся.

— Люблю смирных, — ухмыльнулся парма.

— Вы даже не пытались, это не отчитка была, а объявление! — выпалил юноша, не в силах более терпеть пренебрежительный тон Элоя. — При том производстве было много старых далет, для них самые сложные техники внушения. Я ведь их изучал. Почему вы не позволяете мне их освоить? На ваших далетах отрабатывать нельзя, ладно, их могу испортить… но там было пять тысяч человек на списание, мне хватило бы пары штук.

— Семь шестьсот, — поправил Элой.

— Почему не сделать настоящую отчитку? — отмахнулся Киран. — Посмотреть их мысли, настрой, оценить верность Городу, увидеть нарушения директив, кастовых законов. Через эсску или локально. Идеолог может досмотреть мысли любого.

— А зачем? — бросил Элой, вновь с видимым неудовольствием касаясь ранки языком.

— Так инструкции! — задохнулся в возмущении Киран. — И вы… вы должны меня учить!

— Таби не учат, за ними присматривают. Твое дело — архив.

Кирана снова назвали бесполезным просто из-за факта рождения в таби.

Каждый кастовик, которого выбирали на должность Приора или Советника Приора, получал статус «стаби». Это значило, что человек переходит в надкасту, на него перестают действовать ограничения кастового закона, и ему полагается обеспечение в неограниченном объеме. Город признавал их наиболее полезными гражданами и заботился о том, чтобы стаби ни в чём не нуждались. А ещё им разрешалось иметь «семьи»: заключать устаревшую форму сцепки — «брак». Эта умирающая традиция поддерживалась только парой чистокровных семей: среди пустынников редко возникало желание воспитывать детей. Но стаби могли не сдавать детей в централизованную систему воспитания. Таких детей называли «таби»: они во всём зависели от своего родителя-высшего, жили по его желанию и для его развлечения. Как правило, им не давали знаний и профессии, ведь приносить пользу не их задача. Они были игрушкой, обеспечивали стаби отдых и умирали вместе с ним или раньше, если стали обузой.

Но не все таби были бесполезны. Киран знал примеры, когда таби переходили в касту и начинали приносить пользу Городу. Но после введения селекционных программ размножения и строгих систем отбора детей в Питомник, рожденные в браках таби уступали кастовикам и по уму, и по здоровью. Таби, добившиеся перехода в высокую касту, стали исключением. Но это не значило, что таких таби не существует. Киран причислял себя к последним — он получил знания идеолога и теперь осваивал профессию, чтобы приносить пользу. Он хотел стать алфаром и добиться таких же высот, как отец. Он истово верил, что у него получится. А Элой как раз должен был ему в этом помогать.

Но парма по инерции считал его бездельником, который присосался к статусу высшего, и совсем не хотел его обучать. В этом парень находил противоречие. Уж если Элоя так раздражает, что у «бесполезного» Кирана доступ ко всем благам высших, не правильнее ли дать ему отработать? Не логичнее ли помочь стать полезным? Обучить, показать, загрузить работой. Тем более парень сам хочет быть полезным. Элой, каким бы мерзким не был, обладал огромным практическим опытом. Хотя за пять лет безделья в приграничном секторе мог растерять всё, в том числе рассудок — уже дряхлые кресла ворует.

— Парма Хайна меня учил, — веско сказал Киран.

— Ты тоже сидел у него в архивах, — парировал Элой.

— Да… — запнулся парень, пытаясь быстро придумать контраргументы, потому что подход пармы Хайны к его обучению был схожим. Пришлось врать. — Но он показывал мне техники внушения, мы с ним разбирали декодировки касты далет. Он учил меня…

— Если тебе так с ним нравилось, почему тебя сюда скинули? А? — Элой подался вперед и впился в Кирана злым взглядом. Парня обдало волной прогорклой вони. — Что ты здесь ищешь?

— Что? — отшатнулся Киран. Он растерялся от такого резкого перехода.

— Зачем ты лазишь по моим учётам, стервец?

— Я идеолог и это моя работа, — попытался возмутиться Киран.

— Нет, твоя работа — архив. А ты копаешься в моих учётах и всё время ищешь одно и то же: высокий мужчина, двадцать восемь лет, декодирован четыре месяца назад, голубые глаза, рыжие волосы. Кто это?

— Я не понимаю, о чём вы, — севшим голосом сказал Киран. Тот факт, что Элой заметил запросы, стал для юноши неприятным открытием.

— Это Хайна тебя надоумил?

— Не понимаю, о чём вы, — упрямо повторил Киран, отводя глаза.

— Не понимаешь во что лезешь. Сиди и разбирай архив. Ещё раз замечу, что шаришься в учётах — доложу кому следует. Понял меня?

— Понятия не имею, о чём вы, — процедил Киран.

— Понимать не обязательно, а вот делать как я сказал — да. Чтобы больше не занимался глупостями, понял? — Элой откинулся на спинку кресла и пятерней зачесал назад редкие сальные волосы. — Повышу тебе норму выработки в архиве. Это шанс приносить в два раза больше пользы. Всё во славу Города. И возьми респиратор.

Киран, придавленный подозрениями Элоя, в полемику вступать не стал. Это было так же бесполезно, как и разбор архива. Делать в этом секторе решительно нечего. Держало его только одно, а точнее один: высокий мужчина, двадцать восемь лет, декодирован четыре месяца назад, с голубыми глазами и рыжими волосами. Киран почти его нашел.

Сектор ноль-восемь-эс, к которому четыре недели назад Киран был прикреплен младшим идеологом, располагался на юго-восточной границе Города. Справа он граничил с обветшалым ноль-восемь-а, снизу с полузаброшенным ноль-восемь-я, а слева с законсервированным несколько часов назад ноль-восемь-э. Последний формально присоединили к эс и он стал головной болью Элоя, который теперь должен был следить, чтобы дикие торнеги не растащили остатки заводского имущества. Но даже с учётом этих территорий сектор пармы был катастрофически мал и ущербен. Городских заводов здесь не было, только производства для собственных нужд вроде таропомывочных и швейных цехов. Где-то на границе располагалась сеть выработанных пещер с падучим грибом, который периодически ощипывали. Это давало примерно полвагона сырья в неделю, что не закрывало даже дневной потребности сектора в еде. А в одном из новых ангаров, что виднелись из стольни, развернули полевой крематорий, в котором уничтожали тела торнегов из приграничных поселений. Такое соседство давало более-менее стабильное расписание монорельса в буферную зону — крематорские постоянно что-то возили к своему основному заводу.

При секторе по учётам числилось три тысячи пятьсот шесть низших кастовиков — далет, бо́льшая часть которых не была задействована в постоянных работах. Казалось, что непременно должен воцариться хаос: воображение рисовало полторы тысячи голодных далет, штурмующих стольню с требованием дать работу. Но когда дошло до раздачи нарядов, на маленькой площадке у бараков Киран с трудом насчитал полсотни желающих. Куда делись остальные? Трудно поверить, но они ушли за границу, к торнегам. Это стало одним из шокирующих открытий, которые Киран сделал в Воратуме — не торнеги ломились в Город, а городские уходили на спорные территории. Он-то представлял, что огромные полчища примитивных дикарей штурмуют городские границы с требованиями еды и работы. А оказалось, что низшие кастовики идут к торнегам за едой.

Вторым ошеломляющим открытием было то, что Элой с этим ничего не делал. Он сидел в кабинете, пил из бутылок с мутным осадком, бессвязно бормотал и стабильно посылал в Башню фиктивные отчёты, по которым дела в секторе обстояли образцово-показательно. Эти отчёты были предельно доскональными и даже красивыми в своей выверенной структурированностью. Но Киран не понимал, почему парма тратит столько сил на видимость, когда в треть этих усилий мог навести реальный порядок. Если ему самому это делать не хотелось, то у него было два помощника: Киран и Дорий. Но им тоже не давали работы, кроме разбора архива. Поэтому создалась патовая ситуация, когда Киран нужного человека по учётам видел, а вот где его искать вживую, понятия не имел.

Поезд, подёргиваясь, прибыл под обветшалый навес стандартного перрона. Три маломощных прожектора желтым светом разгоняли сумерки по узкой бетонной платформе. Под одним из таких, у выхода к крытому переходу в главное здание стольни, стояли четверо: идеолог в бежевой форме с бордовыми обшлагами и трое худосочных далет в серых рабочих комбинезонах. Поезд последний раз дёрнулся и лениво распахнул двери. Киран подскочил и вышел первым.

От платформы волнами исходил жар, она ещё не успела остыть после заката. Дыхание на секунду перехватило, и Киран прикрыл рот рукавом. К нему, сильно прихрамывая, подошел Дорий, тоже при Элое числился младшим идеологом — перешел из учётников полтора года назад. Ему двадцать, он невысокий и щуплый брюнет, с крупными, выступающими вперед зубами. Кирану Дорий казался глуповатым, но с ним единственным здесь можно было поговорить. Он интересно рассказывал, особенно истории про воспитание в питомнике. Но иногда становился чрезмерно навязчив и требовал странных откровений. Киран не мог понять, то ли это особенность питомничьих, то ли его Элой подсылает.

— Легкой смены, — улыбнулся Дорий. Киран кивнул, но рот предпочел не открывать, пыльный воздух мог вызвать приступ удушливого кашля.

Элой, остановившись в дверях вагона, проворчал:

— Я же просил взять гиммел.

— У нас в бараках накрылась вентиляция, — жизнерадостно заявил Дорий. — Они следят там за порядком. Пришлось взять этих.

Далеты отвесили вялые поклоны и прошли в вагон. Спустя пару секунд послышался грохот, а следом проклятья:

— Осторожнее, олухи! Это тонкий механизм, вам его вообще лапать не полагалось! Да возьмите вы его с разных углов и поднимите, — орал Элой, быстро скатываясь в нецензурщину.

У Кирана кончилось терпение, он развернулся и пошел прочь. Дорий, хромая, увязался за ним:

— Подожди, ты куда?

Киран остановился и пнул носком ботинка край выступающей плитки. Она выскочила и, отлетев сантиметров на тридцать, начала крутиться. От Дория легко можно было оторваться, но парень решил его подождать.

— В архив, куда же еще, — буркнул Киран, поворачиваясь.

— Как прошло? — спросил Дорий, оглянувшись на новый шквал криков из вагона.

— Элой собрал всех в цеху, сказал три раза «Город лучше знает», потом пустил порошок. Всё. Остальные три часа кресло выламывал, — пожал плечами Киран. Он понял, что не хочет делиться с Дорием своими эмоциями по поводу несостоявшейся отчитки. — Зачем ему это древнее кресло, я не понимаю. Там даже купола нет.

— Ну хоть съездил, посмотрел… — ответил Дорий с легкой завистью в голосе. — Меня он никуда не берет.

— Ты не много потерял, — решил закончить разговор Киран. Он сунул руки в карманы и пошел к выходу с платформы. Формально до конца смены было ещё два часа, поэтому он должен идти в архив, но юноша подумывал забронировать ячейку и лечь в развлекательный сеанс. После нескольких часов безделья и дороги он чувствовал усталость. Элой слишком занят эргокреслом, вряд ли он вспомнит про Кирана до следующей смены. Дорий упрямо ковылял следом. Киран пошел чуть медленнее:

— Что с ногой?

— Такая история! Провалился, — с внезапным оживлением ответил Дорий и задрал правый рукав формы. Под ним виднелось перемотанное запястье. — ещё руку потянул.

— Где умудрился?

— Так на третьей балке. Пошел я, значит, к главной дороге за порошками для Эло… — бодро начал Дорий, но судя по оборванному звуку, бывший учётник сообразил, что история не для ушей Кирана. Он почему-то боялся рассказывать про свои походы к торнегам. Наверное думал, что Киран обязательно его накажет или сдаст кому следует. Это было глупо, потому что знание о том, что Дорий ходит к торнегам за порошками для Элоя, было таким же общедоступным, как и привычка последнего ковырять бородавку. У пармы были плохие зубы, от него несло прогоркло-пряной ржавью и частенько он ходил с мутными глазами и плутоватой улыбочкой. Все это прямым текстом говорило о том, что Элой подсел на выпарки из падучего.

Во многих пещерах в пределах Города падучий выродился в то, что называли ржа́вью: большой белый пластинчатый гриб с водянистой шапкой превращался в мелкие рыже-серые пучки вьющихся нитевидных трубочек, которые на любое движение выстреливали дурно пахнущими токсичными облаками спор. До конца было непонятно, почему так происходит, учёные говорили, что из-за недостатка воды и мутаций. И если падучий перерабатывали в едовые концентраты, то ржавь была токсичной, вызывала привыкание, а вдыхание спор и вовсе приводило к смертельной болезни, когда гриб прорастал на внутренних органах.

Город использовал переработанную ржавь в малых концентрациях в стимуляторах и напитках вроде дарзи, которые для поднятия настроения цедили высшие. Однако стимулятор выдавали по показаниям, а достать дарзи за пределами Башни было практически невозможно. И вот здесь появлялись чернозубые седиты, с их выпарками, смесями и самокрутками, которые назывались шира. Они обещали эффект ржави без привыкания, но с парой неудобств вроде испорченных зубов, галлюцинаций и тремора. Городские соглашались, ведь эффект от торнежских смесей был схож с мощным разгрузочным сеансом, только без промывки мозгов, да и стоил в десятки раз дешевле. А зубы у всех к двадцати и так были плохие.

Только одна проблема — ходить за границу запрещено, а обменивать у торнегов городское имущество на ржавь и вовсе противозаконно. Но никого в приграничном секторе эти запреты не останавливали. Кроме Элоя. Что было странно, учитывая глубину канавы, которую он под себя вырыл фиктивными отчётами в Башню. Дважды в неделю Элой посылал за границу Дория и последний очень гордился тем, что парма доверяет ему это задание. Учитывая зависть, которую младший идеолог испытывал к Кирану, только этой благосклонностью Элоя он и мог похвастать. Но обычно он раньше вспоминал о том, что про эти «просьбы» нельзя говорить.

— Для Элоя? Продолжай, — улыбнулся Киран. Замешательство, с которым пытался бороться Дорий, его позабавило.

— Нет, для э… эксперимента. Да, я затеял эксперимент, — попытался выкрутиться младший идеолог. — С порошками. За которыми я и пошел.

— А почему он сам не ходит?

— Кто?

— Э… эксперимент, — передразнил Киран. — Почему он сам за порошками не ходит? Там же половина его сектора, должен чувствовать себя хозяином. И торнеги его любят, ведь столько обеспечения уходит за границу из-за его попустительства.

Киран пнул плитку и быстро пошел прочь. Он переоценил своё спокойствие. Хлипкий пол наспех построенного перехода между платформой и зданием стольни грохотал под ботинками. Было темно и душно. Кирану хотелось разбить что-нибудь от бессилия. Находиться рядом с Элоем и его прислужниками было невозможно. Можно попросить у дяди нового наставника и приказать, чтобы его учили, а не запирали в дурацком архиве. Мысль о такой возможности приятно остудила пыл. Дядя не откажет, он ни разу ещё не отказывал. Но этой просьбой Киран в очередной раз докажет, что ни на что не способен сам. Его отец в этом возрасте уже получил повышение до идеолога, а Киран только научился копировать архив.

«Еще два часа смены, — послышался гнусавый голос Элоя в системе. — Бери респиратор и иди разбирай архив!».

Киран со злостью стукнул кулаком по стене перехода. Вся конструкция загудела, а лист стеклопластика, вместо того чтобы разбиться, вылетел наружу больно щелкнув Кирана по костяшкам. Юноша ругнулся и поплелся вниз по винтовой лестнице.

Под архив в секторе был приспособлен бывший производственный цех в восемьсот квадратных метров. Большое помещение, забитое высокими, под потолок, стеллажами, на которых в древних целлюлозных коробках складировались разномастные бруски гройи. На пластинках значились сухие данные о местных кастовиках: имя, номер, каста, социальная группа, год рождения, сертификат здоровья, место рождения, образ, краткий психологический потрет, место распределения, выполняемый функционал, места работы, выдержки из личного дела по нарушениям и поощрениям, место и дата смерти, отметка крематора. Некоторым записям лет по сто, там мыслеобраз ещё совсем неумелый и неразборчивый.

Киран третью неделю перезаписывал данные с древних пластинок в новые формы эсски и сбрасывал гройю в ящики. Эти ящики потом отправляли в Башню и засыпали в ствол, который служил ядром симуляторной среды. Для увеличения мощности эсски Башне нужна была вся гройя Города. После смены в архиве наступала апатия, хотелось просто смотреть в стену или запустить первый попавшийся, самый примитивный развлекательный сеанс в системе. Киран чувствовал, как деградирует.

Зачем Городу эти архивы? Зачем хранить данные о далете, которого списали тридцать лет назад и единственным его достижением была переработка нормы в полтора раза? Киран полагал, что эта информация из буферной зоны эсски сразу идет на уничтожение. Если учёты тридцать лет назад велись такими же халтурщиками как Элой, то ценности в них нет даже для статистики.

Юноша сидел на табурете и насуплено переводил взгляд с длинного ряда стеллажей на громоздящиеся ящики в углу у железных ворот. Далеты выгружали архив с сектора ноль-восемь-э. Простые подсчеты говорили, что каждые пятнадцать минут на скрипящей тележке подвозят полтора месяца работы. Задерживаться здесь так долго Киран не планировал, поэтому просто бездельничал, дожидаясь конца смены. Он крутил в руках исцарапанный респиратор и пытался думать. Рядом сильно шумел швейный цех, в уме вяло ворочались мысли о том, как и где найти рыжего.

Не идти же самому за границу? А что, Дорий вон ходит, значит ничего сложного. Хотя он там умудрился руку и ногу повредить, а может и головой стукнулся. Всё же Киран зря сорвался на Дория, его можно было раскрутить на разговор. Может он видел рыжего или знает, куда местные далеты переселились. У Кирана спазмом свело живот, а секундой спустя, как насмешка, пришло напоминание о времени приема пищи. Юноша стянул с руки грязную перчатку и достал из внутреннего кармана помпу с концентратом. Она оказалась последней, а значит придется снова идти в медблок. У Кирана было новейшее поколение едовых концентратов, которые присылали из Башни специально под него, и которые почему-то хранились у медиков. Те с благоговением разглядывали белые ампулы автоматического ввода и каждый раз как-то нехотя отдавали их парню. Сорвав защитную упаковку, Киран аккуратно приспособил носик ампулы под плоскую клипсу катетера на левом запястье и немного надавил. Содержимое баночки впрыснулось в вену. По руке побежали мурашки.

Парень вздохнул и поднялся на ноги. Концентрат — это хорошо, но, чтобы в желудке прекратились спазмы, нужно идти к автомату за жевательными кубиками, которые он получал уже по общим правилам. Скучнее занятия, чем бесполезно работать челюстями, разжевывая волокнистый клейстер, и представить нельзя. Но Кирана запугали, что если он будет забывать про кубики, то у него вывалятся зубы. Наверняка пустые угрозы, но парень решил не рисковать.

Ближайшие автоматы с жевательными кубиками были в общем коридоре второго яруса главного здания стольни. Киран прошел вглубь архива, вышел к лестничной площадке, поднялся на четыре пролета и, миновав большой складской прилавок выдачи, вышел в замызганный коридор. Он был раздражён — ходить по такой духоте занятие малоинтересное, а вентиляция накрылась, видимо, не только в бараках, но и во всей стольне. Под ботинками скрипел песок, пахло чем-то горелым. У поворота вяло подметал пол какой-то далет, у прилавка склада ошивалась громкая тройка гиммел, но в коридорах было подозрительно пусто для ночной смены. Киран подошел к одному из ржавых аппаратов и прислонил браслет к исцарапанной панели. Агрегат задумался.

Боковым зрением Киран отметил, что в коридоре кто-то появился, а по прихрамывающей походке, он узнал в этом человеке Дория. Тот выглядел раздосадовано, на щеках красными пятнами проступало раздражение. Киран убрал браслет от панели аппарата и, выждав секунду, снова прислонил. Вопреки ожиданиям ничего не произошло. Дорий подходил всё ближе и Киран услышал, как он ругается себе под нос. Наверняка идет от Элоя. Говорить с ним сейчас не лучшая затея.

Киран вернулся к созерцанию ржавой коробки автомата и повторил свою попытку. Снова ничего не произошло, аппарат задумывался и ничем этот мыслительный процесс не заканчивался. Киран уже хотел попытать счастья в другом ржавом ведре, но тут к нему подошел Дорий:

— Стукни сбоку.

— Что? — не понял Киран.

Дорий кивнул вернуть браслет к панели доступа и сильно ударил по боку аппарата. Как ни странно, варварский метод сработал, и автомат предложил Кирану выбрать количество единиц. Парень указал один. Открылась заслонка и оттуда высыпался десяток кубиков.

— Зачем тебе столько? — удивился Дорий.

— Я один хотел, — ответил Киран и взял кубик.

— Новые какие-то, — сказал Дорий, разглядывая горсть синих упаковок. — Забирай и остальные, они явно на тебя записались.

— Мне только один нужен, — отозвался Киран на что удостоился непонимающего взгляда. Секунд десять они смотрели друг на друга, пока до парня не дошло предложить: — Хочешь? Забирай.

— Можно, да? — обрадовался Дорий, сгребая жевательные кубики. Киран избавился от упаковки, скинув её в ящик пустой тары, закинул кубик в рот и вздохнул. Дорий рассовал кубики в карманы.

— Есть не будешь? — уточнил Киран.

— Не-а, поменяю на что поинтереснее.

— Например?

— Да всё интереснее, чем жевать.

Киран пожал плечами и пошел обратно. Дорий захромал рядом. Видимо тоже в архив сослали отрабатывать последние минуты смены.

— Так что с ногой? — спросил Киран, но интерес вышел чересчур фальшивым.

— Я ж сказал, — буркнул Дорий.

— Торнеги побили? — попытался пошутить Киран.

— Торнеги идеологов не трогают, — серьезно отозвался Дорий. — Они, наоборот, помогли мне выползти.

Киран промычал что-то бессвязное. До лестницы они дошли молча.

— Знаешь какой вопрос мне покоя не даёт? — вдруг спросил пыхтящий Дорий, уже почти спустившись.

— Ну? — буркнул юноша без интереса.

— Чего тебе в Башне не сиделось?

Киран хмуро посмотрел на Дория. Этот вопрос в разных вариациях задавали ему много раз и отвечать на него порядком надоело.

— Какая разница, где мне будут говорить, что я бесполезный?

— В Башне ты можешь это слушать с удобного эргокресла, потягивая витаминизированную воду, — отозвался Дорий.

— Не всё решают эргокресло и витаминизированная вода.

— Для остального есть Башенная медицина.

Такое упрощение внутренних противоречий не понравилось Кирану, но рассказывать Дорию длинную историю о причинах своей нелюбви к Башне с экскурсом в историю, он не хотел. Поэтому быстро придумал пример:

— Вот если тебе специально отдавят ногу, ты что делать будешь?

— Отдавлю в ответ.

— А в Башне бы осклабились, попросили прощения, а потом исподтишка б начали изживать.

— А, это смотря кто мне ногу отдавит. Там же все Высшие. До них дотрагиваться нельзя. Если и мстить, то только исподтишка, аккуратно. Хотя тоже мне, было бы за что мстить.

— Лучше б били, — буркнул Киран. Пример не сработал. Дорий в своих рассуждениях ушел совсем не туда.

— Сразу видно, что тебя не били, — отозвался Дорий. Они пришли в архив и увидели огромное нагромождение ящиков, которые далеты всё ещё продолжали свозить в угол архива. Внутри у Кирана всколыхнулась решительность.

— А знаешь какой вопрос мне покоя не даёт? — спросил парень.

— Ну? — кивнул Дорий.

— Тебе же можно доверять? — Киран жестом предложил парню сесть на табурет.

— Пфф, конечно, нет, — хмыкнул Дорий. — Я ж идеолог.

— Зато честно, — улыбнулся Киран. — Что там за границей сектора?

Дорий настороженно глянул с табурета на нависающего над ним Кирана.

— Мне кажется, что туда все ходят. Далеты — так в открытую, — добавил Киран как можно более ненавязчиво, будто без интереса.

— Совсем распоясались, — дежурно отозвался Дорий.

— Давай так. Вопрос на вопрос. Ответ на ответ…

— Тебе туда точно нельзя, — перебил его Дорий.

— Я и не собирался. Мне просто интересно. А если ты не расскажешь, придется самому идти.

— Я дальше главной дороги не заходил. Чтобы идти дальше, нужно с седи́тами договариваться, а это на дисциплинарку не скинут. Тебе туда точно нельзя.

— Что за седиты?

— Элой меня убьет, — закрыл руками лицо Дорий.

— Я ему ничего не скажу. Так что за седиты?

— Главные там, — пробубнил Дорий в ладони. — И я тебе ничего не говорил.

— Так ты мне ничего и не сказал, — возмутился Киран. Разговор складывался совсем не так, как он планировал. Но вскоре это ушло на задний план по причине одного вопроса, заданного в эсске: «Кира, а куда мне идти?».

Это будничным тоном спрашивала Дами́рра, которая стояла на платформе его сектора. Киран на секунду замер, а затем рванул к выходу. У него не укладывалось в голове как девушка оказалась в ноль-восемь-эс, она никогда дальше первого радиуса от Башни не отходила.

Дамирра из Одоакров, самого чистокровного рода Города. Её дед Доната́льд — бессменный глава Второго приората — главный учёный-инженер Базовой машины Триумвирата Городов, известный не столько статусом, сколько помешанностью на чистоте крови пустынного общества. У каждого из его многочисленного выводка таби были проблемы из-за близкородственных браков: кто лицом не вышел, кому со здоровьем не повезло, кто откровенным психом был. Киран знал их всех лично, он с ними рос.

До пяти лет у Кирана была своя семья, его отец служил Советником при Пятом приоре. Он тоже был рожден таби, но в шестнадцать лет по собственной воле перешел в касту алфара. В двадцать один вернулся в Башню, в тридцать пять стал Советником при приорате идеологии и перешел в надкасту стаби. Юноша множество раз перечитывал длинный список заслуг отца, инициатором всего, что сейчас активно использовалась в приорате идеологии, был именно он. Киран любил представлять каким отец был в жизни. Личные дела не хранили голос, мимику или любимые жесты, только образ внешности в трех ракурсах. Из системы на него строго смотрел незнакомый сухощавый мужчина с узким подбородком и насупленными бровями.

Сколько Киран не пытался найти между ними сходства, у него не получалось. Он много раз пытался представить отца рядом, поговорить с ним, чтобы избавиться от ощущения чужеродности, которое вызывала его системная внешность. Юноша пытался вспомнить хоть что-то об отце. Но, как назло, то, что случилось после его смерти, он запомнил в подробностях, а всё то, что было до, словно стёрлось. Спустя множество попыток ему удалось поймать одно: перед Кираном на колено встает мужчина, кладет ему на плечо тяжелую руку и улыбчивым голосом произносит: «не бойся, всё будет по-твоему, стоит только захотеть». Постепенно он вспоминал детали — полосы стаби на обшлагах формы, знакомый запах и голос, но только не лицо. Лица он не помнил, и чем упорнее Киран пытался всмотреться, тем блеклее становилось воспоминание. Но слова всегда звучали отчётливо и стали той соломинкой, за которую юноша цеплялся — «стоит только захотеть и всё будет». Киран надеялся, что, хотя бы внутренне, они идентичны и в нём живет целеустремленность и ум отца. В самые тяжелые моменты жизни его грела мысль, что этот великий человек напрямую связан с ним, а значит сам Киран сможет чего-то добиться.

Сразу за этим туманным воспоминанием следовала череда отчётливых, как он оказался в новой семье. Когда отец скончался, юношу взял к себе Донатальд. Другого выхода не было — статус, позволяющий содержать и воспитывать ребенка, был только у отца и исчез с его смертью. Для определения в Питомник Киран не был подготовлен, а единственный взрослый в их семье — младший брат отца, Мо́рра, сам был таби и вынужден был в тридцать два года переходить в касту. Донатальд приходился родственником деду Кирана, у них был общий предок в третьем колене. Если бы Кирана не забрал Донатальд, его бы списали в крематорий. Рождённые таби бесправны, и существуют пока у старших стаби есть в них потребность. Городу Киран оказался не нужен.

Киран должен был быть благодарен Донатальду, но тот оказался человеком, к которому невозможно было испытывать хоть какие-то положительные чувства. В нём крылась основная причина того, что Киран при первой возможности сбежал из Башни. Он внутренне бунтовал против устоев этой семейки. Донатальд был убежден, что единственная польза от таби — рождение другого таби. Своих детей, внуков и правнуков за людей он не считал, только за вещи, игрушки или средство мены. Таби ценился только за происхождение и послушание. Донатальд стремился сбыть внуков выгоднее, например, в брак с каким-нибудь чистокровным пустынником с положением, под разведение новых таби. Но чаще ему удавалось продать только «ночи» — на таби не распространялся кастовый закон, поэтому с ним могли делать всё, что угодно. Киран находился в этой семье на правах паразита, о чём ему каждый день напоминали. Его растили в долг, чтобы потом заставлять долг отрабатывать.

Но с Дамиррой они сдружились. Она оказалась единственной нормальной, хотя в её худеньком теле и серо-стальных глазах, жило, пожалуй, даже больше от Донатальда, чем в остальных. Она была умна, язвительна, самоуверенна и ненавидела полную форму своего имени. Мира соревновалась, ей нравилось доказывать, что она лучше, сильнее, умнее, а потом снисходить до помощи и объяснений. Она была любимой внучкой Донатальда, всегда защищала Кирана и помогала ему. Он был благодарен ей, но рядом с ней всегда чувствовал себя «глупеньким Кирой».

Поэтому, когда Мо́рра, дядя Кирана, внезапно получил чин Советника и статус стаби, юноша стал умолять забрать его от Донатальда. И дядя послушал. Он оказался на удивление мягким и податливым и ни разу не отказал Кирану ни в единой просьбе — будь то обучение или перевод в Воратум.

Так Киран избавился от власти Донатальда и начал учиться на идеолога. Следом за ним Мира тоже выбрала профессию — решила стать оператором эсски. В этом была пика Кирану. Ему казалось, что Дамирра так и не смогла его простить за то, что он сбежал, и решила доказать, что даже в мечте Кирана она преуспеет лучше. Как иначе объяснить её действия, если раньше она и не помышляла о профессии? Она всегда была довольна пьедесталом любимой внучки.

Киран не понимал, что Мира делает на платформе в его секторе, на другом конце Города. Она никогда за пределы столичного Артрата не выезжала, к тому же операторы всегда работали в Башне. Её визит был странным и от этого неприятно пугающим.

«Что ты здесь делаешь?» — спросил юноша, спешно покидая архив. Краем глаза он отметил, что за ним увязался Дорий, но оторваться от хромого идеолога оказалось просто.

«Счёт глупых вопросов открыт. Ты ведёшь,» — заявила девушка. Киран поспешил на платформу, перепрыгивая через несколько ступенек разом, и искренне надеясь, что кресло вместе с Элоем успели унести.

Миновав гремящий переход, он быстрым шагом вышел на платформу. Мира стояла метрах в десяти от входа, в длинном, тёмно-синем плаще с тремя белыми полосами на воротнике-стойке. Далеты-грузчики, что до сих пор таскали ящики с архивной гроей, проходили мимо нее, благоговейно пригнувшись. Она настолько ярко воплощала в себе надменный образ Башни, от которого бежал Киран, что у него мурашки побежали по загривку.

Юноша натянул приветственный оскал и более сдержанно зашагал навстречу. Мира заметила парня, скинула капюшон и радостно улыбнулась. Наваждение исчезло. Она выглядела замучено, под запавшими серыми глазами залегли темные круги. Бледная синеватая кожа, непривычная к солнцу, покраснела и покрылась россыпью мелких веснушек, а губы потрескались. Светлые волосы девушка заколола в непритязательный высокий пучок, из которого выбивались многочисленные непослушные завитки, хотя обычно носила сложное нагромождение из нескольких кос.

— Отвратно выглядишь, Кир. Форму тут не принято чистить? — весело проговорила Мира, в приветственном жесте поднимая руки в белоснежных перчатках ладонями вверх.

— Я тоже рад тебя видеть, — отозвался Киран, располагая свои ладони над Мириными и символично заканчивая приветствие, не дотрагиваясь её. На фоне перчаток девушки его собственные выглядели убого. Впрочем, как и он сам, даже несмотря на пониженный стандарт. Мира была ему чуть выше плеча и далеко не сразу смирилась с этим фактом. Хоть где-то перегнал, но в этом его заслуги было мало. Она с кокетливым неудовольствием подняла голову и с прищуром посмотрела на Кирана:

— Где пропадал? — спросила она.

— Был на отчитке в соседнем секторе.

— Неделю?

— Нет, — буркнул юноша. Он мог притвориться занятым, сказать, что собственными руками расчищал сектор, тестировал каждого далета и добился самых высоких результатов в деле идеолога, но она легко могла это проверить. Врать Мире было практически невозможно. Но не признаваться же, что он месяц бесполезно перебирал архивные пластинки и не хотел с ней говорить именно поэтому. — Не думал увидеть тебя здесь.

— От тебя было так мало вестей, что пришлось самой приехать. Проверить, жив ли.

— Ты серьезно?

— Нет, конечно, — снисходительно улыбнулась Мира. — Я была в соседнем секторе на обучении. Меня повысили до оператора второго уровня, вникала в работу эсски Воратума. На обратном пути решила к тебе заскочить.

— Поздравляю, — выдавил Киран и спешно улыбнулся. Мира работала оператором меньше года, а уже взяла второй уровень. Только ему такой жизни не надо. Операторы, как известно, быстро угасают от запредельных нагрузок. Каждую встречу он замечал в ней изменения: скулы заострялись, щёки впадали, кожа серела и глаза казались злее. Она переставала быть Мирой, которую он знал, а становилась всё больше похожа на своего тощего и немощного деда, так же зло язвила, даже появились сходные интонации в голосе. Но её учили, она развивалась и брала высокие планки, пока Киран тух в приграничном секторе.

Обдав их потоком раскалённого воздуха, на платформу прибыл состав из шести вагонов. Киран быстро сверился с расписанием — на нём можно было доехать до третьего района, а там Башня близко. Следующий такой удобный состав придет нескоро, если только крематоры не соберутся. Двери вагонов с лязгом открылись, на платформу шагнули несколько гиммел.

— У меня, в общем-то, всё нормально, — порывисто заявил Киран, нервно сцепляя руки за спиной. — Не стоило тебе такой крюк делать.

Мира прищурилась, затем быстро взглянула на открытую дверь вагона и снова посмотрела на юношу. Ему стало неловко, но он вправду считал, что Мире лучше уехать.

— Что, даже владения не покажешь? — спросила Мира.

— Тут ничего интересного, только стольня, но её не видно, — отозвался Киран, почесав макушку. — Тебе правда не стоит…

Двери вагонов захлопнулись. Поезд глухо загудел и медленно стал отъезжать. Киран про себя выругался.

— Придется смотреть на неинтересное. Следующий поезд только через три часа, — едко заявила Мира. — У тебя как раз свободная смена минуту назад началась.

Киран потупился, он боролся между чувством стыда и раздражением. Вдруг за спиной послышался запыхавшийся голос Дория:

— Киран, чтоб тебе провалиться, Элой же сказал разбирать архив. Он пришел, а тебя нет. Он же плюётся, когда орет…

Киран поднял голову и увидел глумливо вздёрнутую бровь Миры. Раздражение победило. Он обернулся, чтобы рявкнуть на Дория, но нашел того ошарашенно опускающимся на колени в глубокий поклон. Он среагировал на форму Миры, синий был цветом вадар, самой высокой касты Города, касты учёных. По правилам девушка не могла её носить, она была таби, но её Приор Исайя был помешан на внешних атрибутах, поэтому бонусом к работе ей достался самый уважаемый внешний вид в Пустоши. Интересно, как к этому отнесся Донатальд? Он-то явно не был рад, что его внучка позорит синий цвет.

— Дорий, встань! — рыкнул Киран.

— О, это твой коллега? Приятно познакомиться, Дорий. Киран так много про тебя рассказывал, — фальшиво начала Мира, но Дорий купился с первой же секунды. Он поднял полные восхищения глаза на девушку и неловко поднялся. Было ощущение, что вадара он видит в первый раз в жизни:

— Да, Высшая! Какая честь, Высшая.

— Называй меня Мира. За минуту до твоего прихода мы с Кираном договорились на небольшую пешую прогулку, но он считает, что в вашем секторе нет ничего интересного. Я подумала, что ты, проведя здесь чуть больше времени, сможешь нас выручить. Я уверена, что, если присмотреться, в каждом секторе есть примечательные места, истории и люди.

— Конечно, Высшая. У нас много всего такого есть. Я… я могу позвать парму Элоя, он тут главный, он обеспечит вам такой прием, что…

Киран отчаянно замотал головой:

— Нет, никакого Элоя!

— Не думаю, что смею отвлекать господина Элоя, — улыбалась Мира. Она делала это специально. — Мне кажется, ты с той же степенью заботы окажешь мне хороший прием. Чем же известен ваш сектор, Дорий?

«Мира, зачем ты это делаешь?» — наконец выдавил из себя Киран в системе.

«А что мне делать три часа, по-твоему? Я вообще приехала к тебе. Но ты не смог мне сказать: „Мира, я не хочу тебя видеть, выметайся из моего сектора“. Ты решил намекать, чтоб я догадалась. А я такая недогадливая оказалась, поезд упустила. Вот я нашла тебе замену, Дорий меня развлечёт».

Дорий даже перестал хромать. Он с энтузиазмом взялся за проведение экскурсии и первым делом вытащил их на техническую крышу и показал здание Стольни. В темноте её практически не было видно, хотя и при свете дня она представляла из себя непримечательное высокое серое здание. Младший идеолог безостановочно говорил. Кирана вся эта возня раздражала, а Мира назло делала вид, что ей очень интересно. Выхода было два — прогнать Дория или уйти самому. Ни первое, ни второе Киран сделать не решался.

— А там что за огоньки? — просила Мира, указывая рукой на север. За длинной россыпью фонарей, которыми светился сектор, следовала полоса полной тьмы, а затем, вдалеке виднелись еле различимые желтые всполохи, похожие на костры.

— Таропомывка, — ответил Дорий.

— Нет, дальше, в пустыне.

— Плохо видно. Но там уже пустыня и дикие торнеги. Наверное, что-то жгут.

— Кого-то, — уточнила Мира. Дорий непонимающе моргнул, потом ответил:

— Торнегов у нас при крематории сжигают. Он новый. Его я вторым хотел показать.

— Как мило, — заявила девушка. Киран не выдержал:

— Так, всё, дальше я сам.

— Ты уверен, что помнишь дорогу до крематория? Там седьмой проход перекрыли, — отозвался Дорий.

— Я не поведу её ни в какой крематорий! Ты в своем уме?

— Жаль… — заявила Мира.

«Я прошу прощения, ладно? Я всегда рад тебя видеть, но сегодня было не самое подходящее время. Просто я приехал с бесполезной отчитки и злился, не хотел, чтобы ты это видела. Давай сейчас пойдем в мой куб и поговорим нормально?» — раздражённо сказал Киран на канал Мире.

«Ладно», — удивительно покорно ответила девушка.

Отвязаться от Дория оказалось сложной задачей. Он всё находил поводы идти за ними. Даже когда Мира поблагодарила и прямым текстом попросила отстать, он какое-то время продолжал предлагать свои услуги. В конце концов, только у коридора жилых блоков он отвязался.

— Коллега твой, очаровательный господин, однажды вы подружитесь, — тихо заключила Мира, наблюдая как Дорий спускается. Киран с силой толкнул рассохшуюся дверь левого крыла. Издав омерзительный скрип, она подалась вперед.

— Его сбила с толку форма вадара, да и вообще он глуповат, — ответил Киран насуплено.

— Зато интересно рассказывает, — парировала Мира, осторожно переступая через порог и рассматривая тёмный коридор. Жилые блоки в этом секторе представляли из себя старые здания с длинными коридорами, с обоих сторон которых находились двери в крохотные кубы.

После перевода Кирану выделили один из таких, в относительно сохранившемся здании, близко к стольне, на четвертом этаже. Местным кубом здесь числилось десять квадратов нищеты. В нём не было даже эргоячейки, только лежак и сухая дезинфекционная кабинка. Матрац был жесткий и рассохшийся, стены осыпались от постоянных вибраций монорельса, в пик пересменки воздух до невозможности раскалялся, а вентиляцию от песка даже не чистили. Соседство с гиммелами тоже оказалось не самым приятным открытием.

Он понимал, что в Воратуме иметь свой куб — роскошь, но привыкший совсем к другому, он не мог сдерживать отвращения. Думал отказаться, но из головы вылетело. А Элой наверняка сообщил в Башню, что выделил ему личный куб, выслужился. Из плюсов — Киран этим кубом не пользовался. Не показывался бы здесь и дальше, но это было единственное место, пришедшее ему в голову, в котором можно было скрыться от Дория.

— Это здесь считается за элитное жильё, — сказал Киран, когда открыл дверь в куб и включил свет. Он пропустил Миру вперед.

— После местных коридоров, я ждала чего-то ужасного, а тут вполне терпимо, — заключила девушка, усаживаясь на матрац. Киран зашел в куб и закрыл за собой дверь. Воняло пылью. Отсутствие замка, учитывая соседство, его тоже волновало. Двери-то одинаковые, вот ворвется какой-нибудь гиммел под широй, и что делать? Методы внушения плохо работают на неадекватные туши.

— Итак, что это за отчитка, о которой я постоянно слышу и о которой ты не хочешь говорить? — спросила Мира, пытаясь за оживлением скрыть одышку из-за подъема по лестнице. Киран заметил и истончившиеся запястья, выглядывающие из-под рукавов. — Не дали первый голос, поэтому злишься?

— Зачем ты зубоскалишь, я же попросил прощения, — скривился юноша. — Там даже не отчитка была, а так, фикция. Территорию консервируют, а Элой собирал людей в одном месте, чтобы травить было удобнее. Неужели вся работа идеолога сводится вот к этому: иди ко мне, встань сюда, три раза повтори «Город лучше знает», умри?

Киран снова начинал горячиться. Он думал, что обида прошла, но как оказалось, она ещё была сильна.

— Ничего, всё впереди. Вот поумнеешь немного, командный голос выработаешь — и на баррикады сразу закинут, будешь далетам мозги промывать, а они тебе в рот смотреть, — Мира рассеянно почесала кончик носа, отворачиваясь.

— Это бесполезная трата времени. Я ничему тут не научусь и полезного ничего не сделаю. Я нашел рыжего по учётам, ну а толку? Физически его здесь нет. Бардак полный… Нужно возвращаться к Хайне.

— Ты разве не в курсе? — девушка вытащила из кармана упаковку с глюкозой и протянула её на раскрытой ладони. Киран отрицательно покачал головой. — Хайну списали сразу после твоего перевода.

— Что?! — обмер Киран. — За что?

— Ты лучше меня должен знать, за что списывают идеологов, — пожала плечами Мира, закидывая в рот таблетку. — Подсказка — не по дожитию. За какое-то преступление.

— Какое?

— Не знаю. Дальше в базу я лезть не могу, — передёрнула плечами Мира. — И, кстати, поздравляю.

— С чем?

— С пропажи Леббы прошло больше двух недель. Заседание Подестата сегодня в конце дня. Единственный кандидат на место Пятого приора — твой дядя. Бросай все свои полузаконные поиски странных рыжих типов и возвращайся в Башню. Первый его поздравишь, включишь милашку, он тебя пристроит на какое-нибудь непыльное местечко — там хотя бы эргокресло будет.

Киран состроил гримасу. Стандартная гримаса на все случаи жизни, особенно когда Мира над ним подтрунивала — а она любила это делать. Ещё одну болевую точку задела — статус дяди. С дядей он общался нечасто. Обычно их встречи были наполнены фальшивыми улыбками, неловкими паузами и по обоюдному желанию быстро заканчивались. Дядя казался Кирану странным, неуверенным, скованным, даже запуганным. Он не понимал, как с таким характером ему удалось стать идеологом и достичь карьерных высот. Морра соглашался почти со всем, что говорил Киран и что просил. Это не было плохо, но Киран ожидал какого-то диалога, он готовил аргументы, готов был доказывать своё мнение. Но дядя начинал кивать уже на первой фразе, а если и спорил, то до первого возражения. Отказывал он Кирану только в одном — в разговорах про отца. Морра ни слова не проронил про брата, не отвечал на прямые вопросы и всячески уходил от разговора. Он всё время нервно мял полные, несколько женственные руки и отводил глаза, когда Киран на него смотрел. Юноша совершенно не представлял этого человека Советником, а уж во главе приората идеологии и подавно.

— Это ничего не меняет. Я всего достигну сам, — выпалил Киран, словно назначение дяди Приором было для него личным оскорблением. — Я, может, скоро в касту перейду. Мой отец перешел в шестнадцать, чем я хуже?

— И приорат сменишь заодно? — с сарказмом заметила Мира. — Он всё равно будет твоим Высшим.

— И вообще… — на секунду задохнулся от возмущения Киран. — Не прекращу! Всё равно буду искать рыжего. Лебба об этом говорила — приказ не должен исчезнуть вместе с человеком его отдавшим. Этот рыжий нужен другим людям…

— Ага, мёртвому учёному. Что бы он воскрес и решил все наши проблемы.

— Не передёргивай! — рыкнул Киран, которому такой взгляд на его задание не понравился. В усталом отупении после смен в архиве он сам часто крутился возле этой мысли — рыжий нужен для эксперимента учёного, который мёртв. Но ведь связной при декодировочной машине жив и подтверждает — они договорились обмениваться цифрами, ноль — значит нет, единичка — да. Он шлёт единицы. С другой стороны, все люди, отдавшие приказ мертвы. Стоит ли продолжать изнуряющие поиски, особенно после того, как на него наорал Элой? Не пришла ли пора признать, что он не в состоянии найти одного низшего? Значит ли это, что он ни на что не способен? Киран снова был в тупике, а значит очень болезненно реагировал на проговаривание мыслей, которые он старательно гнал прочь.

— Как ты планируешь искать его? — спросила Мира и на возмущённый взгляд Кирана, с поднятыми в примирительном жесте руками, добавила. — Я стала забывать, какой ты упрямый. Прости, я не хотела тебя задеть, Кир.

— ещё не знаю, но искать продолжу, — упрямо буркнул Киран и отвернулся. Её извинения прозвучали словно издевательство. Хотя бы здесь он не должен дать слабину. Он должен показать, что у него всё под контролем. Поэтому в ход пошел отчаянный блеф: — Тут половины далет в секторе нет, все за границей. Если понадобится, через седитов пойду.

— Через кого ты на них выйдешь?

Киран нахмурился и подозрительно посмотрел на Миру. Он ожидал всего: удивления, испуга, отговоров, но никак не спокойного вопроса. Она снова над ним подтрунивала?

— Что? — враждебно спросил юноша.

— К седитам только через знакомство можно зайти. Есть тот, кто тебя представит?

— Идеологов они не трогают, — невпопад заявил Киран.

— Да, но ты же просить что-то хочешь. Это другое, — Мира кусала губу, а так она делала всегда, когда нервничала. Значит она серьёзно?

— Вообще идея поискать рыжего через них интересная, может сработать, — неловко улыбнулась девушка. — И опасная. Но Кира же упрямый и не боится сложностей… Ты уверен?

— Да, — ответил парень неуверенно.

— У них совсем другие законы. Просто так с ними не заговорить. Сначала тебя кто-то должен ввести, представить и поручиться за тебя. Потом задаривание, — Мира скривилась, прокусив губу, промакнула капельку выступившей крови указательным пальцем, затем облизнулась и продолжила: — У них вообще не принято платить за услугу. Они делаю что-то, потому что хорошо к тебе относятся. Надо сначала задабривать, зарабатывая благосклонность Отца. Он что-то вроде божества, идол, а то, что подарки передаются Отцу, это как бы общине. Зато, когда они взяли подарки, сможешь их просить почти о любом, и они не смогут отказать. У них обещание, слово само по себе, очень ценится. Они не обманывают.

— Откуда ты это всё знаешь? — буркнул Киран.

— Торнежские стекляшки не так просто достать, особенно когда ты в них разбираешься. Пришлось искать альтернативные «каналы». Сначала покупала истории, песни, легенды, всё нематериальное. Это очень интересно, несмотря на примитивность их культуры. Ты бы знал сколько смысла они иногда вкладывают в вытесанные каменные фигурки. О, об этом я могу говорить часами, — Мира мечтательно улыбнулась. — Только слушать некому.

Киран, не в силах поверить в услышанное, уставился на подругу со смесью недоверия и опаски. Последнее, что он ожидал услышать от Миры то, что она знает седитов! Откуда? Память услужливо напомнила, что девушка давно интересовалась всем торнежским. Вспомнил, как она показывала очередные добытые ею торнежские бусы и пищала от радости. Он не понимал, что в них такого, бесполезные стекляшки. Киран не задумывался, не соотносил известные факты, пока его носом не ткнули. Разноцветные низки имели какой-то особый смысл в культуре торнегов и достать их было наверняка сложно. Для этого нужны были связи. Но седиты совсем другое — это организованная корпорация за стеной, преступники.

— Ты знаешь кого-то из седитов?

Мира фыркнула.

— Нет, но я знаю того, кто может тебя представить. О, я завидую! Ты своими глазами увидишь, что там, за границей, — сказала Мира мечтательно. — Сегодня мы видели костры. Я бы многое отдала, чтобы побывать там и посмотреть на их ритуал погребения. Это должно быть дико красиво. У них столько смысла в смерти, сколько у нас в жизни нет. Мы мыслим иначе… я думаю, это из-за эсски, — девушка неожиданно осеклась, будто сказала что-то лишнее, и сложила узкие ладони на коленях.

— И что им дарить?

— За границей платят либо развлекательными сеансами, либо водой. Один сеанс идет за пять литров. Твоя просьба потянет… примерно на десять сеансов, плюс подарок Отцу.

— Так много?

— О, это немного. Знал бы ты, во сколько мне обошлись последние ритуальные бусы…

— А что Отцу?

— Это нужно узнать, — Мира вздохнула. — Я спрошу. Это должно быть что-то символичное, мощное, но не слишком дорогое — чтобы они взяли и сразу стали тебя уважать.

Вдруг девушка прыснула и рассмеялась. Киран хмуро посмотрел на нее:

— Что смешного?

— Да напомнило, как мы с тобой воровали конфеты у Дорта. Я узнавала, где они лежат, а ты шел в комнату и рылся в ящиках. Вот один-в-один.

Киран кисло ухмыльнулся. Да, ситуации может и похожи. Только в тот раз Дорт его поймал и оттаскал за ухо, которое потом болело неделю. Если его поймают тут — распухшим ухом не отделается.

— Сейчас всё серьезно, мы уже не дети, — отозвался Киран. Пару минут назад он даже не рассматривал этот вариант всерьёз, а сейчас они уже обсуждают план его похода за границу.

— Да, не дети, — согласилась Мира, и в её интонациях скользнуло сожаление. — А оставшиеся два часа ты будешь слушать про торнежские традиции. Наконец-то я нашла свободные уши…