Память. Часть1

Людмила Евгеньевна Кулагина, 2020

Действие происходит на Украине в 1917 – 1920 годы. Роман о любви, о человеческих судьбах в период больших перемен в истории. Первая мировая война, революция, гражданская война. Власть на Украине меняется порой несколько раз за день. Государственная граница определяется линией фронта и всё время перемещается. Как живут люди в таких условиях? Живут! И любят, и рожают детей, и сеют хлеб. Что они чувствуют, о чём думают, о чём мечтают? Нужна ли им война? Взгляд на исторические события глазами простых людей: украинцев, поляков, русских.

17. Надежда на счастье

Я опять проснулась ночью, хоть и устала смертельно. Работала вес день без роздыху, вечером упала в постель и мгновенно уснула, а сейчас, посреди ночи проснулась, и не спится больше. Полежала, надеясь, что усну, но сон не шёл. Встала, тихонько оделась, вышла во двор.

Всё, вроде, у меня хорошо: работаю, еды здесь на всех хватает. До весны доживу, а там и домой можно будет вернуться, если линия фронта сдвинется. Можно будет, наконец, вырастить урожай и без голода пережить следующую зиму дома. А потом? Потом опять тожесамое: надежда на урожай, длинная зима. Зима почему-то всегда кажется длинной. Соскучилась по дому, поэтому, наверное, не спится. И вдруг, защемило сердце, как представила, что уйду отсюда и больше никогда не вернусь. Прижалась к огромному тёплому стволу ореха, с силой обхватила его руками, будто оторвать кто меня хочет.

«Что меня держит здесь? Почему я так боюсь покинуть это место. Уж не из-за ореха же», — так рассуждала я. — «Здесь у каждого своя жизнь. Орина, Олеся и Семён растят детей. Ганна и бабушка занимаются домом и помогают с внуками. А я, Саша, здесь причём? Почему всё, что здесь происходит, кажется мне таким родным, таким важным? Семён», — наконец призналась я сама себе. — «О нём я всегда думаю, о нём мечтаю. Меня раздражает в нём всё: вечная весёлость, неуместные бесконечные шутки, любвеобильность, ласковость, так почему он ласков со всеми, но не со мной? Он всех успевает приобнять, погладить, похлопать, со всеми пошутить, кроме меня. Меня он избегает. Настолько не нравлюсь я ему, настолько противна, что даже дружеской улыбки не заслуживаю? Со мной он всегда строг и серьёзен. Чем я хуже остальных баб? Он брезгует ко мне прикоснуться. Худая я и страшная, сердитая и неприветливая, неразговорчивая, непривлекательная. За что меня любить?» — терзала я себя вопросами. — «Вот и сейчас, он, наверное, подполз под бок к очередной бабе», — продолжала злиться на весь мир я. — «Но, если Семён так меня раздражает, почему же я всё время думаю о нём? Ненавижу, поэтому и думаю. Ненависть — сильная эмоция, отделаться от неё трудно, ну почему так заклинило меня? Думаю об одном и том же бесконечно, ни есть, ни спать не могу. Ну, правильно, в селе мужиков молодых больше нет. Вот вернутся все с войны, и всё сразу изменится. Полюблю я какого-нибудь красавца, выйду замуж. А почему, собственно, красавца? Сама я страшная, вряд ли кому-нибудь понравлюсь. Вон Семён на меня никогда даже не смотрит, в сторону сворачивает при встрече, лишь бы не видеть, лишь бы не столкнуться случайно. Опять Семён! Сколько можно!» — Я подошла к колодцу, зачерпнула холодной воды, умылась, чтобы избавиться от этого наваждения. Ушла в избу и до утра пролежала с открытыми глазами, борясь сама с собой, уговаривая себя не думать о ненавистном Семёне, обращаясь к своему разуму. Всё бесполезно, бесперспективно, и никакой надежды на счастье.

Пришло утро. Все занялись делами по хозяйству, дружно работают, а я чувствую себя такой одинокой. Они все, то ругаются друг с другом, то сплетничают о ком-то, то мирятся, то смеются, а со мной ничего ни у кого не происходит. Все относятся ко мне уважительно, ровно, с почтением, выполняют мои просьбы, слушают мои советы, но я-то чувствую себя неживой в этой атмосфере, я будто отдельно от всех этих людей.

«Что, ты хотела бы с ними ругаться или сплетничать?», — спрашиваю себя я, — «Нет, бытовые разборки мне не интересны. Но, с другой стороны, может быть, было бы лучше, если бы накричал кто-нибудь, невыносимо слушать эти равнодушные фразы: «Да, Саша», «хорошо, Саша», «ты права, Саша». Ненавижу их всех! Вот опять идёт Семён вместе с Ориной. Хохочут!! Меня увидел, смолк».

— Доброе утро, Саша, — серьёзно сказал, не гладя на меня. Бесит. Ровно, спокойно, никак.

— Ножи не наточены, — говорю я вместо приветствия, — Невозможно пользоваться!

— Хорошо, Саша, я сейчас наточу, подавив эмоции, холодно и спокойно отвечает Семён.

«Чтобы ещё такого сказать, как вывести его из этого равновесия?», — злые мысли у меня. — «Почему я стала такой злой, раньше мне и в голову не пришло бы специально кого-нибудь доводить».

— И заслонка в печи плохо двигается, — снова делаю замечание я.

— Я же вчера её выправил, нормально двигалась, — опять спокойно отвечает Семён.

— А сегодня опять заедает, — уже не знаю к чему ещё придраться.

— Не с той ноги встала? — с улыбкой спрашивает Орина.

— Пусть делает всё нормально, тогда любая нога той будет, — огрызнулась я. Орина только благодушно покачала головой.

«Портится характер у девки. С чего бы это? Молодая ещё», — подумала Ганна, слышавшая весь этот разговор. — «Скрытная она такая, эта Саша. Не поймёшь, что у неё на уме. Самой ведь тяжело так жить, но нет, ни с кем не поделится переживаниями».

Орех был у меня «доверенным лицом». Всё, молча, выслушает, лишь ветвями поскрипит немного.

«Вернулась Маринка. Сколько её не было? Месяц? Худая, злая, мрачная. Что с ней было — никому не рассказывает, даже Семёна на порог не пускает. Сидит дома, не выходит, про анархистов и слушать не хочет. Обидели, может? Или прогнали? Да что гадать, время пройдёт, расскажет. Что же все бабы такие несчастные? Оринка боится возвращения мужа, Маринка непонятно почему злая такая, Ганна волнуется за сыновей — нет никаких вестей давно, у Олеси ребёнок болеет. У них повод есть, а я чего страдаю?», — я пыталась разобраться в себе. Никакая работа не могла уже заглушить эту тоску.