Капитан Книжного моря

Лина Фог (2024)

Тензи и Лилит — лучшие подруги. Они живут на отшибе маленького городка возле станции, где почти ни один поезд не останавливается. Словно постоянно ждут, что кто-то приедет и увезёт их.Однажды в их Богом забытое место приезжает молодой учитель начальных классов — Эдгар. Тензи влюбляется в него и они собираются навсегда уехать в большой город.Будет ли Тензи счастлива со своим избранником? Утратит ценность их с Лилит дружбы или сохранит? Сможет ли Лилит перенести разлуку с самым близким человеком? Причём здесь книги и зачем их окунать в море? Ответы на эти вопросы вы узнаете в «Капитане Книжного моря»

Глава 1

— Пойми меня, очень тебя прошу. Знаю, для тебя очень важно, чтобы я училась… Да я и сама понимаю, как это мне нужно. Но моё творчество требует больше сил, потому что развивается. Я не могу оставить работу в магазине, понимаешь? Она мне приносит деньги на материалы, рекламу… не учёба на дурацком филфаке. А я не могу тянуть абсолютно всё. Я хочу хоть раз принести тебе что-то, кроме проблем, папа…

— Я всё понимаю, Гортензия, — ответил папа, надеясь, что телефонные помехи скроют дрожь голоса. — Всё понимаю…

Он знал, что должен что-то ещё сказать после этого «всё понимаю», но не знал — что. Он и правда её понимал. Но он папа, а папы обычно предпочитают пониманию строгость. Тем более, если дочь живёт на отшибе маленького города, а отец из-за кучи работы не может даже проконтролировать, ездит ли она регулярно в университет!

«Он так опустошенно сказал, словно у него сердце превратилось в Землю, и началось сердцетрясение… Наверное, опустил глаза. Бедный мой папа… Я слишком много и часто его разочаровываю, а он в большом городе и никак не может помочь. Тут я ещё взяла и огорошила его тем, что устроилась на работу в магазин! Мне нужны деньги, чтобы стать художником!»

Тензи понимала, что не должна оправдывать ожидания папы, и это, как говорят современные психологи, его ответственность — расстраиваться или принять её решение. Но всё равно глубоко вздохнула и с дрожью в голосе сказала:

— Прости меня.

«Всё, она окончательно хочет меня добить. Неужели Тензи считает, что я могу её осуждать, когда сам пахал на двух работах, при этом учась, чтобы она сама так не пахала? Неужели она не знает, что я всегда в неё верю?»

— Пойду попью воды. Ты, главное, не сдавайся…

Это значило: «Пойду переварю мысли». Но Тензи услышала другое. После шестнадцати часов перекладывания продуктов по полочкам, общения с хмурыми и недовольными покупателями, а потом ещё и заполнения отчётности она могла лишь различить: «Ты меня настолько разочаровала, что даже разговаривать с тобой не хочу!». Заливаясь беззвучными слезами, Тензи поспешила положить трубку и шмыгнуть во двор. Там её ждала Лилит.

…

— Пойми меня, очень тебя прошу, — шептал Эдгар, прикрыв глаза. В трудные минуты он зачем-то смотрел в окно и говорил. Ему было жутко стыдно за эти «женские беседы», но только они давали силу. — Не могу я позволить себе оступиться снова. Мне что, было мало того, что я пережил? Благо, отделался только пожеланием от психотерапевта сходить к батюшке. И зачем я к нему пошёл? Все эту Линду слушал… А ей мало! Если начну беспечно себя вести, привязываться, бегать с высунутым языком, ничего путного точно не выйдет.

Что значит это «бегать с высунутым языком», Эдгар и сам толком не понимал. Скорее чувствовал интуитивно. Бывало, навалятся проблемы — конфликты с коллективом на работе, трудный класс, замок на двери кабинета сломается — и он себе говорил: «Не бегай с высунутым языком!»

И все чудом налаживалось! Коллеги становились приветливыми, класс — послушным, а замок сам собой открывался, издавая звонкий щелчок. Так было… ну почти всегда. Обычно Эдгара просто увольняли, объясняя такой исход безынициативностью или безответственностью. «Ну проблем-то нет, — говорил себе Эдгар. — Значит, я их решил».

Хлопнув дверцей шкафа, Эдгар начал собираться на работу. Настала пора решать новые проблемы. Он залпом осушил стакан воды и начал перепрыгивать через сумки с вещами, щупая рукой стены. В ноябре утра уже были холодными и тёмными, но даже это не заставляло открыть плотные шторы.

— Да где этот пиджак? — Эдгар всё же включил настольную лампу в изъеденном молью цветастом абажуре. Предстояло совершить невероятное: найти серый пиджак в ворохе серых вещей, в спешке скомканных в чемодане. Эдгар не то чтобы любил переезжать… Скорее не мог по-другому. И сборы с последующим беспорядком терпеть не мог: слишком напоминало знакомые с детства погромы.

Найдя пиджак, Эдгар решил разбудить Ариадну Фёдоровну, у которой он снимал комнату, чтобы попросить утюг. К его огромному (пусть и не выраженному в крике) удивлению и негодованию, абсолютно вся одежда, включая злосчастный пиджак, оказалась мятой.

Эдгару был необходим кофе. «А то ещё засну на первом уроке прямо перед детьми», — подумал он.

Кухня у Ариадны Фёдоровны была похожа на все остальные: маленькая, с исцарапанной газовой плитой, железными кружками и чайником в цветочек, холодильником при входе и столом с разноцветной клеёнкой, издали похожей на лоскутное одеяло. Над столом опасно нависла полочка с книгами, статуэтками и фотографиями каких-то людей. Скорее всего, это были родственники Ариадны Фёдоровны. В самом центре из потолка торчала лампочка.

По правде сказать, всякие кухни, спальни и гостиные Эдгар не рассматривал. Он предпочитал снимать комнату именно у бабушек. Они назойливо лезли с расспросами, но выдуманные ответы их вполне удовлетворяли. Зато беспорядок не устраивали. Хотя бы работать и отдыхать было возможно.

«Здесь точно нужно продержаться подольше, — пообещал себе Эдгар, доедая бутерброд. — А зависит это только от того, не стану ли я болтать попусту с незнакомцами и не натворю ли чего. И не буду ли малевать рисунки как в прошлый раз! Ну и, само собой, не буду ли бегать на поводу у очередной избалованной особы…»

С таким настроем он, взгромоздив на себя пальто и не забыв портфель, отправился в тёмное осеннее утро. Идти было далеко, автобусы-то в Домишке не ходили… Только поезда, которые проносятся и проносятся, воют и воют… Надоели!

Идти предстояло мимо путей. Домишко, где довелось поселиться Эдгару, или Эдгару Львовичу, как его теперь будут чаще называть, было тремя пятиэтажками возле станции. Ближайшая школа находилась в селе, дальше по путям. Туда Эдгар Львович и пошёл, включив в проводных наушниках французский мотив. Заснуть было можно, да и хотелось окончательно оставить за спиной всё старое… Об этом нельзя вспоминать. Иначе Эдгар опять будет рисовать на полях тетради с конспектами уроков всё, что с ним происходило.

Бах!

— Ой, — взвизгнула неожиданно врезавшаяся в Эдгара девушка. Её лица он не сразу смог разглядеть из-за копны светлых волос. Она настолько резко отпрыгнула назад, что они взметнулись и закрыли собой почти всё поле зрения. — Простите!

— Гм, — Эдгар нахмурился, — вам следовало бы быть осторожнее. А если бы на моём месте была женщина преклонного возраста? Вы хоть немного думаете о безопасности окружающих, прежде чем так нестись?

И только теперь он смог получше разглядеть незнакомку. Это была не девушка, а девочка лет семнадцати. Во всяком случае, впечатление данная взбалмошная особа производила весьма инфантильное: огромные медовые глаза, распахнутые точно широкие окна в поезде, если едешь в солнечный день. Казалось, в этих глазах-окнах можно было увидеть какой-то новый мир, если долго смотреть. Копна кудряшек с выбивающимися из высокой причёски прядями, светло-бежевое пальто и пушистые варежки. Из макияжа на ней был только розовый блеск и коричневая тушь на ресницах. Девчушка так и стояла, уставившись на Эдгара.

— Что ж, — прервал он странное молчание, — вероятно, вы, как и я, куда-то спешили. Прощайте.

— Вы не ушиблись? — девчушка будто его не услышала. Всё так же завороженно на него смотрела, словно он был не обычный угрюмый учитель в чёрном пальто, а созревший в январском морозе помидор. Нет, скорее упавшая прямо в этом захолустье комета. — Прошу прощения, я просто на работу опаздываю…

Эдгар не ответил, просто угрюмо побрёл дальше. Надо будет посмотреть в интернете, нет ли возле станции Вечерняя сумасшедшего дома.

…

Лилит стояла, расправив чёрные вьющиеся волосы навстречу ветру. Шёл дождь, и казалось, будто она — разноцветная тучка, которая спустилась на землю. Ноябрь только наступил, но холода задерживались, и Лилит сняла кожаную куртку, которую разрисовала закатом, и спряталась под ней от обстрела водяными иголками. Дождь и снег были единственными поводами, разрешающим учительнице распускать волосы и ходить в кожаной разрисованной куртке. Вернее, её коллеги хотели бы, чтобы она придерживалась таких убеждений. Но Лилит ходила в разрисованных куртках, расшитых пайетками кардиганах и в блестящих юбках каждый день.

Тензи наконец выбежала из подъезда. Без зонтика. С блестящим, словно подтаявшая льдинка, лицом и растрепанной, обычно такой аккуратной, причёской. Светлое платье с вышитым воротничком тотчас покрыли тёмные точки-капли.

— Опять плачешь, у дождя хлеб отбираешь? Хоть бы зонтиком прикрылась, а то он ещё разозлится и сильнее пойдёт. Живо под куртку!

Тензи рухнула в объятья Лилит. Ноги почти не держали, голова жутко болела, хотелось спать. Она прижалась к плечу старшей подруги:

— Он опять расстроен. Папа… Никогда себе этого не прощу, Лилит! Никогда! Он… он даже ушёл, когда я сказала «прости»! Даже не хочет со мной разговаривать!

И Тензи расплакалась ещё сильнее.

— Ну, ну, тише, — Лилит гладила растрёпанные светлые волосы, обнимая подругу теплом куртки и сердца, — клянусь своими красками, ты всё опять… приукрасила. Настоящая художница!

Лилит уставилась на замёрзший пустырь, вдоль которого проходила железная дорога. Пусть Тензи поплачет, а потом они снова поговорят.

Тензи и Лилит жили в доме около станции, словно ждали, что скоро кто-то к ним приедет. Очередной поезд грохотал сквозь дождь, люди, которые с нетерпением ждали встречи, спешили обнять друг-друга. Лилит смотрела вслед проносящимся вагонам. Она могла обнимать только Тензи, свой лучик света. И никуда не нужно ехать: счастье уже рядом!

Из окна дома Эдгара повалил дым.

— Вот же бывают родители-паровозы, честное слово! Если этот товарищ продолжит в том же духе, таким и станет. Настолько утонет в сигаретном дыму, что собственных детей со стульями будет путать! Ещё не видела новенького учителя литературного чтения у малышей? Это кошмар! Дымит как паровоз, лицо, будто пепельница под носом, потому и хмурится хуже бабки на лавочке. Те хоть детям улыбаются, а он… и с малышами работает! Прямо подошла бы и сказала: счастье не высиживают! От того, что будешь просто на попе сидеть и хмуриться, оно не появится.

— Может, он просто кашу готовит? А она у него убежала!

— Ага, — Лилит чуть отстранилась и поправила подруге шарф, который съехал во время обнимашек. — И тефтели печёт.

— Тефтели же не пекут…

— А я о чем!

— Бедный… Мой папа, наверное, также грустит. Он же меня любит, а я…

— Так, ну всё. Я не для этого тебе рассказала! Смешить тебя пытаюсь, а ты с дождём турниры устроила. Обыграла уже, утонем сейчас. Давай, улыбнись!

— Я хочу помочь папе, — Тензи взяла Лилит за руку и слегка потрясла. — Он много работает и едва может ко мне выбираться раз в месяц, приезжает сюрпризом — а я не в универе. Ругается, что прогуливаю. Говорит, исключат, и я потом зарабатывать не смогу. А я к этому иду, ты понимаешь? Мне уже ответили из одного издательства, они готовы рассмотреть мои иллюстрации. На творчество нужно столько времени и сил, особенно если оно — и работа тоже. Я просто не могу и учиться, и реализовываться! Пусть мне и так больно от того, что огорчаю папу…

— Бывают родители-паровозы, а бывают ходячие неврозы… Боится он, что ты разленишься и не сможешь стать самостоятельной, а, значит, и счастливой быть. Ну разве не видит, что ты за девочка? Разве не понимает, что ты талантище и большая молодец? На творчестве пытаешься зарабатывать… Одни за дымом ничего не видят, другие за нервами…

— Ты не понимаешь… Он бросил трубку и ушёл!

— Конечно, трындеть-то не получается, — Лилит всплеснула одной рукой, другой гладя ладонь Тензи. — Сам небось в такое попадал, и не раз. Ещё и себя грызёт, что ты из-за его психозов так убиваешься. Смотри, скоро курить вместе с Эдгаром начнёт, они превратятся в паровозов и уедут далеко-далеко.

Тензи улыбнулась и обняла подругу. Слёзы на щеках высохли, однако Лилит знала: они снова будут стоять и обниматься, снова Тензи выбежит навстречу плачущему небу без зонта, снова придётся прошептать эти слова. Без них Тензи не выстоит. И Лилит — тоже. Вдруг Тензи выскочила из тёплых объятий:

— Лилит! Я тут вчера, пока в магазин на смену опаздывала, представляешь, моего Капитана из снов встретила!

— Да ну, — отмахнулась подруга, — ты глянь: откуда ж ему тут взяться? Он там небось сидит на твоём волшебном пляже да книги в воду макает. Без него там всё рухнет. Куда ему по всяким Домишкам мотаться?

— Да точно тебе говорю! Прямо мой Капитан, возле станции шёл. Только какой-то немного другой: вместо белых одеяний всё чёрное на себя нацепил и такое тяжёлое… Пальто, шарф, пиджак твидовый. И у самого брови густые и сдвинутые. Но я его всё равно узнала! У него глаза такие же: тёмно-карие, добрые… но бороду он сбрил зачем-то…

— Тьфу! — Лилит замахала руками, и её цветные косички с бусинками весело запрыгали. — Ты мне сейчас моего нового, прости Господи, коллегу описываешь!

— Этого Эдгара?! — От горя Тензи не осталось и следа. Лишь удивлённые глаза были чуть красноватыми, а нос чуть опухшим.

— А ты ещё много пацанов, похожих на кусок дыма, в нашем Домишке видела?

— Дым же не в кусках меряют, а в клубах… И вообще, он такой угрюмый, потому что забыл, что он Капитан!

— Пока летел, три тома “Войны и мира” по башке дали?

— Их же четыре…

— Да хоть двадцать четыре!

— Да подожди ты! И он не летел, а, наверное, на поезде приехал…

— Тогда в окно вывалился, и его головой по путям провезло, ничего другого…

— Лилит! — Тензи топнула ножкой. — Может, это так надо. Может, ему в нашем мире нельзя рассказывать, что он Капитан Книжного моря..

— Ты, главное, пообещай, что в этого паровоза не влюбишься. У него скоро дым из задницы повалит, не хочу, чтобы ты улетела…

— Не улечу, — ответила Тензи. — Да и папе это не понравится. Ну, разве что с тобой, с тобой хоть в космос.

Подруги уже давно смеялись