Ведьмачка и Китайская Фифа

Марина Хробот, 2020

Нина работает в клинике дерматологом. Сама она год назад сбежала из деревни под Великим Новгородом. В деревне её назвали ведьмой и пришлось оставлять на маму сына Сашку и ехать в Москву на заработки. За год у Нины появились постоянные клиенты, ведь она могла не только сводить бородавки, но и избавлять от родимых пятен и рубцов. Но после ссоры с любимым человеком, Нина, прихватив собачку китайскую хохлатую Фифу, уехала в маленький городок, где жила её тётя. В городке происходят странные вещи. Все гоняются за целительным порошком. Водоворот приключений захватывает и Нину, и её знакомых.

Поезд

Куда сбежать из дома Нина решила ещё в такси. Адресов, к кому можно завалиться без предупреждения у неё было три. Подруга Маша, к которой всё чаще приезжал однокурсник по художественному колледжу Рубинштейн. Подруга Катя, живущая теперь в районе Ходынского Поля, где лучшие школы автовождения, да тётя Людмила в Заозёрске.

Деревня Кашниково в расчёт не бралась, там Иван найдёт её сразу, мама не станет покрывать дочку. Ивана она с прошлого слета считает зятем и ждёт не дождётся, когда сможет погулять на свадьбе.

Очень хотелось видеть сынулю Сашеньку, но с флюсом она вряд ли будет ему интересна, да и всё равно его привезут в Москву через неделю. У мамы заканчивались деньги, а получать их она предпочитала наличными. А ещё сыночек обожал играть с Фифой, а она с ним.

Фифа сидела рядом на заднем сидении такси и сразу стала дрожать от холода. Сняв с себя пёстрый кашемировый шарф, Аля обмотала тельце собаки.

— Ж-шивы будем, не помрём, — сообщила она Фифе, и та благодарно полезла целоваться, перебирая по дублёнке мохнатыми лапками.

За окном такси тянулись широкие московские улицы, вереницы машин, толпы людей. Нина устала от большого города. Хотелось отдохнуть в Заозёрске, где проистекает спокойная размеренная жизнь, где будет суетиться тётушка, готовить лечебные травяные отвары, сочувствовать и сопереживать.

* * *

На Ленинградском вокзале по гулким просторным залам туда-сюда носились пассажиры. Может, они и не так быстро передвигались, может и голос, объявляющий о прибытии и отбытии поездов, не был настолько противным, но Нину, стоящую в небольшой очереди в кассу, раздражало всё — запахи, звуки и взгляды пассажиров.

Не было сил говорить. Протянув кассирше бумажку с названием «Заозёрск», паспорт и деньги, Нина демонстративно показала на свою раздувшуюся щёку. Кассирша сочувственно поморщилась.

— Шалфея настоечку нужно накапать на ватку и прикладывать на флюс.

До отхода поезда Нина сидела в зале ожидания и старалась не смотреть в сторону буфета, где продавали горячий кофе и пассажиры ели, ели, ели, надкусывая, хрустя и причавкивая.

Не выдержав, Фифа, сорвалась с рук Нины и помчалась к стойке буфета, подпрыгивая и жадно заглядывая в витрины. Её хохолок на голове нервно дрожал, хвост трясся меховым помпоном. Идти за собакой было лень, и Нина сидела, скрючившись, вспоминая, что же она взяла из еды для своей любимицы. Не вспомнила. Вот эгоистка, сама есть не может и о Фифе не обеспокоилась.

— Ути яка гарна собачка, — донеслось до Нины.

Большая тётка укутанная, поверх кроличьей шубы в серый пуховой платок, присматриваясь больше не к Фифе, а к дорогому шарфу на ней, протянула руку к собаке. Нину подбросило на месте, и она быстро подошла к стойке буфета.

— Фифа, — прошептала она, и собака тут же запрыгнула ей на руки. — Мне котлет пять ш-штук и… — Вглядевшись в ассортимент буфета, Алевтина прошептала, молоденькой продавщице явно не московского происхождения. — Минеральной воды без гажа и собака ош-шень любит фрукты.

Удивлённо вскинув подведенные чёрным карандашом брови, продавщица с улыбкой смотрела на Фифу.

— Что она любит?

— Фрукты, — без улыбки подтвердила Аля. — Ош-шобенно виноград. Но у вас нет.

— Нету, — огорчённо согласилась продавщица. — Но есть хурьма!

Так же, как и билетная кассирша, буфетчица сочувственно морщилась и, передавая пакет с покупками, посоветовала:

— Поласкайте водой с содой и каплей йода. Помогает.

— Шпасибо, — ответила Алина.

Проводницей в поезде оказалась молодая женщина лет тридцати с фигурой «тумба на кубышках», с ярко-красными волосами. Форма сидела внатяжку, весенние полусапожки не застёгивались на плотных икрах в лайкровых колготках.

— Я ш-ш шобакой. — Мрачно пояснила Нина, кивнув на высунувшуюся из дублёнки острую мордочку Фифы с торчащими ушами.

— Вижу. — Взяв билет, заранее уставшая проводница сощурилась от солнца и улыбнулась собаке. — Можешь проходить. В купе СВ собак провозить разрешено.

— Ш-шпасибо.

В купе, где пугать было некого, а удобство при болезни — прежде всего, Нина завела за уши вьющиеся волосы и обвязала шарфом голову через щёки. Его кисти кокосовыми листьями торчали на макушке. Получился некий «ананасик».

В таком виде Нина отправилась просить у проводницы тёплого, но ни в коем случае, не горячего чая и тарелку для питья Фифе.

Несколько раз Нина набирала тётушкин телефон, но что по домашнему телефону, что по сотовому, работал только автоответчик. Пришлось отправлять сообщение. Сглатывая боль, только на третьем отзыве автоответчика Алевтина смогла произнести:

— Тётя, я еду к тебе. Принимай, вместе собакой. Буду вечером.

После звонка она с чистой совестью отключила телефон. Ивану она не нужна, и он не будет её искать, а если и будет, то пусть чуть-чуть побеспокоиться.

В узком проходе вагона она равнодушно прошла мимо двух мужчин, быстро говорящих на не то на чеченском, не то на азербайджанском языке. А вот мужчины появлению Нины были приятно обрадованы и замолчали, провожая восхищённым взглядом пышную девушку. Один из них был выше и выглядел восточным красавцем индийских фильмов. Второй, маленький и щуплый, внешностью не радовал, был похож на небритую обезьянку.

Упитанная красноволосая проводница стояла в коридоре около электрического титана с горячей водой. На подходившую к ней пассажирку смотрела с пониманием.

— Мне чаю, только тёплого и без ш-шахара. — Медленно проговорила Нина. — Можно?

— Болит? — Проводница оглядела пассажирку. — Я тебе с лимоном сделаю, иди в купе, не застудись.

— Ш-шпасибо. — Прочувственно ответила Нина. — И блюшце для ш-шобаки принесите, пош-шалуйста.

Присмотревшись к проводнице, Нина заметила на её шее уходящее под воротник родимое пятно. Протянув руку, Нина несильно шлёпнула по нему.

— Ты чего это? — отшатнулась от неё проводница и повернулась боком, приняв боевую стойку.

— Не переш-живайте, я ведьмачка, леч-шу руками кожу. У вас пятно побледнеет. Я знаю, я свою подругу Маш-шу от родимого пятна вылечила.

— Правда?

На проводницу было стеснительно смотреть. Она поверила словам Нины сразу же и, приложив руку к шее, стояла с таким выражением лица, как если бы ей подарили автомобиль.

— Правда пройдёт?

— Меш-шстами, — уточнила Нина. — Надо ещё раза два-три раза вас шлёпнуть.

— Я согласная, — обрадовалась проводница. — Шлёпай!

— Часа через три — Пообещала Нина. — Раньше нельзя, сожгу.

Повернувшись Нина наткнулась на соседей по вагону. Двое «джигитов» в хороших костюмах серьёзно смотрели на неё. Один держал в руках пузатую бутылку с коричнево-золотой этикеткой, другой три гранёных стакана.

— Дэвушка, тэбе в чай обязательно нужен коньяк.

Прикрыв глаза от яркого солнечного света из бокового окна и боли в щеке, Нина проворчала:

— Не надо, я потреплю.

Она обошла двоих мужчин и открыла дверь своего купе. «Горцы» встали за спиной.

— Плохого нэ совэтуем, сочувствуем.

По коридору спешила с чаем проводница.

— Вы, девушка, не переживайте. Это нормальные мужики, каждый месяц ездят в моём купе, не пристают. А коньяк сейчас не помешает, хотя бы заснёте спокойно. А, может, пятно ещё и коньячком помазать?

— Не помеш-шает, — согласилась Нина.

Она взяла у проводницы стакан чая в звенящем подстаканнике и блюдце.

— Я мало ч-шего боюсь. — Оглянувшись на мужчин, Нина благодарно кивнула. — Ш-шпасибо, но не надо.

— Нина, дарагая — Приветственно разведя руки, восточный красавец смотрел на девушку чуть ли не со слезой. — Не помнишь? Я Усман. Ты мне вместе с врачом тры года назад рэзала аппендицит в Склифе, в Москве. А это Тарик, друг мой. — И Усман кивнул на невзрачного друга, обомлевше смотрящего на Нину.

Не вспомнить мужчину было невозможно. Он выписался после операции на второй день и ещё неделю присылал Нине в общежитие при больнице букеты, размером с небольшие стога. Ни врачу, ни медсёстрам цветы не предназначались, только ей, но Нина находила очередную банку и ставила букеты на общий стол между ресепшеном и телевизором.

— Раж-жговаривать не могу — больно. — Захотелось избежать повторного знакомства, и Нина поспешила вошла в своё купе.

— Понимаю, — Усман шагнул следом.

Соскочив с полки-постели, Фифа скакала у двери, не переступая порожка. Она вертела головой с Хозяйки на Незнакомых Мужчин, принюхиваясь, и анализировала ситуацию — опасно, или не очень. Но Незнакомые Мужчины проявляли дружелюбие к Хозяйке, и Фифа, успокаиваясь, села у входа в купе.

— Забавная собачка… — С придыханием произнёс Ттарик, с восхищением смотрящий на Нину.

— Проходите, пац-шиенты, — подхватив Фифу под горячее тощенькое пузо, Нина поставила её на постель.

Оба мужчины степенно вошли, сели рядом с Ниной, поскольку у второй стены СВ-купе полки не было, за нею располагались туалет и умывальник. Фифа тут же забилась мордочкой между подушкой и одеялом, выставив на обозрение хвостик с белым пушистым плюмажем.

— Сидим? — Радостно заметила вошедшая в купе проводница в одной руке с подносом, в другой с чем-то пластмассовым. — А я принесла бутеры с колбасой на закуску и лимон. Усманчик, разливай коньячок!

Выставив на столик поднос, проводница тут же разложила пластмассовый складной табурет.

— А лямон? — подал голос Тарик.

— Лимон, дорогие господа, для средних коньяков, а для французских и таких, что возит Усман — кощунство… — заметив недоумение в молчании компании, проводница продолжила. — Меня этому научили постоянные пассажиры, а в моём вагоне ездят только обеспеченные люди.

Как и все женщины, донельзя любопытная Фифа передумала прятаться, вылезла из-под одеяла, и смотрела на всех, радостно моргая вишнёвыми глазками из-под длинной бежевой чёлки и тряся лохматыми ушками.

— Я заходил в больницу, только ты ушла из Склифа. — Разливая коньяк в гранёные стаканы, Усман влюблено смотрел на Нину.

— А, так вы старые знакомые! — Взяв свой стакан, проводница с удовольствием понюхала коньяк. — Фирма. Ну, за знакомство.

Все чокнулись. Мало что понимающая в крепких напитках, Нина, отпив глоток коньяка, тут же запила его тёплым чаем.

Выпив свою порцию, проводниц посочувствовала:

— Пей ещё. Коньяк в небольших дозах самое лучше лекарство.

— Меня тётя будет леч-шить, она травница.

Чихнувшая от резкого запаха коньяка, Фифа недовольно тявкнула на Тарика. Тот улыбнулся в ответ собаке.

— Пойдёмте, мальчики ко мне в купе, а то у девушки глаза слипаются. — Обрадовалась проводница и обратным порядком переставила на поднос стаканы, блюдце с закуской и сложила табурет.

В последний момент Фифа успела стащить с тарелки кусок колбаски и тут же спрятать под подушку. Все рассмеялись, и Нина не стала отбирать добычу.

С облегчением она закрыла за гостями дверь купе. Из вагонного коридора до неё донесся голос Тарика:

— Я бы на такую и порошка не пожалел.

Ироничный голос Усмана ответил:

— Слишком дорого, а она всё равно тэбэ не «даст».

Не дождавшись привычного повышенного внимания к своей персоне, Фифа доела коолбаску и забилась в сложенное одеяло. Мигнув тёмными глазами, она прикрыла нос тонкой лапой, в бежевом «сапожке» как делала всегда, защищаясь от острых неприятных запахов, и заснула.

Не хотелось расстилать постель, наклоняться и делать любые физические упражнения. Весь путь до Заозёрска занимал пять часов, оставалось ещё четыре. Удобно устроившись локтями на столике, Нина включила планшет, нашла нужную страницу в учебнике анатомии и плотнее прижалась вспухшей щекой к жаркому шарфу. За окном плыли пригороды со стаявшими сугробами и торчащими в мокрых прогалинах деревьями.

Нине всё больше хотелось попасть в тётину квартиру, где она спокойно сможет попить антибиотиков и валяться перед телевизором, не дёргаясь по хозяйству.

Поезд останавливался около каждой станции и полз со скоростью асфальторазметчика.

Учиться не получалось. Страница на мониторе планшета расплывалась, и буквы рядом со схемой кровообращения человека смазывались в непонятную паутину.

Улёгшись на узкую постель, Нина прижала к себе Фифу и задремала.

— Мне иногда кажется — ты живёшь не со мной, а с собакой и я приложение к ней, — однажды пошутил Иван, после возвращения с вечерней прогулки Нины.

— Так и есть, — совершенно серьёзно ответила она. — Фифа меня больше любит, и с нею я общаюсь больше, чем с тобой.

Оба тогда рассмеялись, но разговор остался в памяти, и Иван иногда напоминал о нём. По меркам стандартной семейной жизни, они жили дружно. В достатке, с красивым сексом и общим интересом к медицине. Он, правда, признавался сам себе в некоторой холодности в отношении к Нине. Но, иногда подумывая о женитьбе, всё никак не мог решиться. А вдруг в его жизни появится не деревенская девушка с ребёнком непонятно от кого, а модельная красавица из престижной семьи с высшим образованием и хорошим приданым. Тогда зачем ему Нина?

Через три-четыре месяца совместной жизни Нина начала замечать изменения в поведении Ивана в отношении к собаке. Он стал с удовольствием гулять в свои выходные с Фифой и брал на колени при просмотре телевизора. Собака легко приняла его «ухаживания». Иногда Иван приносил специально для Фифы виноград и покупал парную куриную печёнку. Но с Ниной он вёл себя всё так же тепло и ровно…

Вот Усман сегодня смотрел на неё влюблено. И на улицах Москвы, когда Нина гуляля с собакой, на неё позитивно реагировали мужчины. И в институте к ней неожиданно возник повышенный интерес. Только статус замужней девушки сдерживал ухаживания однокурсников.

На работе — нет, на работе она звезда.

На прём к дерматологу, Алле Борисовне, записывались за месяц. Но все, в том числе и сама докторша знали, что идут на прём не к ней, а к Ниночке. И та в свои часы приёма слегка шлёпала и била по родимым пятнам и шрамам. «Стирала» папиломы и бородавки, а, главное, на лице и шее сглаживала морщинки.

Стоил приём дорого, но никто не скупился и даже несли в подарок вазочки, деликатесы, билеты в театр и даже ювелирные украшения. От колец Нина отказывалась сразу.

— Вы поймите, — терпеливо объясняла она. — Никто до конца не знает природу биоэнергии моих ладоней и пальцев. Но я проверяла — любой металл на пальцах, от железа до золота, забирает энергию.

— А брошку с изумрудом возьмёте? — с трепетом спрашивала очередная пациентка, боясь потерять целительницу, которую все за глаза называли Ведьмачкой.

— Возьму, — не стеснялась Нина.

В детстве у неё не было ни одного украшения. У мамы из «безделушек» только обручальное кольцо, которое она в память о погибшем муже, никогда не снимала. Отец Нины устроился на заработки на Дальний Восток — егерем. Там его и застрелили браконьеры. Матери выплатили компенсацию в размере оклада и выписали содержание по потере кормильца. Хватало на три буханки хлеба, десятка яиц и пары детских колготок.

Теперь в шкатулке Нины горкой лежали драгоценные брошки, браслеты, заколки, кулоны и прочие цепочки, собранные «на чёрный день». Грели душу.

Склонив голову, проснувшаяся Фифа смотрела на Хозяйку влажными миндальными глазами и пыталась прочесть её мысли.

Только Ивану я безразлична, — решила для себя Нина и окончательно заснула.

* * *

В Заозёрск поезд прибыл в восемь вечера.

Скормив собачке котлету, Нина отвела её в купейный туалет. Привыкшая к унитазу Фифа с удовольствием пописала, смешно перебирая задними лапами.

— Ш-шкоро будет свобода, — пообещала Нина, неся собаку обратно в купе.

— Ниночка! — в купе заглянула проводница и просительно заглянула в глаза. — У меня за восемь часов побелело пятно. Вот.

Она оттянула ворот синей форменной рубашки и стало видно пятно, с побелевшим пятном в виде отражения пальцев. — Я час назад не поверила своим глазам.

— Угу, — согласилась Нина.

— Сколько я тебе должна? — с энтузиазмом спросила проводница.

— Нич-шего не нужно, — отвела руку с купюрой Нина. — Просто я ценю хорош-шее отношение.

Чуть размахнувшись, Нина ударила ладонью по пятну.

— А сколько всё-таки стоит такое… что б без пятна?

— Двеш-ти. — Ответила Нина, трогая распухшую щёку. — Ж-жалко сама себя не могу леч-шить.

— Всего-то двести долларов? — улыбалась кубышечная проводница.

— Тыш-чать. — Призналась Нина. — Три тыш-чать долларов.

Сложив папку, проводница села на койку.

— Знаешь, Ниночка, ты, когда опять в Москву поедешь, не бери билеты, я тебя обязательно бесплатно провезу.

— Договорилис-шь, — согласилась Нина.

— Пойду я, — поспешила проводница. — Пассажиров провожать и отчётность делать.

Еле протиснувшись в дверь купе, проводница-кубышка оглянулась.

— Я буду ждать тебя, Ниночка.

* * *

Надев дублёнку и шапку, Нина быстро замотала шарфом собаку и вышла в коридор вагона. В узком пространстве, тесноватом ей в бёдрах, Нина столкнулась с поджидающими её Усманом и Тариком. Первым, на правах давнего знакомого, заговорил Усман.

— Привэт, Нина. Нас ждёт машина, куда тебя подвэсти?

Мужчины были одеты в дорогие дублёнки, обувь блестела кремом, причёски прилизаны волосок к волоску.

— Я ш-шама доеду, ш-шпасибо.

Утеплённая Фифа грозно тявкнула на мужчин несолидным голоском.

— А бэз шарфа на голове ты ещё красивее — заулыбался Усман. — Скажи свой адрес, я заеду.

— Нет. — Покачав головой, Нина решила быть невежливой. — Лучш-ше заходите в кафе «Рюмка водки на ш-штоле». Там работает моя тётя.

Тарик стоял молча, с упоением разглядывая Нину. А она ждала, когда мужчины первыми пройдут в тамбур. Не болела бы так десна, Нина, оттоптав джигитам ноги, развернулась бы и вышла на платформу из следующего вагона. Сейчас сил не было и она, зная, что задевает мужчин грудью и бёдрами, прошла в тамбур.

За спиной остались липкие взгляды и сбившееся мужское дыхание. Прижатая к груди Фифа, переняв настроение Хозяйки, вела себя смирно.

Спрыгнув со ступенек вагона на ночной перрон, Нина для начала тыркнулась в дверь вокзала. Дверь была заперта.

К желанию исчезновения боли в щеке, прибавилась нестерпимое желание писать. Обойдя здание и не найдя ничего похожего на нужный объект, Нина пошла в самый тёмный привокзальный угол. Там она обнаружила дощатый сарайчик с табличкой «туалет», но и он был заперт. На груди под дублёнкой билась в желании освободиться Фифа.

«Лучше пусть лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь», — вспомнила Нина прекрасную русскую пословицу и завернула за сарайчик… Судя по запаху, не она одна решилась здесь присесть. У Фифы таких комплексов не было, и она тут же написала в снег.

Из чувства брезгливости Нина прошла чуть дальше. Присесть пришлось прямо в сугроб, ощутив между ног подмёрзший наст весеннего снега. А каково Фифе с её тонкой кожей, если ей пришлось устроиться всем пузом?

Конец ознакомительного фрагмента.