(Не) люби меня

Марианна Красовская, 2020

Что общего может быть у любимой внучки степного хана и повстанца из далекой горной страны? Он считает, что ей не пара. А она уверена, что станет его женой. Ему остается только сбежать – но разве убежишь от судьбы? Нет, умереть теперь тоже не получится – если девушка сказала «хочу», то даже из рук палача вырвет и осчастливит.

3. Семейные беседы

Лилиане домой не хотелось. Если уж отец ее отругал, то от матери точно ничего хорошего ждать нечего. К бабушке во дворец, что ли, сбежать? Но отец и так недоволен ей, еще больше ссориться с ним ей не с руки, а то и вовсе дома запрет. Тянет время, нарочно медленно расседлывая коня.

Дома пахнет блинчиками: так, как мама, готовить никто не умеет. Мальчишки шумят на маленькой кухне — неужели уже всё слопали, обжоры? Нет, на столе еще гора блинов — тоненьких, почти прозрачных. Мама смотрит встревоженно, и глаза у нее красные — неужели плакала? Хуже нет, чем чувство стыда. Лилиана опускает голову, чувствуя за собой вину: она ведь знала, что мать ее одну не отпустит, и поэтому не спрашивала.

— Руки мой и садись ужинать, — спокойно говорит Виктория. — Мальчишки закончили уже.

Лилиана неуверенно кивает и идет в уборную, где даже переодевает чистую рубашку. Братья едва не сшибают ее с ног — когда они все вместе, кажется, что их не трое, а целый табун. Раиль останавливается, оглядывая сестру с ног до головы, и только убедившись, что она в порядке, бежит вслед за близнецами. Вот уж кто в отца пошел! Такой же дотошный. Нет никаких сомнений, что братец ночью устроит ей допрос с пристрастием и не отвяжется, пока не узнает мельчайшие подробности.

— Что произошло, Лили? — мягко спрашивает мать, садясь рядом и пододвигая ей миску с медом.

Мама знает, что мальчишки любят блины с мясом или с творогом, а Лили — сладкоежка.

— Раненого порталом выкинуло, — отвечает Лилиана, с опаской поглядывая на мать. — Извини, я не догадалась, что вы можете о чем-то дурном подумать. Просто Красавчика прислала, чтобы он отца привел. Мам, я не буду больше одна ездить, ты только не плачь, ладно?

Виктория кивает и встав, отворачивается к окну. Она и рада бы не плакать, но слезы сами срываются с ресниц.

— А отец где? — спрашивает она, не оборачиваясь.

— В больницу раненого повез.

— Лили, ты понимаешь, что это мог быть каторжник или преступник? — не выдерживает Виктория, хотя и знает, что давить сейчас на и без того напуганную девочку не стоит. — А если бы он не был ранен?

— Мам, да понимаю я всё! — словно этого и ждав, взрывается Лилиана. — Я же не маленькая! Не надо меня учить!

Она вскакивает и убегает наверх в свою комнату.

Виктория, тяжело вздыхая, закидывает грязную посуду в раковину. Утром придет служанка и вымоет здесь всё. И еду бы приготовила, да только Вики надо было чем-то заняться, пока она ждала мужа и дочь.

Аяз пришел ночью, когда дети уже спали. Как всегда, умылся и накинулся на еду, словно его год не кормили. Опять, значит, все силы растратил. Ну хоть руки у него не трясутся, уже хорошо.

— Что это за раненый? — спросила Виктория требовательно — только ради этого она и ждала мужа.

— Катаец, — не стал скрывать супруг. — Похоже, что из убийц. Едва живой. Я думал, помрет. К сожалению, выжил.

— То есть Лили сидела там с убийцей? — тихо, но с отчетливым напряжением спросила женщина.

— Не начинай, — с угрозой в голосе сказал Аяз. — Давай обойдемся без скандала.

— Ты понимаешь, что это твоя вина?

— Вики, с Лили всё хорошо. Ничего страшного не произошло. Все живы.

— Но могло произойти!

— Могло, — не мог не признать Аяз. — Я больше не позволю ей разъезжать в одиночестве. Я хотел тебя попросить завтра мне помочь. Этот катаец не разговаривает по-славски, только по-галлийски. Есть у меня одна настойка, которая язык развязывает. Это совершенно незаконно, другие лекари не знают. Поможешь мне с переводом?

Кого еще попросить, он не знал. О запрещенных веществах в Степи не знал никто, и вообще никто не знал, кроме славского советника по внутренней безопасности и по совместительству старшего государева сына Даромира Ольшинского. Именно по его просьбе Аяз подобный состав и разработал, и даже в малых дозах испытал. Теперь вот у него была возможность испробовать действие вещества на чужаке. Какие бы разногласия у него не были с супругой, он ей доверял безоговорочно и знал, что она не откажет. Так и вышло, Вики сразу кивнула.

— Пойдем в спальню, — попытался он обнять все еще хмурую жену. — Ну не дуйся. Я люблю тебя.

Он и в самом деле потратил сегодня много сил. Не то, чтобы ему чего-то хотелось, но секс всегда был самым быстрым способом восстановиться, и уж точно самым приятным.

— Как ты вообще можешь сейчас думать о таких глупостях? — отбросила его руки Виктория.

— А почему нет? Ты моя жена. Что в этом такого?

— Я не хочу!

— А я хочу, — Аяз мрачно смотрел на супругу, не собираясь сдаваться. В конце концов, она никогда раньше ему не отказывала.

— Знаешь, иногда я жалею, что запретила тебе завести вторую жену, — с горечью заявила женщина и быстро вышла из кухни, не желая снова расплакаться при нем.

Аяз остался сидеть совершенно оцепеневший от ее слов. Где-то в животе разливалось неприятное чувство холода. У них уже давно было не всё ладно, и ссорились они почти каждый день, но ни разу супруга не говорила ему настолько мерзких слов. Это было чем-то немыслимым. Хотелось отстраниться, уйти ночевать в больницу, хлопнув дверью, зная, что этим он сделает ей больно, только он уже не тот человек, чтобы решать проблемы таким способом. Он поднялся и прошел вслед за Викторией.

Тот, первый дом, который он сам строил для семьи, в один момент стал им тесен, и пришлось его расширять — Вики и слушать не хотела его предложения просто купить новый. Тогда ей было важно, что этот дом был построен его руками и специально для нее. Важно ли это сейчас? Они пристроили еще две комнаты, а лучше бы сделали только одну. Тогда ни у кого из них не было бы возможности уйти ночевать в другую спальню, как они это делали не раз и не два.

Вики лежала в кровати, уткнувшись в подушку, и плакала. Плечи вздрагивали. Аяз не понимал, в чем он виноват, как ей помочь сейчас, но напряжение внутри не проходило. Он снял рубашку и сел на край постели, не зная, уйти ему или остаться, но жена решила за него. Она подняла заплаканное лицо и потянула его за руку к себе, утыкаясь холодным мокрым носом ему в плечо.

— Прости, — прошептала она. — Я не должна была так говорить. Но я правда не могу сейчас.

— Ничего, — ответил Аяз, гладя ее волосы. — Спи, родная. Всё будет хорошо.

Жена расслабилась и засопела, а он молча смотрел в белый потолок. Он догадывался, что хорошо уже не будет. Впервые она ему отказала, и эта мысль билась в его голове словно птица. Ночью Аяз проснулся от грохота на кухне (кто-то из детей явно оголодал) и хотел привычно притянуть жену к себе и, наконец, заполучить своё, но так и не решился.

Проснулся он поздно и совершенно разбитым. Ему даже показалось, что он заболел. В голове гудело, глаза отказывались открываться до конца. Прислушался к своему организму: нет, здоров. Просто не выспался. И неудивительно: всю ночь ворочался, вздрагивая от каждого движения Вики. Обида и холод из груди никуда не делись.

Лилиана спустилась из своей комнаты на удивление рано и без слов принялась помогать матери накрывать на стол завтрак. Таким было ее молчаливое извинение. Просить прощения она еще не умела. Она сразу заметила и покрасневшие глаза отца, и то, что он не обнял, как обычно, мать. Отсутствие привычных, как она называла, «брачных танцев» немало встревожило Лили. Она их терпеть не могла, про себя смеясь над этими «сопливыми нежностями», но сегодня встревоженно переглядывалась с Раилем, понимая, что в их крепкой семье не всё в порядке.

— Пап, а можно мне сегодня с тобой в больницу? — осторожно спросила Лилиана.

— Нет, — холодно ответил Аяз. — Сегодня останься с братьями. Проследи, чтобы они поели после школы. И вообще, пока я не разберусь, кто такой этой выкидыш, в больницу тебе нельзя.

Лилиана было улыбнулась его словам, но быстро сделалась серьезной. Всё, что происходило, ей не нравилось.

Отец с матерью ушли вдвоем, но будто бы по-отдельности. Младшие убежали в школу — им всего восемь, и они ничего не понимают. Раиль сел напротив сестры и внимательно на нее уставился. Лили стало не по себе от его пристального взгляда.

— Ты тоже заметила? — спросил он.

— Трудно не заметить. А тебе на учебу не нужно?

— Прогуляю, — махнул рукой мальчишка. — Ерунда. Там всё равно ничего интересного, я уже давно все книги прочитал.

— Ладно, — кивнула Лили, которая в школу и вовсе не ходила лет с двенадцати. — Как считаешь, это у них серьезно?

— Мама весь вечер плакала, из-за тебя, между прочим, — укорил ее брат.

— Почему ты ей не объяснил?

Лили была уверена, что уж кто-кто, а Раиль всё понимал. У нее не было друга ближе, чем брат.

— Да разве она слушала? Ташир еще потом с выговором от учителя пришел. Опять кому-то таракана в сумку закинул.

— И где он только их берет в таких количествах? — удивилась Лили.

— Вот и мама так спросила, — улыбнулся брат. — Даже не ругалась.

— Она вообще только меня ругает, — обиженно поджала губы девушка.

— Ты ведь понимаешь, что из портала мог выйти кто угодно? — помолчав, спросил брат, поднимая на девушку черные узкие глаза.

— Ты-то хоть не начинай! — взмолилась она. — Всё я понимаю. Я бы и не подошла, если бы не видела, что он один и раненый!

— Ладно, — вздыхает Раиль. — Что делать-то будем? Не нравится мне, как отец сегодня выглядел. Поссорились они, наверное, из-за тебя.

— Ну они же вместе ушли, — неуверенно ответила Лили. — Может, само наладится?

— Может быть, — вздохнул брат. — Я в этом ничего не понимаю. Это ты у нас специалист по любовным отношениям. Что в твоих книжках герои делают, чтобы помириться?

Лилиана по уши залилась краской. Рассказывать одиннадцатилетнему мальчику, как и где именно происходит примирение влюбленных, она была не готова. Но Раиль смотрел строго, явно ожидая ответа.

— В постели они должны мириться, — выдавила из себя Лили. — Как будто ты сам не знаешь, что происходит между мужем и женой!

— Я-то, может, и знаю, — серьезно отвечает брат. — А вот ты зря смущаешься. Это всё совершенно естественные процессы. Мужчина овладевает женщиной. У них от этого рождаются дети. Что здесь неправильного-то? Нашла, из-за чего краснеть. Тем более, целителям это вообще жизненно необходимо. Вон у Власа Демьяновича сразу две жены, потому что он сильный. И отцу бы не помешало вторую взять.

— Ты такой простой, — язвительно прищуривается Лили. — Папа маму любит и вторую никогда не приведет. Дед ведь всю жизнь с одной бабушкой живет, и ничего.

— Дед и не целитель. Я, когда вырасту, двух жен возьму, а может, и трех. И женюсь рано. Ты же знаешь, у меня дар, как у отца. Я тоже хочу людей спасать.

— Дурак ты, братец, — вздыхает Лилиана. — Ничего, через пару лет поймёшь. Любовь — это не только интимные отношения.

Девушка мечтательно вздыхает: она пока не встретила мужчину, в которого можно было бы влюбиться, и не удивительно. Дед и отец задали высокую планку. Нет никого, кто смог бы быть хотя бы сравниться с ними.

Да и дикие они, эти степняки. Лили свою родину любила, просто обожала, но не могла не видеть, что даже в городе по-настоящему умных и образованных мужчин было немного, а уж про станы и говорить нечего. Тех, кто жил в шатрах, она и за мужчин не считала — варвары они. Девушка всегда считала, что выберет себе мужа среди медиков из отцовской больницы, они ей нравились своим спокойствием и чистоплотностью, но брат был прав: все врачи женились рано, впрочем, не только потому, что нуждались в регулярном восстановлении энергии. Просто они действительно были завидными женихами. Платили врачам лучше, чем остальным наемным рабочим, при постройке дома хан бесплатно выделял камень и дерево, да и без работы лекари не останутся никогда. В Степь охотно ехали лекари из Славии и Галлии, в каждом городе (а их уже было больше десятка) была своя больница, но, разумеется, в столице она была самая большая. И свободных врачей старше двадцати лет там не было, и это Лилиану очень расстраивало. Через год ей исполнится шестнадцать, она будет выбирать себе мужа, а выбрать-то и не из кого. Этак останется она перестарком — кому нужна жена, которая уже немолода? Нужно подыскивать мужа заранее — и хватать, пока тепленький.