Как я полюбил дождь

Максим Максимович Рассвет

Марк — бессмертный шаман, проклятый видеть духов и чувствовать чужие эмоции. За дар вечной жизни он заплатил непомерную цену, потеряв всё, что было дорого. В поисках ответов Марк присоединяется к Клану Бессмертных, но тьма внутри него грозит поглотить его целиком. В мире, где реальность сплетается с мистикой, ему предстоит сделать выбор, от которого зависит судьба мира. «Как я полюбил дождь» — история о любви, потере, борьбе с собой и поиске света в пучине тьмы.

Глава 4. Уроки сострадания

— Не бывает плохих детей. Есть дети несчастные, — прошептал я, вглядываясь в темную, стремительную гладь реки. Капли дождя, словно слезы, падали с неба, смешиваясь с речной водой, унося с собой боль и воспоминания.

Чингис… он был прав. Именно эту фразу я пронес через всю свою жизнь. Через все испытания, через все потери, через все ошибки. Она стала моим компасом, моим наставником, моим судьей. Обучение в Клане Бессмертных было нескончаемым потоком новых знаний, практик, испытаний. Чингис, мой наставник, не давал мне ни минуты покоя, оттачивая мой дух и тело, словно кузнец, выковывающий из сырой заготовки острый клинок. Он погружал меня в мир духов, обучал тайным знаниям клана, рассказывал о пути Эвтанатос — пути тени и смерти. Я впитывал знания, словно губка, жаждая силы, жаждая понять свое предназначение.

________________________________________________________________________

Однажды, еще до моего первого испытания, Чингис сказал:

— Пришло время применить твои знания на практике, Марк. Мы отправляемся за пределы клана.

— Куда мы идем, мастер? — спросил я, чувствуя волнение и нетерпение.

— В одно небольшое поселение, — ответил Чингис. — Твоя задача — найти того, кто без твоей помощи не справится. Того, кому ты сможешь принести пользу, используя свои навыки.

— И как же мне его найти? — я недоуменно пожал плечами.

— Прислушайся к своей интуиции, — ответил Чингис, его глаза сверкнули хитрым огоньком. — Посмотри на людей, почувствуй их боль, их нужду. Мир полон страданий, Марк, и наш долг — помогать тем, кто в этом нуждается. Но помни, — его голос стал серьезным, — это твой выбор, Марк. И только ты сможешь определить, правильный ли он.

Мы пришли в поселение, расположенное у подножия гор. Небольшие деревянные домики, утопающие в зелени садов, узкие улочки, по которым лениво бродили куры и козы… Тишина и покой, нарушаемые лишь пением птиц и далеким лаем собак.

— Помни о своей задаче, Марк, — напомнил Чингис, когда мы остановились на небольшой площади, где местные жители торговали своим нехитрым товаром. — Найди того, кто нуждается в твоей помощи. Того, чье сердце исполнено боли и отчаяния.

Я бродил по поселению, вглядываясь в лица людей, стараясь почувствовать их эмоции, их скрытую боль. Женщина с усталым лицом торговала яблоками, её руки были грубыми и потрескавшимися от тяжелой работы. Старик с костылем сидел на скамейке, его глаза были полны печали и одиночества. Молодая девушка с младенцем на руках просила милостыню, её одежда была поношенной, а лицо — бледным и изможденным. Их жизни, словно ручейки, сливались в единый поток, шумный и неспокойный. Среди всего этого многообразия судеб нужно было найти одну, которую я смог бы изменить.

Мой взгляд привлек мальчик лет десяти. Худой, нескладный, с большими грустными глазами. Он сидел на пороге дома, опустив голову, и бесцельно вертел в руках палку, словно меч.

— Этот? — спросил я Чингиса, наблюдая за мальчиком. — Он совсем один. Чувствую его боль, словно свою собственную.

— Ты уверен в своем выборе, Марк? — спросил Чингис, его взгляд был пронзительным, словно он видел меня насквозь. — Помни, ты несешь ответственность за свое решение.

— Да, мастер, — кивнул я, не в силах оторвать взгляд от мальчика. В нем было что-то знакомое, что-то близкое… словно я видел в нем отражение самого себя.

Чингис не стал спорить. Он лишь кивнул и сказал: — Тогда действуй. Но помни, что твоя помощь должна быть ненавязчивой. Ты не должен вмешиваться в его жизнь, лишь направить ее в нужное русло. И еще, — добавил он, — не привязывайся. Эвтанатос не имеет права на привязанности.

Я стал наблюдать за мальчиком. Каждый день он выходил на улицу и, вооруженный палкой, изображал великого мечника, сражаясь с невидимыми врагами. Я чувствовал его одиночество, его тоску по дружбе, его жажду силы. Он был словно волчонок, выброшенный из стаи, затерянный в чужом мире. Его родители, опустившиеся люди, проводили дни в пьяном угаре, не обращая внимания на сыновей. Мальчик был предоставлен самому себе, его единственным другом была деревянная палка, которую он ни на минуту не выпускал из рук.

Однажды я решился подойти к нему. Он, как обычно, размахивал палкой, изображая бой с невидимым противником. Я остановился рядом и сказал:

— Привет.

Мальчик испуганно вздрогнул и поднял на меня глаза, полные недоверчивого страха.

— Ты кто? — спросил он, отступая назад.

— Меня зовут Марк, — улыбнулся я. — А тебя?

— Илья, — пробормотал он, все еще не доверяя мне.

— Ты хорошо владеешь мечом, Илья, — сказал я, кивая на его палку. — Хочешь, я научу тебя нескольким приемам?

В его глазах вспыхнул интерес. Он неуверенно кивнул, и я понял, что лед тронулся.

— А у тебя есть настоящий меч? — спросил он, разглядывая меня с любопытством.

— Есть, — ответил я. — Но сначала нужно научиться владеть им. Иначе он может стать опасным оружием.

Мы стали встречаться каждый день. Я обучал Илью основам фехтования, рассказывал ему о кодексе чести, о том, что настоящий воин должен быть не только сильным, но и добрым, справедливым, милосердным. Илья был способным учеником. Он жадно впитывал знания, стараясь выполнять все мои указания. Я видел, как в нем просыпается уверенность, как гаснет огонек отчаяния в его глазах.

Но пришло время прощаться. Традиции клана требовали, чтобы Эвтанатос оказывал помощь лишь однажды, не привязываясь к тем, кому помогал. Это было необходимо, чтобы не нарушать равновесие мира, не вмешиваться в судьбы людей.

— Я должен уйти, Илья, — сказал я, и в моих словах была горечь. — Но ты не бойся, ты не один. Ты сильный, ты знаешь, как постоять за себя. И у тебя обязательно появятся друзья.

— А ты… ты вернёшься? — спросил он, и в его глазах вновь появилась тревога.

— Нет, Илья, я не вернусь, — покачал я головой. — Но помни то, чему я тебя научил.

Я обнял его на прощание и ушел, не оборачиваясь. В сердце была пустота.

Через несколько дней Чингис рассказал мне о том, что произошло. Его слова ударили меня, словно молния.

— Илья… он напал на своего отца и ранил младшего брата. Его забрали в приют.

— Но почему? — я не понимал, как это могло произойти. Ведь он так хорошо справлялся, казалось, он понял цену силы, цену жизни…

— Не все воспринимают помощь так, как мы этого ожидаем, Марк, — тихо ответил Чингис. — Иногда наша помощь может принести больше вреда, чем пользы. Ты пробудил в нем силу, научил его сражаться. Но ты не смог изменить его судьбу. Он посчитал, что ты его предал, что он никому не нужен в этом мире…

— Но я хотел как лучше… — прошептал я, чувствуя, как вина сжимает мне горло.

— Не бывает плохих детей, Марк, — повторил Чингис свою любимую фразу. — Есть дети несчастные. Иногда мы не в силах изменить их судьбу. Но мы можем сделать выбор, как самим поступать. Помни об этом.

Его слова запали мне в душу. Я долго не мог прийти в себя, меня мучила вина. Но я решил продолжить. Продолжать искать тех, кому нужна моя помощь.

Несколько дней спустя, бродя по окраине поселения, я увидел пожилую женщину, сидевшую у дороги. Ее лицо, испещренное морщинами, казалось картой долгой и тяжелой жизни. Спина была согнута годами и трудом, а руки — тонкими и дрожащими. Перед ней на импровизированном прилавке, сколоченном из старых досок, лежали семена и саженцы цветов. Она тихо предлагала их прохожим, но мало кто обращал на неё внимание.

— Цветы… красивые цветы… — бормотала она, её голос был слабым и надтреснутым, словно старинная музыкальная шкатулка. — Для вашего сада… для вашей души…

Я остановился рядом и внимательно рассмотрел её товар. Семена были аккуратно упакованы в бумажные пакетики, на которых женщина дрожащей рукой написала названия цветов. Саженцы — маленькие, хрупкие, но полные жизни — стояли в глиняных горшочках.

— Сколько стоит вот этот саженец розы? — спросил я, указывая на небольшой кустик с ярко-красными бутонами.

— Пять рублей, сынок, — ответила женщина, и в её глазах вспыхнула искра надежды. — Это редкий сорт… очень красивый…

Я достал из кармана купюру и протянул ей.

— Возьмите, — сказал я. — И вот ещё…

Я достал ещё несколько купюр и положил их рядом с саженцем.

— Но… но это слишком много… — пробормотала женщина, её глаза наполнились слезами. — Я не могу взять столько…

— Возьмите, — настоял я. — Вам нужно купить еды, лекарств…

Женщина молча взяла деньги, её руки дрожали. Она долго смотрела на меня, словно не веря в происходящее, а потом тихо сказала:

— Спасибо тебе, сынок… Ты даже не представляешь, как ты мне помог…

— Как вас зовут? — спросил я.

— Алевтина, — ответила она. — А тебя?

— Марк.

— Ты хороший человек, Марк, — сказала Алевтина, её голос дрожал от волнения. — Дай Бог тебе здоровья и счастья…

Я попрощался с ней и ушёл. Но что-то не давало мне покоя. Я вернулся на следующий день. И на следующий. Я приносил Алевтине продукты, помогал ей по хозяйству. Она рассказывала мне о своей жизни, о своей семье… о сыне, который забыл о ней.

Её избушка была маленькой и ветхой. Стены — тонкими и промёрзшими, окна — заклеенными бумагой. Печь дымила, плохо прогревая помещение. Но в этом доме было что-то неуловимо уютное… что-то, что напоминало мне о моём детстве, о доме моей бабушки, где всегда пахло свежим хлебом и сушёными травами.

— Мой сын… он давно не навещает меня, — рассказывала Алевтина, вздыхая. — Он обиделся на меня… говорит, что я была плохой матерью… слишком строгой…

— А что ваш муж? — спросил я.

— Умер он… давно уже… — Алевтина утерла слезу уголком платка. — Пил он много… вот и не выдержало сердце…

— А сын? Он помогал вам? — удивился я.

— Нет… не приходил он… даже на похороны не явился… — голос Алевтины дрожал. — Обиделся он на меня… сказал, что я сама виновата… Даже с внучатами меня не познакомил…

Я слушал её и думал о том, как жесток и несправедлив может быть мир. Как легко мы раним тех, кто нас любит… и как трудно простить самих себя.

Мы с Чингисом продолжали помогать Алевтине. Рубили дрова, носили воду, чинили крышу, утепляли окна. Она угощала нас чаем с сухарями, рассказывала истории из своей жизни. И я постепенно начал понимать, что она нуждается не только в физической помощи, но и в простом человеческом общении, в тепле и заботе.

— Почему ты так стараешься ей помочь? — спросил меня однажды Чингис, когда мы возвращались в клан после очередного дня, проведенного у Алевтины.

— Не знаю, мастер, — ответил я. — Наверное, я хочу искупить свою вину перед Ильей. Я понял, что нельзя просто так вмешиваться в чужие судьбы. Мы должны быть осторожны, мы должны думать о последствиях своих действий.

— Ты сделал правильный выбор, Марк, — сказал Чингис, остановившись и положив мне руку на плечо. — Ты нашел человека, который действительно нуждался в твоей помощи. Ты подарил ей не только тепло и заботу, но и надежду. А надежда, Марк, — это то, что помогает нам жить.

Вернувшись в клан, Чингис рассказал мастерам о том, что произошло. Они долго молчали, слушая его рассказ, а потом Элиас, главный шаман клана, сказал:

— Ты доказал, что достоин носить имя Азраил, Марк. Ты проявил не только силу и ловкость, но и милосердие, сострадание. Ты понял, что истинная сила — не в разрушении, а в созидании.

— Отныне ты будешь зваться Азраил II, в честь первого мастера Клана, — торжественно произнес он. — Он был также молод, как и ты сейчас. Ещё мы даруем тебе титул «Бессмертный Рассвет», чтобы ты помнил: какие бы тьма и горе ни окружали тебя, после тебя должен остаться свет.

________________________________________________________________________

Так начался мой путь Эвтанатос. Путь тени и смерти… Но в моём сердце всегда жил огонёк надежды. Огонёк, который зажгла во мне Алевтина, простая старушка, которой я случайно помог… Я замолчал, прислушиваясь к шелесту дождя и шуму реки. Прошлое осталось позади, унесено течением времени. Но уроки, которые я из него извлёк, навсегда остались со мной.