Земля – павильон ожиданий

Лариса Кольцова, 2023

Восьмая книга из цикла "Три жизни трёх женщин Венда". Чудесная планета Земля открывает для героини Нэи свои объятия. И новый мир, оглушая и вызывая дезориентацию души поначалу, станет ли родным для героини? Или гармоничного врастания в земные реалии так и не случится? Какие сюрпризы, как диковинные, так и нежеланные готовит ей будущее на планете, бывшей для неё, казалось, недостижимой мечтой? Публикуется в авторской редакции с сохранением авторских орфографии и пунктуации.На обложке использована иллюстрация Альфонса Мухи.

Луна на ущербе

Земное пробуждение

На вершине пирамиды, построенной неизвестно кем и неизвестно для чего, но ставшей её любовной обителью, набухал золотой сгусток Ихэ-Олы, после чего тёплым потоком он пролился в её постель, беспрепятственно проникая сквозь структуру прозрачного материала, из чего и была сооружена крыша. Нэя открыла глаза и не сразу поняла, что она не в том месте, которое ей вдруг представилось настолько отчётливо. Никакого золотого света Ихэ-Олы нет, как и самой пирамидальной прозрачной надстройки — спальни. И не сиреневые стены кристалла «Мечта» окружали её. И не те белые шершавые стены с глубокими узкими нишами зелёных окон в них, какие были в её печальном пристанище для одинокой души в последние два года жизни на Паралее. Потому что она вовсе не на Паралее.

Привыкнуть к новому миру оказалось непросто. Каждое пробуждение, пока сознание не освобождалось полностью от оков сна, порождало иллюзию, что она на Паралее. Она с удивлением рассматривала собственные руки. Солнечный свет оказался более беспощадным, чем свет Ихэ-Олы. Нэя рассматривала просвечивающие сквозь кожу смутные переплетения голубеющих жилок, бесцветные волоски на коже, и саму кожу, имеющую несущественные, но зримые лично ей дефекты. Какие-то более светлые пятнышки, как будто её плохо прокрасили, а также маленькие родинки, вдруг проявившие себя. А на Паралее ничего этого она не видела. Закрывшись простынёй до самого лба, выравнивая ритм сердца и успокаивая паникующее сознание, Нэя долго-долго лежала неподвижно. К этому необходимо привыкнуть тоже.

«Ты же не из пластика, ты живое и наполненное кровью, лимфой, жидкостью, нервами, и много-много чем, существо», — успокаивал её доктор Франк, — «У жителей Паралеи необыкновенно острое зрение, но сама атмосфера чуточку менее прозрачная, чем на Земле. И, пожалуйста, не забывай при выходе на улицу закапывать глазные капли, чтобы избежать ожога сетчатки. Ты чрезмерно нежная вся, от глаз до кожи, для подобной атаки ультрафиолета. Срок действия капель шесть часов. Не забывай. И не вздумай в первые месяцы посещать территории, прилегающие к экватору. По возможности только через полгода, да и то на пару дней, если из любопытства и тяги к новым впечатлениям. Только средние широты планеты подходят для тебя».

Мир, открывшийся с лоджии, предрассветный, выглядел обесцвеченным. Утру только предстояло напитать его красками, щебетом птиц, голосами жизни. Та синева, что потрясала её каждодневно, ещё спала, матовая, светлеющая, но пока не проявленная. Лёгкий ветер приносил с гор далёкое дыхание ледников, и стало зябко. Нэя вышла в легкой ночной сорочке, но уходить не хотела, ожидая таинство земного пробуждения. Это утро первое после того, как Рудольф тут остался, и стал уже её земным мужем.

Очищающее воздействие утра растворяло в себе тёмное предчувствие ночи, и Нэя ждала лучей, вначале бледно-розового светила, незаметно для глаз переходящего в ослепительное плазменное золото и потрясающую синь земных небес. Лишь появится лик их солнечного божества, из души окончательно уйдут сгустки неведомо откуда взявшегося мрака, вдруг накрывшего её сердце ночью. Надмирный Свет непостижимо многолик, но Он всюду, и в их мире, и в этом. Бытие света едино везде. Она подставила лицо под ощутимо согревающие лучи, уже заполняющие всё вокруг. Как-то сразу заорали птицы, зашелестели деревья внизу, будучи безмолвными перед самым рассветом. Резко проявились и близкие, и далёкие горы. Надмирный Свет узнал её и здесь, ласково прикоснулся, давая понять, что она всюду, где бы ни была, его дочь, его порождение, и все составляющие её частички света откликнулись на Его ласку, возликовали Ему навстречу, благодаря за своё существование, за счастье познать жизнь и любовь.

Она засмеялась. Покрытие лоджии быстро стало тёплым, согрело её босые ступни. Исполнив ритуал встречи здешнего светила, Нэя побежала в спальню. Рудольф крепко спал. Он даже не почувствовал её отсутствия. Она нырнула к нему под плед.

Он обнял её и недовольно проговорил, — Ты опять в своей паутине, в своих кружевах? — лаская её в своем полусне, но так и не пожелал проснуться окончательно. В ответ на её более настойчивые прикосновения развернулся к ней спиной, после чего уснул. Нэя прижалась носом, губами к его спине и тоже нырнула в прерванный сон.

Её кольцо на столике рядом с постелью выстрелило зелёным лучом, расщепившимся в радугу, коснулось бесцветного, словно повисшего в пустоте монитора — компьютера Рудольфа. Прозрачный экран замерцал пятнами синего, розового и зелёного цветов, и каждое пятно испускало свой разноцветный луч. Ощутив нечто вроде щекочущего живого прикосновения, Нэя развернулась к их игре лицом, сразу очнувшись от поверхностного сна. Она заворожённо следила за игрой неведомых лучей, не понимая их природы. Она никак не связала их со своим кольцом, решив, что это работа мало ей понятного компьютера, за которым ночью сидел Рудольф и, видимо, оставил какую-то нужную ему программу в рабочем режиме. Она невольно протянула ладонь, и зелёный луч коснулся её.

Она опять ощутила словно бы одушевлённое тепло, или ей показалось? Сжала пальцы, желая поймать луч, но он исчез. Разжав ладонь, она увидела её заполненной солнечным зайчиком, который плескался объёмным сгустком, не превышая размеров внутренней поверхности ладони, будто в чашке.

— Сон? — спросила она у себя.

— Сон, — эхом ответила непонятно откуда возникшая Гелия, одетая в переливчатое платье.

— Ты видишь эту потрясающую планету? — спросила Нэя, радуясь её появлению, — ты по-прежнему прекрасна. Хагор говорил мне, что ты ещё пришлёшь мне весточку на Земле…

— У тебя всё хорошо?

— У меня всё хорошо, — произнесла Нэя формулу вежливости, скорее. Сообщать Гелии об ущербной Луне и о тех предчувствиях, что легли сумраком на ложе её земного счастья в первую же ночь, отчасти загасив его, не казалось и возможным.

— Я рада, что ты нашла счастье в печальных изломах Вселенной, — с голосовым безразличием искусственного интеллекта сообщила Гелия. Может, это и была игра какой-то самопроизвольно включившейся программы, а вовсе не Гелия?

— Платье похоже на одно из тех, что шила тебе я, — заметила Нэя, — Помнишь?

— Конечно. Ты же понимаешь, что видишь меня в таком облике, каков тебе и привычен.

— А какая ты теперь в реальности?

— Не знаю, существует ли возможность соотнести это с тем, что хранится в твоей памяти, — Гелия села на постель.

Нэя покосилась на спящего Рудольфа. Сама его мускулистая и золотистая спина, контрастно-смуглая в сравнении с её собственными белыми руками, ввергли Нэю в некоторый испуг. Каким образом Гелия смогла проникнуть в здешнее пространство? Она отодвинулась, не желая к ней прикасаться, боясь, что эта игра призраков есть симптом всё ещё неуравновешенного её состояния. А тогда Франк опять заточит её в лечебную келью с окном, выходящим в тот маленький и замкнутый парк, где они и гуляли с ним в первые дни на Земле. И то, как по ночам её накрывала жуть от мысли, что Земля это и есть маленькая келья с игровой маленькой голографией парка при ней. А Франк так и останется единственным живым её собеседником. Поскольку и весь коллектив персонала того Центра она не расчленяла на индивидуальности, даже видя, что лица у них меняются, пол разный, голоса разные, а в целом они все отчуждённые, для её жизни лишние.

Солнечный свет заполнял спальню, и жалюзи автоматически закрывались, препятствуя его яркому проникновению, создавая полумрак. Гелия, роняя чёрные длинные волосы на подушку Нэи, будто желала и сама прилечь рядом. Она даже потёрлась щекой о подушку.

— Только ты ни о чём никому не рассказывай. Особенно Франку. Я знаю, что он скажет тебе. Посттравматический синдром, в результате смены места обитания психика травмируется, а также тяжесть перелёта, непривычный мир. Мозг впадает в галлюциноподобное состояние. Контуры привычного размываются, сознание не справляется с потоком новой информации, новых избыточно-острых ощущений.

— Ты помнишь Франка?

— Конечно. Нас с тобой любили одни и те же мужчины, — Гелия положила несуществующую, так себе упрямо внушала Нэя, руку ей на глаза. Нэя засмеялась.

— Почему ты говоришь в прошлом времени? Разве меня не любят теперь?

— Сама решай, кто тебя любит, кто сожалеет о том, что ты очутилась здесь, считая всё происходящее бездарным ремейком того, что неповторимо…

— Гелия, какие же слова ты знаешь! Ремейк…

— Не забывай, что я имела опыт общения с землянами куда как более продолжительный, чем ты.

— Может быть, ты Мать Вода? Пришла навестить меня на чужбине? Ведь суть воды та же самая и здесь… как и сами мы существа одной звёздной расы, если по сути-то…

Нэя опять покосилась на спящего Рудольфа. Он спал крепко.

— Теперь всё будет зависеть от него, — сказала та, кто вполне могла быть игровой инсталляцией Мать Воды. Ведь Мать Вода могла принять любой облик. Ведь приходила же и в образе Ласкиры когда-то…

— Тебе не будет легко. Но жить вообще трудно. Легко бывает только в моменты счастья. Почему мы и стремимся к нему. Оно, счастье, что это? Оно размыкает чудовищные скрепы мира, отменяет его тяготение. Люди пытаются счастье сделать собственной вещью, но абсолютное счастье не может быть индивидуальным приобретением. Ты понимаешь? Оно всеобщее, и его нельзя запасти впрок, где-то утаить на потом, даже если человеку кажется, что сейчас его избыток, его не спрячешь в сейф и не отложишь на чёрный день. Его или много или нет вообще. Это как солнечный свет. Он восходит весь целиком, и не может взойти четвертушкой, как ущербная Луна. А потом он исчезает полностью, приходит ночь…

— Если честно, то мне всё равно, кто ты. Ведь тебя нет. Ты мой сон.

Гелия или же Мать Вода, принявшая её облик, невесело усмехнулась. — Если меня нет, о чём мы и говорим?

Жалюзи закрылись полностью и всё исчезло. Спальню окутала прохлада, будто её затопило тропическим океаном с отблеском синевы на стенах. Нереальность и невозможность присутствия в спальне только что увиденной Гелии и их совместный, нелепый, бестолковый разговор отключили страх, но не сомнение, что привидевшееся являлось продолжением сна.

«Какое-то пограничное состояние между сном и явью. Перегруз», — внушала себе Нэя. Она выскользнула из постели, заботливо подоткнув плед под спину мужу, чтобы он не почувствовал её отсутствие.

Она прошла в другую комнату. Там стояла её коробка — контейнер с вещицами из прежней жизни. Они все прошли проверку и обработку в особых камерах космопорта, но на внешнем их виде это никак не отразилось. Открыв коробку из розового пластика, похожего на бумагу, она достала свою любимую куклу, последний подарок Реги-Мона. Сколько же он их дарил! У куклы были настоящие волосы, композитное лицо — подобие лица живой девушки, но уменьшенного размера. Сама кукла обладала в сравнении с небольшим мягким матерчатым телом непропорционально крупной головой. На игрушечной красавице переливалось платье невесты, длинные чёрные волосы заплетены в причудливую причёску, в которой мерцали заколки Гелии. Платьице же — маленькое подобие того роскошного платья, в котором Нэя и посетила с Рудольфом Храм Надмирного Света.

Стеклянные глаза с застывшей радостью таращились на Нэю. Кукольная девушка была счастлива навечно. Хотя её «навечно» весьма и относительно. Франк говорил ей, что на Земле подобные куклы хранятся как музейные экспонаты. Земные дети в такие уже не играют. Но Нэя же решила, что её дочка Икринка-Лора будет играть в куклу, — чудесную поделку искусного кукольника из Паралеи, наделённую именем Ксенэя…

Лазурь неба, по-утреннему нежная и зыбкая, обещала яркую дневную насыщенность, погода будет солнечной.

Во что сейчас играет Лора-Икринка в закрытом детском городке, где воспитывались и обучались дети, рождённые в далёких инопланетных колониях вне Земли? По специальным программам, несколько отличным от тех, по которым обучались дети, рожденные в социумах Земли. Хотя на выходе они уже не отличались от остальных, по своему наполнению информацией и по общепринятому поведению человека Земли, условно усреднённому, конечно. Франк утешал Нэю, уверяя, что девочке там будет необыкновенно интересно и хорошо. Люди Земли отдавали своим детям лучшее, чем сумела обогатить себя цивилизация Земли, совсем не так, как это было в их также неустроенном прошлом. Сейчас у детей было всё самое-самое, лучшее. На будущие поколения работала наука, промышленность, педагогическая мысль совершенствовалась с каждым годом. Дети жили в особых городках, где обучались тому, к чему у них выявляли врождённые способности, но каждый мог и переучиваться в течение жизни, если хотел того впоследствии. На выходные и каникулы дети одну неделю каждого месяца жили дома с родителями или близкими людьми. Дети много путешествовали и никогда не слонялись сами по себе в городах и уютных поселениях. Когда Рудольф отдохнёт, он обязательно покажет Нэе тот городок, где жила сейчас Икринка, или Лора, как звали её уже на Земле.

Рудольф смеялся над её желанием взять куклу с собой, — Ты смешная… — но взять разрешил как память о прошлом, о Родине. Он долго её рассматривал, а потом сказал, — Подарок мутанта.

— Реги не был мутантом, — опровергла Нэя.

— Куклы дарил тебе Чапос. Он мечтал заполучить тебя в жёны ещё со времён твоего подросткового периода.

— Ерунда какая! — Нэя возмущённо выхватила куклу из рук Рудольфа, — Все видели, мне дарил их Реги-Мон! — разговор не имел продолжения.

Нэя посадила куклу с именем мамы в прозрачную нишу в стене, после чего закрыла, чтобы туда не проникала пыль. Платье куклы имело оттенок тропического моря под солнцем, и кукла казалась морской царевной в волшебной пещере. Камушки переливались от утренних лучей, падающих через панорамное окно на противоположную стену, где и была устроена ниша. Прошлое получило свое маленькое место в доме будущего, куда попала Нэя. Немного подумав, Нэя спрятала кукле под подол мамин браслет — змейку, не желая его носить на себе, но дорожа им.

— Играешь? — спросил сонный Рудольф, возникнув как в раме в открытой двери.

— Почему ты встал так рано?

— Пить захотел, — щуря один глаз, он добавил — я ещё вижу сон другим глазом. Пойду досматривать. — И ушёл. Про сон он сочинил. Снов он не видел, так ей всегда говорил.

— Кого ты видел во сне? — спросила она, прижавшись к нему, когда легла рядом.

— Рано ещё. Потом расскажу, если вспомню. — И с легкостью уснул, даже не повернувшись к ней. Нэя отметила его спокойное отношение к себе, так не похожее на те их утренние пробуждения на Паралее, когда он мешал ей досматривать последние сны, самые сладкие, вытаскивая её из них с любовной нежностью, но и требовательно. Стараясь уснуть, она думала о том, что может быть, и куклу она усаживала в нишу во сне? И вообще ещё не просыпалась?

«Утром я проверю».

Сумрак спальни и прохлада убаюкивали. Нэя видела себя стоящей у границы горного ледника, на лугу, примыкающем к этой границе. Там росли зелёные травы и мелкие жёлтые цветочки. Туда возил её Франк. Вдали лежало угрюмое ледниковое озеро. В отличие от Паралеи земные горы были насыщены городками и поселениями людей. Земля поражала многолюдьем и, тем не менее, люди не ощущали себя тут лишними, как на Паралее все бедные считались избыточными своим количеством для богачей.

Живя первое время одна, она плакала ночами, переполненная своим одиночеством, от жалости к тем, кого с такой легкостью покинула. Она роняла слёзы на подушку из упругого и невесомого материала, не нагревающегося и остающегося прохладным всю ночь. Стоило голове прикоснуться к этой подушке, как пропадало ощущение своего физического веса, и сны приходили легко и незаметно. Правда, на содержание снов подушка не оказывала ни малейшего влияния. Сны Нэи переполняла печаль о планете, на которой её никто не ждал обратно и никто, по сути-то, не любил, все родные и любящие умерли. В её мире существовали лишь муж и дочка, приёмная ей и родная Рудольфу, а также кукла по имени Ксенэя. Возврата в мир Паралеи не будет, как в прошлое.

Засыпающий мозг неторопливо раскручивал спираль её жизни в обратную сторону. Всплывали сизые, размытые кроны цветущих и розовеющих в вершинах деревьев «Лучшего города континента». Кто сейчас живёт в их хрустальной мансарде? Кто там спит и улавливает спящим сознанием обрывки её, Нэиного, счастья, оставшегося в прозрачной башне, когда фантомные образы чужого прошлого вплетаются в сны человека, поселившегося там.

Она видела лесопарк, оставленный с такой легкостью и с нетерпеливым ожиданием нового счастливого будущего. Цветочную террасу возле стен сиреневого кристалла. За пустым столиком сидел одинокий Антон, свесив голову в депрессивной позе, погружённый в свои миражи. Сейчас Нэя не могла ему сказать: «Мираж это то, что есть где-то в реальности». Его мираж уже не будет найден никогда. И Нэя не могла вынести ему чашечку с напитком из плодов, вызревающих после тех целебных и синих цветов, что и вырастали на плантациях Тон-Ата. Не было у неё ни напитков, ни запасов тех высушенных плодов. Антон жил где-то на Земле. Его лечили и восстанавливали на острове в Тихом океане. Во сне он воспринимался настолько родным каждой своей чертой, каждым мускулом и прядью волос.

Какая-то потайная любовь к нему всё ещё где-то мерцала в ней, вытесненная в подсознание, имея свой собственный автономный и внутренний свет. Нэя гладила, позволяла себе во сне, его каштановые волосы, электризуясь их мужской мягкостью, желая трогать губами, как боялась отчего-то делать так с непривычными ей волосами мужа. Антон во сне перебирал её пальцы, как и тогда на бревне в лесопарке, не понимая, что трогает Нэю, — он представлял, что рядом девушка со скалы. В те времена Икринка была его будущим, а теперь она стала его прошлым, и опять миражом. Нэя прижала его голову к своей груди, жалея его по-матерински глубоко и нежно. В ответ он прижался к ней горячими и жалующимися губами.

Конец ознакомительного фрагмента.