Хроники Анклава 3: Иллюзия Вечности

Максим Вячеславович Лакомский, 2020

Предсказанный Анклавом Катаклизм начался. Глобальные катастрофы и ядерная война целиком изменили облик планеты, а остатки армий человеческих государств продолжают бессмысленную вражду между собой, в то время как бесчисленные Легионы вернувшихся на Землю Великих Первых истребляют каждого человека на своем пути. Целью интереса выживших земных наций становится российская Сибирь – наиболее уцелевший из регионов планеты. Тем временем старые и новые члены Анклава наконец-то воссоединяются и продолжают поиски источника спасения для всех землян. Мозаика из кусочков всех произошедших событий начинает складываться в полноценную картину, но выглядит она еще более пугающей, чем даже Анклав себе представлял. Хватит ли героям решимости и ума для участия в игре со столь высокими ставками? Или же этой истории суждено завершиться абсолютным концом всего Мироздания?

Глава 14: Немного снисходительности к Небу

Фоновый шум лягушек, сверчков и прочей болотной живности радовал слух. Не так одиноко становилось. Ощущение того, что мы последние двое представителей жизни на планете отступало. Камыша здесь было много, стены лабиринта этого пушистого растения не позволяли видеть дальше себя. Хотя рос он и не повсеместно, довольно часто нам предоставлялась возможность лицезреть окрестные топи. Участки воды были совершенно разного размера — от небольших лужиц и до маленьких озер. Болото явно не было полностью стоячим: слабые рябь и колыхания все же присутствовали, где-то рядом должна была быть река, порождавшая этот разлив.

Мох под ногами противно хлюпал и чавкал. Несмотря на то, что здесь было достаточно островков, местами казалось, что я шел по гигантскому водяному матрацу или батуту. Такие участки очень опасны, под ними лишь вода и трясина, а провалиться в темно-бурую грязь и медленно захлебнуться — не лучшая перспектива, особенно после выхода из пространственного Волдыря. К слову, своеобразные волдыри имели место и здесь, только, к нашей радости, газовые — бульканье и глухие хлопки болотных пузырей то и дело слышались вокруг нашей тропы.

Как только мы выбрались из той ловушки, я тут же глянул на часы. Рука паренька, до того направленная указательным пальцем на минуты, теперь показывала мне средний. Пришлось ответить маленькому ублюдку тем же. Культура общения, как-никак — нужно соблюдать выдвигаемые одной из сторон критерии приличия. Подобное выражение улыбавшегося человечка означало разряд элемента питания механизма. А вот с компасом все было в порядке. Шикарно. Теперь я остался без часов… Спектр местных звуков вообще отличался разнообразием, значительную роль в котором играли гады живые — это мешало мне ориентироваться на слух, подмечать присутствие возможных противников, да и вообще контролировать ситуацию — через заросли камыша-то на глаз тоже мало чего определишь.

На одном из островков сквозь высокую траву торчала чья-то нога в камуфляже и тяжелом ботинке. Александр приблизился ко мне и тоже ее увидел. Быстро достав нож, я ткнул в пространство между массивным элементом обуви и штаниной — реакции не последовало, мертвец. Осторожность никогда не бывает лишней. Кто знает, какие суетные радости может подкинуть Армагеддон? Аккуратно вытащив тело на свободное от растительности место, увидел: голова этого человека была превращена практически в ничто какой-то пулей. Саше данный портрет не очень понравился и в доказательство он выпустил через рот поток содержимого желудка, состоявший из вчерашнего ужина и утреннего кофе, прямо туда, где ранее лежал неизвестный солдат. Ухмыльнувшись в ответ на подобную реакцию, я посмотрел на расстроенного товарища. Глаза мои при этом выразили полную серьезность.

— Первая мысль при виде трупа?

— Буе-ать, кха-кха…

— Чего?

— Блевать!

— Ответ отрицательный! Первая мысль при виде трупа: «Обыскать!».

— Но это же мародерство! Это неправильно! — Возразил спутник.

— Неправильно — это когда человек мертв, а при нем имеется куча вещей, ему уже не нужных, которые могут помочь сохранить жизнь другому. Иначе никак. Мы же не убили его, не лишили жизни за какие-то материальные безделушки, и не способствовали этому, и не раскапывали его могилу, чтобы поживиться. Мы просто нашли его бездыханное тело и никак не смогли ему помочь. Если хочешь — называй это грабительством. Я так не считаю.

— Ну, если так на это посмотреть… Ты прав.

— На дворе закат Мира. Каждый выживает, как может. Главное — моральной сволочью не становиться, и помогать другим, если это в твоих силах. Помни: сначала нужно убедиться, труп ли это, а потом уже обыскивать. Так, я сейчас сниму с него форму, броник, разгрузку и рюкзак, а ты одевай. Размер вроде подходит. И ботинки тоже. Все целое, вроде.

— Нет! Зачем одежду-то снимать?

— Затем, что ты в своем гражданском тряпье далеко не уйдешь! Я же не трусы стягиваю. Ему не повезло, погиб. Повезло нам. Все просто. Камуфляжная форма — отличная штука. Помню, мы как-то с другом искали одно местечко в лесу… Это еще задолго до Светопреставления было, так вот: я потерял его из виду, начал оглядываться по сторонам, прислушиваться, и тут — бац — голос рядом со мной: «Эй, ты чего?». Друг всего лишь на десять метров отошел, а я его из-за густой растительности вообще разглядеть не смог. В зрительной картине так и сформировался из листочков, представляешь? У этого погибшего, конечно, менее скрытный цифровой вариант лесного камуфляжа, введенный в Вооруженные Силы незадолго до Катаклизма, но тоже сойдет. Мне куда больше старая, пятнистая форма нравится, да и материал у нее получше, покрепче будет. Вот, посмотри на мой нынешний флектарн — даже проветривание для подмышек имеется, чтобы пот внутри не оставался. Шикарная весчь. У нашей старой тоже такая фишка была.

В рюкзаке также обнаружились сухпай, аптечка, два магазина патронов калибра девять на тридцать девять и хорошенький противогаз с парой фильтров. Вот так повезло. Интересно, почему этот сержант Регулярной Армии не нацепил его на голову, если имел? Обычно, разведкорпуса всюду носятся прямо со слонами на мордах. Судя по состоянию тела, солдат умер совсем недавно.

Рядом с бывшим внутренним содержимым пищевого тракта моего спутника валялся практически не заляпанный, снабженный пламегасителем спецавтомат — отличная пушка наших особых подразделений. Странно конечно, что «глубокая разведка» была так плохо экипирована. По идее, они должны выглядеть гораздо круче. Как только Александр влез в новое облачение, которое ему таки понравилось, и я закончил подгон его разгрузки, издалека послышались звуки работы вертолетного двигателя. Это было очень плохо. Услышали приближавшуюся машину не только мы. Метрах в пятистах от нас, сквозь камыш и деревья, кто-то начал голосить о приближении вертушки. Группа людей, судя по речи и мату, русскоязычная, а обладатели вертушки явно не были их друзьями. Палились ребята, причем весьма глупо… Хотя, если они уверены в своем превосходстве перед возможным наземным противником… Наверняка, они и порешили этого сержанта. Тут два варианта, точнее один, но с возможным подтекстом: либо просто мародеры, либо еще и рейдеры.

— Давай сюда, прячься! — Крикнул я Саше и юркнул в траву. Нога, кажется, легла на какой-то камень. Неудобно, но терпимо.

— Там же моя блевотина!

— Что ты предпочитаешь? Лежать в собственных испражнениях, или же в собственной крови? — Спутник быстро раскинул приоритеты и уже через секунду, недовольный и ущемленный, лежал рядом со мной. Ничего, привыкнет. Судьба лицом в дерьмо еще не раз окунет.

Звук двигателей значительно усилился, практически полностью поглотив все вокруг. К сожалению, именно двигателей. Вертолета было два. Сквозь гул просочились трескучие выстрелы — эти идиоты открыли огонь по боевым летательным аппаратам. Причем из чего: укороченные автоматы, блин! Ребята явно не дружили с головами, лучше бы прятались. При попытке высунуть свой хеад мне пришлось вжаться в землю еще сильнее — машины сделали вираж прямо над нами. А вот это уже загрохотала тридцатимиллиметровая пушечная установка. Подобный аргумент способен до смерти убедить кого угодно в своей правоте. Надеюсь, пилоты нас не заметили — маскировавшая нас трава на пару секунд оголилась, когда те прошли рядом. Вторая попытка «разведки» удалась: один транспортный и один штурмовой, оба отечественные. Интересно, а зачем было гнать сюда штурмовик… На свой вопрос мне очень так дерзко и наглядно ответили: из транспортника выпала металлическая бочка. Странно, на бомбу это не… Да что там за фигня такая у меня под ногой… Как оказалось, был это вовсе не камень, а радиопередатчик. Это многое разъяснило. Ситуация стала еще хуже, когда из сброшенного сосуда выстрелили струи серо-желтого газа, а носа вертолетов направились в нашу сторону.

— Мать твою… Это ж, блин, хлор!!! — Взревел я.

— Он опасен, да? Да-а?! — Завопил Сашка.

— Живо надевай свой противогаз, и откупоривай фильтры! Убедись, что кожа голая нигде не вылезает, ворот поправь! Будем сваливать!

— Там же группа людей!

— Это уже группа трупов, если у них нет протвеней. Вот, держи трофейный ствол, он с глушителем. В магазинах по десять патронов, у вояки были от снайперской модификации. Для тебя эта пушка вообще сейчас выигрышная. Я буду отвлекать основную массу на себя, мой автомат грохочет четко, а ты пробирайся следом, тихо и аккуратно, но быстро и незаметно, через траву. Следуй по пятам, не провались в трясину. Упираешь оружие в плечо, целишься через мушку и хреначишь. Про патроны не забывай — это тебе не компьютерный шутер, опустошенность магазина на зрительный нерв волшебный интерфейс не выведет. Готов?

— Откуда ты знаешь, может они нам не…

— Готов?!

— Да!

— Вперед! За мной, дистанция семь-десять метров!

Транспортник продолжил кидать распылители, а вот хищное туловище штурмовика пошло на удаление — поняв, что угрозы для «бомбардировщика» здесь нет, пилот командирского вертолета счел необходимым не растрачивать боезапас и горючие, и вернутся на базу. Такой вот штурмовик — замечательная машина. Прекрасная маневренность, хорошее вооружение и неплохая броня делают его воистину королем небосвода. Жалко, что у Анклава нет такого… Хотя у всех свои козыри в рукавах.

Ядовитый туман начал наползать и окутывать видимые участки болота. Гоп-стоп-компания уже извивалась внутри него, пытаясь чем-нибудь досадить вертушке. Без гранатомета, тяжелого пулемета или хотя бы хорошей крупнокалиберной снайперки это трудновыполнимо. Неизвестные, как я и предполагал, оказались нам не друзьями и первыми открыли огонь. К счастью, газ мешал им прицеливаться и оказывал не самые позитивные воздействия на их тела — ребята мучились. Несколько пуль прожужжали рядом со мной, но двоих человек мне таки удалось снять. Как только я дернулся на следующий забег, правая нога провалилась в коричневую жижу — недосмотрел. Напор адреналина и рефлексы, тем не менее, позволили мне выкарабкаться из неудобного посреди боя положения. А вот ствол, нацеленный абсолютно на меня всего лишь в двадцати метрах от своего организма, я не углядел. Зато его обладателя углядел Сашка, тем самым спасши мне жизнь. Выпустил он сразу три пули, чтоб наверняка, чем пробил засранцу ключицу и размозжил лоб. Повезло. Несмотря на то, что ситуация, казалось бы, была патовая, Александр не тормознул и сделал все вовремя, как надо. Быстро учился парниша, очень быстро.

— Давай сюда, вперед! — Кричать в противогазе мне было неприятно и практически бессмысленно.

Пока вертолет изучал скопление наших противников и вручал им еще подарков, что на мой взгляд было уже лишней тратой химикалиев, мы смогли удрать на добрые пару сотен метров от токсичного облака. Камыш здесь почти не рос, проявились редкие деревья и виднелась граница болота — далее ландшафт поднимался вверх ступенчатыми склонами. То, что нужно. Хлор оседает в низинах и не поднимается ввысь. Плюс вступит в реакцию с водой и останется здесь. Жаль, болото будет отравлено. Дозиметр не сообщил о загрязнениях, можно было бы воды набрать во фляги и таблетками очистить, но лучше теперь не рисковать. Пилот, по-видимому, все же успел нас заметить, или же ему сообщил о нас уже улетевший второй. В любом случае с группой некультурных расхитителей было покончено, и механическая птица решила проверить, остались ли выжившие и нужно ли куда-нибудь снести яйцо. На самом деле, я бы сам с радостью снес яйца человеку, сидевшему в кабине, но ничего подходящего среди экипировки и используемого окружения не было, потому и отдал единственную совместимую с жизнью команду на данный момент, к которой мой друг уже начинал привыкать.

— Ложись! В траву, скройся!

Саня немного не рассчитал финальную точку падения и плюхнулся хоть и в достаточно густую растительность, но с подавляющим количеством влаги на квадратный метр: ноги его ушли в воду. Нетренированный человек, прыгнув вперед, не может упасть плоско, соприкоснувшись телом равномерно со всей поверхностью — организм рефлекторно выгибает коленки для приземления на них, таким образом, засчитывая попытку самосохранения — это в данном случае и помогло юному бойцу не погрузиться целиком.

Вертолет пролетел над нами, обнаружить не смог, развернулся и поискал выживших в другой части болота. Через несколько минут лишь далекий звук стучавших поршней напоминал нам о летающей консервной банке с боевой химической начинкой. Зато во время ее подлета ядовитый газ добрался и до нас. Без экипировки и противогазов дела бы наши были плохи, а так — быстро удрали от едкого вещества и начали подъем по небольшим склонам. Я-то промок достаточно терпимо, хотя ногу было бы неплохо и просушить, а вот Саше крайне не повезло — если он и дальше будет ковылять в таком виде, то точно застудится.

— Круто это было. Видел, как я того парня снял?

— Хорошая работа. Без тебя я бы там и растянулся. Спасибо.

— Да что ты, пожалуйста. Ты ведь меня в церкви спас. Считай, квиты.

— Это точно.

Сейчас паренек довольный и радостный, но это пока: мозг еще целиком не осознал, что совершил убийство человека. Когда напор адреналина схлынет, волна эйфории пройдет. Тоже защитная реакция сознания — заменить чувство страха и совести за лишение жизни на общую нервозную веселость. Хотя, конечно, каждому свое. Я вот, например, такими проблемами не страдаю. Самое главное — чтобы мальчишка не вошел во вкус, не пристрастился к убийствам, иначе хреново все будет.

— Сань, прислушайся ко мне, пожалуйста.

— Да, Грей?

— Пойми прямо сейчас… Убивать людей — это плохо. Очень плохо. Так же, как и убивать вообще, в принципе. Каждое существо достойно жизни, иначе бы оно просто не появилось на свет. Насколько бы плохим или хорошим оно бы не казалось по отношению к тебе. И даже если оно считает, что ты должен умереть. Убивать нужно лишь в том случае, если иного выхода не избежать. Только, и только тогда, понимаешь?

— Да… Кажется, понимаю… Но там, во время боя… Я почувствовал что-то… Нечто такое… Словно кровь закипела, звала… Нет, призывала нажать на спусковой крючок.

— Это чувство обыкновенно. Все его рано или поздно ощущают. Его удовлетворение вызывает внутри тебя сладость, этакий экстаз… Но с ним нужно бороться. Нужно контролировать его. Держать в рамках. Не позволять себе делать больше, чем нужно и должно. Ты должен сопротивляться этому звериному зову. Научиться делать это тяжело. Не каждый на это способен.

— А почему ты считаешь, что я смогу? Почему ты нянчишься со мной все это время и, до сих пор, не пустил в расход? Твой взгляд, походка… В церкви, на болоте… Каждое твое движение холодно, выверено и напрочь лишено чувств… Сразу видно: ты убивал и готов убить еще раз, всегда. Почему же ты пытаешься учить меня? — Александр перекрыл мне дорогу и уставился в ожидании ответа.

— Потому что ты хороший человек.

— Не бывает плохих и хороших людей! Такова жизнь! Она все решает!

— Глупости! — Пришлось и мне рявкнуть, чтобы удержать доминирующую позицию в диалоге, — Люди делают свой выбор. Выход есть всегда и из любой ситуации, пускай и не всегда приемлемый для нас! И мы сами выбираем, идти ли нам на поводу у своих желаний, или поступать иначе, руководствуясь здравым смыслом, логическими и моральными рассуждениями! Ситуации бывают плохие и хорошие для нас, но свой взгляд на них ставим мы сами!

— И ты считаешь, что я делал правильные выборы в течение своей жизни?

— Не могу сказать за все, но то, что сейчас я вижу перед собой, утверждает мне: «Да».

— Ты рассматриваешь всех людей как логическую цепочку их выборов на протяжении жизненного пути?

— Да. — Уже более спокойно ответил я.

— Но у них же есть еще чувства, эмоции, история, то, какие события они пережили вне зависимости от того, хотели ли они, чтобы те с ними приключились!

— И я тоже беру это в расчет. Но результаты их выборов среди личных чувств, мировоззрений и независимых событий, в сущности, и составляют их жизненный путь, не так ли?

— Уф-ф… Действительно. Раньше я не пробовал смотреть на людей таким образом.

— Попробуй, тебе понравится… Ты прав, я неоднократно был убийцей, и максимально использую свои навыки и возможности. И беру на себя всю ответственность, осознаю ее. Но при этом я делаю все, что могу ради общего благополучия. Взгляни по сторонам. Я считаю свой выбор верным. Ведь если сидеть, сложа руки, и ни черта не делать, то все мы в скором времени окажемся в заднице. При чем в такой, из которой ни одна диарея не выбьет.

— Я подумаю над этим… А сейчас давай сменим тему.

— Пока врагов вокруг не подразумевается, и пространство открытое — давай. О чем хочешь поговорить?

— Мне интересно: как ты понял, что именно в тот момент можно выбраться из Волдыря?

— Все достаточно просто. Я еще тупанул… Непозволительно это, могли бы погибнуть.

— Слушай, сам расслабься. Я уже убедился в том, как ты выживаешь даже в самых плохих ситуациях. К тому же умудряясь живым вытаскивать из них и меня.

— Спасибо… Только это ничего не меняет. Тупить нельзя. Один раз оступишься — труп. Жизнь не будет выяснять причину, почему ты это совершил. Так вот: все дело в часах… Помнишь, когда мы оказались внутри этой микро-вселенной, начал сыпаться пепел, так? Через полчаса он закончился. Десять минут его не было, затем снова пошел… Точнее, не «снова», а «по второму кругу».

— В смысле?

— В прямом. Здесь мне помог будильник на часах. Ты сказал, что он всю ночь врубался. Вспомни: я ставил их на полчаса, так?

— Ну да.

— В первый раз он сработал вовремя… А потом пищал каждые сорок минут, ведь я включил его как раз, когда пепел пошел.

— Но как такое может быть? Это же временное искажение, правильно?

— Правильно. Понять это мне также помогла тень, которая осталась на вечернем месте даже утром. Нарушение оптических законов, физики света… Пока я не могу дать этому точное объяснение…

— Да неужели? А я думал, ты знаешь все на свете.

— Представь себе — нет, — Я улыбнулся в ответ спутнику, — Но единственная вещь, которая, по моим понятиям, может повлиять на нарушение подобных законов, связана с пространством и временем. Вполне возможно, Солнце в том Волдыре было «нашим», как и его движение, а вот тени от источника света, как и весь Волдырь, были… Слепком. По какой-то неизвестной мне причине «снялась калька» с этого куска пространства в нашем мире и встала на бесконечный «повтор». Ну, как кино на повтор в проигрывателе поставить…

— Да понял я.

— Волдырь образовал собой повторяющуюся в течение тридцати минут реальность, затем «запись» заканчивалась, но не начиналась моментально заново, а образовывался десятиминутный промежуток — момент сопряжения временной линии с нашим миром. Что-то вроде канала для «дозагрузки информации», который почему-то не работал, поскольку раз от раза прокручивался один и тот же сценарий. Именно в этот момент перегородка вновь размягчалась, появлялся шанс пересечь ее.

— Но почему скопировались лишь полчаса нашего мира? И почему именно те, а не какие-нибудь другие?

— Я полагаю, Волдырь формировался в течение этих минут. Учитывая, что в нем падал пепел, возможен лишь один вариант: данный микромир образовался после начала Катаклизма. Ведь ранее в этих районах ничего не извергалось.

— Блин, все это очень интригует… — Неожиданно для себя произнес Саша.

— Это хорошо. Развивать кругозор и знания, свой разум — всегда хорошо. А пока что — хватит. Мы достаточно проболтали в пути. Пришло время сосредоточиться на окружающей обстановке.

Ближе к вечеру мы добрались до той самой отметины на карте, к которой я и держал путь. Очередная контрольная точка похода. Ландшафт вокруг лежал очень холмистый, со всех сторон склоны и овраги. В одном из таких небольших ущелий стояла деревянная хибарка. Обычно такие дома назывались «времянками» — хозяева сначала строили небольшой дом, чтобы было, где жить во время постройки основного, большого. В случае с этим местом судьба распорядилась иначе. Древесная коробка стояла уже около двадцати лет.

Кстати и деревьев здесь тоже хватало. На некоторых даже начали цвести почки, а самые удалые и полные жизненных соков обзавелись молодыми листочками. Устоявшийся тысячелетия назад климат разрушался вместе с сезонами. Привычные понятия растворялись на глазах. Катаклизм менял все. Сосны и ели здесь тоже имели зеленый окрас. Чем ближе мы приближались к центру оазиса, тем живее и ярче становилась природа… Будто и не было Апокалипсиса. Незаметно для себя, мы поднимались все выше. Температура здесь уже была на пару градусов ниже, чем в Назии, да и ветер разгуливался средь лабиринтов вековых впадин и возвышений.

Мир вокруг больше не был абсолютно серым, появились свежие краски, и сквозь надоедливые облака проглянули лоскутки чистого голубого неба и яркое солнце. Мало кто теперь мог похвастаться тем, что наблюдал подобный пейзаж. Я вот мог… И это добавляло нечто такое… Некую уверенность, что еще не все кончено. Путешествие сквозь око внутри огромного шторма давало мне силы. Конечно, я и так прекрасно знал: есть еще шанс все изменить, но… Созерцание данного, пребывание в нем было для меня самым ощутимым доказательством из всех доступных мне сейчас. Каждой клеточкой своего тела, каждым нейроном своего мозга я впитывал дивную красоту оживавшей природы, возрождавшейся в этих краях назло всему остальному миру.

Во время пути нам пришлось немного задержаться, чтобы обработать специальным раствором некоторые участки кожи. Хлор — опасная штука. Хоть мы и не попали под его прямое воздействие, лучше было применить этот санитарный пакет, раз уж он имелся в рюкзаке. Честно говоря, я понятия не имел, что это за штука — какая-то желтоватая жидкость в прозрачном пакете, похожем на те, которые ставят в капельницах, сохранилась еще с конца советской эпохи. Указания к применению подходили под наш случай, да и тащить на себе меньше. В дом мы вошли, как полагается — мой новый компаньон учился прямо на глазах: оружие наготове, прижато к плечу, взгляд бегает, уши слушают, мозг переваривает. Потенциал у паренька большой.

Стекла в домике, разумеется, были давно разбиты. На веранде стояла старая газовая плита, питавшаяся от переносного баллона с пропаном, и висел умывальник. Комната тут была только одна — с двумя кроватями, раскуроченным шкафом, некогда заполненным посудой и другими обеденными принадлежностями, столом с несколькими стульями, и небольшой печкой — не той, которая «русская», огромная, а другой, более мелкой, выложенной из кирпича, с выходившей на крышу трубой. Обои отклеились и свисали, дождь явно был способен пройти сквозь потолок. Около ковра, у одной из кроватей, стоял холодильник. Небольшой такой, беленький, стандартный «Совок», только с парой магнитов в виде фруктов на дверце. Из этого места вышел бы неплохой аванпост Анклава, но находилось оно слишком далеко от подконтрольных нам территорий. Поэтому было решено использовать его именно в таких целях — для отдыха или ночевки во время заданий. Пустой холодильник стоял на своем месте не просто так — своеобразная маскировка, под его дном находился люк в подпол.

Отодвинув рефрижератор, и заглянув вниз, я обрадовался, что все было цело. И даже больше, так сказать. Расхитители пока ни разу не догадались передвинуть заветный предмет-страж и обчистить наш тайник. Переносная радиостанция, топливный электрогенератор и запас горючего лежали на своих местах. Помимо ожидаемых вещей, я также обнаружил банку ананасов, зеленых оливок, фаршированных перцем, две банки с тушенкой, две бутылки с водой и венец этой маленькой съестной коллекции — стеклянный сосуд с вином. Напиток — муть, дешевка, но что еще воспринимать за подарок от высших сил, как не такую вот мелочь, дарующую тепло в груди и душе средь мрачных времен? Тьма сгущается перед рассветом, а бокал выпивки в нужный момент воссияет не хуже любого маяка, указывающего на верный путь. Санек с предвкушением оценил предметы будущей трапезы, вежливо оставленные про запас кем-то из наших.

После того, как мы вместе выволокли из подпола радиопередатчик и генератор, я забрался на крышу дома и установил антенну, которая также, в разобранном состоянии, была сныкана от нежелательных гостей. Обзор местности с этой высоты не стал откровением — из-за окружавших хибарку холмов далеко мой взор не ушел. Кто знает, какие биологические формы жизни могли пройти по этим местам. Придется спать по очереди. Это еще хорошо, что я смог безбоязненно отдохнуть в Волдыре столько времени, сколько необходимо моему организму для восстановления сил. Саша уже приступил к распечатыванию еды, а мое сознание потребовало совершить «маленький ритуал» для тела: спрыгнув с козырька, лег на редкую зеленую траву и полностью расслабился. Как же я обожал совершать это незатейливое действо — просто взять и полежать на траве, и не важно, где я находился и что делал до этого. Нечто таинственное, тонкое, но такое мягкое и родное, соприкасалось с моим телом в эти минуты. Именно тогда я и начинал ощущать простую истину: весь мир един, а я — его часть. Перистые облака осветило желтым угасавшее на горизонте Солнце, и где-то там, где сейчас наступал рассвет, мрак серых туч благоволил кошмарным существам, прибывшим сюда в момент разрушения этого мира. Но сейчас, конкретно в данную секунду, мне было наплевать. Наплевать на все это. Я просто жил, довольствовался тем, что существую. Чувствовал Землю, наш общий дом.

В гаснувшем небе загорались планеты — за счет того, что они расположены к нам гораздо ближе, чем звезды, их становится видно раньше, еще на закате. Только сейчас я обратил внимание, как около одного из облаков тянулась тонкая струя конденсационного следа самолета. Присмотревшись, мне удалось разглядеть маленькую подвижную точку в начале этой струи, но как только я сконцентрировал на ней свое внимание, та растворилась, распоров облако пополам, словно поняв: я за ней наблюдаю. Не заметить, что и остальные облака на пройденной части пути также были распороты, было не возможно. Через несколько секунд прозрачную тишину вечера взорвало объемным хлопком. Из дома выбежал Александр, с бесшумным автоматом наперевес.

— Ты слышал? Что это было?

— Не паникуй, — Ответил я, поднявшись с травы и принявшись отряхиваться, — Это всего лишь самолет. Перешел звуковой барьер.

— Вон там? Где облако на две части разделено?

— Да. Видимо, разведчик. Ничего особенного… Пойдем, поедим.

«У России нет таких технологий. Скорость этого летательного аппарата была просто феноменальной, да и рядом нет необходимых для взлета и посадки аэродромов или полос. Выпускать разведчика сейчас — это глупо. Он просто не сможет летать и потеряет управление, учитывая ситуацию в атмосфере. И в Аквилоне никаких упоминаний об активности Военно-Воздушных Сил не фиксировали… Странно… Ладно, позже соображу» — Подумал я, не подав вида спутнику.

Ужин сильно обрадовал своим вкусовым разнообразием — сейчас уже и не найти оливок, тем более моих любимых. Все деликатесы, что были, в первые недели растащили. Такой уж у нас народ — к трындецу мы всегда готовы. Уж целый век, считай, только им и живем. Правда, в последние годы нам эту долбанную европизацию навязали, чтоб, мол, мировым стандартам соответствовали. Только вот страну медведей не так-то просто на задние лапки поставить. Дебилов много, но крепкие суровые ребята, болт на чужие мнения клавшие, как жили, так и будут жить.

— Как же все плохо у нас получается, в последнее-то время. Совсем скатились.

— Это ты к чему? — Кровь сейчас больше к желудку приливала вместо мозга, за Саниной мыслью я уследить не успел.

— Это я о мире.

— А раньше что, лучше было?

Стандартное сообщение-призыв по радио я уже отправил, антенну мы сняли, все положили обратно, можно было и поговорить.

— Конечно, лучше.

— Эх-х… Смотрю вот на тебя, и немного завидую. Наивный ты, Саша. Думаешь, все так легко устроено.

— А как устроено? Как? Расскажи, если знаешь! Ты, между прочим, еще в Волдыре обещал рассказать, а сам на потом оставил.

— Ты какой религии? В кого веришь?

— Какое это имеет значение?

— Совершенно прямое. Так что, какой?

— Ну… Честно говоря — не знаю. Я и раньше-то особо не задумывался, а после Большого Песца, и того, что потом увидел — вообще суть потерял.

— Хорошо, а твои родители?

— Православные, как и все.

— Сильно верующие?

— Не то, чтобы очень, но достаточно. Тока все равно не въезжаю, к чему ты это? Неужели, промывать мне мозги про Бога решил, типа в нем все спасение?

— Хах… Недооцениваешь ты меня. Ни в какую секту обращать тебя никто не собирается, не паникуй. Какой смысл лишать девственности те мозги, которые и так имеют каждый день?

— На что это ты намекаешь? — Александр поднялся и прислонился спиной к стене, воссев на кровати.

— Ты только в драку не лезь. Понимаю, кулаком мне в челюсть, наверняка, уже двинуть хочешь. Любой так может. Я это все не для наездов и холивара говорю, не для оскорбления твоих чувств, ни в коем разе, а всего лишь побуждаю, чтоб ты сам разобрался. Для того и нужно учится терпению и толерантности в мыслях. Теперь мы с тобой больше друг к другу притерлись, ты меня ближе узнал, чтоб разговор на такие темы личные начинать.

— Ну да. В Волдыре я бы тебя сразу послал… А тут еще подумаю. Так, что там?

— Что недавно опустилось за горизонтом?

— Солнце?

— В нем-то и все дело! Солнце — это основа всего. Человечество издревле поклонялось Солнцу. Эта звезда согревает нас, помогает выращивать пищу, и, проще говоря, дает саму жизнь. Также Солнце истребляет тьму, зло и демонов ночи. Символизирует добро. И именно ему множество людей неосознанно поклоняется до сих пор, если взглянуть на отправную точку этих верований.

— Да ты что? Я просто не силен в этом…

— Если бы мир не рухнул, я бы посоветовал тебе самому поискать побольше информации об этом в Интернете. Кинь мне зажигалку, пожалуйста, она около кровати, на моем рюкзаке лежит.

— Держи…

— Спасибо. Так вот, стоящие у власти лица с давних времен использовали религию и верования людей в некие высшие силы как средство контроля над ними, беря в заложники не что-нибудь, а саму их душу. Вожди разных народов, как в том же древнем Египте, навязывали какие-то свои, выгодные в первую очередь им, «священные правила», нарушение которых обещало человеку высшую кару и вечные муки. А себя такие руководители по-всякому приближали к какому-нибудь богу, которому следовало поклоняться, а значит — подчиняться и им самим. И уже тогда построенная ими система была тем еще дерьмом для большинства людей, если уж рассуждать откровенно, а не только сейчас таковым стала, как ты сказал. Конечно, к двадцать первому веку очень многое изменилось. Но мы все еще на той же планете живем. И среди того же самого человечества, пусть и технологически развитого.

— То есть, что же получается… Верить ни во что не нужно? Это все обман?

— А здесь, Александр, все очень интересно… — Поток сизого дыма улетучился из моих легких, — Я не говорю, что не надо верить! Наоборот, вера — это самое главное в жизни. Человек без нее не может, такой уж парадокс. Просто «подчинение» и «вера» — это разные вещи. Нужно знать и понимать, осознавать то, во что ты конкретно веришь. Не идти на поводу у заинтересованных лиц, а верить самому, по своей воле. Я считаю, что вера не является истиной, если человек не формирует ее сам и для себя самого. И иначе действительно невозможно! Подумай над этим.

— А ты сам, во что ты веришь, Грей? К какой религии ты принадлежишь?

— Я не принадлежу ни какой религии. Но соотношу свои взгляды с Буддизмом, так как на его основах они и были сформированы. Буддизм — это вообще классная штука, и одна из самых «безопасных» религий, поскольку не является религией в привычном понимании. В нем нет тех, кому нужно поклоняться. Если проще, Будда — это название статуса человека, за свою смертную жизнь достигшего просветления. Последнего такого звали Гаутама Шакьямуни. Никаких богов, требующих безоговорочного подчинения, только лишь личность для подражания. Это мне и понравилось. Смысл Буддизма в бесконечном самосовершенствовании, чем я и занимаюсь всю свою жизнь. В отличие от иных религий, Средний Путь не ограничивает тебя рамками дозволенностей и возможностей, но призывает к постоянному духовному и интеллектуальному росту. Наполовину это жизненная философия, что есть абсолютно верно. Постоянно идти вперед, открывая и познавая все новое и новое. Но с некоторыми пунктами я и здесь не согласен. Да и очень многое добавил от себя, на основе собственных исследований. Потому, я сам себе и пастырь, и судья.

— Неужели, у них там нет Богов?

— Почему же? Боги есть, только выполняют они иную функцию, в отличие от других представлений. Они устремлены собственным целям, и благо людское — отнюдь не одна из них.

— А ты можешь мне поподробнее об этом рассказать?

— Интересно стало?

— Ты, знаешь, да… После всего того, что произошло… После Катаклизма… Что-то такое внутри почувствовалось.

— Это хорошо. Правда, на сегодня — ложись-ка ты уже. Не забывай, тебе еще под утро в дежурство заступать.

— Конечно. Разбудишь?

— Разумеется. Часов больше нет рабочих, но сориентируюсь уж.

В этот раз Санек храпел громко. В прошлую ночевку не замечал за ним такого. Получил личную надежду, что в мире хоть что-то еще осталось светлое и не запачканное, вот теперь и спит с чистой совестью, ведь узнал то, чего подсознательно искал. Если постоянно давить на человека мраком, который его окружает, то рано или поздно он сломается. Иногда нужно маячить фонарем на ночном горизонте. Но не выстраивать вокруг личности Лас-Вегас с азартными играми и проститутками, как это делают наши «хозяева», поскольку в этом случае разум перестает быть критичным и отпускается на волю эгоизма и комфортабельности, не замечая острую и жестокую реальность, в любой момент готовую нанести по нему удар. Хороший ход. Негуманный, но хороший. Не удивительно, почему он работает веками. После такой многолетней обработки человек верит всему, что говорит ему та рука, которая милостиво выдает ему все материальные блага. И лишь единицам хватает смелости попытаться ей сопротивляться, ведь в таком случае они потеряют все дары и познают ее ярость. Вот только важно понимать: не в этих дарах кроются все печеньки, отнюдь не в этих.

Истлевшие сушеный табак, на самом деле — лишь очистки от производства товаров более высокого качества, и бумажное волокно осыпались на пол. Время пролетело быстро. Александра долго будить не пришлось — он потихоньку становился бойцом и понимал, чем может обернуться ситуация, если он не поднимется на дежурство.

— Опять курил?

— Ага.

— Не слишком ли часто?

— Что поделать… Привычка, подсознание требует. Все мы, в той или иной степени от чего-то зависим. Ладно, пришло время отдохнуть и мне.

— Спи спокойно, я покараулю.

Солнечные лучи ярко горят сквозь окно, заливая комнату сиянием. Кафельные стены помогают им отражаться равномерно по всему помещению. Какие-то шкафы и тумбочки стоят вокруг. Посреди комнаты лежит пожилая женщина. Трубки и провода пронизывают ее тело насквозь, подведенные к аппаратам искусственной жизнедеятельности. Одна из таких пластиковых змей вылезает из катетера в ее горле. Белое одеяло покрывает большую часть тела. На одном из запястий у старушки привязан на толстой красной нитке металлический крестик. Из последних сил женщина пытается поднять руку, крестик соскальзывает с шелушащейся, умирающей от рака крови кожи, и виснет на веревке, застыв в воздухе, будто в замершем океане времени. Взгляд ее направлен на меня. Глаза полны печали, боли, страха и отчаяния, накопившихся за всю жизнь. Детство — война. Мировой пожар, сжигавший миллионы людей в огромных печах и на полях, залитых огнем и свинцом. Многолетняя блокада целого города, без еды, по жалким талонам на две сотни паршивых грамм опилок с крохами хлеба — единственным спасением, поступавшим не каждый день. Бомбы, падавшие с разгневанных неизвестно за что небес, превращавшие километры жилых кварталов в пыль, пропитанную кровью и человеческими душами, летевшие под стягом древнего символа Солнца. Машины с теми, кто оказался не подходившим на роль расы, достойной населять этот мир, тонувшие в ледяной воде, что открывает разверзшееся посреди зимы огромное озеро — либо так, либо смерть под грудой бетона. Затем голод и скорбь от понесенных потерь. Призрачная надежда, волей которой оставшиеся строят светлое будущее. Теперь этот алый, стерильный и пустой мир кажется им раем после всего, что они смогли одолеть. И даже подхватившая их тоталитарная диктатура не может разрушить тот Эдем, в который они верят. Ведь ничего другого они на этом свете не видели, и не могли. Но в один день, после долгого ожидания исполнения пустых, пропитанных ложью насквозь, в своей сути, обещаний, все это рухнуло. А затем еще более смутное время, в котором не осталось места даже чести — ее заняли порок и десетилерованный эгоизм. И больничная койка. Целое столетье, целая эпоха, тысячи разрушенных судеб, не видевших счастья, обманутых и брошенных всеми, сейчас смотрели на меня этими глазами, прямо в мою душу. Вот как умирали последние из тех, кто еще умел читать между строк. И кто сквозь истинный Ад нес добро и свет всему миру, сжимая в окровавленных руках, перевязанных терном препятствий, собственное сердце всю свою жизнь. Пожилая женщина закашлялась, засвистела и по трубке потекла слизь с частичками грибка и заразы, пожиравшей ее легкие изнутри. Мужчина, стоявший позади ее койки, подскочил и поддержал ее, подложил под шею подушку.

— Что? Крест ему отдать? — Спросил он.

Старушка покачала головой из стороны в сторону, попыталась что-то сказать, но вновь заухала. Мужчина наклонился, прослушал то, что она прошептала ему на ухо, поднялся, посмотрел на меня и нервно улыбнулся. Улыбка — защитная реакция сознания. Так проще переносить боль.

— Курить бросай, говорит. — Передал пожелание своей матери мой отец.